Текст книги "Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга 2. Подставное лицо"

Нам, конечно, захотелось посмотреть на результат, и мы слегка задержались. Наблюдали из-за угла. Рядом возникли два подростка. Вычислив главного, они спросили Саню:

– А чё там такое, дядя?

– О-о! Сейчас там будет заваруха.

– Где? На свадьбе?

– Да. Жених отвергнутый из армии вернулся, родни насобирал, и они гуртом пошли невесту отбивать, пока брачная ночь не настала. Потом будет поздно.

– Ух, ты!

Мальчики пришли в восторг, и бегом кинулись разносить новость. Несколько любопытных окрестных жителей решили подойти ближе к месту предстоящего зрелища, ведь такой романтики и в кино не увидишь. Тем самым они ускорили события, и кое-кто из них вскоре пострадал, толком не понимая за что. Люди из первой волны, заметив вторую, подумали, что это конкуренты, и заторопились. Они не стали тратить время на выяснения, а, заскочив во двор, начали хватать посуду, и свободные стулья. Полупьяные гости не сразу поняли, что происходит. Тревогу забила трезвая невеста. Тогда дарили больше вещами, которые горой высились на столе в глубине двора. Новобрачная увидела в окно, как незнакомый человек протянул руки к лежащей на столе красивой подушке с оборочками. Она выскочила во двор, и заорала:

– Люди добрые! Караул, грабют!

Затем схватила пустую бутылку, и ловко запустила ею в мародёра. Два здоровенных деревенских родственника откликнулись на призыв, закатали рукава, и начали метелить всех подряд, и своих, и чужих, и наблюдателей. Для них ведь все были на одно лицо. Судя по мелькавшему белому плотью, невеста принимала в потасовке самое активное участие. Удивительного здесь ничего нет, ведь подарки, это святое, и на её месте любая девушка закусила бы удила.

От места событий пришли две женщины, остановились недалеко от нас, и стали делиться впечатлениями.

– Видела, как отвергнутого жениха невеста графином навернула? Так и выстлался на дорожке.

– И правильно! Нечего после драки кулаками махать! Я б его тоже отвергла, тоже мне жених нашёлся! Чумазый какой-то, да к тому же пожилой.

Я понял, что речь шла о несчастном экскаваторщике. Мы не стали больше задерживаться, и, чтобы не попасть на глаза разочарованным любителям конфискаций, скромно покинули эту улицу.

Способность народа раздувать слухи меня давно уже не удивляет. Еще долго по посёлку ходили рассказы об огромных богатствах чиновника взяточника.

Нет, нам тоже иной раз перепадало. Вот в тот же день всем троим и досталось. Сане за дело, а нам с Мишей за компанию. Саниному коллеге по оркестру в наследство достался рояль. Неожиданно. И вся компания собралась для обмывания этого инструмента.

Вначале всё шло нормально. Мы с Мишей скромно сидели в уголке, а Саня рассказывал про наши похождения со стулом. Все хохотали. Саня вообще любил веселиться активно. Он затеял какую-то неизвестную мне игру, в которой посадил на стул симпатичную молодую женщину, и под каким-то игровым предлогом начал её целовать. Женщина играла с удовольствием, но её мужу эта игра не понравилась. Он выхватил из-под жены злосчастный стул, и бросился с ним на Саню. Тот ухватился за ножки стула с другой стороны, и, подобно отцу Фёдору с Кисой Воробьяниновым, они тут же его разломали. Но не успокоились, а начали фехтовать обломками. Я бросился их разнимать, но был неправильно понят, и кто-то огрел меня по горбу шваброй. Я обозлился и стукнул агрессора кулаком, но промазал, и зацепил другого. После этого началась всеобщая потасовка. В результате нас четверых побили, и выбросили на улицу. Четвёртым был гитарист Витя. Он случайно попался под горячую руку, и ему навешали заодно с нами. По пьянке такое бывает. Но вечер удался. А на другой день все помирились.

Глава IV. Комната № 20

Родион признался, что адаптация к городской жизни проходила у него очень тяжело. Ему не хотелось стать объектом насмешек из-за какой-нибудь деревенской привычки, и он целенаправленно начал от них избавляться. Труднее всего было избавиться от прожорливости. Обедая в городских столовых, он долгое время не мог поверить, что можно наесться одной порцией бифштекса с луком или яйцом, ведь дома во время обеда он съедал как минимум пять таких порций. В станице все любили покушать, но Родион, хотя и не числился в настоящих обжорах, всё-таки выделялся по этой части. У бабушки Фроси любой бы стал выделяться. Она одна радовалась аппетиту Родиона, а остальные только удивлялись и спрашивали, куда в него столько лезет, ведь не всякий может одолеть за один присест тазик борща, сковородку жареной с яйцами картошки, и заесть это десятком пирожков с обязательным компотом или молоком. И это не считая фруктов, потому что они не относились к серьёзной еде. И при всём этом у Родиона совершенно не имелось жировых отложений. Впрочем, еда шла ему впрок, поэтому он был здоровый и сильный.

Родион начал жёстко ограничивать себя в еде, и через полгода мучений, в конце концов, приучил свой организм к новому режиму питания. Он привык к городским порциям, а кроме того, подобно волку научился терпеть лишения, и жить впроголодь. Впоследствии это умение его не раз выручало. Но в некоторых случаях Родион позволял себе расслабиться, и хорошенько наесться впрок. Обычно это бывало во время гулянок, свадеб, и заездов в родную станицу.

Жить впроголодь приходилось не часто, но время от времени такое случалось. Родион не пил и не проигрывал денег в карты, но это случалось с его приятелями и соседями по общежитию. Родион был добрым пареньком, и свободную наличность раздавал нуждающимся, а затем вместе со всеми честно перебивался до получки. Впрочем, переносить лишения Родиону было немного легче, чем остальным. Он был единственным в комнате потребителем молока. В «жирные» дни он забивал свой шкафчик молочными бутылками, а в «тощие» дни носил их в магазин в обмен на молоко и хлеб. Однажды в воскресенье обитатели двадцатой комнаты, где жил Родион, оказались без денег, и уже полдня молча грустили, слушая репродуктор. Родион сложил молочные бутылки в авоську, и отправился в расположенный неподалёку гастроном. Его провожали завистливыми взглядами. На сданные бутылки он купил молока, две сайки по шесть копеек, и пачку кукурузных хлопьев. На обратном пути Родион увидел, как шедшая метрах в двадцати впереди тётка что-то выронила. Это был кошелёк с деньгами. Там было около трёхсот рублей десятками, солидная по тем временам сумма. Родион поднял кошелёк, догнал эту раззяву, и вернул ей потерю. Женщина оказалась благодарной, и вознаградила честного парня десятью рублями. Родион тут же вернулся в магазин, и на всю десятку купил настоящей еды, то есть колбасы, хлеба, консервов, а на десерт взял поллитровку сладкого вина «Улыбка». Зайдя в комнату, он выложил продукты из набитой авоськи, и пригласил всех к столу. Мужики оживились, сели за стол, и с аппетитом набросились на еду. Практичный Жора спросил у Родиона, сколько он стрельнул денег, чтобы потом отдать долг. Родион ответил, что никто ему ничего не должен, потому что десятку он получил в подарок, и рассказал о возвращении кошелька. Жора со Славкой отругали его, и назвали дураком. Родион психанул:

– Да вы чего? За кого меня держите? Ведь если бы я присвоил этот кошелёк, то значит, я бы его украл. Вот только мне воспитание не позволяет воровать у людей. Меня учили жить на честно заработанные деньги. Да и ты Жора не на большой дороге, а за станком деньги добываешь. А эти халявные десять рублей ничего не значат. Вот если бы я их заработал, тогда с каждого из вас по два пятьдесят высчитал бы.

У Родиона с самого начала была репутация нормального парня, а после этого случая его авторитет значительно вырос. Несмотря на это, Родион не был идеалом, и некоторые его привычки сильно раздражали соседей по комнате. При тесном общении трудно что-то утаить, и хотя Родион позволял себе расслабиться лишь во время пирушек, его прожорливость была замечена. В свободное от работы, учёбы, и любовных свиданий время, жильцы развлекались чисто по-мужски – играли в карты, домино, шахматы или нарды. В общежитии, где обретался Родион, была популярна игра в домино под названием «телефон». И, конечно же, время от времени организовывались пирушки, которые иногда плавно переходили в добрые попойки. Родион был компанейским человеком, и участвовал в этих развлечениях. Особенно он любил играть в шахматы. И хотя он был непьющим, от пирушек не увиливал. Если в комнате организовывалось такое мероприятие, а Родион оказывался дома, то волей-неволей приглашался и он. Оказавшись за столом, Родион не пил, а налегал на закуску. И сколько бы еды не было на столе, за считанные минуты от неё не оставалось и следа. Его ругали, но для серьёзных упрёков не было повода, потому что Родион вместе со всеми вкладывал свою долю в расходы. Он довёл соседей до того, что они с пирушками переместились на третий этаж до дяди Колиного товарища Бори Хана, а в своей комнате выпивали только при отсутствии Родиона.

Гонцом он тоже оказался неважным. Однажды Родион вернулся домой поздно ночью, и застал попойку в той стадии, когда выпивка закончилась, а хотелось ещё. За столом сидело человек шесть. Родиону обрадовались, скинулись деньгами, и, как самого молодого, командировали в ночной магазин за догоном.

Да, в те времена были и такие, но они не рекламировались. В каждом крупном магазине и гастрономе работали ночные продавцы. Основной их задачей был приём товара, а в остальное время они торговали продуктами с небольшой наценкой. Бутылка кефира вместо двадцати восьми копеек у них стоила тридцать, а бутылку водки, стоившую два восемьдесят семь, отдавали за три рубля. Подобно многим холостякам Родион часто покупал там что-нибудь на ужин после второй смены. Нужно было только подойти к магазину со двора, и постучать в дверь, после чего открывалось, так называемое «Окно».

Родион не стал отнекиваться, взял деньги, большую сумку, и отправился в «Окно». Там он купил одну полулитровую бутылку портвейна, а все остальные деньги потратил на еду. Когда всё это он принёс в комнату и выложил на стол, мужики подумали, что он над ними издевается, и хотели даже его побить, но не решились на это, потому что было неизвестно, кто кому наваляет. Оправдываясь, Родион сказал:

– Надо чётко формулировать задание. Сказали бы купить пять бутылок, я бы и принёс вам пять. А вы сказали купить вина, вот я вам его и купил. Я подумал, что вам на посошок надо.

Жора грустно посмотрел на него, и спросил:

– Родион, ты знаешь, что такое «Ни то, ни сё»?

– Нет.

– Это чекушка на семерых. Водка вроде бы и есть, а практически её и нету.

С той поры Родиона за выпивкой не посылали.

Из-за редкого имени у Родиона первое время не было клички. Но в мужском коллективе нужно быть очень невзрачной личностью, чтобы не заработать прозвища. Пришло время, когда на работе и в общежитии все стали звать его «Артистом» А кое-где его называли «Нечистым духом». Эти прозвища возникли не на пустом месте, но об этом ниже.

Родиона удручал его бедный гардероб, из-за которого он был робок и скован в общении с девушками. Но пока он работал в отделе, о хороших вещах нечего было и думать. Возможности открылись только с переходом в сборочный цех, где он стал получать значительно больше. В одежде Родион был довольно консервативен. Моды он придерживался, но осторожно, и без крайностей. У него была давняя мечта справить костюм из хорошего материала чёрного цвета классического покроя. Для него этот костюм был не просто хорошей вещью, а неким символом взрослости и самодостаточности. Но вот пришло время, и эта мечта обернулась реальностью.

Трёхэтажное общежитие было сравнительно небольшим, а потому уютным. Располагалось оно не в центре, но и не на окраине, всего в двадцати минутах ходьбы от завода, что являлось несомненным удобством. В просторной комнате с балконом на втором этаже кроме Родиона обитали ещё трое жильцов.

Самым старшим был дядя Коля, мужик под пятьдесят, работавший на заводе шофёром самосвала. В своё время ещё при Сталине он оттянул срок, и поэтому был авторитетным человеком. Родиону он преподал знание городской жизни, и научил многим вещам. Например, тому, что собственное достоинство важнее всего, и в каких случаях для его сохранения нужно сразу бить оппонента в морду, не думая о последствиях, и ещё кое-чему. Дядя Коля был человеком с устоявшимися привычками. Каждую субботу вечером к нему приходил живущий на третьем этаже сорокалетний приятель Боря Хан, они крепко выпивали, и шли к своим давнишним любовницам. В общежитии их никогда не видели, и знали только, что у дяди Колиной дамы была кличка «Бабушка», а у Бориной дамы «Глухая». Отправляясь на свидание, он каждый раз потирал руки, и говорил, что идёт чистить слуховые проходы. Судя по всему, у женщины была некоторая тугоухость, но Боря говорил, что в любви ему это не мешает. Ходили они туда уже не первый год.

Другими жильцами были Жора Короедов и Слава Метис. Они были молодыми, но в армии уже отслужили. Жоре было двадцать семь лет, и он активно подыскивал будущую супругу. Критерии отбора у него были строгие, и все виденные Родионом претендентки уходили в отсев. Он им даже зубы пересчитывал. Одна не далась, так он её к дантисту за справкой отправил. Зубы у неё оказались идеальные, а забраковал он её из-за отсутствия фаланги на пальчике ноги. Родион ему как-то заметил, что у него подход к женщинам какой-то чересчур уж рациональный. Примерно так на базаре корову выбирают. Жора объяснил:

– Не на один год беру, товар должен быть в комплекте.

Родион до сих пор в сомнениях, а может в чём-то он и прав?

У Славы была фамилия Четвергов. Он воспитывался в Ростовском детдоме, и такой фамилией, скорее всего, его наградили по дню поступления. Метис была кличка. Возникла она из-за того, что в его внешности не было ничего славянского, а какой он нации не знал никто. В том числе и он сам. Своими грубоватыми чертами лица Слава действительно напоминал какого-нибудь бразильца, но с равной долей вероятности он мог оказаться татарином, венгром, или даже болгарином. Впрочем, человеком он был хорошим и компанейским, ведь по большому счёту Слава являлся коренным ростовчанином. Демобилизовался он всего за год до появления Родиона. Поселившись в общежитии, он сразу сказал, что в детдоме его звали Метисом, он привык к этому прозвищу, и попросил других кличек не придумывать. Слава устроился работать не на самом заводе, а во дворце культуры водителем автобуса. Это было очень удобно. Сей автобус марки «ПАЗ» жильцы двадцатой комнаты с приятелями часто использовали в личных целях, например, ездили на нём отдыхать на так называемый «Лебердон», то есть левый берег Дона. В общем, другим жильцам на зависть свой транспорт.

По мере привыкания к городской жизни Родион всё реже ездил в станицу, а общежитие стало для него настоящим домом, хотя и не таким тихим и комфортным, как на родной улице.

Глава V. Серьги с бриллиантами

Таня была первой городской девушкой, с которой подружился Родион. Они встретились в фотоателье, куда Родион пришёл за своими фотографиями шесть на девять. (Одна из них чудом сохранилась). Он отдал квитанцию фотографу, и подошёл к столику с готовыми снимками. Там стояла молоденькая девушка, и, наморщив лоб, рассматривала его фотографию. Родион сказал:

– Девушка, в живом виде я выгляжу лучше.

Девушка ничуть не смутилась, посмотрела на оригинал, и задумчиво сказала в ответ:

– Странно, вас я вижу первый раз, а на фотке вы мне кого-то напоминаете, а кого именно, не могу вспомнить.

– Это «Дежа вю». Ложная память. Типичный случай.

Из ателье они вышли вместе, и оказалось, что им по пути. Познакомились, и как-то сразу перешли на «ты». Таня была среднего роста пухленькой брюнеткой, но некоторая полнота девушку нисколько не портила, потому что у неё имелась ярко выраженная талия, да и всё остальное было в порядке. Полненькие ножки красивых очертаний ритмично цокали маленькими каблучками по асфальту. Родион даже приотстал, чтобы полюбоваться на Танину выразительную фигурку. Она это почувствовала, и зарделась, то ли от смущения, то ли от удовольствия. По дороге Родион в качестве ритуального рассказа изложил газетную статью на затронутую тему о «Дежа вю». По окончании рассказа, Таня остановилась, смерила взглядом Родиона, и сказала:

– Совсем молодой, а уже умный. А с виду и не подумаешь.

– Ну, если честно, то не такой уж я и умный. Просто у меня память хорошая. Эту статью я только позавчера в газете прочитал, и ещё не успел её забыть.

– Слава богу! А то уж я подумала, что ты этот самый, как его …, вундеркиндер. Меня от них со школы тошнит. А память у меня не ложная, а самая настоящая. Я вспомнила, что видела тебя в спортзале «Трудовых резервов». Меня подруга туда зазвала на её парня посмотреть, а ты как раз с ним боролся.

Родион пригласил Таню в кино, она согласилась, и они начали встречаться. Дружили они целомудренно, и дальше поцелуев дело не заходило. Скорее всего, по той причине, что в городе кусты и прочие укромные места попадаются не на каждом шагу. Такого рода места, конечно, имелись, но Таня была предусмотрительна, и тщательно их избегала. Впрочем, этот роман оказался недолгим.

Танины родители были работниками торговли, и дочку соответственно пристроили в торговый техникум. У Тани имелся брат Игорь, учившийся в пятом классе. Он сразу признал Родиона за «своего». Жили они недалеко от вокзала «Сельмаш» на четвёртом этаже пятиэтажного дома. По меркам того времени Танина семья была зажиточной. Трёхкомнатная квартира была забита красивыми, и просто дорогими вещами, но речь пойдёт о принадлежащих Таниной матери серёжках с маленькими настоящими бриллиантами. Они хранились в оригинальной лакированной шкатулке вместе с прочими украшениями.

Когда Таня подросла, то однажды наведалась в эту шкатулку и пришла в восторг. А серёжки настолько её восхитили, что она под большим секретом показала их своей подруге однокласснице Светке, живущей в соседнем подъезде. Время шло, девочки взрослели, и когда Таня познакомилась с Родионом, Светка безнадёжно влюбилась в парня из соседнего двора. Приветливый юноша по имени Павлик всегда с ней здоровался, а иногда спрашивал о делах, но чисто из вежливости. Он не видел в ней девушку, как таковую. Позднее такую ситуацию покажут в знаменитом фильме «Афоня». Света изобретала всё новые способы обратить на себя внимание, но безуспешно. В этот день она приобрела два билета на вечерний сеанс в кинотеатр «Юбилейный», и устроила передачу одного билета Павлу, чтобы побыть в кинозале с ним рядышком. А для усиления эффекта она попросила у Тани эти самые серьги на один вечер. Таня помялась, но решила выручить подругу, и ради такого дела принесла ей эти серьги. Проникнувшись идеей, она приказала Свете тут же идти в парикмахерскую, и сделать прическу, не закрывающую ушей. Света приступила к исполнению.

Танина мама месяцами не заглядывала в свою шкатулку, но по закону подлости именно в этот вечер она зачем-то её открыла, и сразу обнаружила пропажу ценных побрякушек. Начались разборки, к делу подключился отец, и Тане устроили допрос. Таня боялась своего отца, человека старой закалки, который в гневе запросто мог её отлупить, и поэтому ничего не сказала о Светке. Зато отец сразу решил, что серьги украла именно Светка, потому что из всех подруг она чаще всего бывала в гостях у Татьяны. Родители начали совещаться, что лучше – поговорить с предполагаемой воровкой, или сразу идти подавать заявление. Таня поняла, что дело пахнет керосином, ведь в любом случае всё откроется, и ей достанется на орехи. Тогда она сделала частичное признание в том, что сама взяла серьги из шкатулки примерить, а потом забыла, куда их положила. Начались поиски, которые, естественно, оказались безрезультатны. Таня тянула время. Полдевятого заканчивался сеанс, и она рассчитывала в тот момент сбегать до Светки, и забрать у неё злополучные украшения. Но всё оказалось сложнее, так как отец объявил ей домашний арест до тех пор, пока не найдётся пропажа. Таня засела в своей комнате, и начала думать, что ей делать. Можно было попросить сбегать до Светки брата Игорька, но это значило навеки попасть к нему в рабство. И не было гарантии, что он тут же не проболтается.

На улице уже стемнело, и, выглянув в окно, Таня вспомнила про Родиона. В этот вечер у них было свидание, и, скорее всего, он уже ждал Таню на обычном месте возле газетного киоска. У Тани отлегло от сердца. Она знала, что Родион её выручит, нужно лишь было сообщить ему о проблеме. Она быстро написала записку с инструкциями, заклеила её в конверт от любопытных глаз, и попросила Игорька отнести её Родиону. Родителям сказала, что это сообщение молодому человеку, чтобы он сегодня не ждал её напрасно. Игорь быстро выполнил поручение, и вернулся домой.

Родион прочитал записку при свете уличного фонаря, хмыкнул, и отправился действовать согласно полученным указаниям. Свету он нашёл сразу. Она стояла возле своего подъезда с мокрым от слёз лицом. Родион испугался, что её ограбили, но всё оказалось не так страшно. Павлик не заметил серёжек и новой Светиной причёски. Он с удовольствием посмотрел фильм «Дайте жалобную книгу», вежливо попрощался и ушёл. Родион знал от Тани о Светиных страданиях, и попытался её утешить:

– Это всё к лучшему. Ведь если бы он сегодня обратил на тебя внимание, то получилось бы, что ему понравились серьги, а не ты сама. Хотя, возможно, ты на правильном пути, но не знаешь его слабого места.

– А оно у него есть?

– Конечно, он же не робот. Знаю я твоего Пашку. Ребята давно заметили, что он всегда болеет за тех, кто в красной форме. Его на красный цвет тянет как быка. У него и кличка «Вежливый бык». Покрась волосы в морковный цвет, оденься во всё красное, и после этого от Паши батогом не отобьёшься.

– Да мне красный цвет не идёт. Я буду выглядеть как идиотка.

– Возможно. Зато Паша будет носить тебя на руках.

У Светы поднялось настроение и высоли слёзы. Она передала Родиону серьги, и вприпрыжку отправилась домой. Родиону осталось передать серьги Татьяне.

Окно Татьяниной спальни находилось недалеко от пожарной лестницы. Родиону нужно было забраться по ней до четвёртого этажа, и переправить серьги Тане в нужную форточку. Для молодого спортивного парня это не составляло труда. Вмурованная в торец жилого корпуса железная пожарная лестница располагалась на некоторой высоте. Под ней валялись две или три половинки кирпича. Родион отодвинул их ногой в сторону, и, подпрыгнув, ухватился за нижнюю перекладину. Подтягиваясь на руках, он быстро забрался на лестницу, и начал карабкаться вверх. Лестница почему-то была не строго по центру, и правые окна находились к ней ближе, чем окна слева, где была Танина квартира. На уровне третьего этажа справа открылось окно, и сварливый женский голос сказал: – «Куда ты лезешь паразит? Сейчас я в милицию позвоню». Родион не стал тратить время на перепалку, и молча полез дальше. На четвёртом этаже слева в большой форточке торчала голова и рука Тани. Серьги Родион завязал в носовой платок, и, держась одной рукой за лесенку, попытался его передать, но не смог дотянуться до Таниной руки. Тогда он сказал: – «Лови», и бросил ей платок, но она не сумела его поймать, и серьги упали вниз. Пришлось спускаться на землю. Родион нашёл платок, а потом выломил из какого-то куста лозину, взял её в зубы, и снова забрался на лестницу до Таниного окна. На этот раз передача драгоценностей прошла удачно.

Но как только он начал спускаться, внизу вспыхнул фонарик, и раздался голос:

– Эй! Верхолаз! Немедленно слезай оттуда! Ты окружён!

Стало ясно, что вредная тётка всё-таки позвонила в отделение. Родион милиционеров не испугался, потому что был трезв, и преступлений не совершал. Он крикнул вниз:

– Я и так спускаюсь. А вы товарищи будьте осторожны! Там кирпичи под ногами, не покалечьтесь в темноте.

Поравнявшись с третьим этажом, Родион увидел в правом окне силуэт вредной тётки, которая язвительно сказала ему:

– Попался ворюга, теперь не убежишь.

Родион вспомнил детские соревнования, на секунду задержался, и смачно плюнул тётке в лицо. В ответ прозвучала нецензурная ругань, подтвердившая, что он не промазал. Родион не успел спуститься до второго этажа, когда рядом пролетел, едва не зацепивший его какой-то предмет. Как потом выяснилось, это был небольшой глиняный горшок с цветком. Внизу раздался глухой удар, звук падения, затем ещё один удар и стон, а потом фонарик погас, и наступила тишина.

Сержант и рядовой, задрав головы, смотрели на спускающегося Коновалова, чтобы в нужный момент его скрутить, Но тут сверху прилетел цветочный горшок, и врезался в сержанта, ободрав ему правое ухо. От удара его кинуло в сторону рядового. Тот хотел его поддержать, неловко отступил, и подвернул ногу на половинке кирпича. В ноге что-то хрустнуло, от дикой боли рядовой потерял равновесие, и упал на землю вместе с сержантом. Спрыгнув на землю, Родион увидел двух сидящих на земле милиционеров. Сержант всё ещё пребывал в шоке от удара горшком, а рядовой осторожно щупал свою пухнущую на глазах ногу. Родион споткнулся о горшок, осмотрел его, и сказал:

– Ты гляди, какая баба злая! Цветка не пожалела, горшком запустила. А он и не разбился.

Сержант отозвался:

– Самортизировал об меня. Что ещё за баба?

– Я с ней незнаком. Её окно рядом с лесенкой на третьем этаже. Она меня без всяких оснований ворюгой обозвала. В кого она горшком целилась, сказать трудно. Может быть в меня, а может и в вас, если подумала, что вы мои сообщники. Потом с ней разберётесь:

– Ты-то сам чего там делал?

– В этом доме моя подружка живёт. Сегодня родители её из дома не выпускают. А брат её меньший передал мне, что она хочет меня увидеть, и, что её комната недалеко от пожарной лестницы. В общем, получилось свидание на высоте.

С помощью фонарика Коновалов определил у сержанта перелом ключицы, а у рядового что-то нехорошее, скорее всего разрыв связок голени. Правая рука у сержанта не действовала, и Коновалов помог ему встать на ноги. Худощавого рядового Коновалов без труда взвалил на плечи, и они пешком отправились в отделение милиции. Впрочем, идти было недалеко, и Коновалов даже не запыхался.

Дежурный по отделению капитан Бубнов думал, что перевидал всё, но когда задержанный нарушитель добровольно приволок на закорках своего конвоира, понял, что жизнь ещё способна удивлять. Он тут же позвонил в госпиталь, и вызвал опергруппу, ведь покушение на милиционера дело серьёзное. В ожидании медиков сержант доложил о случившемся, а Коновалов повторил рассказ о причине своего нахождения на лестнице. Затем Родион отвёл опергруппу из двух человек на место происшествия. Цветочный горшок был найден и приобщён, а площадка под лестницей сфотографирована. На обратном пути оперативник Дмитрий Никитин спросил Родиона:

– А чего ты не скрылся с места происшествия?

– Ну, вы даёте! Эти люди пострадали из-за меня, а я не так воспитан, чтобы человека в беде оставить.

Работа в милиции делает людей циниками, и Дима Никитин не был исключением:

– Ты глянь, благородный, какой! Не ищи дурней себя Коновалов. Ты же сразу просчитал, что если скроешься, то тебя будут искать, а когда найдут, то всё на тебя и свалят.

– Товарищ опер, да ведь я ничего такого не совершал. Зачем мне было убегать?

– Возможно, так оно и было, но я тебе устрою проверку, а это нетрудно.

Никитин развил бурную деятельность, метательница горшка вскоре была задержана, и доставлена в отделение. Эта сорокалетняя толстая баба, работавшая в общепите в жизни разбиралась. Узнав, что за малым чуть не убила милиционера, она заявила, что горшок упал случайно, и в дальнейшем не меняла своих показаний. На Родиона она смотрела зло, но про плевок благоразумно помалкивала. На другой день следователь, взяв подписку, отпустил её домой до суда.

В «обезьянник» Родиона не посадили, и он расположился на скамейке недалеко от деревянного барьера, за которым находилось рабочее место дежурного. В отделении шла обычная вечерняя суета – кого-то приводили, обыскивали, и составляли протоколы. В начале одиннадцатого в дежурку завели Таню с отцом. Вообще-то вызывали одну Таню, но взволнованный отец решил её сопроводить. Увидев Родиона, Таня смешалась. Дома у неё всё уладилось. Серьги нашлись, и в семье воцарились мир и любовь. Но эту благодать внезапно нарушил вызов в милицию. Родион встал, и посмотрел на Таню с надеждой. Ему казалось, что дело идёт к концу. Никитин показал рукой на Коновалова, и спросил:

– Знаком ли вам этот человек?

Таня замешкалась, покосилась на отца, и, не глядя на Родиона, чётко произнесла:

– Я его вижу первый раз в жизни.

Родион дёрнулся, как будто его огрели палкой, но быстро пришёл в себя. Он сокрушённо пожал плечами, и произнёс:

– Да, товарищ опер, ошибка вышла. Я сейчас к ней присмотрелся, и понял, что раньше эту девушку не знал.

Никитин оживился, и радостно заговорил:

– Вот ты и попался Коновалов! Сейчас я тобой займусь по-настоящему.

Затем повернулся к Тане, и сделался образцом вежливости:

– Спасибо вам большое. Вы нам очень помогли. Можете быть свободными.

Таня как-то неуверенно пошла на выход, и Коновалов услышал, как отец ей сказал:

– Правильно дочка! Нам ещё уркаганов знакомых не хватало.

Родиона тщательно обыскали. У него изъяли пропуск, три рубля денег, и Танину записку, про которую он в суматохе забыл. Никитин мельком прочитал записку, положил её в карман, и отвёл Родиона в свой кабинет на втором этаже. Кабинет был рассчитан на троих сотрудников, но в данный момент там никого не было. Оперативник Дима сел за стол, и усадил Родиона напротив. Затем начал изучать записку более внимательно. Родион заикнулся, что чужие письма читать не принято, но Дима только хмыкнул. Немного помолчав, он сказал:

– Вот теперь всё ясно! Я с самого начала не поверил в эту любовную романтику. Олух ты Коновалов! Ты её стерву выручал, покрывал, а она тут же от тебя отказалась. Подставила, и даже не раздумывала.

– Она своего отца боялась. Но вы правы, жёны декабристов были из другого теста.

– Какие декабристки? Сейчас вокруг одни аферистки!

– Товарищ лейтенант …

– Старший лейтенант.

– Товарищ старший лейтенант, вы по работе общаетесь с аферистами, вот поэтому вам и мерещатся одни стервы, а только нормальных девушек всё равно больше.

– С такими понятиями ты всегда будешь жертвой всяких мерзавок.

– Понятия здесь роли не играют, ведь от мерзавок никто не застрахован.

– Я застрахован. Я их всех сразу насквозь вижу.

– Товарищ старший лейтенант! Вы же ещё молодой, и всё у вас впереди.

– Что впереди?