Текст книги "Обратная случайность. Хроники обывателя с примесью чертовщины. Книга вторая. Новеллы"

Коновалов и сам это понял, потому что в коридоре было так же грязно, как и на крыльце. Зайдя в дом, Родион застыл, поражённый увиденным. Дощатый пол по всей площади был покрыт таким же слоем жидкой грязи, как и на уличном асфальте. Домочадцы с характерным чмокающим звуком шлёпали в галошах. Левитан ходил в сапогах. Не двигаясь с места, Коновалов спросил,

– А вы пробовали полы вымыть?

– Пробовали. Толку-то? Народу много, через полчаса снова натопчут. Вот ужотко мороз настанет, тогда в зиму почистимся.

– Левитан, а как же ты спишь?

– Очень просто. Смотри!

Он произвёл демонстрацию. Сел на свою кровать, засланную какими-то засаленными тряпками, вынул ноги из сапог и растянулся на этом ложе. Затем сел, и ловко всунул босые ноги в резиновые сапоги. Коновалов оторопело спросил,

– А если промажешь?

– Ночью бывает. Так не на улице же.

У Родиона жилищная нечистоплотность была связана с тараканами, и он спросил,

– Тараканов у вас много?

– А нету. Это когда мы здесь поселились, тараканы от прежних хозяев тут жили. А потом их не стало.

– Как же вы их вывели?

– А никак. Они сами ушли.

– Да, это рекорд.

Была у Левитана ещё одна особенность, и Родион знал о ней не понаслышке. Если был выбор, то Левитан магазинному вину предпочитал суррогаты, хотя в те годы все магазины были забиты хорошими винами.

Однажды Родион сделал небольшой, но удобный шкаф. Осталось нанести покрытие. Для этой цели он закупил в хозмаге шесть бутылок политуры. В доме вонять не хотелось, и он стал ждать подходящей погоды, чтобы проделать это во дворе. А авоську с политурой повесил на стенке в коридоре.

Образ жизни Левитана предполагал возникновение разных нестандартных ситуаций. В тот день такая штука с ним и приключилась. За разгрузку гвоздей кладовщик Семёныч расплатился с ним… гвоздями. Вместо положенного трояка, он выдал Левитану совершенно ненужные ему полведра «сотки». Видимо гвоздей у него был избыток, а в деньгах недостаток. Что было делать бедолаге? Завернул он эти гвозди в кусок старой брезентины, и пошёл восвояси, в надежде загнать их кому-нибудь. В конце концов, пришёл он с ними к Родиону. Сторговались за восьмисотку вина. Родион пошёл за бутылкой, а наметанный глаз Левитана заметил политуру на стене коридора. Когда Родион протянул ему вино, Левитан спрятал руки за спину и сказал,

– Родион Олексеевич, не надо мне вина. Дай лучше ту бутылку политуры, что у тебя в авоське на стене.

Для Коновалова замена была финансово выгодна, так как политура стоила всего шестьдесят копеек, и он согласился, только поставил условие,

– Ты её пить собрался?

– Да.

– А чем она лучше вина?

– Крепче. Сразу с ног валит.

– Я тебе дам бутылку, но хочу посмотреть, как ты будешь пить.

– Зачем?

– Интересно, не видел раньше. Тебе что нужно для этого?

– Вода, соль, стакан.

Коновалов принёс пачку соли, бутылку воды и стакан. Для него это был цирковой номер. Процесс выделения жидкости прошёл быстро, и вскоре Левитан налил полстакана желтоватой мутной и дурно пахнущей отравы. Коновалова от этой вони передёрнуло, и он протянул яблоко на закуску. Левитан сделал страшную рожу, крякнул, и залпом выпил. Затем, отдышавшись, неторопливо закусил. Глаза его затуманились. Коновалов спросил,

– Ты когда-нибудь ешь нормальную пищу? На первое борщ, на второе котлету, салаты, компот?

– Бывает. На поминках.

– А я уж думал, что на одной закуске существуешь. Но ведь поминки не каждый день.

– Я привык. Мне много не надо.

– Левитан! У тебя уникальный организм. Питаешься ты в основном ядами, куришь, пьёшь любую химию вплоть до керосина, а до сих пор не ослеп. На твоей диете любой за неделю ноги протянет, а тебе хоть бы хны, даже руки не трясутся. Мало того, ты к бабам способен, лопатой работать можешь, а помирать даже и не собираешься. У тебя, наверное, акулья печень. Мединститут твой труп без разговора купит для исследований.

– У кого купит?

– У кого ж ещё? У тебя. Ты его единственный хозяин. Больше никто не имеет права.

– А на кой мне деньги после смерти?

– Почему после смерти? Да хоть завтра договор составь, получи свои гроши, и пропей на здоровье. И хоронить тебя будет не нужно. Когда помрёшь, приедут и заберут на опыты. И всё.

– Нешто так бывает?

– Бывает. Только они не на всякий труп кидаются. Нужно чтобы у человека какое-нибудь особое качество было. Два сердца, например, или ещё чего-то. Вот на заводе у нас в бригаде был дядя Толя. Молодость в тюрьмах провёл, а ближе к старости решил нормально пожить, на работу поступил, женился. Жена была сильно моложе его, и к тому же очень сварливая. Поэтому от семейной жизни он страдал, и уже не рад был, что с этой бабой связался. Как-то раз заболела у него спина. В больнице сделали ему рентгеновский снимок, и обнаружили два лишних ребра. Аномалия такая. Он о ней и не знал, в тюрьме-то кто его будет обследовать? Лишние рёбра жить ему не мешали, и этому явлению он значения не придал. Радикулит ему подлечили, и всё пошло по-прежнему. Только заметили мужики, что на проходной его часто поджидает человек в очках и шляпе типично учёного вида. Саня Щука устроил дяде Толе допрос,

– Что за фраер возле тебя трётся? Не родственник ли, какой объявился?

– В гробу я видел таких родственников! Дома эта язва житья не даёт, а тут этот кандидат медицинский репьём пристал, просит завещать или продать тело после смерти. Надо же такое придумать?

– Нашёл проблему! Дай ему в торец, и все дела.

– Дал. А он утёрся и тычет мне бумажку с телефоном, на случай, если надумаю. Потом дядю Толю жена бросила и ушла. А он, обычно воздержанный, на радостях ударился в загул. Пропил все деньги, уже вознамерился пропить мотоцикл, но на глаза попалась бумажка с телефоном. Мотоцикла было жалко, и он позвонил. Но это была ошибка. Каким-то образом жене стало известно, что он продал своё тело. Она подумала, что это неспроста, что ему осталось недолго, и вернулась обратно, в надежде на наследство.

Заинтригованный Левитан спросил,

– Родион Олексеевич, а ты не знаешь, почём они покойников берут?

– Не знаю.

– Как ты думаешь, за меня рублей сорок дадут?

– Ну, ты скажешь! Больше, конечно. Качественный покойник на дороге не валяется.

– Хотя бы приблизительно.

– Хорошо. Давай посчитаем так – по весу ты ближе к барану, поэтому прикинем по цене баранины. В живом весе она будет рубля по полтора, но ты-то будешь неживой, значит, стоить будешь дороже, поэтому округлим до двух, и в целом труп твой по бараньей цене потянет минимум на сто двадцать рубликов.

– А что? Неплохо. Только как всё это провернуть?

– Надо написать в институт письмо с предложением, обрисовать детали, а остальное они сделают сами.

Забрав свои бутылки и подаренный Родионом стакан, Левитан ушел. На следующий день он вспомнил разговор, и решил использовать открывшуюся возможность пропить себя самого. В письмах он был не силён, и обратился за помощью к очередному Валюхиному жениху. Тому идея понравилась, потому что он сидел уже без денег. За хороший почерк к делу они припрягли Меньшу, а она оповестила о происходящем остальных. Меньша было домашним именем одной из дочек Левитана. Вообще-то её звали Таня. При регистрации так назвал её Левитан, с похмелья забыв, что одна Таня среди дочек уже есть. Со временем привыкли, только младшую Таню звали Меньшой, чтобы не путаться.

К вечеру Левитан с конвертом в руке пришёл к Коновалову спросить адрес института. Коновалов точного адреса не знал, и посоветовал написать на конверте просто слово «Мединститут», мол, он в Ростове один, и письмо дойдёт. Сгорая от любопытства, он попросил почитать это послание. Впоследствии он сильно жалел, что не скопировал его. Запомнились строки – «Из меня выйдет качественный труп. По цене баранины он обойдётся вам за сто двадцать рублей». И всё в таком стиле.

Как ни странно, письмо дошло до адресата. Это стало известно, когда пришёл ответ, разочаровавший Левитана. Там было сказано, что если товарищ Диктор, движимый благородными чувствами, желает завещать своё тело науке, то он может это сделать у нотариуса. Про оплату не было ни слова. Однако дочери этим письмом заинтересовались, так как оно сулило экономию на похоронах Левитана, которому, как все считали, осталось недолго. Но он этих надежд не оправдал, и жил ещё лет пятнадцать. Помер он не от цирроза печени, как следовало ожидать, а, можно сказать, на боевом ходу. Нес сдавать бутылки, наступил на гвоздь, и заразился столбняком, от которого и умер. Подозрительно никто не помнит его похорон, поэтому не исключено, что где-то наглядным пособием студентам служит его раздувшаяся от политуры печень.

Но это будет потом, а в описываемый момент Коновалов нанял Левитана перетаскать тонну угля в сарай. Он с вечера приготовил вёдра и лопату, а утром явился Левитан, да не один, а с помощником, молоденьким румяным парнем в военной форме без погон. Однако румянец не мог скрыть сильной помятости от вчерашних возлияний. Коновалов спросил,

– А это кто?

– Пятьдесят Третий.

– В смысле?

– Мы его дома так зовём. Ничего, откликается.

– А имя у него есть?

– Есть, должно. Только имён всяких много, путаемся, по номерам сподручнее. Меньша давно тетрадь завела, где всех мужей Валькиных отмечает по номерам. Этот пятьдесят третий.

Сам Пятьдесят Третий глядел в пространство, и на разговор не реагировал. Видно его здорово мутило. С виду он был сильно моложе от Валюхи, и как-то не вписывался в ряд её избранников. Коновалов это отметил,

– У Валюхи контингент свой, протокольный, а это салага, и на уголовника он не похож.

– Всё одно, что уголовник, только не из тюрьмы. Он здесь в полку прапорщиком был, да проворовался, вот и выгнали, как собаку.

– Сурово. Видно что-то серьёзное упёр. За сапоги или бочку керосина не выгнали бы.

– Дак куда ж несерьёзно? Офицера сабантуй затеяли, сложились и выпивку закупили, коньяк, водочку. А он всё в мешок, и ноги ему приделал. Оправдывается, что пьяный был, не сознавал.

– Да, такое не прощается. На святое посягнул. Ты, Левитан, теперь за своей политурой лучше приглядывай. А откуда он родом?

– Издалека. Денег-то на дорогу у него нет, вот Валька и надеется, что он у неё приживётся. Дура.

Чтобы пробудить в работниках энтузиазм, Родион вынес и показал им оговорённую бутылку водки. Левитан взмолился,

– Родион Олексеевич, мы всей душой поработать, да больно плохо после вчерашнего. Нам бы по пять капель. А?

– Ага, налей вам. Тогда точно не переносите.

Левитан смотрел глазами умирающего кролика. И тут Коновалов вспомнил про бабушкину наливку. Он решил, что она на работоспособность не повлияет, потому что не водка и не вино. Для Левитана, закалённого денатуратом, она будет вроде сиропа. И он сказал,

– Ладно. Я вам домашней наливки дам. Вреда не принесёт.

Он вынес на крыльцо банку с наливкой и две фарфоровые кружки. Откупорил банку и щедро наполнил кружки доверху пахучим напитком. Пятьдесят Третий оживился, подошёл и взял кружку в руки. Не спеша они выпили до дна, и попросили закурить. Родион презентовал им пачку «Примы», затем спросил,

– Ну, как? Полегчало?

– Да, как-то это… непонятно. Ещё можно?

Родиону было не жалко, и он налил ещё по кружке. Когда они выпили, он сказал,

– Ну, ребята! Я сделал всё для вас возможное. Давайте работать.

Левитан подошёл до кучи угля, стал над вёдрами, и велел напарнику насыпать. Пятьдесят Третий взял грабарку, опёрся об неё, потом вдруг обмяк, и упал лицом в уголь, оставшись недвижимым. Уголь был фракции «орешек», и лицо не поранил. Коновалов испугался,

– Левитан, чего это с ним? Припадочных в армию не берут.

– Какой припадок? Он вырубился!

– С чего?

– Дак, с наливки твоей. Крепка больно.

– Чего ты гонишь! Это ж не водка.

– Твоя правда. Водке до неё далеко. С неё бы он устоял.

Левитан стоял в стойке борца, и, от напряжения вытаращив глаза, старался сохранить равновесие. Попытавшись шагнуть, он его потерял, и рухнул в уголь лицом рядом с напарником. Но он оказался покрепче, и на четвереньках перелез под забор, сказав при этом,

– Родион Олексеевич, ты сам виноват, напоил нас, теперь только завтра отработаем.

Коновалов перетащил Пятьдесят Третьего под забор, и уложил рядом с Левитаном. Примерно через час, с лицами чёрными от угля, Левитан со своим временным зятем с горем пополам поднялись, держась за забор, и, обнявшись, медленно поплелись домой. Коновалов приписал этот случай эффекту, именуемому в народе «на старые дрожжи».

На другой день они явились, и, не говоря ни слова, переносили уголь. Левитан от водки отказался, попросив взамен две бутылки наливки. Коновалов дал, но призадумался. Через пару дней он встретил на улице Левитана, и спросил,

– Ну, как наливка?

– О-о! Вещь! Если б не она, то убийство могло случиться. В тот день приехал Пятьдесят Четвёртый. Прямо из тюрьмы, домой не заезжал. Литр водки у него был. Сперва нормально было. Сели, наливки выпили, а потом дошло у них до драки, а только ничего не получилось. Ругаются, грозятся, а встать на ноги не могут, как будто они отсохли. Пятьдесят Четвёртый озверел, финку стал показывать, обещал прапора бывшего зарезать, и Вальку заодно, а сил-то нету. Валька водки ему дала, он и вырубился. А Пятьдесят Третий очухался первый и дёру дал. Вальке он шибко нравился, она обозлилась, и Пятьдесят Четвёртого ментам сдала.

После этого разговора Коновалов проверил действие сливянки на двух нормальных здоровых мужиках. Она гарантированно валила с ног всех. Если же после наливки выпивалось даже немного водки, то клиент полностью вырубался на несколько часов. И Родион убрал банки с этим уникальным напитком подальше.

За этим предисловием последовал сам рассказ.

Новелла о злоключениях московского гостя

В стране шла привычная борьба с торговыми махинациями. Коновалов уже тогда понимал, что это дело совершенно бесполезное, потому что борьбу с явлением подменяли борьбой с личностями, а это никогда не давало результата. Впрочем, любая кампания по запрету чего-либо сворачивала на эту проторённую дорогу. Был порок системы – дефицит потребильских товаров и услуг. Он сам собой порождал цеховиков, спекулянтов и торговых жуликов. После скажут, что это вообще порок социализма. Коновалов с этим был не согласен. Советская власть и социализм ни хороши, ни плохи сами по себе. Они есть форма, инструмент, а какими им быть, зависит от тех, в чьих руках этот инструмент. Топором можно построить дом, а можно отрубить голову. К примеру, Госплан эффективнее мифического свободного рынка, да и нельзя без него. В Америке он тоже есть, только иначе функционирует, и по-другому называется.

Спекулянты были Коновалову несимпатичны, но он понимал, что эти люди только пользуются ситуацией, а не создают её. Ему иногда казалось, что настоящие враги народа сидят в Кремле. То ли по невежеству, которое хуже злого умысла, то ли в угоду устарелым догмам, они считали потребительский сектор делом десятым, и не создавали стимулов к его наполнению. Неправда, что в СССР не умели делать качественные товары. Промышленность была на уровне, и там, где было выгодно, производили. Коновалову и самому доводилось на заводе делать технику на экспорт, а потом он не мог взять в толк – почему ту же технику для себя нужно делать тяп-ляп? На его странные вопросы начальники отвечали мычанием, и лишь один из них посмотрел на него, как на убогого, и сказал волшебное слово «валюта». Однажды в техническом журнале он прочитал, что в Саратове на одном заводе делают мечту народных умельцев – однофазные малогабаритные деревообрабатывающие станки удобной конструкции. Коновалова взбесило даже не то, что вся продукция прямиком шла на экспорт в Англию, а то, что писали об этом с восторгом. Он стал надеяться, что наверху одумаются и примут меры, но «ускорение», заданное Горбачёвым, оказалось ускорением по наклонной вниз. Дефицит развалил страну надёжнее ракет.

Но всё это будет потом, а в ту пору Коновалов работал в стройбригаде Камчатского райпо. В бригаде он не прижился, выявились разногласия с бригадиром на методы работы, и он решил уволиться. Но это оказалось не просто.

Председатель райпо Андрей Иванович Кузнецов был хорошим руководителем, более того, руководителем талантливым. Шаг за шагом из штата сотрудников он создал дружный коллектив. Людей подбирал не только по деловым, но и по человеческим качествам. Про то, на какую высоту поднял организацию этот неординарный человек, можно написать повесть, но ограничимся немногим. Помимо прочего, Андрей Иванович был хороший психолог, и для оценки человека, ему порой хватало мимолётного взгляда. Подобно Цезарю, он знал в лицо всех сотрудников, и был в курсе их производственных и личных проблем. У него было правило принимать на работу, и увольнять с неё только после личного собеседования.

Поэтому, когда Коновалов принёс заявление, а зав кадрами сказала, что с ним хочет побеседовать сам товарищ Кузнецов, он несколько удивился. Как если бы полковник вдруг заинтересовался проблемами рядового, которые легко мог решить командир взвода. Коновалов зашёл и поздоровался. Кузнецов был приветлив, и ни звуком, ни жестом не намекнул, что у него мало времени. Некоторое время он рассматривал Коновалова, а затем спросил,

– Почему увольняетесь?

– Нога после перелома побаливает. На стройке тяжело.

Коновалов не врал, нога и в самом деле побаливала. Андрею Ивановичу ответ понравился. О конфликте ему было известно, и то, что Коновалов не стал о нём говорить, оценил. Он решил, что парень ершистый, но главное в нём – не продаст. Воспитание. И Кузнецов сказал,

– А давай без официальных церемоний, по-простому. Родион! Ну почему сразу на увольнение? Не хочешь строителем, и не надо. Хозяйство у нас многоотраслевое, специальностей полно. Дело тебе найдётся. Нога болит? Ладно, подберём работу с меньшей физической нагрузкой. Продавцом пойдёшь?

– Продавцом?

– А что такого? Нормальная работа.

– Да как-то… Я ж на это не учился, и в мечтах не было.

– Чепуха. Побудешь ученикам, потом разряд получишь. Парень ты неглупый, освоишь легко, а если дело понравится, то пошлём учиться в техникум, а то и в институт.

– Я не думаю, что понравится.

– Раньше работал в торговле?

– Нет.

– Тогда откуда тебе известно, что не понравится? Надо попробовать, поработать, а потом уже мнение высказывать. А будет не по душе, тоже не страшно. Придёшь, и мы тебе что-нибудь другое подберём. В общем, так: в обувном магазине девушка в декрет ушла. Заведующей Людмиле Яковлевне нужен продавец. Прямо сейчас иди к ней и приступай. Она тебя быстро в курс дела введёт. А приказ будет от сегодняшнего числа.

Так Коновалов стал продавцом обуви, чем немало позабавил приятелей.

Сотрудники московского управления ОБХСС майор Рубцов и капитан Сиротин прибыли в Камчатскую, и поселились в гостинице с незатейливым названием «Гостиница». В Москве неторопливо расследовалось дело о торговых махинациях, и одна из ниточек протянулась в Камчатское райпо. Речь шла не о банальных хищениях, а о хитро организованном перераспределении дефицитных товаров, дававшим немалый доход махинаторам. Такие дела расследовались трудно. Рубцов и Сиротин работали в паре давно, отношения у них были вполне дружелюбные, но не переходили грань официоза. Причиной этому, вероятно было различное отношение к алкоголю. На работе и в командировках капитан вообще не пил, а майор иногда любил хлопнуть рюмашку. А в целом было взаимопонимание.

У них был свой простой метод, благодаря которому, они раскрыли немало дел. Если проверка документов не давала результата, они искали предателя, и часто его находили. Кого-то обделили, кого-то уволили, кто-то хотел отомстить или подсидеть начальника – недовольные были всегда. Опытный Рубцов таких вычислял, а Сиротин занимался с ними конкретно и непосредственно. Местным сотрудникам ОБХСС они не очень доверяли, тем более, что вели не местное, а московское дело.

За неделю пребывания добыты были только общие сведения, а дальше дело затормозилось. По документам был ажур, а предателей не было. После обеда московские спецы сидели в гостиничном номере и беседовали,

– Вот вам и деревня, товарищ майор. У них даже нервозности нет, как будто все без греха. А ведь мы точно знаем, что где-то есть склад или магазин для переброски импорта. И нет информаторов. Хоть бы, какого завалящего найти, чтоб зацепка появилась, а уж потом….

– Я думаю товарищ капитан неплохо бы поговорить с местными операми. Начальник посоветовал пообщаться с неким Куропаткиным.

– А смысл? Взломы магазинов не по нашей части.

– Мало ли? Вдруг где неучтённый импорт был? А насчёт информатора, есть тут один, но по твоим словам как раз завалящий. Продавец Родион Коновалов.

– Ну, продавцы всякие бывают. Без них дела не всегда делаются.

– Насчёт этого у меня сомнения. Тип для торговли необычный. Как сказала одна его знакомая, он идейный долдон.

– Да, такого кадра ещё не было. Как он туда вообще попал?

– Случайно, наверное. Недавно работает, ещё не проявился. Раскусят и избавятся.

– Нам-то он зачем?

– Как знать? На безрыбье сгодится. Сам он вряд ли в делах, но из идейных соображений может наводку дать. Только правильный подход нужен, нестандартный.

Сведения о Коновалове Рубцов получил утром, услышав громкий разговор молодой продавщицы с подругой. Она давно знала Родиона, и удивлялась его появлению за прилавком. Охарактеризовала его занудой и формалистом, а также рассказала о его комсомольских делах, за излишнее рвение в которых, Кольцова возненавидело начальство. Она пророчила райпо незавидную участь от такого работника. Рубцов посоветовал Сиротину использовать какой-нибудь неформальный приём для знакомства, и пошёл искать Куропаткина. А Сиротин отправился в обувной магазин.

Капитан представлял идейного комсомольца нервным, интеллигентного вида очкариком, но зайдя в магазин, увидел за небольшим прилавком с кассой худощавого мускулистого здоровяка, смахивающего на «белокурую бестию» Ницше. Он засомневался, но увидев на прилавке том Ленина, успокоился. Фанатизм объекта был налицо. Какой нормальный человек в свободную минуту вместо детектива будет читать классиков марксизма? На самом деле книгу забыл какой-то покупатель, и не торопился её забирать. Людмила Яковлевна собиралась по пути занести книгу в библиотеку, но всякий раз забывала, хотя Коновалов специально положил её на виду.

Покупателей было не густо, всего двое. Сиротин походил возле полок с товаром, половину которого составляли резиновые и кирзовые сапоги. Когда магазин опустел, капитан подошёл к прилавку, опёрся на него руками, сделал таинственное лицо, и вполголоса заговорил,

– Родион Коновалов, если не ошибаюсь?

– Да.

Сиротин не догадывался, что многие продавцы, в том числе и Коновалов, знают его в лицо. Родион недоумевал; чего здесь нужно московской ищейке? Ведь не кирзовые же сапоги, возле которых он толокся. А интерес к своей особе заставил его напрячься. Сиротин ему сильно не понравился, его масленые глазки и плохо скрываемое высокомерие вызывали желание отшить москвича по полной программе. Нужен был повод, и капитан его предоставил. Если бы он действовал обычным порядком, то этой истории не случилось бы вовсе, но неформальный подход дал неожиданный результат. Сиротин посмотрел на выглянувшую из подсобки Людмилу Яковлевну, и сказал,

– Нам нужно поговорить.

– Слушаю вас.

– Желательно в неформальной обстановке. Тема приватная.

– Это как?

– Тет-а-тет, скажем так. Без свидетелей, с глазу на глаз.

– Понял.

Коновалов решил, что настал удобный момент истолковать слова Сиротина по-своему, слегка отклонился назад, и прямо через прилавок с правой заехал капитану в глаз. Не ожидавший такого, капитан попятился до стены у входа. С явным намерением продолжить, Коновалов направился к нему, приговаривая,

– Совсем обнаглел педераст гнойный! Сейчас получишь с глазу на второй глаз тварь женоподобная.

Последнее слово в этом ряду было чужеродным, Коновалов применил его специально, потому что оно исключало другие толкования причин происходящего. Коновалов был миролюбив, но иногда ситуация требовала немедленной реакции. В его среде сомнения в половой ориентации были тяжким оскорблением, требующим немедленного ответа. В таких случаях он действовал практически рефлекторно.

Сиротин сразу понял, за что он получил, и, проклиная Рубцова с его неформальным подходом, сделал то, что должен был сделать сразу, то есть показал удостоверение со словами,

– Спокойно, милиция!

Коновалов затормозил и пробормотал,

– Не очень-то я и ошибся.

На всякий случай капитан сделал вид, что не расслышал, и добавил,

– Московское управление.

Коновалов посмотрел в корочки и поднял брови, изображая раскаяние,

– Из самой Москвы? Да, что ж вы сразу не сказали товарищ капитан? Я ведь чёрт знает что подумал. Вы уж простите великодушно. Я не специально, это чистое недоразумение. Что вы хотите – деревня. Живём в простоте, чуть что – сразу в зубы. Вашему столичному обхождению нашей милиции ещё учиться, и учиться.

Сиротин убрал удостоверение, и сказал,

– Коновалов, мне действительно нужно с тобой поговорить.

Завмаг испуганно смотрела на всё это, прикрыв ладошкой рот. Появились покупатели, и она занялась ими, а Коновалов и Сиротин зашли в подсобку.

– Товарищ капитан, тут есть свинцовый грузик, приложите к глазу. Говорят, помогает.

– Помогут тёмные очки. Ладно, пока не будем об этом. Небось, гадаешь, почему я к тебе обратился?

– Гадаю.

– Объясняю. У тебя характеристика принципиального человека. Вот я и пришёл к тебе как коммунист к комсомольцу. Ты ведь комсомолец?

– Да. Только от активной работы я отошёл. Почему-то не дают поручений. И давно уже не дают.

– Это неважно. Поручение будет от меня.

– Какое?

– Нужны кое-какие сведения о торговых делах, злоупотреблениях и прочее.

Коновалову всё стало ясно. Ему опять предлагали карьеру стукача. Случись ему оказаться свидетелем преступления, то он, как и всякий законопослушный гражданин, правдиво дал бы показания. Но быть добровольным осведомителем? Уличный кодекс, в котором был воспитан Родион, это запрещал безоговорочно. Теперь он здорово пожалел о проявленной лихости, которая стала инструментом шантажа со стороны капитана. Он оказался непрост, и его многозначительное «пока» грозило нешуточными и реальными неприятностями. Путь вежливого, но твёрдого отказа был закрыт. Оставалось одно средство – встречный шантаж. И Коновалов начал его организовывать в своём стиле. Он оглянулся на дверь подсобки, и тихо произнёс,

– Вас сам бог ко мне прислал. Я вам много чего могу рассказать. Но не здесь же!

– Естественно.

– К вам в гостиницу нельзя. Светиться не хочется, тут меня все знают как облупленного, доложат сразу. Знаете что? Придите сегодня ко мне домой вроде как в гости. В смысле конспирации самое надёжное дело. Там нам никто не помешает. Кому какое дело до моих гостей. Договорились? Это не очень далеко. Ну как?

– М-да, в общем да. Договорились.

Коновалов назвал адрес, и сказал, что будет ждать капитана в шесть часов вечера. Они сердечно распрощались, и капитан покинул магазин. Родион вышел в торговый зал, и когда покупатели разошлись, Людмила Яковлевна подступила к нему,

– Что это было?

– Знакомство.

– Ты со всеми так знакомишься?

– Что вы! Нет, конечно. Это был исключительный случай.

– Глазам не могу поверить. А чего ему надо?

– Вербует меня в осведомители.

– Рехнулся, должно быть. Какой из тебя осведомитель? Чего ты можешь тут знать, если без году неделя работаешь?

– Он думает иначе. Видно какой-то кретин его на меня навёл, а может, кто и пошутил.

– Хороши шуточки! И что теперь ты будешь делать?

– Ещё не знаю, но, как говорил незабвенный О. Бендер, заседание продолжается.

– Мне говорили, что ты с сюрпризом, а я не верила. Парень спокойный, рассудительный, и на тебе.

– Людмила Яковлевна, не переживайте, обойдётся. Только никому не говорите о том, что тут было. Хорошо?

После работы Родион завернул к бабушке Анфисе,

– Бабуля, у вас случайно нет отвара из жёлтого молочая?

– Как раз сегодня приготовила свежего, только он для скотины. Я туда ещё кое-чего добавила.

– Да мне, считай, для скотины и надобно. А человеку с него что будет?

– То же самое, запор мигом пробьёт. Только его чуть-чуть требуется, отвар сильный. С двух столовых ложек можно и до сортира не добежать.

Взяв пузырёк со снадобьем, Родион отправился домой, по пути купив в магазине бутылку водки. У Коновалова за домом между абрикосовым и грушевым деревом стояла собственноручно сделанная летняя беседка со столиком и широкими скамейками, на которых при случае можно было и вздремнуть. В этом тенистом и уютном месте он любил проводить время с приятелями и подругами.

Чёткого плана у него не было, потому что приходилось действовать по обстоятельствам, экспромтом. Родион хотел предупредить мать и бабушку, что у него важная встреча, но этого не потребовалось. Они ушли прощаться с новопреставившейся старушкой, подругой бабушки Фроси, а эта церемония обещала быть длительной, что было ему на руку. Он поставил на столик большую вазу с фруктами, и стал ждать капитана. Вскоре тот явился. В чёрных очках он смахивал на шпиона из фильмов. Коновалов ещё раньше отметил, что, несмотря на летнюю жару, Сиротин ходит в костюме. Но понял, что, не желая использовать портфель или папку, капитан привык таскать свой архив в карманах пиджака. Взопревший Сиротин, появившись во дворе, сразу попросил воды,

– Если можно, похолоднее.

– Конечно, конечно.

Коновалов сходил в дом, и вынес кружку с напитком,

– Вот компот, прямо из холодильника. Вода у нас сероводородная, с тухлым запахом. Мы привыкли, а приезжим пить её трудно.

Уже знакомый с местной водой, Сиротин с этим был согласен. Он жадно осушил кружку. Компот был хорош, хотя и со странным привкусом. Они прошли в беседку. Сиротину там понравилось, и он снял, наконец, пиджак, повесив его на специальный крючок для одежды. Коновалов поставил на столик водку и сказал,

– Ну, что? Для разговора?

– Ни в коем случае! Убери.

Коновалов просиял,

– И правильно! Я тоже и водку, и вино на дух не переношу. Вот яблоки, груши, угощайтесь. Всё своё.

Жажда у Сиротина не проходила, и он сказал,

– Всё-таки неплохо бы водички.

Коновалов хлопнул ладонями,

– Да что это я! Сейчас, минутку.

Он сходил в дом, и принёс початую трёхлитровую банку с наливкой и две фарфоровых кружки. Наполнив их, он сказал,

– Бабушкино изделие. Эта фруктовая наливка наилучшее средство от жажды. Как рукой снимет. Вы только попробуйте, в Москве такой не купить. Я вон уже банку ополовинил. Красота!

Сиротин пригубил. Прохладный, слегка тягучий напиток издавал лёгкий фруктовый запах, и оказался хорош на вкус. Сиротин не смог оторваться, и выпил всё до дна. Коновалов не врал, жажда исчезла. Через некоторое время капитан понял, что напиток по-своему хмельной, но в отличие от водки или вина этот хмель не ударял в голову, а приятно расслаблял. В ногах исчезла усталость, и настроение поднялось. Он почувствовал симпатию к Родиону, и сказал,