Текст книги "Ангел-насмешник. Приключения Родиона Коновалова на его ухабистом жизненном пути от пионера до пенсионера. Книга 2. Подставное лицо"

Глава XIII. Первая красивая блондинка

В журнале «Ирреальный мир» Даша прочитала заметку под названием «Иногда они возвращаются». В ней говорилось о женщине, встретившей в городском транспорте давнего знакомого. Она с ним перебросилась парой слов, и вышла из автобуса на своей остановке. И тут её пронзил ужас, женщина вспомнила, что этого мужчину схоронили лет тридцать назад, то есть она только что разговаривала с покойником. А когда появился Коновалов, Даша перечитала ему эту заметку, и сказала, что история очень похожа на его автобусную встречу с давней знакомой фармацевтом Женей. Родион согласился, и Даша попросила рассказать об этой Жене:

– Дядя Родион! Чем вы так достали бедную девушку, что даже через столько лет она бросилась на вас с кулаками?

– Я-то ей как раз ничего не сделал. Это характер у неё такой гордый и самолюбивый. Жене показалось, что я её бросил, а это для неё было непереносимо. Я даже не подозревал, что нанёс ей такую рану, причём невольно. Наоборот, мне всегда казалось, что она меня бросила.

– А как вы познакомились?

– История интересная. Я хорошо её запомнил, потому что в тот вечер избавился от одного дурацкого заблуждения. Женя была самой первой красивой блондинкой, которую я увидел.

– Подождите дядя Родион! Разве до этого вы не встречали красивых блондинок? Такого быть не может! Вы же не в племени «Мумбо-Юмбо» обитали.

– Ну, почему? Встречал, конечно, и в большом количестве, только до этого я не знал, что они красивые.

– Как это?

– Честно говоря, неудобно, и даже стыдно признаваться в этом диком заблуждении, но до знакомства с Женей, я с детства был уверен, что блондинки не могут быть красивыми.

– Да почему?

– Даже сам не знаю, как это получилось. Моя система оценок женской красоты возникла как-то стихийно. Должно быть, в ранние годы чьё-то мнение по этому вопросу отложилось в моём сознании, да так в нём и продержалось много лет. По тогдашним моим понятиям красивыми или некрасивыми могли быть только брюнетки. Рыжие и шатенки были вроде второго сорта, а блондинки числились никакими. Они вообще не входили в систему, были за скобками. То есть они не могли быть красивыми или некрасивыми. Этих своих взглядов я никому не навязывал, и никогда о них не рассказывал. Не то чтобы держал это в тайне, а просто случая не подворачивалось, и к слову не приходилось. Для меня это было в порядке вещей, и жить не мешало, ведь красивых брюнеток вокруг немерено. Но рано или поздно этот случай должен был произойти, и он произошёл.

Пошли мы как-то раз с Метисом на танцы. Стоим. На девушек смотрим. Метис говорит:

– Гляди Родион, какая красотка!

И показывает на высокую девушку с пышной причёской, стоящую в углу танцплощадки с невысокой подружкой. Я ему отвечаю:

– И чего ты в ней увидел? Она же блондинка.

Метис посмотрел на меня как на сумасшедшего, но потом его взгляд стал заинтересованным, и он принялся меня расспрашивать. Вот тут я ему и выложил свои понятия о типах женской красоты. Выслушав, он захохотал, а потом говорит:

– Я знал, что ты дикий, но не думал, что до такой степени. Идиот! При чём тут цвет волос? Ты только глянь, какие формы, какая грудь и какие ножки! А про волосы я вообще молчу, такие красивые от природы и некрашеные не часто увидишь. Надо же! Весь мир без ума от Мэрилин Монро, а он блондинок за людей не держит!

В его словах был определённый резон, и я задумался. Вскоре объявили «белый танец», и сбоку меня тронули за рукав.

Оборачиваюсь, а это та самая блондинка меня приглашает. У Метиса челюсть отвисла. И вот когда я увидел её вблизи, то у меня как будто повязку с глаз убрали, и в этот момент я понял, что девушка чудо как хороша. Причём хороша именно своей белокуростью. Нет, будь она брюнеткой, то тоже ничего, но очаровательный эффект был бы не тот. Зазвучала песня «Ночным Белградом» на мотив «Маленькой девочки», и мы смешались с толпой из танцующих парочек. Всё было не просто так. Оказывается девушки очень зоркие и чувствительные к проявлению внимания. Женю заело, что после того, как мы посмотрели на неё, Метис захохотал, и она решила узнать, в чём дело. Строго поглядев на меня, она спросила:

– Молодой человек, скажите, что в моей внешности смешного?

– Ничего.

– А почему ваш приятель смеялся? Что его во мне его так развеселило?

– А-а, это он надо мной смеялся, над моим идиотизмом.

– Вот как?

– Ну, да. Он сказал, что вы красавица, а я не согласился. Наверное, я тогда и, правда, был дураком.

– Очень интересно. А теперь, значит, вы поумнели.

– Ну, это вряд ли, за минуту не поумнеешь. Я прозрел. Вот глянул на вас, и меня как будто по башке стукнули, а ведь блондинки тоже красивыми бывают. Как вы, например.

– Ага, а раньше вы так не считали?

– Вот именно, что не считал. Даже в голову такое не приходило.

И я честно рассказал о своих заблуждениях. Должно быть, ей понравилась моя непосредственность, но главную роль сыграла оценка её внешности. Всё-таки не каждая девушка выглядит так, что при одном только взгляде на неё, человек прозревает. Вот так я и познакомился с Женей, студенткой фармацевтом.

– Дядя Родион, а может и она запала на вашу внешность?

– Ну, не думаю, что при виде меня она испытала потрясение, хотя в костюме я смотрелся неплохо, и осуждающих взглядов не заметил. К тому же впечатление подпортил неудачно выбранный ритуальный рассказ. Во время провожания, я пересказал ей статью о производстве бумаги, начиная с лесозаготовок. Вижу, что она слушает с недоумением, а остановиться не могу. Но девушка она была вежливая, и в тот вечер ничего не сказала. Более того, согласилась встретиться снова. Но этот рассказ не давал ей покоя, и на следующем свидании поинтересовалась:

– Родион, а зачем ты мне про бумагу рассказывал?

– Да не в бумаге дело, это я себя показывал.

И объясняю ей назначение ритуального рассказа. Когда она поняла, то рассмеялась:

– Странный у тебя метод знакомства. И много девушек ты так охмурил?

– Нет ещё, не успел. Я же ведь молодой, и девушек у меня толком не было.

– А без толку?

– Дружил тут с одной, а она меня из-за милицейской формы бросила.

И я рассказал про Таню. Эта история здорово развеселила Женю, и к этой теме мы больше не возвращались.

Женя оказалась девушкой самолюбивой, временами экспансивной, и, к моему удивлению, ревнивой. Ведь по всем данным ревновать должен был я. Поэтому дружба наша была несколько напряжённой. Женя не решалась на близость, и месяца два мы только целовались и обжимались на улицах, но вот настал день, когда она решилась пригласить меня к себе домой, воспользовавшись отсутствием родителей. Уж этот день я не забуду никогда.

* * *

Эту историю Коновалов не любил вспоминать, потому что это было самое страшное приключение в его жизни. Хотя в тот день ничего не предвещало неприятностей. Более того, утренний звонок от Жени наполнил Родиона оптимизмом. В это воскресенье её родители собрались после обеда в гости, и Женя впервые пригласила Родиона к себе домой. Он подумал, что это приглашение означает конец поцелуйного периода, и обрадовался. К тому же холодная осень не располагала к длительным прогулкам при луне. Хотелось тепла и уюта.

Женя с родителями обитала в частном доме в районе «1 линии» почти на границе Нахичевани. Дом стоял на тихой улочке, пересекающей спускающиеся к реке так называемые «Линии». До троллейбуса на улице Советской было недалеко, но Женя заставляла Родиона провожать её кружным путём. Обычно они спускались по улице «7 февраля», затем поворачивали налево, но метров за пятьдесят до дома Женя всегда прощалась. В этот раз всё обещало быть по-другому.

Родион прибыл в два часа дня на автобусную остановку, где его уже ждала любимая девушка. На этот раз они пошли к дому коротким путём. Женя держала Родиона за руку, и лукаво поглядывала на него при ходьбе. Однако временами на её лицо ложилась тень озабоченности. Метров за сто до дома Женя остановилась, и сказала:

– Родион, миленький! Ты здесь постой за углом, подожди минут десять, от силы пятнадцать, а я сбегаю на разведку, и если родители ушли, то дам знак.

Родион топтался недалеко от угла, и нетерпеливо поглядывал на часы. В его голове проплывали сладостные картины предстоящего свидания. Минут через пять за его спиной в плотном заборе открылась калитка, и оттуда показалась среднего роста тётка лет сорока в домашнем байковом халате. Она приблизилась к Родиону, и начала его просить:

– Молодой человек! Мне надо тяжёлое зеркало на стену повесить, а сил нет. Выручи одинокую беспомощную женщину, и тебе воздастся!

Тётка не выглядела хилой и болезненной, а потому сочувствия не вызывала, и Родион с заметным раздражением сказал ей:

– В другой раз мамаша. Сейчас некогда.

– Да там дела на полминуты. Пока мы тут разговариваем, пять раз можно повесить. Такому здоровому парню на раз плюнуть, а мне проблема.

Родион понял, что баба не отстанет, и, чтобы отвязаться от неё, решил исполнить просьбу. Он выглянул за угол, вернулся и сказал:

– Ладно, давайте показывайте, только быстро.

Женщина обрадовалась и засеменила во двор, показывая дорогу. Средних размеров кирпичный дом из-за низкого фундамента казался вросшим в землю. Небольшие окна были закрыты ставнями. Внутреннее убранство свидетельствовало о скромных доходах хозяйки. В горнице единственным предметом мебели была простая металлическая узкая кровать, стоящая почему-то посреди комнаты. Белёные стены на метр от пола были окрашены зелёной краской, что придавало этой комнате учрежденческий казённый вид. Везде горело электричество. Женщина показала рукой на спальню, и зашла туда следом за Родионом. Старое зеркало в массивной деревянной раме стояло на полу возле стенки, в которую на высоте были забиты два специальных штыря. Предмет оказался не таким уж и тяжёлым. Родион легко поднял это зеркало, осталось только повесить его на штыри, но в этот момент он почувствовал укол в ягодицу. Рефлекс сохранения вещей сработал, Родион осторожно поставил зеркало на пол, и только потом обернулся. Эта задержка дорого ему обошлась. Тётка стояла в дверях и прятала в карман халата стеклянный шприц. Сосредоточенно-хищное выражение лица выдавало её истинную сущность. Родион заорал: – «Ты чего мне вколола сука?», и шагнул к ней, но она выскользнула за дверь, и подпёрла её снаружи деревянной шваброй. Не разумом, а каким-то седьмым чувством Родион понял, что угодил в какую-то непонятную ловушку, из которой нужно немедленно выбираться любой ценой. Он принялся таранить дверь плечом. После нескольких мощных ударов швабра сломалась, и он вылетел в горницу, но в этот момент хлопнула входная дверь, и в ней щёлкнул замок. Родион принялся и за эту дверь, но когда она затрещала, с той стороны её опять чем-то подпёрли. Тут Родион взглянул на окно, и пожалел, что сразу о нём не подумал, ведь любое окно вышибить легче, чем двери. Проклиная инерцию мышления, он двинулся к ближайшему окну, но его ноги вдруг сделались ватными, движения замедлились, а в голове раздался странный звон. Неудержимо захотелось прилечь, и, взявшись за подоконник, он сел на пол и заснул.

Родион очнулся на той самой кровати посреди горницы. Он лежал на спине абсолютно голый, даже без трусов на обычном ватном матрасе. Руки его были привязаны к железным уголкам кроватной сетки, а ноги к кроватной спинке… Позже он узнает, что именно так в психбольницах фиксируют сумасшедших. Поднять голову ему не давал железный ошейник на колодезной цепи. Один конец цепи бы прикручен к ошейнику сферическим болтом с гайкой, а другой конец был продет сквозь специально вырезанную дыру в матрасе, и внизу цеплялся карабином за кроватную перекладину. Просторный ошейник не затруднял дыхания, и не мешал вертеть головой, но и только. Звон в голове прекратился, но в глазах ещё туманилось.

Немного подёргавшись, он успокоился и задумался. Родиону было ясно, что ему сделали усыпляющий укол, но зачем? Происходящее выходило за рамки здравого смысла. Невольно вспомнилась мрачная городская легенда о благообразном дедушке и его улыбчивой бабушке. Как-то раз они заманили в свой тихий домик демобилизованного солдатика, угостили, а потом забили его на мясо. Первым делом они напекли пирожков, и разнесли их по соседям как поминание. Они попались на этом деле, но полсолдата успели съесть. Обстановка не вызывала оптимизма, и Родиону сделалось не по себе.

Послышались шаги, в дверном проходе шевельнулись шторы, и вошла хозяйка. При виде Родиона лицо её приняло какое-то демоническое выражение, и она радостно сказала:

– Очухался барашек! Здоровый оказался. Я уж испугалась, что дозу неправильно подобрала. Надо было тигриную. Должно быть, гадаешь, что дальше будет?

– На пирожки пустишь?

– Фу, какая пошлость. Разве я похожа на людоедку?

– Не знаю. Я с людоедами ещё не встречался.

– Слушай сюда барашек, повторять не буду. Это наш последний разговор. Кто ты такой, и как тебя зовут мне не интересно. Кто я такая и как меня зовут, тебе знать тоже ни к чему. Мне от тебя нужно только одно – твою кровь, а ты для меня всего лишь сосуд с этой драгоценной жидкостью. Будешь лежать здесь десять дней, а на одиннадцатые сутки, в ночь великого полнолуния (суперлуния) я выпущу из тебя всю кровь. Тебе повезло барашек, смерть твоя будет лёгкой и приятной.

– А не лопнешь? Во мне крови больше полведра наберётся.

– Не беспокойся, управлюсь. К тому времени крови у тебя останется не так уж и много, ведь луна набирает силу с каждым днём. Делаю последнее предупреждение: если скажешь хоть слово, цыганской иглой зашью рот. Будешь орать и дёргаться, значит будешь спать от уколов сутками. А если будешь хорошо себя вести, то я тебя буду кормить и давать воды. Если веришь в бога, то молись, если не веришь, то молись кому-нибудь другому.

Хозяйка показала, как ему ходить в туалет, и удалилась. Родион понял, что угодил в плен к сумасшедшей бабе, возомнившей себя вампиршей. Им овладела паника. Очень хотелось жить. Его молодой здоровый организм каждой своей клеточкой был против нелепой гибели ни за что, ни про что. Но паника неважный советчик в делах. Родион напряг всё волю, чтобы подавить животный страх, привести мысли в порядок, и начать искать выход из ситуации. Было ясно, что геройством и наскоком дела не решить, а процесс освобождения, скорее всего, затянется на несколько часов, а может быть и дней, так как нужно изучить тюрьму и тюремщицу. Найти у них слабые места и выработать план спасения. О неудаче он запретил себе думать.

Руки и ноги были связаны сложенной вдвое бельевой верёвкой, но довольно умело, то есть путы не нарушали кровообращения, и в то же время были прочно затянуты на кроватных уголках. Сам матрас был пришпилен к сетке проволокой. Для туалета в нужном месте матраса была вырезана большая дыра, а под ней на полу стоял таз с водой. При нужде Родиону требовалось лишь немного проползти вниз, а потом вернуться назад. Свободный ход цепи это позволял, но не более. Услышав плеск, хозяйка тут же выносила нечистоты.

Изучив устройство своего места заточения, Родион стал подозревать, что он тут не первая жертва, настолько всё было продумано. Даже освещение. Дневной свет в комнату не попадал, а тусклая лампочка не выключалась вообще. Это дезориентировало во времени. К тому же Родион не знал, сколько часов он провёл в отключке, сбившей налаженный ритм сна и бодрствования, поэтому о времени суток и числе месяца оставалось только догадываться по косвенным признакам. Потянулись тоскливые часы неволи.

Своим маленьким круглым ротиком с пухлыми губами хозяйка напоминала Родиону какого-то кровососа, и он про себя стал называть её Пиявкой. Меню было на редкость однообразным. Оно состояло из кусочка серого хлеба, сваренной на воде пшённой каши в алюминиевой миске, и воды в большой жестяной кружке. Это происходило один раз в сутки, а может и реже, причём совершенно одинаковым образом. Пиявка заходила со спинки кровати, и, расстегнув карабин, ослабляла цепь, чтобы можно было, опираясь на локти связанных рук, кушать полусидя. Затем приносила из кухни небольшой кусок хлеба, и терпеливо скармливала его пленнику. Следующим рейсом она приносила миску с кашей, и кормила ею Родиона с помощью железной вилки с круглой литой ручкой. Последним рейсом приносилась кружка воды, после чего цепь снова укорачивалась.

Хорошо запомнилось первое кормление. Родион вспомнил уроки бабушки Анфисы, и решил попробовать один из способов внушения. Для этого надо было поймать взгляд Пиявки хотя бы секунд на десять-пятнадцать. Это можно было сделать только во время кормёжки. Попытка не удалась. Более того, она ухудшила его положение. После каши ему удалось заглянуть Пиявке в глаза, и на несколько секунд она застыла. Но оказалось, что эта ведьма разбирается в таких вещах. Она крикнула: – «Ах ты Змеиный Глаз», и ткнула вилкой Родиону в лицо. Целила она в глаз, но Родион, бывший начеку, дёрнул головой, и вилка попала в скулу. Вторым ударом вилка пронзила щеку. Зрение Родиону спасла брызнувшая из ранок кровь. При её виде Пиявка утратила агрессию, выронила из руки вилку, и глаза её затуманились. Она схватила Родион за голову, и начала подлизывать текущую по лицу кровь. Родион испытывал чувство омерзения от этого процесса, но был вынужден терпеть и не давать воли эмоциям. Через некоторое время дыхание у Пиявки участилось, по её телу прошла дрожь, и она с шумным вздохом отвалилась. Было заметно, что она испытала нечто вроде оргазма. Родион понял, что тараканы в её мозгах гораздо крупнее, чем показалось вначале. Придя в себя, Пиявка принесла ему воды, и равнодушно сказала:

– Ещё раз посмотришь на меня, выколю глаза. Они тебе всё равно теперь не нужны. Не простой ты барашек оказался, вовремя я это заметила. Не на ту нарвался.

Видя, что она не шутит, Родион больше её не провоцировал, и наблюдал за ней только боковым зрением. Через несколько часов Пиявка снова явилась попить кровушки. Она показала Родиону шприц, и сказала, что если он будет дёргаться, то она его усыпит. После этого она зубами прокусила кожу у него на груди, и сеанс подлизывания и отсасывания крови повторился. Через сутки то же самое. Родион догадался, что эти приступы кровожадности связаны с набирающей силу луной, а значит, укусы могут служить в качестве своеобразного календаря. Родион предпочёл бы менее болезненный способ подсчёта дней, но выбор был не за ним. Со стороны он выглядел потухшим и утратившим волю к сопротивлению человеком, но это было не так. Прикрыв глаза веками, он обратился в слух, и через звуки день и ночь изучал образ жизни Пиявки. Вспоминал мельком виденную обстановку, и соотносил с ней всякие шорохи, скрипы, звяканье и шаги хозяйки. Задача упрощалась отсутствием репродуктора и других источников шума. Временами он впадал в забытье, но спал чутко, и просыпался даже от топота мышей, а они в доме водились. А о том, что его могут искать и найти, Родион даже не думал, настолько это было нереально. Между тем укусов на животе и груди прибавлялось.

На четвёртый день Родион был объявлен в розыск. Жильцы двадцатой комнаты о его пропаже забеспокоились на второй день. Родион впервые исчез без предупреждения, он был человеком дисциплинированным, и всегда устно или письменно информировал соседей о своих отлучках. Узнав, что Родиона не было на работе, дядя Коля вызвал его мать на переговорный пункт. Разговор состоялся на третий день, и встревоженная мать после обеда прибыла в Ростов. Побывав в общежитии, она отправилась в милицию писать заявление, но розыск начался только на следующий день. Мать остановилась у дяди Семёна, и вместе с ним каждый день навещала милицию.

Были обследованы морги и больницы, но Родион как в воду канул. Опер Дима Никитин занимался другим делом, но к поискам Родиона интерес проявлял. Он был уверен, что в деле замешана какая-то стерва, и произнёс сакраментальное «Шерше ля фам». Но хотя Метис рассказал о красивой блондинке Жене, с которой встречался Родион, никто не знал, где она живёт и учится. Оставалось надеяться на случай.

Родион не полагался на случай. За эти дни он сумел вычислить, что примерно через день Пиявка уходила по делам в город. Скорее всего, в магазин, что занимало не меньше полчаса. Родион отмерял минуты счётом. В её отсутствие он, упираясь ногами в спинку, попытался раскачать кровать. Вначале она не поддавалась, но потом дело пошло. Пиявка всё-таки Родиону не доверяла, и при выходе со двора хитрила. Она демонстративно гремела калиткой, а затем тихонько возвращалась поглядеть на его поведение, и лишь после этого бесшумно покидала двор. Раскусив эту уловку, Родион произвёл хронометраж, и стал ждать удобного момента.

На день после седьмого укуса он наступил. Убедившись, что Пиявка покинула двор, Родион принялся с силой раскачивать кровать. Не выдержав мощных толчков, соединительные крепёжные пластинки сломались, и рассыпавшаяся кровать с грохотом упала на пол. Не обращая внимания на боль от упавшей на него спинки, Родион дотянулся, и зубами отцепил карабин цепи от этой спинки. Отбросив её головой в сторону, он получил возможность дотянуться зубами до верёвок на правой руке. Он грыз их с таким усердием, что разогрелись зубы, и минут через десять рука освободилась из пут. От напряжения туманилось в глазах, но теперь дело пошло быстрее, и вскоре левая рука была отвязана от кроватной сетки. Оставшуюся на руке верёвочную петлю развязывать было некогда, и она в роли браслета осталась на запястье. Родион встал на ноги только с третьей попытки, так кружилась голова. Затем, придерживая спинку кровати, прямо с ней прошёл на кухню, и столовым ножом срезал путы на ногах. От ошейника он избавиться не сумел, а цепь оказалась неожиданно большой. Она была около трёх метров в длину, и заканчивалась двухкилограммовой гирей, намертво прикрученной к последнему звену ржавым болтом. Родион так и не понял, для чего это было сделано. И всё это хозяйство волочилось за ним, но он уже чувствовал себя почти свободным. Нужно было как можно быстрее покинуть жуткое логово. Это желание диктовалось уже не страхом, а здравым смыслом. Родиону не хотелось стать убийцей. Его нервы были в таком состоянии, что если бы эта ведьма сейчас попалась ему в руки, то он бы не сдержался, и придушил её без малейших колебаний. А потом пришлось бы за это отвечать. Поэтому он не стал устраивать засаду, а выбил табуреткой не закрытое ставнем окно во двор.

Не найдя своей одежды, он сдёрнул со стола толстую скатерть, прорезал в ней дыру, и накинул её на голое тело наподобие пончо. Подпоясался цепью, и, держа гирьку в руке, вылез через окно во двор. Калитка на улицу была заперта на замок. Возле разбитого окна Родион подобрал гвоздь семидесятку и гирей заколотил его в замочную скважину на калитке. После этого он перелез через забор на улицу. Здесь нервное возбуждение его покинуло, и он понял, что здорово ослаб. В глазах всё плыло и хотелось прилечь, но он преодолел слабость, запомнил номер дома, и побрёл направо. В этом направлении на улице не было магазинов, а значит и шансов столкнуться с Пиявкой. Редкие прохожие шарахались от него, и долго смотрели вслед, но ему было не до них.

Кое-как Родион выбрался на оживлённую улицу Советскую, и тут силы его покинули. Дрожащие ноги подкосились, и он присел на ступеньки приземистого здания. Его экзотический вид привлекал внимание прохожих, и многие останавливались посмотреть на оригинала в цепях, разгуливающего босиком по морозцу. Интеллигентного вида мужчина средних лет в дорогой шапке сказал своему товарищу:

– Это должно быть последователь Иванова «покорителя природы». Но он, кажется дальше учителя пошёл. Тот зиму и лето в кожаных шортах разгуливает, а этот и вовсе без трусов, да ещё и с цепью. Интересно, а зачем гиря?

– Никакой он не покоритель, если цепи, то значит сектант.

У них завязался спор о сущности учения Порфирия Иванова, то есть, религия это или просто способ закаливания. Родиону и самому довелось видеть пару раз этого колоритного деда на улицах Ростова, но сейчас ему было не до него. Нужно было как можно скорее откуда-то позвонить в милицию, и он уже хотел просить об этом прохожих, но судьба пошла ему навстречу в виде подкатившего патрульного «бобика». Милиционеры ехали с вызова, но увидев странную фигуру, решили, что это сбежавший из психушки сумасшедший. В отсеке сидел матерящийся пьяный хулиган, но при виде Родиона он сразу присмирел и забился в уголок. Через несколько минут окоченевший Родион уже сидел в незнакомом отделении милиции, но он был рад любому тёплому месту. Поскольку Родион не был пьян, то его посчитали сумасшедшим. Такое зрелище бывало не каждый день, и сотрудники сбежались на него посмотреть.

Но едва Родион назвал свою фамилию, как дежурный насторожился, и громко сказал:

– А ну тихо! На днях пришла ориентировка на пропавшего Коновалова. С фотографией.

Снимок был неважного качества, но для опознания Родион на нём был достаточно похож на себя. Теперь он из разряда сумасшедших перешёл в потерпевшие, и отношение к нему резко изменилось. Родион коротко поведал о своих приключениях, назвал адрес Пиявки, и сказал, что в данный момент она, скорее всего, пытается открыть испорченный замок. И если милиция поторопится, то застукает её до того, как она уничтожит улики.

Всё пришло в движение, и два опера сразу отправились по названному адресу. Дежурный позвонил в сто седьмое отделение и сообщил, что найден закованный в цепи голый человек похожий на разыскиваемого Коновалова, и нужен кто-то для его опознания.

У лейтенанта Дроздова помимо Коновалова были и другие дела, но определённые действия по розыску он производил. Он побывал на заводе и побеседовал с бригадой, где работал Коновалов. Саня Буров высказал общее мнение словами, что Родион мировой парень, и будет жаль, если его найдут погибшим. Затем добавил, что недавно видел Родиона с потрясающей девушкой, и его исчезновение так или иначе связано с этой биксой. Дроздов принялся искать девушку, и через день-другой нашёл бы её, но тут пришло сообщение. Он захватил Никитина, знающего Коновалова в лицо, и они поехали в соседнее отделение на опознание трупа. Не может ведь живой человек разгуливать голым в цепях. Но к их удивлению Родион оказался жив, хотя и находился в жалком состоянии. Они увидели его в кабинете эксперта. Родиона уже сфотографировали, и теперь эксперт с рядовым милиционером избавляли его от цепей, раскручивая на ошейнике заевшую гайку. Дроздов, разглядывая воспалившиеся укусы на теле Родиона, проникся сочувствием и сказал:

– Досталось тебе Коновалов. От бабского укуса, наверное, так же больно, как и от собачьего.

Родион угрюмо посмотрел на него, и ответил:

– Я этого не знаю, потому что меня никогда собаки не кусали. Вот когда вас укусит баба, да в тот же день ещё и собака за ногу тяпнет, вы и узнаете, что больнее. Не дай бог, конечно.

Во двор прибыла «Скорая помощь». Родиона одели в байковый халат, и увезли в больницу. Там его искупали, одели в казённую пижаму, накормили и показали хирургу. После этого он без сил упал на койку и заснул глубоким сном до самого утра.

Тем временем, отправленные по адресу Пиявки сотрудники застали её возле калитки с ключом в руке. Замок не открывался, и один из оперов, разыгрывая роль доброго прохожего, предложил помощь. Женщина протянула ему ключ, но сотрудник в гражданском отодвинул её в сторону, и высадил калитку мощным ударом ноги. После этого он заскочил во двор и быстро зашагал к дому. Пиявка с руганью бросилась за ним следом, но увидев разбитое окно, поняла, что пленник убежал, и притихла. Сотрудники предъявили документы, после чего она поняла, что всё открылось, и за ней пришли. Пиявка страшно завыла, и принялась ругать себя за то, что не выколола Родиону глаза. Сотрудники переглянулись, и от греха взяли её в наручники.

У неё было редкое имя Дорофея, и в обиходе все звали её просто Дорой. Работала она уборщицей в зоопарке. Там же доставала снотворные уколы. Мозги набекрень у неё были давно. Лет пятнадцать назад её лечили в психдиспансере от какого-то сдвига на почве нимфомании. И вылечили, потому что с тех пор Дора мужчин к себе не подпускала. По этой причине она жила одиноко и тихо. А теперь выяснилось, что этот сексуальный заскок у неё не исчез, а всего лишь трансформировался, и превратил её в маньячку редкого типа. Дору признали невменяемой, и навсегда отправили в Горопановскую психбольницу в корпус для хроников.

Вернувшемуся в своё отделение лейтенанту Дроздову пришлось заняться розыском по горячим следам украденных женских сапожек ценою в сто сорок рублей. Как и большинство бытовых преступлений, это дело оказалось простым. Через неделю после развода у женщины пропали сапоги. Следов взлома не было, а поскольку она не успела поменять замок в дверях, то подозрение сразу пало на бывшего супруга. По дороге к новому месту проживания предполагаемого вора оперативники пришли к выводу, что если всё подтвердится, то этот мужик просто козёл. Наверняка он будет оправдываться тем, что купил сапоги на свои деньги, но поскольку развод зарегистрирован, то имеются все признаки кражи. А значит, этого козла можно засадить хотя бы на полгода, ведь его поступок мужским не назовёшь.

Дверь им открыла новая жена подозреваемого, невысокая толстушка средних лет с завивкой. Мужа дома не было, но узнав, что к нему пришли из милиции, она забеспокоилась, и пригласила оперов в квартиру. Дроздов увидел сапоги прямо с порога, и стал о них расспрашивать. Ничего не подозревающая женщина объяснила, что это подарок её нового мужа. Дроздов сказал, что сапоги ворованные, их требуется приобщить к делу, и протянул к ним руку. Женщина вдруг осознала, что чудо-обувь, с которой она сроднилась, уплывает из под носа, и пришла в ярость. Она закричала: – «Не тронь сапоги ищейка!», и, бросившись на Дроздова, укусила протянутую руку до крови. В этот момент откуда-то из глубин квартиры на помощь хозяйке с заливистым лаем выскочила небольшая, но злобная собачка, и вцепилась Дроздову в лодыжку. Таким образом, сотрудники были вынуждены вначале задержать новую жену подозреваемого «козла», а потом уж и его самого.

Увидев перевязанную руку Дроздова, Никитин расспросил его, а узнав в чём дело, хлопнул рукой себя по бедру, и воскликнул:

– Ну, Коновалов! Прямо в яблочко попал! Вот и не верь после этого в сглаз.

– Ты чего Никитин? Какой ещё сглаз?

– Обычный. Помнишь слова Коновалова насчёт бабы и собаки? Теперь ты на своей шкуре узнал, чей укус больнее.

После этого совпадения россказни Бубнова начали казаться Никитину довольно правдоподобными, и не такими уж глупыми.