Электронная библиотека » Александр Баттиани » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 31 августа 2021, 17:40


Автор книги: Александр Баттиани


Жанр: Психотерапия и консультирование, Книги по психологии


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Социальная опасность современного кризиса

Наряду с личным страданием, которое приносит данная жизненная позиция, такие черты духа времени таят также опасные последствия для социума. Потому что содержание, заполняющее эти пустоты, к сожалению, не всегда вызвано положительными идеалами и надеждами. Иногда за ним стоит только личный интерес, который люди стремятся осуществить, пытаясь мобилизовать толпу всеми мыслимыми и обычно незатейливыми способами. Об этом говорил Виктор Франкл:

Происходит так, что [разуверившийся человек] хочет либо того, что делают другие, – тогда мы имеем дело с конформизмом, – либо он делает лишь то, что хотят от него другие, и тогда мы имеем тоталитаризм.[8]8
  Frankl, V. E. (1975). Das Buch als Therapeutikum. Vortrag. Wiener Buchwoche. Wien, Hofburg 1975. (Книга как терапия. Доклад. Книжная неделя в Вене.)


[Закрыть]

Один из самых простых и многократно испробованных способов мобилизации морально нестойкой и разуверившейся толпы – это, например, фанатизм. Легче и быстрее всего его пробудить не через требование и развитие положительных идеалов и ответственности, а через отграничение и принижение определенных групп, часто именно тех, которые больше всего нуждаются в нашей поддержке, одобрении и добродушии.

Поэтому, вероятно, неслучайно сильное распространение чувства отчаяния совпадает со временем укрепления популистских протестных движений, идеи которых связаны скорее с ограничениями и отвержением, нежели с надеждой и подъемом. В центре таких движений находится не идеал, не утопия, не надежда, а неуверенность и страх, которые разрастаются в пустоте на месте брошенного идеала[9]9
  Kruglanski, A. W., и др. (2014). The Psychology of Radicalization and Deradicalization: How Significance Quest impacts Violent Extremism. Political Psychology, 35 (S1), 69–93.


[Закрыть]
.

Психологи и социологи сегодня часто говорят о новом развитии духа времени, набирающем обороты, – о гневе и отказе от жизненной позиции. Исследовательские работы показывают, что такое развитие делает, на первый взгляд, неожиданно приятное с точки зрения психологии предложение – преодоление собственного безразличия. Но оно редко предлагает равнозначную замену надеждам и идеалам, которые многие потеряли, избрав путь безразличия. Проблема в том, что это предложение в большинстве случаев не является предложением ради чего-то; как правило, это предложение против чего-то или кого-то, поэтому часто оказывается, что, в общем-то, все равно, против кого или чего эта программа направлена.

Социально-психологические исследования уже многие десятилетия показывают: люди, экзистенциально оторванные и разуверившиеся, легче поддаются политическим уловкам. Они ощущают дефицитарность и ищут в отвержении и враждебности то самовыражение и ту мотивацию, которые в более конструктивных и психологически здоровых обстоятельствах можно получить благодаря активной заинтересованности в чем-то, в поддержке кого-то или благодаря принятию личной и совместной ответственности[10]10
  Dugas, M., & Kruglanski, A. W. (2014). The Quest for Significance Model of Radicalization. Behavioral Sciences & the Law, 32 (3), 423–439.


[Закрыть]
.

Нам уготовано нечто хорошее – снова обрести идеал

Можно смириться с таким развитием событий и покорно провозгласить: это норма для начала XXI века, таков человек. Или – и по этому пути мы пойдем в этой книге – можно определить такое развитие как отклонение от нормального состояния отдельного человека, которое характеризуется большей зрелостью, уравновешенностью и в целом большей примиренностью с собой, с миром и со своими задачами. Возможно, эта перспектива на фоне описания распространяющегося безразличия и связанной с ним холодности мира кажется на первый взгляд слишком оптимистичной. И все же это альтернативное видение дает миру шанс на то, что такое более идеальное состояние есть, в нем человек не стоит оторванно и безутешно перед неотвеченными вопросами жизни, а обретает свое место и может соответствовать своему предназначению и ответственности в мире. Но я постараюсь доказать в этой книге на основании различных аргументов и результатов научных исследований, что эта альтернатива не только оптимистична, но прежде всего реалистична. Другими словами, я хочу показать, что она соответствует нашей сущности и заложена в самой жизни.

Решающим на данный момент является то, что мы никогда не найдем это принадлежащее нам место, если сначала хотя бы не попытаемся в него поверить и не будем готовы надеяться на то, что оно есть, а также на то, что это место предназначено нам; что есть ориентированные на практику, клинические и научно доказанные перспективы, согласно которым активное, наполненное, имеющее смысл существование человека не только возможно, но и является нашим естественным видом бытия. Это бытие, при котором неопределенность воспринимается как свобода, а надежда на лучшее не только направлена в мир как пожелание, но и понимается также как собственная задача и ответственность совершать те добрые поступки, которые без нас никогда не осуществились бы: то, чего не было бы без нас, свидетельствует о нас.

Речь здесь идет, как минимум, о реабилитации того идеала, который издавна ведет за собой человека и прощание с которым под девизом «разложение ценностей», кажется, очень трудно дается современному человеку.

Далее в этой книге я постараюсь доказать, что этого так называемого разложения системы ценностей, вероятно, вообще нет. Это хорошая новость: идеал, в сущности, не пропал, даже если мы потеряли его из виду. Скорее, утрачиваются не ценности, а наша готовность и, возможно, также наша вера в способность осуществлять эти ценности каждый день, убежденность в том, что стоит сделать их главными мотивами принятия решений и действий. Возможно также – и это обсуждается в психологических и идейно-исторических исследованиях, – что наше постмодернистское время приобрело неким образом доказанное скептическое отношение к ценностям и идеализму и в той же мере потеряло веру в их силу. На этом мы тоже подробно остановимся.

Так или иначе, знание о положительном принятии ценностей не такая уж проблема. Большинство из нас знает или догадывается, что достойно ценностей и смысла, а что нет. Но чего, кажется, не хватает, так это знания, как конкретно и реально можно жить, ориентируясь на смысл и ценности, и как жить активно и с интересом; а также знания о том, что ориентированные на смысл ответственные действия обогащают не только мир, но и нас самих. И наоборот, если мы теряем тесный контакт со смыслом и перестаем осознавать свою ответственность за осуществление возможностей смысла, то беднеет не только мир, но наша душа и наш дух.

Кроме того, в тот момент, когда наш опыт и поведение больше не определяются смыслом и ценностями, обязательно появляется что-то другое в качестве замены. Это может быть чисто личный интерес или зависимость от приятных чувств – тех самых, которые должны быть побочным эффектом и следствием полноты смысла и ценностей. В любом случае, я уже указал: действия, основанные на личном интересе, и охота за приятными чувствами делают нас не только надолго одинокими, но они отрезают нас от полноты реальности и ее возможностей. Говоря конкретнее, они отрезают нас от самой жизни, так как она коренным образом и в принципе определяется тем, что мы разделяем, в чем участвуем, во что вовлекаемся, о чем заботимся и с чем готовы идти на контакт.

Человек желанный от начала до конца

Человек: желанный с самого начала

Человек, как никакое другое существо, с самого своего появления зависит от благосклонности и доброты других людей. Ни одно существо не входит в этот мир таким беззащитным, как человек. Никто из нас не пережил бы раннее детство и юность, если бы нас не кормили, не согревали, не защищали и не одевали – либо наши родители, либо, если это было невозможно, кто-то другой, кто принял нас просто так, без «родительского инстинкта», определяющего человеческие действия. Вначале нам всем кто-то сказал «Да». Без этого «Да» мы не выжили бы ни дня, без этого «Да» нас бы не было сегодня.

Другими словами, человеческое существование с самого начала зависит от доброты и любви других людей, от их согласия нас принять. Так происходит в первые годы жизни, и этого факта должно быть на данный момент достаточно, чтобы доказать, что борьба за достойное представление о себе и мире является жизненно практичной и даже влияет на выживание. Этот факт также наглядно показывает, как плотно смысл, ценности, щедрость и доброта с самого начала вплетены в нашу жизнь, какой основополагающей частью нашего существования они являются. Он также объясняет, почему стоит и необходимо искать надежду, – потому что это поиск жизненной основы, которая без него окажется под угрозой.

Первая глава человеческого существования – это глава любви. Осознаем мы это или нет, но любовь дана нам в качестве первой и главной идеи человеческой жизни. Даже если мы не знаем, кто передал ее нам и почему, – кто-то должен был испытать достаточно воодушевления по поводу нашего появления на свет, вложить в нас надежду или увидеть ту надежду, которую несет с собой всякая новая жизнь. Без этого благословения нас бы не было; это благословение с самого начала является также противовесом тому безразличию и его частому спутнику эгоизму, который видит лишь собственные интересы и глух к более важному вопросу о том, для чего мы сами годимся в этом мире.

Наряду с негативными последствиями равнодушия для личности и общества и фактом, что надежда является типичным для человека феноменом, наше существование дает еще одно весомое эмпирическое свидетельство о природе человека. И оно ставит основополагающий вопрос перед равнодушием современности: если это благословение было дано нам с пеленок как единственное успешное, проверенное временем руководство к жизни, почему мы должны выкинуть и вычеркнуть его из нашего дальнейшего пути? Зачем вообще не доверять такому рецепту успеха существования – нашего собственного существования? Зачем обесценивать его и обменивать на эгоцентрические и гедонистические рецепты, которые (как показало рассмотрение душевных и духовных бед общества благосостояния), кажется, дают нам все, кроме того, к чему человек на самом деле стремится, – а стремится человек к знанию о том, что хорошо то, что мы и другие люди вообще здесь есть, и к связанному с этим знанием благодушию, которое произрастает из щедрости, позволяющей нам активно проявлять себя в жизни. Когда мы имеем благие намерения, то жизнь имеет к нам гораздо большее отношение, чем когда мы стремимся к счастью лишь для себя.

В конце концов, мы обязаны своим существованием тому самому благодушию – факту, что не мы сами, а другие использовали знание о ценности нашего существования и подарили нам то, что было необходимо для нашего выживания и развития, подарили, не зная, получат ли они когда-либо в ответ благодарность или нечто подобное.

К сожалению, очень просто упустить из виду такие простые вещи, забыть или обменять на другие, на первый взгляд более убедительно звучащие формулы, типа «сначала пища, потом уже мораль». Только проблема в том, что в этом случае мы не видим и забываем некоторые основополагающие истины о себе и о своей жизни – забываем не только о том, кем мы здесь стали благодаря любви и идеализму других, но и о том, что мы сами можем сделать благодаря любви и идеализму и кем можем стать. Другими словами, мы рискуем не осуществить обещания, которое присуще каждому априори. Это обещание говорит, в сущности, о том, что природа и некоторые любящие люди приложили невероятно много усилий для того, чтобы мы стали теми, кем являемся. Они многое подарили нам: любовь, внимание, заботу и тепло. Некоторым этот акт дарения удался больше, чем другим, но здесь нужно прежде всего принять в расчет то, что они старались и в итоге у них все получилось; они осуществили то, что, в сущности, определяет жизнь человека: он нуждается в другом и раскрывает в себе лучшее, если демонстрирует свою готовность разделять что-то с другими и делать что-то для других. Иначе человек не способен выжить.

Итак, слова о том, что человеческая жизнь зависит от сотрудничества с другими, звучат не так уж романтично и идеалистично, как может нам показаться. Эту зависимость можно вывести с биологической точки зрения гораздо прагматичнее, например, если мы вспомним, что, исходя из биологии, особенно нейробиологии, человек ориентирован на действие вовне, принимающее во внимание других. У нас «социальный мозг» – целые области и сложные регулирующие циклы центральной нервной системы отвечают за нашу способность погружаться в роли других людей и формировать нашу деятельность с осознанием того, как наше поведение и наши слова оказывают влияние на других. Иными словами, забота и открытость миру на многих описательных уровнях являются частью нашей природы. Уже поэтому становится ясным, что отрицание этого ключевого элемента нашей природы не принесет ничего хорошего ни нам самим, ни миру.

Достаточно было бы беглого взгляда на историю человечества, чтобы понять: каждый раз, когда человек не изменял своей расположенности и открытости миру, он в большом и малом свидетельствовал о задаче и возможности осуществления добра, которое ждет в мире, в нем самом и в других людях, чтобы реализоваться благодаря его решениям и действиям. Он не терял и не предавал идеал.

Но когда человек уклонялся от этого, он позволял произойти ужасным вещам.

Эти три факта говорят нам о том, что забота, благожелательность, ценности и смысл – это несущие колонны нашей личной биографии, развития и порядка жизни в целом, а также политической и социальной истории человечества. Они также показывают нам, что стоит на кону: наша индивидуальная и коллективная жизненная основа окажется в опасности в том случае, если там, где должна быть готовность идти на контакт, будет равнодушие.

На этом фоне также кажется, что жалобы на якобы утраченные ценности не учитывают нечто довольно очевидное: наше общество жалуется на потерю того, чего оно, по сути, не теряло, так как нельзя потерять жизненную основу. Оно просто потеряло это из виду или, возможно, лишь веру в это. Что же тут происходит?

Утрата ценностей или кризис ценностей?

Рассмотрим несколько подробнее мнимую утрату смысла и ценностей. Она проявляет себя тремя способами. Во-первых, в нашем представлении о себе, то есть в том, что мы о себе думаем и чего от себя ждем. Во-вторых, в нашем представлении о человеке, то есть в том, что мы предполагаем и думаем о других, об их отношении к нам, о мотивах их действий, – и нередко это означает, что мы им нечто приписываем. И в-третьих, она проявляется в нашем представлении о мире, то есть в том, как мы видим мир и себя в качестве части и игроков этого мира, и в том, что мы можем ожидать от мира, возможно, не всегда ясно представляя, что не только мы сами можем требовать что-то от мира, но и что многое в мире в свою очередь ждет нашего личного вклада и участия.

Когда отсутствует или уменьшается связь, вера или доверие к тому, что несет ценность, тогда индивидуально или коллективно мы испытываем то, что обычно называют кризисом ценностей. Очевиднее всего он выражается в описанном выше отчаянии, которое не дает нам ожидать от самих себя, других людей и мира что-то хорошее.

Этот мнимый кризис ценностей часто проявляется в общем и не всегда убедительно обоснованном недоверии к словам о смысле и ценностях, добре, красоте и истине, как будто нечто менее удачное, бессмысленное и не представляющее ценности, недоброе, уродливое и лживое каким-то образом оказывается более реальным, чем надежда и доверие добру и успеху. Такой скептицизм имеет явно постмодернистский характер и претендует на то, чтобы слыть просвещенным. Но в то же время он оказывается недостаточно просвещенным (или слишком уверенным в себе), чтобы признать, что надежда и воспринимаемые с ее помощью ценности и возможности смысла прописаны сразу на трех уровнях жизненного устройства.

Кроме того, психологическое исследование четко показывает: тогда (или именно тогда), когда надежда на лучшее некоторое время соприкасается с самым большим недоверием, она остается глубочайшим человеческим стремлением, так же как робкий вопрос о том, имеет ли вообще наша жизнь смысл[11]11
  Гл. 1 и 2 в: Batthyаny, A., Guttmann, D. (2006). Empirical Research in Logotherapy and Meaning-Oriented Psychotherapy. Phoenix, AZ: Zeig, Tucker & Theisen.


[Закрыть]
: к счастью, человеку не так легко разучиться надеяться. Однако тот, кто не понимает этого, не только недооценивает человека, но еще больше погружает его в сомнение, так как в этом случае человек начинает сомневаться не только в надежде и смысле своего существования, но и в своей психической нормальности, ведь он по-прежнему несет в себе надежду. Виктор Франкл говорил в этой связи о патологизме современности или постмодерна, то есть о неверном понимании стремлений человека, поскольку они трактуются не как знаки человеческой зрелости, а как душевные расстройства:

Наиболее опасен патологизм там, где путают не человеческое с болезненным, а наиболее общечеловеческое, где заботу о наибольшей осмысленности человеческого бытия выдают за излишки человеческого, считают слабостью или комплексом. Поиски человеком смысла своего бытия, стремление к смыслу столь мало являются признаками болезни, что мы даже мобилизуем их […] как целительное средство.[12]12
  Frankl, V. E. (1993). Theorie und Therapie der Neurosen. Einführung in die Logotherapie und Existenzanalyse. München: Reinhard bei UTB, 146.


[Закрыть]

Для отдельного человека, которого особенно волнует вопрос о смысле, последствия такого патологического подозрения вдвойне фатально. Сначала разбивается его надежда на смысл – это уже достаточно весомо; а теперь его еще уверяют, что его поиск является не выражением экзистенциального намерения, а, в общем-то, не чем иным, как психологической деформацией. Так звучит мнение Зигмунда Фрейда:

Когда человек задает вопрос о смысле и ценности жизни, он нездоров, поскольку ни того, ни другого объективно не существует; ручаться можно лишь за то, что у человека есть запас неудовлетворенного либидо, все остальное связано с ним. Это своего рода брожение, которое ведет к печали и депрессии.[13]13
  Freud, S. (1937). Письмо принцессе Марии Бонапарт, 13.8.1937. В: Freud, S. (1960). Письма 1873–1939. Изд. E. u. L. Freud. Frankfurt: S. Fischer, 429.


[Закрыть]

Под таким знаком самый человечный из всех вопросов – вопрос о смысле – быстро становится признаком психического недостатка, и, как следствие, человеку сообщают: не только мир не в порядке, но и с ним тоже что-то не так. Вот описание того, как Курт Айслер пытался поддержать умирающую пациентку, основываясь на данной «модели смысла»:

Пациентка сравнивала осмысленность своей прежней жизни с бессмысленностью настоящей; но даже сейчас, когда она больше не могла работать по своей специальности и должна была лежать в постели много часов в день, ее жизнь, по ее мнению, все же была полна смысла в той мере, в какой ее существование было важно для ее детей, и постольку, поскольку перед ней самой еще стояли задачи. Но, если бы ее отвезли в госпиталь без перспективы возвратиться домой и встать с постели, она превратилась бы в бесполезный кусок разлагающейся плоти и жизнь ее потеряла бы всякий смысл, хотя она и была готова терпеть всякую боль так долго, пока это имело хоть какой-то смысл. Но зачем мне было приговаривать ее к тому, чтобы терпеть страдание в то время, когда жизнь уже давно потеряла смысл? Я возразил, что, по моему мнению, она допускает большую ошибку; ведь ее жизнь не имеет смысла и не имела его и до болезни. Я сказал, что философы тщетно пытались найти смысл жизни, и различие между ее прежней и настоящей жизнью состоит исключительно в том, что раньше она была еще в состоянии верить в смысл жизни, а теперь нет. В действительности, внушал я ей, оба отрезка ее жизни были абсолютно бессмысленны. На это открытие пациентка отреагировала растерянно, сказала, что не понимает меня, и разразилась слезами.[14]14
  Eissler, K. (1955). The Psychiatrist and the Dying Patient. New York: International Universities Press, S. 190 f. (в переводе Edith Weißkopf-Joelson).


[Закрыть]

Можно без труда увидеть, что такой радикальный отказ от экзистенциальной задачи человека погружает его еще глубже в отчаяние, и понять, почему так происходит. Также возникает сомнение, связан ли такой радикальный отказ от надежды с механизмами защиты. В любом случае очевидно, что подобный радикальный нигилизм – сравнительно молодой феномен с точки зрения времени и идей, и неслучайно то, что психологи наблюдают распространение экзистенциального вакуума с одновременным ростом популярности подобных идейных течений[15]15
  Frankl, V. E. (1981). Die Sinnfrage in der Psychotherapie. Предисловие Franz Kreuzer. München: Serie Piper 214, 34 f. (Вопрос о смысле в психотерапии.)


[Закрыть]
. Но, как утверждает пословица, надежда умирает последней. Патологизация глубоко человечных экзистенциальных стремлений, надежд и вопросов заключается не в том, чтобы рассматривать вопрос о наполненном смыслом существовании и надежду на него как психологическое отклонение, а в признании того, что ни одна другая «стратегия решения» до этого реально не привела и не ведет к цели.

Здесь снова нужно указать на уже упомянутый простой факт: такая нигилистическая жизненная позиция существования совершенно не соответствует надежде на человеческое бытие. Она несостоятельна именно с точки зрения вопроса о том, что заслуживает, а что не заслуживает доверия, – не будем забывать, что человек является единственным существом, которое с самого своего появления выражает в этом мире надежду на то, что можно исправить плохое. Человек – единственное существо, которое создает утопии, картины и модели более лучшего, справедливого и идеального мира. Только человек рассматривает изъяны не только как нечто, что существует в данный момент и на что стоит жаловаться. Человек видит также и то, что должно быть вместо этих изъянов, признает призыв к самому себе предпринимать что-то в ответ, уменьшать страдания, лечить болезни. При этом он может не только уравновесить недостатки, но и обогатить жизнь: через развитие, открытия, культуру и создание условий справедливого общества или, по крайней мере, через попытки, которые, однако, могут остаться лишь таковыми.

Вся сущность культурной эволюции обязана, с одной стороны, этой творческой заботе и, с другой стороны, несовершенству мира.

Говоря кратко: самый сильный довод против догматического нигилизма и равнодушия наряду с тем, что мы существуем, и тем, с какой надеждой мы относимся к миру, – это также и сам мир, мир в своем несовершенстве. Потому что это несовершенство говорит нам: мир зависит от нашей надежды, и именно человек несет эту надежду в мир. Если он отбросит ее, тогда она тихо исчезнет с лица земли, и можно предвидеть, какие будут последствия не только для мира, но и для самого человека. Это также означает, что надежда и стремление человека к смыслу – это не психологический недостаток, они часть его природы и природы мира. Психологический изъян проявляется, скорее, в отказе от надежды и смысла, потому что это есть отказ от утешения, искусства, красоты, тепла, любви, радости научных открытий, вдохновения и увлекательного опыта осмысленной и активной жизни.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации