Текст книги "Капитан Удача"

– Это им, господин Фойт, – с неловкостью ответил Муа.

– Что значит – им?

– Эротическое шоу.

– Сильная у вас эротика, однако. Зачем у него герб на лице?

– У неё, господин Фойт...

«Неплод, одно слово. Он и не знал-то никогда, что значит – запах».

– Сразу не разберёшь.

– ...и это не герб, – Муа слегка бесило чванливое невежество выродка. Понавезли отсталых «родственничков» из затерянных колоний!

– Как же? двойная синяя звезда, знак ТуаТоу.

– Этот знак... он значит – наилучший, самый лучший.

– Пусть так. Ещё каналы есть?

– Конечно, есть.

Изображение запрыгало, потом кадр выхватил выпуклые фиолетовые тела на сером плиточном полу: застывшие позы, пятна крови, тут же брошен ручной пулемёт Motararms. «Ба! опять наши пушки на службе у туанцев... » – Форту это напомнило дневную хронику преступлений по Сэнтрал-Сити.

– Эти двое неизвестных, – докладывал скороговоркой диктор, – сегодня под видом сотрудников погребальной службы проникли с автоматическим оружием в храм Облачный Чертог, город Гигуэлэ. Оба убиты при невыясненных обстоятельствах. Сообщники их скрылись, выбив врата храма катафалком. В связи с этим олх-настоятель Олу Омании заявил...

В кадре возник важный туанец в белом одеянии, без маски.

– Мы вынуждены отложить назначенное на утро самооправдание Уле Эмэнии...

«Уле Эмэнии... – память подсказала Форту, где и когда он слышал это имя. – Уле Эмэнии?!!»

– ...преступные действия, направленные против убежища, каким является Облачный Чертог, вынуждают нас принять на себя ответственность за судьбу укрывшихся в храме. Все они получат приют в надёжных местах, называть которые мы временно воздержимся. Новый срок самооправдания пока не определён; процедура будет предоставлена видеосети только в записи. Мы сделаем всё, чтобы никто из укрывшихся не пострадал. И да поможет нам Небо.

Экран быстро показал нарисованное лицо Уле вместе с десятком строк текста.

«Выходит, его в покое не оставили. Тёмная история там случилась, в этом храме... Значит, теперь белодворцы его прячут».

Экстренные новости перешли на следующую тему, но Форт не слушал. Горы и рассвет приближались с разных сторон.

«Кто и за что мог прицепиться к моему врачу? не узнаю, разве что увижу запись».

Так думал он, не ведая, что ждёт его за горами.

Блок 8

Чуждый мир звёзд жёстко прикоснулся к Муа; ссадины и ушибы от его хватки обещали ещё пару недель напоминать о себе саднящим жжением и тупой болью. На какое-то время волнение, спешка и страх позволили забыть о содранной коже на запястьях и кровоподтёках от падения, а сейчас отбитые места плотно отекли, осаднения запеклись песочной коркой, и по ним словно скребло напильником. Дыхание отдавалось в боку болезненными волнами, похожими на взмахи маятника. Но и теперь он не мог думать о своих телесных повреждениях. Перед глазами маячила широкая спина выродка, и мысли тревожили, не отступая, – мысли о биологических продуктах, которые изготовляют из живых людей. С точки зрения подпольной медицины человек – кладезь гормонов, литры крови и лимфы, квадратные футы кожи и внутренних оболочек, печёночный экстракт, мышечная суспензия и прочие ценности.

Зачем выродок выбрал его, самого молодого, чтобы увезти с собой? Зачем так печётся о здоровье льешей?

Если ударить его чем-нибудь тяжёлым по затылку...

Но сзади постоянно наблюдает робот.

– Я услышал слово, – заговорил выродок созвучно беспокойным мыслям Муа. – Что значит «крошилка мяса»?

– Так говорят льеши, – Муа испытал невольный спазм ужаса. – Они невежественны, верят во всякую чушь. Слушать их – себя не уважать. Наверное, эту глупость вам сказала Эну?

– Нет, Шук. Он говорил во сне.

– Он и так-то глуп, а после лекарств – вчетверо. Тем более во сне! У него в голове каша.

– Как знать. Он часто повторял это слово. И оно как-то связано с детьми. Разъясни-ка, в чём тут суть. Мне интересно.

– Ну... – Перед Муа калейдоскопом понеслись кошмары – врачи в розовых комбинезонах, толстые иглы лимфатического отсоса, кожа в охлаждающих контейнерах. Ему интересно!.. а кому-то, может, сердце режет и до нервов достаёт! Выискался, провались ты с головой, любитель лёгкой болтовни! Измывается он, что ли?!..

– ...просто льешская брехня. Пустые слухи. Ничего такого нет.

– И всё-таки? Рассказывай, кончай отнекиваться.

– Правительская программа утилизации, – на Муа даже фазная раскраска побледнела. А что, если выродок и впрямь ничего не знает? Но тогда... тогда зачем ему юнцы с выселок? для компании? как информаторы? Он слишком заботлив с ними. Порой богатые неплоды, чтобы не скучать, нанимают себе семьи, даже человек из шести-семи...

Ножи, остро гладившие Муа по сердцу, отодвинулись и замерли.

– Белая Вера позволяет, – более открытым тоном продолжал он. – «Без имени нет человека», поэтому не наречённые мальки – не люди, а биомасса; их утилизуют по критериям врачей для нужд здравоохранения. Это дёшево. Мать получает двести банов на еду. А наше дурачьё воображает, что их уродиков пускают через шнеки и этим начиняют пирожки. Льеши – люди без смысла, тупицы.

– Переведи в оты, – помолчав, велел выродок.

– Три сто двадцать.

– Недорого.

– Льешкам хватает. Это хорошая программа. Вполне окупает отпуска брюхатым мункэ. Из мальков получается много полезного, всякие препараты...

– Можешь не продолжать.

Однако Муа было что сказать незнайке-звёздному.

– Господин Фойт, я не хотел бы рассердить вас своей дерзостью, но осмелюсь заметить – вы напрасно доверяете ничтожным. Это лжецы и крадуны до последней степени низости. Их только хлыст приводит в ум, а весь умишко их – комочек грязи. Вы держите курс на автономии – задумайтесь, как вы покажетесь там с этими двумя отребьями! Льеши из Буолиа – это позорное посмешище; это клеймо, а не просто название!.. уважающая себя личность рядом с ними даже пройти побрезгует.

– Хм, а я слышал, что в Хинко льеши полицейскими служат, – покосился выродок через плечо; на грубом лице его не было и тени чувства.

– Так то обученные льеши, чистоплотные! Они честны в Белой Вере, а ваша умви – красноверка! её первую милиция схватит, и в суровую обитель! А вы в ответе за неё окажетесь.

– Может быть, это и дельный совет, – выродок вновь вперился в экран. – Кажется, не зря я захватил тебя в дорогу.

– Пока мы на территории, их можно высадить, – предложил Муа, обрадованный неожиданным успехом. Ему очень не хотелось, чтобы льеши видели, как выродок им командует. Кроме того, если Фойт так поступит, значит, он не собирается продавать попутчиков на мясо.

– Среди пустыни?

– Нет, зачем же – у посёлка, лигах в двух. Не калеки, дойдут.

– Где посёлок?

– Смотрите по карте. Ромбы – крупные селения, квадраты – помельче. Эти – обитаемые, эти – вымершие.

Квадратики и ромбики были двух цветов – малиново-красного и грязно-серого с прозеленью. Второй цвет напоминал трупную гниль, и от карты на Форта словно дохнуло мертвечиной.

– Что, после Бури?

– Не-а, – солдат зевнул в ладонь совсем как человек. – Буря была давно, а эти вымерли недавно.

– Мор, что ли, на вас напал? – Форт высчитал на глазок процент знаков цвета тухлятины – изрядно, около одной пятой. – Или все в города бегут?

– Чаще дохнут, господин Фойт, – куда им бежать-то, кто их примет?.. Сами больные, льешенята не живучие... это всё Буря отзывается. Вот и мрут понемногу. Оно и к лучшему, чтобы без выро... без порченых.

– Никак не возьму в толк, что вы здесь натворили...

– Не мы, – замялся Муа, – а... надеюсь, вы расовых воззрений не придерживаетесь?

– Я вообще без воззрений.

– Это нидэ устроили, – кратко молвил Муа, присматриваясь – не взъярится ли нидский урод? Нет, спокоен. Верно, что на небе и с расой не считаются.

«Расовых типов два – ТУА и НИДЭ. Сильны расовые противоречия», – восстановил Форт в памяти строку из справочника.

Судя по всему, солдат не рвался говорить о Буре. Ему это было привычно и ничуть не интересно.

– Как это случилось?

– А?

– Буря.

– Не знаю, господин Фойт. Нидэ запускали что-то, и от этого всё загорелось. Плазма. Им же больше всех и досталось, их в Буолиа выжгло почти начисто – они тут жили...

Из темноты неведения начали проступать черты катастрофы, обрушившейся на злосчастную страну. «Плазма». Если жар был так высок, одним сжиганием не обошлось – вмиг возникло обширное бескислородное пространство, в воздухе образовались окислы азота и, смешиваясь с паром, выпали ядовитыми ливнями. Земля сгорела и оплавилась, потом отравленные ветры и дожди разъели кору неровного стекла, и грунт рассеялся безжизненным песком, рождая лишь одни сухие колючки. Форт не понаслышке знал о результатах попадания энергетических зарядов – из болезненного любопытства он раза два-три снижался к полигонам, куда обрушивались его залпы. Адские места, не для людей. Непроницаемая чернота дымной завесы, ночь среди бела дня, бешеный фон наведённой радиации. Земля там становилась жидкой и текла ручьями лавы. Но в Буолиа он не видел следов огня – когда же, в таком случае, прошла Буря? сотни лет назад? тысячи?..

Тёмная территория проплывала под ними – немая, мёртвая свидетельница чьей-то случайной роковой ошибки; в молчании её слышался вечный безмолвный укор. В волнах дюн и холмистых неровностях словно проступили изогнутые пластины маски стражника с прорезями для глаз, в которых – мрак и пустота. Эх, повернуть бы время вспять и поступить иначе!.. Но ничего не изменишь. Как плазма Бури, луч выжег пустыню, но не на теле земли, а в его душе. Хотелось забыть, но не забывалось. Разве что время залечит этот ожог...

«Сколько их здесь жило, этих нидэ, туа?.. Много. Очень много. Но для меня они – число без лиц. Слишком давно это было, только пыль осталась. Мне хватит и того, что я наделал сам. Чёрт с ней, с этой Бурей. Тысячи лет...»

Стараясь отвлечься, Форт невольно взглянул на парочку за решеткой. Действие комплектов свалило их, и они спали в обнимку, прижавшись друг к дружке удлинёнными головами. От вида этих двоих у Форта внутри потеплело.

«Тоже мне муж и жена... Им хорошо».

Надолго ли?..

Ему нравилось, когда люди нежны друг с другом. Нравилось видеть, как едят с аппетитом. Он любил то, что напоминало о нормальной жизни с её радостями – воспоминания подпитывали в нём человеческую сущность, которая порой грозила раствориться в цифрах тактических расчётов.

– Не вижу смысла их высаживать, – изучив экран, промолвил выродок. – По курсу только мёртвые посёлки, а сворачивать я не хочу.

– Это обуза, – тихо ответил Муа. Ни в чём нельзя ставить льешей наравне с собой – даже лететь вместе. В порядочных автономиях и сеньориях, где чтят обычаи, ничтожные не ездят в одном транспорте с теми, кто сопричастен небесных сокровищ и чист кровью.

– Поймите, господин Фойт, – их арестуют, у вас будут неприятности. Разве вам надо привлекать к себе внимание?

– За что их арестовывать? Они не каторжники.

– Как – за что? а краснота?! У нас бы мигом...

– А у нас бы посмотрели мимо. С чего вы на красноверцев взъелись?

– Возможно, на КонТуа они не столь наглы, – уступил Муа, чтобы не раздражать выродка, – или к ним там снисходительно относятся. Но здесь державный мир, и они обязаны считаться с белой святостью. По крайней мере, не расхаживать открыто босиком и с красными отметинами.

– И в этом состоит их преступление?

Чем дальше, тем сильнее Форт убеждался в том, что федералы крупно заблуждаются, считая ТуаТоу раем вседозволенности, где все богаты, сыты, изнежены и утончённо порочны. Надо совсем не иметь мозгов, чтобы составлять мнение об иной цивилизации по одним мультикам и фильмам о причудливой нечеловеческой любви! Но ведь смотрят, упиваются, мечтают: «Ах, ТуаТоу! ах, блаженство!» И негде им узнать, что федеральными свободами тут и не пахнет, что любезный им мир строжайше разделён на касты и покрыт язвами даже не бедности, а полной нищеты, в сравнении с которой манхло кажется зажиточным. А расскажи туаманам, что здесь свирепствует какая-то милиция, готовая тебя арестовать, если ты веруешь неправильно, что младенцев здесь перерабатывают на лекарства – обидятся за свои придуманные идеалы и обвинят в ксенофобии.

Любопытно, что именно лингвоук обозвал «милицией»? Церковное ополчение? а может, патрульную службу белодворской инквизиции?.. Либеральный мир, однако.

Форту было поразительно другое – как поклонение воображаемым туанским прелестям сочетается у федералов с боязнью, что туанцы их завоюют. Обожание всего туанского непринуждённо уживалось с убеждением, что на ТуаТоу поголовная зомбизация, и там инкубируют послушных одинаковых людей, охваченных одной идеей – поработить нас. И никаких мук противоречия, сплошное расщепление ума! Оглянись и посмотри – мы всё охотнее перенимаем их моды, копируем их походку и язык из одних гласных, их раскраску лиц.

Только попав сюда, Форт в полной мере понял, кому подражают самые большие модники Сэнтрал-Сити. Эти песни с хоровыми стонами, эти нарисованные глаза до висков, эти буквы на стенах, означающие неизвестно что... Почему-то он не ожидал увидеть в автономиях граффити на линго и рубашечки в стиле централов.

«Да что граффити – они даже не представляют, как мы выглядим! Мы нужны им лишь для сбыта товаров. Но почему тогда наши дуреют по ним, как будто угодить хотят? потому что они гегемоны и сильнее нас?.. Может быть, нас уже завоевали, а мы того и не заметили?..»

– Красноверцы – секта нечестивцев, – по лицу солдата промелькнули шевелящиеся тени-лучики. – Они молятся солнцу, открывают тело и купаются в озёрах. И много ещё мерзостей творят; мне говорить о них противно.

– Льешская секта? – Форт отметил про себя, что семантический анализатор мозга неплохо пополняет память уточнёнными формами слов и предложений. Пусть лингвоук ненадёжен, но речь Муа по синтаксису должна быть правильнее, чем у льешей. Если учиться говорить, то не на языке манхла.

– О, вовсе нет! Льеши хоть и презренны, но держатся милостивой белизны. Тем непристойнее видеть это, – Муа пальцем указал через плечо. – Велите ей привести себя в общественно приличный вид. Хотя это ей не поможет. Манеры – не платье, не сменишь. От родовой горячки повреждаются в уме, но не настолько же! Нет таких добрых милиционеров, чтобы за болезнь простили явное бесстыдство...

– Она больна? Ты уверен?

– Кажется, да.

– Это опасно?

– Не слишком. Всё-таки, господин Фойт, есть смысл свернуть и оставить их. Для чего вам лишние заботы?

– Нет. Никаких задержек, – выродок начал подъём, поскольку приближались горы.

Форт следил за альтиметром. На «молики» шкала была проградуирована до трёх лиг; видимо, выше катерок не забирался. В лиге двадцать делений-стадиев, значит, нельзя подниматься больше, чем на 2 и 4/20 лиги. А с какой отметки у туанцев начинается высотная болезнь?

– Муа, кабина катера герметизируется?

– Нет, господин Фойт.

– Плохо. Кислородные приборы есть? маски с подачей кислорода?

– А зачем?

«Что значит – не пилот, – подумал Форт с досадой. – Поднять тебя разок на пять-шесть километров, сразу понял бы, зачем».

– Ты на высоте летал?

– О да. На большом лайнере.

«То есть в закрытом салоне, где стабильное давление и содержание кислорода. Такому час толкуй – не въедет».

– Короче, если начнёт во лбу ломить или живот пучить, сразу скажешь мне. Одышка будет – говори немедленно. Не стой, лучше сядь и держись за что-нибудь.

Он направил катер в седловину между острыми вершинами. 1 и 12/20 лиги, терпимо. Затем понижение, скалистая долина – и вновь поднятие, горы встают изломанной стеной. Из-за манёвров маршрутная скорость заметно упала. Наблюдая за картой, он определил, что изогипсы здесь обозначаются тоновыми переходами, но численный интервал между горизонталями оставался неизвестным. Пришлось сличить показания альтиметра при переходе из тона в тон, пролетая близко к поверхности. Трудно сказать, как понравились Муа воздушные ямы. Спящих автомат оградил лапами, чтоб их не катало по полу.

Присматриваясь к действиям выродка, Муа успокаивался. Фойт спешит, но не в безлюдье, а в плотно населённые места. Безопасней улететь с планеты регулярным рейсом, а не на корабле, тайно севшем в Буолиа. Хотя трудно сказать наверняка, что значил «отъезд», упомянутый в переговорах робота с орбитой, но за горами Аха выродок не сможет распоряжаться пленником столь бесцеремонно, как сейчас. Он высаживался в Буолиа не за живым товаром... это обнадёживает.

Перевалив последний хребет, Форт заставил катер зависнуть в пяти стадиях над отметкой «О» и переключил экран с локационного режима на световой.

Открывшееся зрелище потрясло его. После глухих нагромождений гор и пустынной немоты бескрайней Буолиа вид речной долины был так грандиозен, что едва помещался в сознании. Ночь ещё властвовала здесь, рассвет едва занимался – полосу робко осветившегося горизонта закрывали горы и тучи, сеющие остатки дождя на каменные склоны. Но даже спящий, обжитой регион был необъятным огненным полем из бесчисленных белых, жёлтых и голубоватых звёзд, то кучно сливающихся в созвездия, то мерцающих россыпями и цепочками. Огни-звёзды двигались по дорогам, плыли по руслу реки, реяли в воздухе; звёздное пространство уходило в беспредельную даль тьмы, и казалось, что, сколько ни лети над ним, оно не кончится. Словно небо отразилось на земле, как в зеркале.

«Цивилизация! – с невольным уважением подумал Форт. – Да их тут миллионов сто, этих туанцев. И мне надо туда нырять!..»

– Xamuc, – не сказал, а выдохнул Муа, завороженно глядя в экран. – Великая Река.

– Очень большая?

– Самая большая, – Муа презрительно скосился на невежду. – Её зовут Мана-Киут, Госпожа Вод, или Ала-Исалиут, Ось Автономий. Если вы скажете, в какой город вам надо, я покажу, где он.

– Ни в какой. Сначала нужно укрыть катер в незаметном месте.

Форт выглянул наружу. Катер стоял в лесистой лощине; мохнатые деревья слабо колыхали тяжело висящими ветвями; вдали между деревьями осторожно ходил автомат, шурша лапами по серым опавшим иглам. Небо ещё сеяло водяную пыль, и морось смачивала протянутую ладонь тихо, как холодный пар. Без шагов автомата – полная тишина.

Лес. Живой лес. Как это странно после пустыни – и после космоса, где растения можно видеть разве что в оранжереях...

– Птицы у вас есть?

– Летучие?

– Ну не ползучие же...

– Есть... их мало, они очень дорогие.

– Что так?

– При Буре, говорят, сгорели в воздухе. Красноверцы их на голых местах рисуют... вот таких, – солдат начертил пальцем на поручне крылатую галочку.

Нечто вроде того, что нарисовано у Эну на ступнях. Туанцы, как заметил Форт, очень любили себя украшать – вот, даже у солдата на щеке метка жемчужная.

Предрассветная лесная тишь приятно размагничивала душу, но он вспомнил о времени. 13.34, до погони шесть часов. Ребята спали мало, однако ничего не поделаешь, придётся их разбудить – как бы не пришлось от катера идти пешком, а голодным отправляться в путь не следует.

– Поднимай команду, будем завтракать.

– Есть, господин Фойт! – бодро отозвался Муа, отойдя от двери, и его голос хлестнул по ушам:

– Вста-ать!!

Второго пинка детки ждать не стали, вскочили мигом – ни живы ни мертвы, ладони перед собой – словно защищаясь, охнули хором:

– Господин хозяин!

Таких замашек Форт терпеть не мог, пришлось вмешаться:

– Ц!

Солдат полуобернулся.

– Я же тебе сказал – поднять.

– Вот – поднял, господин Фойт.

– А по-другому не умеешь?

– Простите, как же их по-другому... – недопонял Муа.

– На первый раз прощаю, а ещё лягнешь – схлопочешь. Не у себя в участке. Эну, накрывай на стол, перекусим.

– На стол, отец? а как это – «накрыть»? чем? – Эну опустила руки.

– Садитесь есть.

Тогда они оттаяли – Шук заулыбался, мало-помалу вникая в новую расстановку сил, а Эну поспешила взяться за укладку:

– Отец, разрешите, я сейчас устрою...

Шук бочком-бочком, но уже с гордецой обошёл солдата и присоединился к Эну; вместе они управились проворно – постелили спальник, выставили стаканы и выложили кульки с едой. Форт подсел к ним по-турецки со своим пайком.

Однако солдат будто не слышал приглашения.

– Тебя два раза звать? Накладывай ему, Эну.

– Извольте кушать, господин хозяин, – хихикнув, Эну выставила на край мешка плоскую мисочку с подсохшими ломтиками.

– Спасибо, господин Фойт, – угрюмо кивнул солдат. Даже не пытаясь сесть в компанию, он забрал миску и устроился подальше, на порожке трапа. Как казалось Форту, Шук и Эну следили за ним с озорным лукавством.

– Да садись же.

– И здесь поем, с вашего позволения.

– Ладно, твоё дело. Хоть под дождём ешь.

Шук гоготнул, и солдат пересел ещё ниже, на ступени.

Так. Не нравится ему за одним столом с теми, при ком его осекли и обещали наказать. Ничего, привыкай, господин хозяин, не всегда власть твоя.

– Очень они благородные, чтобы с нами из одной кормушки лопать, – заметил Шук. – Они бамиэ, из земельных.

После завтрака Форт углубился в карту. Ближний малиновый квадрат был в полутора лигах, и, судя по ровно расчерченным участкам вокруг него, там обитали те самые бамиэ, фермеры. Земля вне городов с их сеткой улиц почти сплошь разлинована. Здесь почва, не искалеченная Бурей, была плодородна, и туанцы заботливо её возделывали. Помрачневший Муа нехотя показывал: это каналы, это дороги, а вот так изображаются плотины и водохранилища. Пролететь к городу без риска быть замеченным можно лишь ночью, над каким-нибудь притокам Хатис – то есть времени на перелёт осталось часа три, после чего даже с погашенными огнями катер будет слишком хорошо виден. Правда, воздушное движение над автономиями оживлённое, но вряд ли в сельской местности катера то и дело снуют по небу.

– Когда открывают магазины в деревнях?

– Рано, господин Фойт, обычно с рассветом.

– Для меня поздновато. А круглосуточной торговли нет?

– Есть, для проезжих. В любом посёлке покрупней найдётся лавка «стоп-дорога».

– И здесь тоже?

– Погодите... – Муа увеличил карту, нажал на квадрат, и рядом выскочила колонка строк. – Тысяча шестьсот тридцать жителей... конечно, «стоп-дорога» там имеется. Хотите что-нибудь приобрести?

– Да, пока не рассвело и не сбежались покупатели. Эну, ты пришла в себя?

– Ага, – она подавила зевок. – Я не сонная, не думайте. Сниму с руки наклейку, всё пройдёт.

– Сбегай в «стоп-дорогу» и возьми... – Форт поманил её, и она нерешительно приблизилась. – Ухо ко мне, ближе.

Вблизи отец Фойт пах чудно, словно стиральный порошок, но слабо-слабо, почти незаметно, и дышал неслышно. Но теперь его переводчик молчал; он говорил на великотуанском плохо, однако понятно.

– Олокта, накидка, три штук по пятьдесят тиот. Вот клик. Быстро, два час и быть тут. Азбука, букварь – бери.

– Отец, я не могу так идти, – отодвинулась Эну.

– Как – «так»?

– Я же босая. Краску я сотру, но босую меня выгонят. Это ведь товар для белодворцев.

– Ты не путай, говори яснее.

– И так ясно, отец! Я красноверка, а приду брать белодворские причиндалы; оплюют меня – и в шею... И идти немножко больно.

– С вашими верами чёрт свихнется. Шук, отдай ей свои тапки.

– А я их... – Шук потупился, разглядывая пальцы на ногах, – там, у колодца позабыл. Я ни фигища от нашлёпки не соображал.

– Дёрнуло тебя разуваться!

– А на КонТуа – там без разницы: по-белому, по-красному ли верить...

– Размечтался ты не вовремя... Муа, снимай ботинки.

– Я-а?! – неожиданно растерялся служивый.

– А кто же – я, по-твоему? у меня с ней ноги разные.

– Мне – раздеваться при них? – всё больше терялся солдат. – Господин Фойт, я честный белодворец!

– Разувайся. Ну?..

– Копошись, хозяин, – ободрил его Шук. – Три бана дашь – Эну тебе сандалики купит. Да, Энуну?

– Конечно, – плаксиво подпела Эну. – Вляпался, бедненький, как не помочь.

Бессильная злоба копилась в душе Муа Тумэнии. О, Судьба изменчива! Вчера эти двое за срамословие давились бы крысиным писком под его хлыстом – да что там! за меньшую дерзость визжали бы, взывая к милосердию. Стрекалом по щекам их, по щекам, и так каждый день до завтрака и после ужина; им вместо краски бы пошло... ооо! Если б сейчас хлыст! отсчитать им за всё – за приглашение жрать на полу по-льешски, за приказ постыдно разуваться...

Но теперь чёрный, с винтовой насечкой хлыст – у Фойта... льешский покровитель, чтоб ему издохнуть! Поворот гарды, и стрекало, щёлкнув, вытянулось в полную длину.

– Я жду, – Форт для пробы согнул хлыст в кольцо.

Сняв форменные сапожки, Муа швырнул их Эну, мысленно желая ей споткнуться на кочке и сломать ногу.

– Ничего не забудь, – напутствовал выродок свою умви.

Вприпрыжку по рыжему кочкарнику Эну побежала к посёлку – нарочно, чтобы до безобразия изгваздать сапожки в ручье и избежать лишних расспросов, почему обувь форменная.

– А вы, – Форт перевел кончик хлыста с Муа на Шука, – живите дружно и не разбегайтесь. Сторож у меня глазастый, – хлыст указал на нахохлившийся, притихший автомат. – Я пока осмотрюсь в округе.

Присутствие робота должно удержать их от необдуманных поступков, но покоя на душе не было, и как оказалось – не напрасно.

Деревья в лощине кое-где росли достаточно густо, чтобы замаскировать катер от наблюдения с воздуха. Сканер, конечно, разглядит его, но всю погоню сканерами не вооружат. Форт присмотрел удобное место под склоном и стал соображать, как загнать «молики» под шатёр ветвей, не сломав слишком много мохнатых гирлянд и не задевая стволы, как вдруг автомат просигналил ему: «Движение на охраняемом объекте! Угроза пульту управления!» Он спешно подключился к визорам паучины и увидел, как Муа дубасит Шука. Солдат бил всерьёз, умело, сильно; Шук уже валялся и, вопя, пробовал увернуться от ног Муа.

Автомат накинулся на солдата сзади и сковал его четырьмя лапами. Пока тот рычал и вырывался, Форт подоспел к катеру.

– Какого дьявола?!! вы что, взбесились?! Я же сказал...

– Он говорит: «Убью!» – стонал Шук, вытирая кровь, стекавшую из носа.

– Этот скот!.. – хрипел Муа, изворачиваясь в лапах автомата. – Это ничтожество! Он оскорбил мою касту!!! быдлосное отродье, сын перевёрнутых отца и матери!

– Врёт он, врёт! – Шук встал, всхлипывая от боли. – Сам перевёртыш! бамиэ червяг рожают! навозники!

– Ах, опять?!! – вскричал Муа, пытаясь освободиться. – Безродный, ты об этом пожалеешь! Только вернись на выселки! нет, тебя вернут – под конвоем! Я тебя встречу!

«До каст дошло. Похоже, я их не помирю», – устало подумал Форт и отдал автомату команду отпустить Муа, а затем догнать и вернуть Эну.

– Кончили драку. Ну-ка, в разные углы! Руки на стену!

Муа, как не слыша, вновь кинулся на Шука, но охнул и присел, когда Форт перехватил его за руку. Хватка у выродка была сильней, чем у его робота.

– Я сказал – оба прекратили. Мне надоели ваши кастовые, расовые и прочие воззрения. Я тебя высажу, – тряхнул он Муа, – подальше от жилья, и катись босиком куда угодно. Дойдёшь, не калека.

Пасмурное утро 4 бинна в Цементных выселках началось с загадочной суеты. Сперва помощник полиции прибежал к заводскому слесарю и срочно потребовал его в участок, с инструментом. Слесарь был человек многосемейный и начальством уважаемый, поэтому спешить не стал, а объяснил помощнику, что у него дома не склад, за инструментами надо сходить в мастерскую. Пока дошли туда, пока обратно, невнятная суматоха у участка стала заметна высельчанам; одни в любопытстве кружили близ полицейского дома, другие припустили вдоль по улице с новостями. К приходу слесаря участок стал всеобщим центром внимания, и помощники, взяв хлысты вместо дубинок, нервно орали на столпившихся зевак. Ну кое-что нельзя было скрыть криком – капоты вездеходов на стоянке кто-то раскромсал, будто лучом.

Слесарь сдержанно усмехнулся, увидев хозяина с первым солдатом запертыми в клетке. Они там метались, как дикие звери, а выглядели безобразно – Толстый весь в обрывках липкой ленты на мундире, у Канэ рукава распороты до плеч и руки голые торчат. Похоже, неумелые помощнички пытались выбить сломанный замок, но только хуже раскурочили его – и без толку.

– Скорее! Отпирай! Быстрей! – вопил Толстый; на лице его выступили гневные узоры цвета мяса.

– Не колотить надо было, а резать, – обстоятельно внушал слесарь старшему помощнику. – Что, у вас в гараже нет пилы по металлу?

– Она без электричества не пилит, а ток нам кто-то отрубил. Щит весь разворочен; хорошо, что не замкнуло.

– Так зовите электрика, пусть восстанавливает.

– Пили! Пили, кому говорю! – Толстый тряс решётку. – Не болтай, работай!!!

– Сию минуту, господин хозяин. Да-а, решёточка-то крепкая! Придётся повозиться... А кто замок-то заварил?..

– Дочь пропала! – голосила у дверей мать Эну. – Где она?! Господин хозяин обещал найти! Пустите, я заявление подам!

– Уйди, безграмотная! Заявление она напишет!.. А хлыста не хочешь?!

Так, в неразберихе и сумятице, текли минуты. Позвонили в райцентр и ждали оперотряд, но вместо него – причем куда раньше, чем можно было ожидать – в небе возник военный катер и, свистя сиреной, сел чуть не на толпу. Народ в испуге расплескался в стороны. Светло-синие армейские солдаты в момент оцепили участок, искрами отогнав ротозеев подальше от стен, а командир-двадцатник вошёл в приёмную со словами:

– Все вон. Происшествие расследует разведка войск Правителя.

Но самая неприятная неожиданность случилась через час, когда и полицейские оперативники явились, чтобы выслушать, где им стоять и кому подчиняться, и Толстого с Канэ вызволили из клетки. К воздушным машинам, собравшимся рядом с участком, присоединился лёгкий быстроходный аппарат, из которого вышел стройный золотоволосый человек в модном муарово-лиловом халате поверх длинного иссиня-чёрного платья, в тонкой снежной маске и полупрозрачных перчатках. В ладони он нёс холёную чистую крысу, пушисто-белую с жилеточным коричневым узором и жёлтым лакированным хвостом. Командир разведчиков отсалютовал великолепному человеку чётко и почтительно.

– Господин эксперт, сведения в целом собраны. Главное я вам доложил по радио.

– Спасибо, Ниу, – приезжий лишь взмахнул ресницами в ответ.

Завидев лучезарного приезжего с крысой, Толстый побледнел и похолодел, словно уже умер. Перед красавцем все так расступались, так вытягивались, что для сомнений не осталось места – это фигура из высокородных, человек, которому доверено решать судьбы. Почему-то оробевший взгляд участкового особенно притягивала крыса – в том, как она перебирала лапками и дёргала хвостом, чудилось нечто ужасное.

– Итак, – лаская крысу, золотоволосый даже не глядел на Толстого, – вы утверждаете, что на участок напал робот.

– Так точно! – Толстый ещё надеялся на что-то и старался выглядеть молодцом.

– И вам не известно, ни чей это робот, ни почему он напал.

– Никак нет!

– А ваш солдат, который полчаса тому назад вышел к дорожному посту в Таомоне, утверждает, что вы состояли в сговоре со звёздными ворами – и не поладили с ними, поэтому и случилось нападение. Вы заметно облегчите свою участь, если без запирательств назовёте воровскую семью, с которой общались, и человека, которого скрывали на своём участке.