Текст книги "Обратная случайность. Хроники обывателя с примесью чертовщины. Книга вторая. Новеллы"

– Вот ты человек идейный, Ленина изучаешь, а почему в партию не вступаешь?

– Ленин, это наше всё, как его не изучать? Жаль, что рано помер, не успел некоторые темы разработать. Насчёт пожаробезопасности я у него ничего не нашёл. Про пожар мировой революции есть, а о правилах на бытовом уровне ни слова. А для партии я не созрел. Многого ещё не понимаю. Мне часто кажется, что мы идём не совсем ленинским путём, но это, наверное, от моей необразованности. Так какой из меня коммунист? Ещё расти и расти.

– Ты слишком строг к себе. Но мы ведь собирались побеседовать о торговле.

– О ней и речь. Ведь чем велик Ленин? Он не был догматиком. Вначале он спекулянтов расстреливал, а когда это не помогло, сменил тактику и открыл магазины. И дела пошли. А у нас наверху этого не понимают, и действуют наоборот, отсюда и злоупотребления.

– В каком смысле наоборот?

– В прямом. Магазины не открывают.

– Какие магазины?

– Магазины, торгующие песком, например. А также щебёнкой, лесом, трубами и цементом. Вы только вдумайтесь товарищ капитан, во всей нашей необъятной стране нет ни одного магазина, где можно купить обычного строительного песка. Который вовсе не дефицит, и его не надо импортировать как арабам.

– Арабам? Да там же целые пустыни песка.

– Это из раздела курьёзов. Английские капиталисты, конечно гады, но в предприимчивости им не откажешь. Они убедили арабов, что пустынный песок для строительства непригоден, и стали поставлять им свой, английский. Естественно не задаром.

Как бы, между прочим, Родион наполнил сливянкой кружку Сиротина, и он, смакуя, стал пить мелкими глотками приятную жидкость. Сиротин вдруг обнаружил, что ему нечем возразить этому долдону. Магазинов песка в стране не было. Дурацкий разговор стал раздражать, и он сказал,

– Погоди, ты перегибаешь. Есть базы стройматериалов, конторы. Люди как-то всё покупают.

– Именно, что как-то. Если больному поносом запретить ходить в туалет, он всё равно как-то это будет делать, только в другом месте. По своей службе вы знаете, что единственным честным способом приобретения товара является покупка в магазине. А разные доставания и всякого рода выписывания от лукавого. Там в цепочке всегда присутствует воровство. И ведь ловко придумано, отсутствием магазинов сделать правонарушителями всё население. Вашей службе это на руку. Не понравилась чья-то морда, и вот он, человек в погонах с вопросом о происхождении песка, или чего другого. И вместо того, чтобы взять за хобот главного злодея, вы разъезжаете по районам из-за всякой ерунды.

– Какого злодея? Где?

– В Москве. Министра торговли.

– Замах у тебя широкий, но давай из мира фантазий спустимся на землю. Недостатков в стране хватает, но ведь мы с ними боремся. А злоупотребления в торговле импортом не такая уж и ерунда. Вот об этом мне интересно тебя послушать.

– Да, в этой сфере не всё хорошо. До ленинских норм нашим продавщицам ещё далеко. Взять Марфутку, то есть Инну Марфуткину. Она как раз импортными шмотками торгует. И будь она просто бабой, то ладно, но ведь коммунистка. За глаза её зовут «Переходящее Красное Знамя», за то, что живёт практически в полиандрии. Да ещё так ловко приспособилась.

И Коновалов пустился рассказывать о жизни Марфутки. Два друга, Витя и Толя в молодости в неё влюбились. Толя был немного старше, и когда его забрали в армию, Витя женился на Инне. А когда служить отправился Витя, она сошлась с Толей, который к этому времени дембельнулся. Так у них и пошло, прямо как по заказу – Витя из армии, Толя в тюрьму за кражу, и она обратно переезжает к Вите. К Толиному освобождению Витя садится за кражу, и она переезжает назад. Настоящее переходящее красное знамя она и есть. Ребята стали выпивать, и теперь по очереди сидят в ЛТП. Всё у них по-честному, от каждого по ребёнку, но, что интересно – за все эти годы они ни разу друг друга не видели.

Этими байками Коновалов просто тянул время. Он ждал. Наконец он заметил, что Сиротин утратил всякий интерес к Марфутке, и к торговым делам вообще. Он побледнел, ссутулился и начал оглядываться по сторонам. Коновалов прервал болтовню, и спросил,

– Вам плохо? Живот прихватило?

Сиротин кивнул.

– В столовой обедали?

– Да.

– Вот ещё больная тема нашей торговли. Местные там не едят, только приезжие. Готовят абы как и дорого. В любой колхозной столовой накормят в десять раз вкуснее всего за двадцать копеек, и не отравят гарантированно. Учтите на будущее.

Сиротин сквозь зубы спросил,

– А где?

Коновалов показал рукой на добротный кирпичный туалет в глубине двора. Он ещё что-то говорил об особенностях станичного общепита, но Сиротин не слушал. Вставая из-за столика, он обнаружил, что ноги плохо его слушаются. Кое-как он поднялся, и, цепляясь за стенку, двинулся в указанном направлении. На открытом месте он едва не упал, но до места добрался. Коновалов подождал минут десять, затем подошёл к туалету и окликнул,

– Товарищ капитан! У вас всё в порядке?

Капитан не отзывался. Тогда Коновалов открыл дверь. Зрелище было удручающее. Капитан сидел на прочном деревянном помосте, заменяющем унитаз, и, выпучив глаза, водил перед собой плохо слушающеюся рукой. Брюки были расстёгнуты, но снять их он уже не успел. Сливянка, замедлившая двигательные реакции, сделала своё подлое дело. Родион заметил,

– Товарищ капитан, со снятыми брюками оправляться гораздо удобнее.

– Коновалов, мне плохо, тело не слушается.

– Должно отравились чем-то. Грибы сегодня ели? Или консервы?

– Ел. Грибы. Немного.

– Хватит одного. К вашему сведению: в Ростовской области съедобные грибы не растут вообще. Пойду вызывать скорую помощь. Ничего страшного – двадцать дней карантина, и всё как рукой снимет.

– Погоди! Не надо вызывать. Это ж позор. Мне нужно себя в порядок привести, а сил нет. Помоги, пожалуйста.

– Товарищ капитан, в таком случае вам необходимо универсальное обеззараживающее средство. Помогает даже при укусе гадюки. Оно приведёт вас в порядок. Нести?

– Давай!

Коновалов принёс водку, налил полный стакан, и подал его страдальцу,

– Пейте товарищ капитан. Это лекарство.

Сиротин, покачиваясь туловищем, взял стакан и медленно выпил содержимое. Коновалов спросил,

– Может сходить в гостиницу за брюками? Запасные есть?

– Ни в коем случае! Рубцову ни слова. Коновалов, прошу как человека, никому про это не рассказывай.

– Могила, товарищ капитан. Я не из трепливых.

– Может у тебя есть что-нибудь на замену?

Коновалов обещал подыскать ему что либо, и ушёл. Через несколько минут Сиротин вырубился окончательно, и сидя заснул. Вскоре появился Коновалов с фотоаппаратом, похлопал Сиротина по щеке, и когда тот ненадолго поднял веки, заснял на дорогую цветную плёнку. Затем выволок его из будки, и, взяв подмышки, притащил под беседку. Уложил в тенёчке и осмотрел карманы брюк. Там были ключи, немного мелочи и удостоверение. К пиджаку он не притронулся. Сел и немного поразмышлял о дальнейших действиях. На ум приходило немало способов опарафинить Сиротина, но Коновалов решил сдержать данное капитану слово, и никому не рассказывать о том, как он обделался. Поэтому было решено действовать по стандартной схеме. Глядя на Сиротина, он вслух сказал,

– Ну, товарищ капитан, засиделся ты на кабинетной работе. Настало время размяться. Сейчас я тебя загримирую, слегка переодену и отправлю на прогулку. Самое ценное у тебя, это удостоверение, и чтобы ты его в дороге не потерял, я его передам твоему начальству через одного хорошего человека, твоего однофамильца, между прочим. Всё будет по-честному.

Если бы документ был в пиджаке, то Коновалов его бы не тронул. Он щедро посыпал голову Сиротина дорожной пылью, затем, приподняв голову спящего, окропил её подсолнечным маслом, которого тоже не пожалел. По лицу капитана потекли грязные разводы, и теперь его не сразу узнала бы родная мать. Снял с него рубашку и туфли, всё это сложил в старую сумку, и с этой сумкой отправился к Левитану.

Во дворе у Левитана дрались два мужичка. Не отличаясь здоровьем, они быстро уставали, и драка шла с передышками. Презрительно усмехаясь, на них смотрела стоявшая возле забора Валюха. Коновалов её спросил,

– Чего это они? Из-за тебя?

– Нет. Они дерутся, кто отец моей дочки.

– Ишь ты! Чувства пробудились. А кто из них отец?

– Никто. Этот вообще тогда в тюрьме сидел, а тот со мной и не спал даже. Рядом пьяный полежал и всё. Слабак, да и было это за три месяца до нужного.

– Так скажи им об этом. Чего они зря мучаются?

– Говорила. Не верят дебилы.

– Значит, не теряйся, и на обеих подай на алименты.

– А толку?

– Тогда позови Левитана.

Драчуны мешали Коновалову, и он выгнал их на улицу, где они продолжили вяло мутузить друг друга. Во двор вышел Левитан. На нём была замызганная рубаха неопределённого цвета. А на ногах обшарпанные туфли разного размера. Более того, они были разного фасона. Коновалов спросил,

– Левитан, какой размер обуви ты носишь?

– Любой. А что?

– Я тебе хорошие туфли принёс. Примерь.

– Ежели за работу, то лучше магарыч.

– Нет, не за работу. Я принёс на обмен.

– Нехорошо так смеяться Родион Олексеевич. Какой обмен? У меня же ничего нет.

– Как нет? А на ногах у тебя что? Отдай мне свои скороходы, а эти забери себе. Заодно и рубашку снимай, я тебе взамен хорошую дам.

– Родион Олексеевич, ты серьёзно?

– Вполне. Тебе жалко эти обноски?

– Нет. Тебе-то они зачем?

– Это не твоё дело. Значит нужны. Да не болтай про это никому.

Потрясённый Левитан мигом снял рубашку, но обувать новые туфли не стал, и Коновалов понял, что он постарается их пропить. Родион сложил трофеи в сумку, и под изумлённым взглядом Левитана, отправился обратно.

Через несколько лет Родион убедился, что Левитан не врал насчет любого размера обуви. В ту пору Коновалов работал на винзаводе. Левитан иногда тоже там подрабатывал переноской пустых ящиков. Расплачивались с ним вином. Тара прибывала вагонами, и как-то раз в одном из них обнаружились забытые неведомым грузчиком добрые яловые сапоги. Кто-то из шоферов вспомнил про Левитана, и привёз их на винзавод. Наступала осень, и подарок был кстати. Сапоги Левитану оказались тесными, но он не сдавался. На босу ногу эти сапоги ему натягивали всей бригадой тарного цеха. Натянули, но снять их он уже не смог. И никто не смог. Чтобы освободить ноги, решили сапоги разрезать, но Левитан не дал. Сказал, что разносит. И разносил, но ещё долго не мог разуться, и месяц спал в сапогах.

Придя домой, Родион натянул на капитана добытые у Левитана рубашку и туфли, а затем отправился к своему приятелю Вите Фунту. Витя собирался на рыбалку. Ездил он на видавшем виды трофейном мотоцикле БМВ, доставшемся ему от отца. Этот реликт немецкой техники отличался от советских мотоциклов своеобразным выхлопом, но по-прежнему был силён и вынослив.

Последнее время Витя зачастил в соседний район на хутор Средний. Там завелась у него подружка толстушка, поэтому выезжал он к вечеру, ночевал у неё, а с утра двигал на пруд. Коновалов знал об этом, и, поздоровавшись, спросил,

– Опять на Средний едешь?

– Да.

– Ты ведь в курсе, что у меня машина не на ходу. А тут одного знакомого мужичка нужно подбросить до хутора Восточного. Тебе это по пути. Так как?

– Можно. Пусть приходит.

– Понимаешь, не всё так просто. Он по самые тесёмки пьяный у меня во дворе спит.

– А чего ты так за него переживаешь?

– Чувство вины. Это ж я его и напоил бабушкиной сливянкой. Кто ж знал, что он таким хлипким окажется?

– Слышал я про эту сливянку.

– Зачем слушать? Я тебе налью пару бутылок, попробуешь. Только ты с ней осторожнее, за рулём ни в коем случае.

– Так это другой разговор! Жди.

Вернувшись, Коновалов перетащил Сиротина ближе к воротам. Вскоре мотоцикл заехал во двор. Фунт скептически осмотрел лежащего, и заметил,

– Похож на труболёта.

– Похож, но он не труболёт.

– Где ты с ним познакомился?

– Когда-то я на этом Восточном делал забор.

– У него?

– Нет, но ведь хуторские люди на виду.

– Так его возле трассы оставить?

– Если проснётся, то оставь, сам дойдёт. А если нет, то будь человеком, довези до места. Там в конце увидишь тополь пирамидальный возле двора, он на хуторе один такой, не спутаешь. Оставишь его на улице и всё. Тётку во дворе увидишь, так не разговаривай с ней. Она злая, как сатана, подумает, что ты его собутыльник, ещё палкой огреет. А этому перепадёт само собой.

– Воняет он.

– Бедняга расслабился, и видно ложку для смазки пропустил.

– По запаху, так целый котелок. Коляску вымажет.

– Я её картонными ящиками застелю. Потом выбросишь.

Они запихнули капитана в коляску, и Витя повез Сиротина в глухой хутор за одиннадцать километров от станицы. Едва Родион закрыл ворота, как подкатил другой мотоцикл. Это знакомый медник привёз ему запаянный и прочищенный автомобильный радиатор. Коновалов расплатился, и он уехал. Родион поставил радиатор на крылечке, и пошёл звонить в милицию. Набрав номер, он услышал голос,

– Дежурный Федякин слушает.

– Это я, Родион Коновалов.

– Тебя ещё не забрали к себе твои братья черти?

После некоторых препирательств Федякин соединил его с Куропаткиным, который уже собирался домой.

– Здравствуйте товарищ опер. Это Коновалов.

– Чего тебе?

– У меня дома происшествие случилось. Серьёзное. Пропал московский сотрудник ОБХСС капитан Сиротин.

– Как это пропал? И как он у тебя оказался? У тебя Коновалов вечно какая-то хрень приключается.

– Да если бы он просто ушёл, то и бог с ним, а тут обстоятельства такие, что вам обязательно сюда нужно приехать, и желательно одному.

– Чтобы тоже пропасть?

– Мне всё равно, везите хоть всё отделение, но я думаю, что чем меньше народа будет знать, тем лучше.

– Учти Коновалов, если это ложная тревога, то я тебе устрою.

Долог летний день. От заходящего солнца было ещё светло, когда милицейский УАЗ с Куропаткиным подъехал ко двору Коновалова. Шофёр остался в машине, а опер вышел и поздоровался с поджидавшим возле калитки Коноваловым. Вначале Родион взял на крыльце радиатор и занёс его в гараж. Следовавший за ним Куропаткин увидел полуразобранный двигатель машины. Затем они прошли в беседку. На столике стояла ваза с фруктами и початая бутылка водки со стаканом, а также на краю стола лежали тёмные очки. Коновалов спросил,

– Не желаете?

– Нет. Дунайских даров не употребляю. Чего тут у тебя? Давай сначала.

– Вы, наверное, имели в виду данайские дары?

– Не умничай, ближе к делу.

– Товарищ капитан сегодня пришёл ко мне на работу, и сказал, что нужно поговорить. Надо, значит надо. Договорились встретиться вечером у меня дома. Он пришёл ровно в восемнадцать часов. Сели здесь в беседке. Я так и не понял, чего ему было нужно. Поговорили о том, о сём, а потом его прихватило, и он ушёл в туалет. И всё. После этого товарища капитана не стало, и где он сейчас, я не знаю. Я посидел, подождал с полчаса, и стал вам звонить.

– Какая-то дурацкая история, хотя у тебя других не бывает. Не испарился же он? Скорее всего, просто ушёл, а ты не заметил.

– Может быть, хотя это трудно, да и собака.

– Другой выход со двора есть?

– Конечно. Если низами направо пойти, то прямо в переулок возле моста выйдешь. Я иногда там хожу.

– Ну ладно. Пришёл человек, ушёл. Ты-то чего паникуешь?

– На товарища капитана мне начхать, где он, и что с ним. Я за себя переживаю. Дело-то непростое. Чего он очки свои и пиджак не забрал? Вдруг там деньги или документы важные? Мне за них отвечать не хочется.

– Так это его пиджак?

– Ну да!

– Чем дальше в лес, тем громче звуки. У тебя ведь есть телефон?

– Пошли.

Они переместились в дом, и Куропаткин стал звонить в гостиницу. Через некоторое время он соединился с Рубцовым.

– Товарищ майор, это Куропаткин. Скажите, ваш напарник капитан вернулся?

– Нет. Тогда я высылаю за вами машину, она вас доставит на место.

– В чём дело?

– Необходимо ваше присутствие. Подробности по прибытию.

Они вышли за калитку, Куропаткин дал указание шофёру и машина уехала. Ожидая её возвращения, Куропаткин спросил,

– Коновалов, а о чём вы беседовали?

Родион замялся, и стал смотреть на небо. Куропаткин не отставал,

– Чего застеснялся? Или секреты, какие?

– Какие там секреты. Врать я не умею, а скажу правду, так не поверите.

– Почему?

– Сейчас для многих людей святые слова перестали быть таковыми.

– Молились вы тут что ли?

– Нет. Мы говорили о Ленине, партии, комсомоле и переходящем красном знамени.

– Н-да. Знаешь Коновалов, вот когда ты так говоришь, такое впечатление, что ты просто издеваешься надо мной. Так и хочется дать тебе за это в лоб.

– Ну вот! Я же говорил. Потом специально спросите у товарища капитана, он вам всё подтвердит.

Затем прибыл Рубцов, и они опять прошли в беседку. Коновалов повторил майору свой незамысловатый рассказ. Рубцов был сбит с толку. Такого с капитаном не было никогда, и не могло быть. Он вскочил,

– Слушайте! Да это же ЧП. Надо объявить розыск.

Куропаткин сказал,

– Товарищ майор, не будем горячиться. Потребуется – объявим. Коновалов, ты ничего не хочешь добавить?

– Хочу. Давайте разберёмся с пиджаком. Вдруг там деньги или документы? Составьте опись. Мне не нужны неприятности. Если бы товарищ капитан исчез в пиджаке, то я бы вас не потревожил. Мужик он взрослый, чего за него переживать?

Куропаткин спросил,

– А ты разве в нём не смотрел?

– Меня в раннем детстве приучили не рыться в чужих вещах.

Куропаткин на всякий случай и в самом деле составил опись. В карманах был обнаружен паспорт, двести с лишним рублей, пачка личных фотографий и несколько прочих бумаг.

Рубцов спросил,

– Скажите Коновалов, а как вы сами относитесь к его исчезновению? Вам оно не кажется несколько странным?

– С чего бы? Для пьяного человека обычное дело. Его водка водит, а не сам он ходит.

– Что? Да этого не может быть! Его никогда в управлении никто пьяным не видывал. Кличку дали «Старовер». Я с ним работаю не первый год, а у него даже запаха никогда не было.

– Жаль, что сегодня вы тут не присутствовали. Полюбовались бы на кренделя, которые он по дороге в туалет выписывал.

Куропаткин спросил,

– Так он сюда уже поддатый явился?

– Не знаю. Возможно. Я ему экспертизу не делал. Когда он сказал, что сюда придёт, я решил встретить гостя как положено. Купил бутылку водки, и на закуску фруктов нарвал. А когда он пришёл, то я предложил ему выпить. Он сказал «давай», и махнул полный стакан. Нормальный мужик. Только по его походке стало заметно, что он малость перебрал. Я не пил, это в бутылке от него осталось. Можете взять её на экспертизу, если сомневаетесь в чём.

– И возьмём. А ты точно не пил?

– Сейчас дыхну.

Коновалов старательно дыхнул тому и другому. Ничего больше они от него не добились. Куропаткин прошёлся по низам до переулка, и вернулся, ничего не обнаружив. После этого, милиционеры, захватив водку и вещи Сиротина, отбыли восвояси, наказав Коновалову немедленно позвонить, если капитан объявится.

Когда машина тронулась, Рубцов предложил ехать в отделение и организовать поиск капитана, но Куропаткин думал иначе,

– Товарищ майор, этого делать не надо. Шум поднимется, а толку не будет. Тут есть свои нюансы.

– Вам что-то известно?

– Скажем так: в общих чертах. Давайте в гостиницу, мне надо побеседовать с вами.

– Со мной? Почему?

– Для полноты картины.

Прибыв в гостиницу, они зашли в номер и сели за стол. Куропаткин спросил,

– А зачем капитан вообще пошёл к Коновалову?

– Мы подумали, что он сможет проинформировать о торговых делах.

– Да, история. Я уж и не знаю, смеяться, или плакать.

– А в чём дело? Вы его знаете?

– Знаем. Давно знаем. Более неподходящей кандидатуры на это дело в районе не найти. Да и в области, наверное. Только злейший враг мог вам посоветовать, к нему обратиться.

– Вы не могли бы объяснить?

– Попробую. Я уверен, что пропажа капитана дело рук Коновалова. К вашему расследованию она не имеет отношения, Коновалову на него плевать с высокой колокольни. Тут что-то личное. Сиротин чем-то его зацепил, а он устроил ему «шутку», или, выражаясь по уличному, «парафин». Коновалов на это мастер. Не в первый раз уже.

– То есть, он знает, где Сиротин?

– Конечно. В какой-нибудь очередной «чёртовой яме». Это я в фигуральном смысле. Хотя раньше была и настоящая. Если это недалеко, то завтра Сиротин расскажет про это место.

– Так он нам всё наврал?

– В том-то и дело, что нет. Он говорил правду, но некий ключевой момент утаил, а без него общая картина выглядит странно и неправдоподобно. У нас некоторые сотрудники считают его колдуном, но я-то хорошо знаю этого интригана, только приловить его не удаётся. Так сюжеты готовит, что не подкопаешься. Потом сами увидите.

– Если вы всё знаете, то почему его не арестовали?

– А что ему предъявить? У него всё предусмотрено. Эх, если бы ваш Сиротин дал на него показания. Тогда прищемили бы гада. Так ведь не даст. Более того, выгораживать будет Коновалова, это уж как пить дать.

– Почему?

– Всегда так происходит. Не признается капитан, на каком он якоре сидит. Если бы по каждой «шутке» Коновалова заводилось дело, то были бы сплошные висяки.

– Ничего себе, деревенский идейный долдон!

– Городской милиции тоже доставалось, когда он там жил. До сих пор вспоминают. Вы в Москве, и не подозреваете, какие на самом деле счастливые, потому что Коновалов там не живёт.

– А может быть это только ваши предположения?

– Завтра во всём убедитесь. Найдётся ваш капитан, но вид у него, скорее всего, будет аховый. Когда Коновалов мне позвонил, то сделал еле заметный намёк, посоветовал сильно не разглашать. Видно что-то человеческое в нём имеется.

Они ещё поговорили, и, сделав экспертизу, выпили водку. Она была самой обычной.

Капитану Сиротину снилось, что он летит на «кукурузнике». Самолёт трясло на воздушных ямах и ухабах, и это больно отзывалось в рёбрах. Наконец самолёт приземлился, и наступило спокойствие. Ему снилось, что он лежит на жёстком днище самолёта в неудобной позе на животе, но сменить её не хватает сил. Затем появился лётчик с трубой в руке, больно стукнул его этой трубой по спине, и визгливым женским голосом противно закричал,

– Разлёгся алкаш проклятый! А ну давай во двор! Не успела отлучиться, а он уже готов, да ещё и обдристался позорник!

От этого крика Сиротин проснулся, и тут же сильная рука сбросила его с лавочки на землю. Были глубокие сумерки. Он увидел над собой плотную женщину с палкой в руке, и сказал,

– В чём дело гражданка?

Женщина нагнулась, посмотрела на него, и заголосила,

– Ты кто такой? Откуда ты взялся побродяга? Тебя Петька притащил? Ну, сейчас ему будет! И тебе сейчас будет труболёт! А ну, пошёл отсюда! И дорогу забудь!

Свои угрозы она стала подкреплять ударами палки, и Сиротин на инстинкте ретировался. Он ничего не понимал. Где он? Что с ним? Почему? Мысли ворочались тяжело и медленно. Вероятно, это спасло его от умопомешательства.

Он стоял на грунтовой дороге. Слева была голая степь, а справа, фасадом к дороге, протянулся к горизонту ряд домов. Многие окна светились, и он, как мотылёк потянулся к ним, желая что-то разузнать. Однако встретили его руганью, а затем натравили собак. Одна из них больно укусила за ногу. Пришлось убегать. Всё это походило на страшный и непонятный сон, и лишь боль от ударов палкой, да укус на ноге говорили о том, что всё это происходит наяву. Он побрёл степью, подальше от собак, и вскоре наткнулся на копну соломы. Решив, что утром всё выяснится, Сиротин зарылся в неё и задремал.

Утром он осмотрелся и понял, что находится в каком-то хуторе, но как тут очутился, не помнил. Последним смутным воспоминанием был фотографирующий его Кольцов, но возможно это ему приснилось. А если нет? Он двинулся вдоль хутора. Идти было больно из-за высохших брюк. Хотелось пить и умыться. Кое-где возле дворов стояли водоразборные колонки, но Сиротина к ним не подпускали, обзывая труболётом, и уверяя, что он болен «беркулёзом». Собаки рычали наготове. Хуторяне встречали его по одёжке. Когда Сиротин увидел, во что он одет и обут, то ужаснулся. Если бы у него было зеркало, то он ужаснулся бы ещё больше. В таком виде супруга его бы не узнала, разве что по голосу.

В большой прогалине между домами по дорожке в бурьяне он спустился к речке, и рядом с мостком для рыбалки залез в воду прямо в брюках. Стало легче. Отмокнув, он разделся и прополоскал брюки. Трусы выбросил. Он бы выбросил всё, но идти дальше голым было невозможно. Лицо, покрытое чем-то липким, не отмывалось, да и времени на это ему не дали. На мосток пришли два дюжих рыбака и выгнали его из речки, обещав отлупить, если он не уберётся. Натянув сырые брюки, он вышел на дорогу и двинулся дальше. Наконец хутор закончился, и он вышел на трассу, но в какую сторону двигаться дальше не знал. На указателе прочёл название хутора – Восточный. Это название ни о чём ему не говорило. Лишь через полчаса он раздобыл сведения у деда, гнавшего двух коров. С замиранием сердца он его спросил,

– Дедушка, вы знаете станицу Камчатскую?

– Дык чего ж не знать райцентр.

– А в какую это сторону?

– Аккурат на запад. Километров десять с гаком, и аккурат она самая, Камчатская.

Ни автобусы, ни попутки Сиротина не брали. Да и он, будь на их месте, поступил бы так же. И смирившись со своей участью, он пошёл обочиной пешком. Этот путь он не забудет никогда. Хотелось пить. Один туфель был тесен, зато другой на три размера больше, и вскоре он натёр на ногах водянистые мозоли. Всю дорогу его мучила мысль, что упущено что-то важное. И только когда за поворотом дороги показалась станица, его пронзило – где удостоверение? Ключи и деньги были на месте, а документа не было. Сиротин забыл о жажде и мозолях. Он с горечью понял, что если корочки были в брюках, то найти их нереально. Слишком много мест где он мог их вытряхнуть. В самолёте? На лавочке? В соломе? И он из последних сил захромал дальше.

Майор Рубцов спал плохо. Проснулся рано, без аппетита позавтракал, и засел в номере, ожидая новости. Он нервничал. Обещанного Куропаткиным возвращения капитана всё не было, и доверие к оперу стало исчезать. В конце концов, он не выдержал, и сделал то, о чём потом пожалел. Он позвонил в Москву и сообщил о ЧП. Оттуда ему приказали объявить розыск, и докладывать каждые два часа. С этим Рубцов и пришёл к майору Перелазову. Тот вызвал Куропаткина,

– Почему утром не доложил?

Куропаткин открыл рот для оправданий, но тут позвонил дежурный,

– Товарищ майор, тут один бомжара говорит, что он милиционер, просится с вами поговорить. На сумасшедшего похож. Это я на всякий случай докладываю.

– Откуда он взялся?

– В гостинице хулиганил, патруль вызвали. Сейчас в обезьяннике.

Перелазов со значением посмотрел на Рубцова и Куропаткина, после чего изрёк,

– Идемте, глянем.

Когда они спустились к дежурке, из комнаты задержанных раздался крик,

– Рубцов, это я, Сиротин! Объясни им.

Изумлению Рубцова не было предела. Из-за решётки смотрело невообразимого вида пугало. Заросшее, в грязных разводах лицо, на фоне которых синяк под глазом был почти незаметен. В грязных слипшихся волосах торчала солома. Покрытые пятнами мятые брюки соответствовали замызганной рубашке. Куропаткин подмигнул Рубцову, и негромко сказал,

– Обратите внимание на обувь. Характерная деталь, продуманная.

Перелазов спросил,

– Так это и есть ваш сотрудник?

– Да, но я ничего не понимаю.

Куропаткин сказал Перелазову,

– Товарищ майор, это Коновалов поработал. Я не стал вам с утра настроение портить.

Дежурный Чистяков воскликнул,

– Опаньки! Этот вражина опять….

Перелазов цыкнул на него, и он не договорил. Рубцов обалдело крутил головой. Перелазов длинно выругался матом, и сказал,

– Приведите его в порядок. Куропаткин отведёт его в баню, а вы, товарищ майор, отнесёте ему туда запасную одежду, и через два часа все у меня в кабинете.

Куропаткин повёл страдальца в баню, а Рубцов первым делом позвонил в Москву, и доложил, что Сиротин нашёлся. Что там подумали, неизвестно, но он получил приказ немедленно обеим возвращаться в управление. Майор взял в гостинице одежду для капитана, а за обувью зашёл в магазин. Там, как ни в чём не бывало, сидел жизнерадостный Коновалов,

– О, товарищ майор! Здравствуйте. У вас всё в порядке? Нашёлся товарищ капитан?

Появилась Людмила Яковлевна, и подозрительным взглядом стала наблюдать происходящее. Рубцов хмуро ответил, что всё в порядке, и хотел сказать что-то язвительное, но увидев том Ленина на столе, смешался, и попросил подобрать босоножки. Родион сказал,

– Правильно, товарищ майор. Хороший выбор. В босоножках мозоли не болят.

Рубцов понял, что это издёвка, и тихо, но злобно сказал,

– Учти Коновалов, тебе это даром не пройдёт, неприятности я тебе обещаю. Я тебе не ваши слюнтяи в погонах.

Родион сузил глаза, и так же тихо ответил,

Переживём, товарищ майор. Иногда, перед тем, как копать яму другому, неплохо осмотреться, а вдруг она уже готова? Для тебя. И учтите – чем выше сидишь, тем больнее падать.

Рубцов побагровел,

– Умничаешь? Ничего, еще посмотрим.

Когда он ушёл, завмаг спросила,

– Чего это он?

– Не обращайте внимания. Это он злится, что меня не завербовали.

Людмила Яковлевна не выдержала. Несмотря на данное обещание, она пошла в перерыв к Андрею Ивановичу, и всё ему рассказала. У Кузнецова были свои осведомители, и он знал о событиях в милиции. Услышав, что Коновалов дал по морде капитану, он удивился,

– Об этом я не знал. Занятный он паренёк. А где он сейчас?

– На обед пошёл. С утра на работе был, как обычно. Приходил тот, старший, запугивал его, а ему как с гуся вода. Сказал тому, из Москвы, что с высоты больно падать.

– Самоуверенный. Как бы его не посадили.

– За что?

– Капитан этот вчера пропал, а сегодня нашёлся в потешном виде. Сперва подумали, что сумасшедший. Администраторша гостиницы его не узнала, и наряд вызвала. Хоть бы глазком на него взглянуть, до того любопытно. И никто не может понять, что с ним произошло, даже он сам. Подозревают Коновалова. Подождём, если до вечера его не заберут, то обойдётся.

– Почему?

– Эти двоих отзывают в Москву. Странная эта история. А продавец наш, видно озорник.

Тем временем в кабинете Перелазова шло разбирательство. Присутствовали москвичи, Куропаткин и сам начальник. Отмытый и посвежевший Сиротин выглядел неплохо. Впечатление портил подбитый глаз. В разговоре он вилял взглядом, как нашкодивший подросток. Он мямлил и ссылался на амнезию. Вначале он рассказал про Восточный. Перелазов спросил,

– А как вы туда попали? Неужели не помните?

– Смутно. Выхлоп двигателя такой особенный. Кажется, я летел на «кукурузнике».

Куропаткин присвистнул и сказал,

– Это уже слишком, даже для Коновалова. Этот хитрец как бы невзначай показал мне свою разобранную машину. Но как знать? А капитан ехал точно не в машине, характерные синяки на боках. На спине имеется заметный след от удара, но предположительно он от удара палкой.