Текст книги "Мертвые не потеют"

6

Выходили из кафе под рок Билла Хейли, голос которого уже притягивал вечерних посетителей. Сев в машину, я поехал в самую старую часть нашего города, где встречались ещё покосившиеся великовозрастные избушки, ровесницы позапрошлого века.

Поселок, являвшийся целью моей поездки, назывался Кирпичным из-за расположенного в нем завода, который недавно отметил своё двухсотлетие.

Здесь первоначально обжигали кирпичи, глиняную посуду и игрушки. Теперь завод выпускал только кирпич по новой итальянской технологии, не требовавшей большого числа рабочих. Большинство жителей перешло работать на другие предприятия, но старые дома не бросали и жили в поселке несмотря на то, что городские власти предлагали им квартиры в новостройках, а здесь планировали построить новый микрорайон. Они упорно не соглашались расставаться со своей собственностью и подозревали, что за свои клочки земли могут получить значительно большие суммы. Администрация города не могла убедить их в обратном.

Об обостренном противостоянии города и поселка говорила скудность освещения и царящая тишина. Фонари практически отсутствовали. Похоже, городские чиновники надеялись, что в кромешной тьме «несогласные» поубиваются в темноте или, переломав руки и ноги, не захотят здесь жить дальше и переедут, а проблема решиться сама собой. Но местные ходили осторожно, сами засыпали опасные ямы битым кирпичом, которого в отвалах было предостаточно, и, назло врагам, которыми для них была вся чиновничья братия, продолжали жить и размножаться.

В сумерках пришлось потрудиться, чтобы найти нужный адрес. Бревенчатый дом Ишутина являл собой не самого лучшего представителя давнего времени. От старости просел в землю, бревна были почти черными, но, в отличие от соседних, не покосился, а гордо держался прямо. Видно было, что за ним присматривают. Внутри тесновато, но чистенько и ухожено. По обстановке чувствовалась забота и любовь хозяина к своему жилищу.

В углу висели иконы, горела лампадка. На стене настоящая казачья фуражка, около двери нагайка. На противоположной стене – шашка и кинжал. Я с уважением посмотрел на оружие казаков и поинтересовался:

– Настоящие? – Видеть казачью атрибутику приходилось только в музеях и кино.

– Настоящие. – Иван Иванович подошел к шашке и с любовью погладил. – У казаков шашка – символ полноты прав казака.

– И каждый казак имел шашку?

– Конечно. Шашка вручалась стариками казаку в семнадцать лет. – Он прошел к столу и сел. – Но за особые заслуги могли дать раньше. Присаживайтесь. – Он сделал широкий жест рукой. – В ногах правды нет.

– И часто такое случалось?

Ишутин понял, что я спрашиваю про шашку.

– Бывало. Ведь казачонка с малых лет сажали на лошадь, и он уже малолеткой, как их называли, ездил на ней как взрослый казак. – Он улыбнулся. – Почти.

– А что же такое он мог сделать, чтобы отличиться?

– Не забывайте, казаки – служивые люди. Их использовали, в первую очередь, при охране государственных границ. А там всяко случалось, и малолетка мог отличиться, за что и получить шашку раньше времени. – Чувствовалось, что говорить о хорошо знакомых традициях ему в удовольствие. – Но без нужды шашка не снималась со стены и не вынималась из ножен. Передается от деда к внуку, когда старик терял силы и менял шашку на посох. На казачьем кругу и голосовали шашками. Не обладающий полноправием кинжал носить не смел. Только казакам разрешено приходить в церковь при шашке и в момент слушания Евангелия обнажать наполовину, что означало готовность казака стать на защиту христианства. Их и называли, и они сами себя считали – воинами Христовыми. – Он поднялся, подошел к стене и снял кинжал. – Кинжал же передавался только после смерти казака.

– А если некому передать? Мало ли что?

– Когда в роду не остается наследников, шашка ломается пополам и укладывалась в гроб, – ответил он с печалью в голосе. – Мою ждет эта участь, детей Бог не послал.

Оказывается, можно много узнать о семье казака по убранству в доме, зная обычаи. Вещи сами подскажут: кто жив, кто умер и есть ли дети у хозяина.

– Шашку, кинжал и шапку казак мог потерять только вместе с головой. Их удаль и храбрость отметил еще Наполеон после того, как казаки основательно потрепали его армию и нанесли решающие удары под Бородиным и Малоярославцем в Отечественную войну. Непобедимый до того времени полководец заявил: «Если бы у меня были казаки, я завоевал бы весь мир».

– Это легенда или достоверное изречение?

– Про слова – может и легенда, но храбрости и удали казачьей меньше не станет. – Повесив на место кинжал, Иван Иванович снял нагайку.

– Еще одно старинное казачье оружие – нагайка. Была эффективна в ближнем бою. Но применялась в старину и на охоте. Казак, жалея порох, на скаку догонял и убивал нагайкой волка, зайца или зверя покрупнее.

– Нагайка только оружие?

– Не всегда. В повседневной жизни нагайка знак власти у полноправного женатого казака. Использовалась и для наказаний. Слышали: выписать плетей? – Ишутин хитро улыбнулся в свои роскошные усы. – А ещё помните у Шолохова: казак, возвращаясь из похода, мог бросить нагайку к ногам жены, и если она поднимала и отдавала мужу, то признавала свою неверность во время его отсутствия, и должна быть битой. Ведь нагайка дарилась тестем на свадьбе и висела на левом косяке к двери в спальню, как бы служила предупреждением от супружеской измены. – Спохватившись, виновато проговорил. – Вы ведь не за казачьими историями ко мне пришли? Их я много знаю и могу долго рассказывать. И сейчас продолжаю изучать. А что еще делать старику на покое?

– Иван Иванович, вы уже слышали о смерти Кручи?

Казак кивнул головой.

– Да, да. Горе-то какое.

– Меня вдова попросила прояснить некоторые вопросы. Вы же понимаете, наследство. – Я несколько замялся, пытаясь объяснить цель визита. – Роза Константиновна сказала, что перед смертью мужа звонила вам и договорилась о встрече на полвторого. – Он кивнул головой. – Вы встретились?

– Да, я пришел, как договаривались, – не раздумывая, ответил Ишутин. – Роза Константиновна должна была вам рассказать, что я работал на Тихона Андроновича. Реставрировал для него картины и иконы, давал консультации по ним.

– Рассказывала, – подтвердил я. – Продолжайте, пожалуйста.

– У меня есть образование и опыт для данной работы. И для меня это больше, чем хобби – призвание. – Он вздохнул. – Но судьба сложилась иначе…

Я не стал бередить его старые раны – директор музея подробно просветил о жизненном пути Казака.

– Круча дал на реставрацию один пейзаж. – Реставратор подпер голову ладонью. – Я учился и стажировался именно на периоде творчества русских художников-пейзажистов, конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Это Васильев. Талантливый художник, умер очень молодым. Просудился и тяжело заболел. Картина была из его Крымского периода, где он жил последние два года жизни и где написал множество рисунков и картин. Вот они и появляются периодически в разных местах. – Он говорил о том, в чём хорошо разбирался. – Не Шишкин и не Айвазовский, но достойное приобретение для коллекционера, особенно, попавшее в руки за бесценок. – В его глазах был немой укор. – А Круча всегда выискивал, что и где подешевле, ездил по деревням, провинциальным музеям, скупкам, ломбардам. В прошлом веке были значительные перебои с продуктами, он за тушенку выменивал очень интересные вещи. Бывало, и сами приносили – кто по нужде, кто еще как. Рыба ищет – где глубже, а Куча – где дешевле. Как к нему попал Васильев, я не знаю. Он не говорил, я не спрашивал.

– А сколько стоит такая картина? – поинтересовался я.

– Не дешево. Но по-разному, – ответил он без энтузиазма. – Круча оценивал их в соответствии со своими каталогами, результатам аукционов, спросом и предложением. Я этим не занимался – не моё. Моё – сами картины, а не их цена. – Помешивая чай, он вспоминал недавние события. – Тихон Андронович исправно платил за работу. Но дальнейшей истории картин и икон, которые он мне давал, я не знал. Мне интересно работать с самим предметом, восстанавливать его художественную ценность. Сам процесс… Последующей их судьбой он не делился. Да и не мои это работы. Я по мере сил и способностей, возвращал им утраченный облик.

– Вы в тот раз тоже выполнили заказ?

– Да, закончил работу и принес Круче. Он расплатился, перед уходом немного побеседовали, – неохотно вспоминал Реставратор свои денежные взаимоотношения с покойным.

Наступил главный момент нашего разговора. Мне необходимо было, чтобы Казак рассказал, о чем беседовал в последние часы, а может быть и минуты с Тихоном Андроновичем. Меня осенила одна мысль: сыграть на религиозности, о которой говорили размещенные в «красном» углу иконы. Это мой был шанс заставить всё рассказать.

– Иван Иванович, а о чем говорили с Кручей? Расскажите, вот как перед Богом. – И я показал на иконы.

Ишутин растерялся – к нему никто так не обращался. Вновь начав размешивать чай, задумался, принимая какое-то решение. И от того, каким оно будет, во многом зависело дальнейшее расследование.

Казак поднял голову и по выражению лица я понял – решение принято. Сейчас он скажет то, что захочет сказать. Давлением или угрозами от такого человека узнать что-либо невозможно.

– Ещё он просил меня посмотреть икону.

– Какую икону? – Уже «горячо».

– Список иконы Божьей Матери, – уже не задумываясь, ответил Ишутин.

– Иван Иванович, – взмолился я, – расскажите поподробнее, чтобы было понятно несведущему человеку. Я полный профан в этих делах. Мои познания ограничиваются прочтением нескольких статей и путешествием по Золотому Кольцу, где я немного окунулся в атмосферу древнерусского искусства.

– Готовы выслушать небольшую лекцию? – Он улыбнулся. – О взаимосвязи казачества, православия и почитания ими святых образов?

– Я весь во внимании, время нас не ограничивает. – Видно было, что ему приятно. Сумел угодить старику.

– Про Куликовскую битву вы знаете, – прозвучало не как вопрос, а как констатация всем давно известного факта. – Когда московский великий князь Дмитрий Иванович Донской в четырнадцатом веке собирал войска на решительную битву с татарами, донские казаки из городков Сиротина и Гребни, поспешили к нему на помощь. Они поднесли князю накануне Куликовской битвы чудотворную икону Донской Богородицы, которая как хоругвь находилась в рядах сражавшихся, укрепленная на древке. Также ему был передан и образ Богородицы Гребневской. Казачий городок Гребни находился в устье речки Чир, впадающей в Дон, так что это были наши предки-казаки из Центральной России. Князь после победы над Мамаем взял иконы с собой и поставил в соборном храме Успения Пресвятой Богородицы в Москве. – Иван Иванович рассказывал без пауз и запинок, как выученный раз и навсегда урок. – В пятнадцатом веке, после удачного похода на Новгород, великий князь Иоанн Васильевич по обету построил церковь Успения в Москве на Лубянке и в ней поставил Гребневский образ Божьей Матери, который брал с собою в поход. Эта икона не раз являла чудо. Так, в конце семнадцатого века церковь сгорела, а образ чудесно сохранился.

Я чувствовал, что, подробно рассказывая о преданиях старины глубокой, Казак подводит меня к чему важному и не ошибся.

– Почитание этих образов среди православных велико. Можете представить, как чтут казаки эти иконы, которые были ими преподнесены Дмитрию Донскому в канун великой битвы, послужившей началом освобождения русского народа.

– Они сохранились? – рассказ увлек меня.

– Изображение образов разошлось по всей России в списках, сделанных копиях и репродукциях. Донская Божья Матерь находится сейчас в Третьяковской галерее. Сведения о судьбе Гребневской или, как по-другому ее называют, Гребенской иконы Божьей Матери отсутствуют, после закрытия и разрушения церкви в середине тридцатых годов прошлого столетия, при коммунистах. Некоторые произведения из храма попали в различные государственные собрания, в том числе исторический комплекс «Коломенское». Но пока исследователи не могут утверждать, что какую-либо икону возможно отождествить с этим чудотворным образом.

– Вы так рассказываете, как будто специально изучали, – восхитился я.

– Я же казак, – буднично ответил он. – И должен знать историю своего народа. А ведь раньше казаки были независимы и служили Московским князьям по договору, за что получали жалование. После Ивана Грозного, бравшего Казань вместе с казаками, при Петре и Екатерине они были поставлены на государственную службу и постепенно лишены своей вольницы. И царя в Смутное Время, первого из рода Романовых, выбрали при решающей поддержке казаков во главе с донским атаманом.

Понять такое подробное изложение событий можно. Все вечера Ишутина проходили в одиночестве, и поговорить не с кем. А тут такой прилежный слушатель. Всё это интересно, но мало продвигало в поисках. Я начал проявлять нетерпение: не сидеть же нам до первых петухов?

– А теперь перейдем к тому, что вы от меня хотите услышать, – словно почувствовав моё настроение, сказал он. – В тот день Круча показал мне икону. Я её сразу узнал. – Выждав театральную паузу, Казак добавил. – Икона Гребневской Божьей Матери.

Сказать, что я был удивлен, мало. У меня отвисла челюсть.

– Та самая?

– Вряд ли… – Он засмеялся. – Вероятно, один из списков. В литературе есть упоминания об образах, созданных в семнадцатом – девятнадцатом веках. Доподлинно известно об иконе восемнадцатого века. Но нельзя исключать, что были и более ранние неизвестные списки, почитаемые в народе, а не только у казаков. Сейчас иконы хранят в музеях и подробно описывают в каталогах, они стали предметом купли-продажи. А тогда на них просто молились и передавали по наследству.

– А мог быть подлинник? – не успокаивался я.

– Сомневаюсь, – уклончиво ответил Реставратор. – Но и списки икон не просто копии в современном понимании. Это явление Божественной истины, а иконописец при создании образа посредник и проводник истины. Оригинал и список с него – равнозначны. Они называются одинаково, и, считается, обладают всеми равными свойствами. Каждая каноническая икона указывает на божественный образ, и любой список может считаться в какой-то мере подлинником. А в художественном исполнении список может быть качественнее выше оригинала, все зависит от таланта мастера.

– Но ведь есть первое изображение? – не унимался я.

– Вероятно. Впрочем, ответить на этот вопрос трудно, – втолковывал он. – Можно определись возраст и только на этом основании утверждать, какая появилась раньше.

Он достал книгу с иллюстрациями и показал мне изображение иконы Гребневской Божьей Матери. Мы замолчали, каждый думал о своём. Я мучительно вспоминал, что я видел в кабинете Кручи во время поиска записной книжки. Ничего, подобного показанному мне Ишутиным изображению Богоматери, не встречалось.

Едва Казак описал по моей просьбе картину, которую он принес Круче после реставрации, я вспомнил, что мы с Розалией видели её в углу кабинета. Первое желание – тут же мчаться к вдове, чтобы проверить всё ещё раз. Но уже слишком поздно, и осмотр я отложил до завтра, а сейчас решил уточнить подробности визита Реставратора к Круче, чтобы не беспокоить опять.

– А что хотел Круча?

– Тихон Андронович хотел узнать мнение об иконе.

– И что вы ему сказали?

– То же, что и вам, – спокойно ответил он. – Тихон Андронович не успел поделиться своими планами. В кабинет зашел шофер Петр и сообщил, что его срочно ждут. Круча извинился и попросил уйти, что я и сделал – за картину он заплатил раньше. А на следующий день я узнал о его смерти.

– Иван Иванович, а вы не видели того, кто его ждал? – на всякий случай спросил я и получил ответ, какой ожидал:

– Нет, – безразлично произнес Казак.

– А на машину около дома не обратили внимания?

– Машину? – Он задумался. – Стояла невдалеке какая-то, но… под впечатлением увиденного… Мои мысли были о другом.

– Спасибо, Иван Иванович. Сегодня у меня – исторический день. Не в плане произошедших событий, а в соприкосновении к истории казачества и интересному рассказу о православных святынях.

Он с достоинством смотрел на меня.

– С вами беседовали следователи? – спросил перед уходом.

– Нет. Пригласили на завтра.

– Будут расспрашивать всех, кто имел отношение к Круче и общался с ним перед смертью. Им надо установить те лица, которые могли находиться в районе происшествия. Прежде всего, возможных свидетелей, очевидцев.

– Но я же ничего не видел, – возразил Казак. – Когда уходил, он был живой.

– Так положено. Была машина, которую вы видели, и следствию нужно установить, кто водитель, зачем приезжала, кому принадлежит.

– Да, да, да, – закивал головой Казак. – Я понимаю.

– В доме убит человек, охранник Тихона Андроновича. Будут искать и опрашивать всех, кто был с ними накануне, кого видели в доме или около него. – Я не стал говорить о подозрениях в насильственной смерти Кручи. – Роза Константиновна очень расстроена после всего.

– Передавайте мои соболезнования.

– Непременно.

Мы расстались, довольные друг другом. Ишутин вышел проводить до калитки и, пока я не скрылся из виду, смотрел вслед.

7

Розалинде не удалось утром понежиться в постели. Я поднял её в восемь утра и выслушал немало нелестных слов в свой адрес. Терпеливо выслушав немало нелестных слов в свой адрес, объяснил причину столь раннего визита и рассказал про икону, которая могла быть очень ценной вещью. Принеся извинения за несправедливые упрёки, Роза тут же приступила со мной к тщательному обыску в доме. Скрупулезно, почти на ощупь каждого предмета, были осмотрены кабинет, комнаты, кладовки, гараж и пристройки. Трудились до обеда, валились с ног, но могли с уверенностью утверждать только одно: картина принесенная Казаком, была в кабинете, а образа мы не обнаружили.

– Кажется, всё осмотрели, – в изнеможении сказала Роза, садясь в кресло. – Нигде нет.

Я не отчаивался:

– Отрицательный результат, тоже результат. – Если честно, я не надеялся найти её здесь.

Розалия сначала удивленно, а потом гневно посмотрела на меня, как бы говоря: «Какого…»

– Мы должны были убедиться, что Богоматери нет в доме.

– Убедился? – задыхаясь от злости, осведомилась она.

– Теперь будем вычислять, что хотели неизвестные.

– От этого что-нибудь измениться?

– Конечно, – убежденно ответил я. – Раньше мы были в положении: пойди туда – не знаю куда, отдай то – не знаю, что. А сейчас знаем, что хотят получить.

– Ты уверен? – засомневалась вдова. – Не видела и не слышала ни о какой иконе.

Хотелось бы верить её словам, но профессия приучила меня постоянно сомневаться и проверять самые дикие предположения.

– Пока не получат Божью Матерь обратно, покоя не дадут.

– У тебя исключительная сила убеждения, – злорадно заметила вдова. – А ты уверен, что из-за неё весь сыр-бор?

– Гарантировать не могу, но, судя по рассказанному Реставратором, данная вещь ценная и дорогая. В зависимости от того, когда написана, – уверенно парировал я. – Круча ведь не имел дела с ширпотребом?

– Конечно, нет. Коль показывал специалисту, явно был убежден в ценности иконы.

– Вот видишь.

Я был удовлетворён. Ситуация прояснялась, и теперь мы знали, что надо искать.

– Он специально назначил встречу с Ишутиным. И не из-за отреставрированной картины Васильева, – продолжал я рассуждать. – Думаю, не случайно Тихон Андронович спросил мнение Казака об иконе. Он не был до конца уверен, что у него в руках находится ценная вещь, но после рассказа Ивана Ивановича убедился в этом.

– И что нам делать? – Розалия вопросительно смотрела на меня.

– Для выполнения задачи надо установить, кто дал Тихону Богоматерь и где она находится в настоящее время, – пояснил я. – А тебе надо беспрекословно помогать мне.

– Как у тебя всё просто. Осталось только узнать, таинственных «кто дал» и «кто взял». Пустячок… И что я тебе, не помогаю? – Вдова посмотрела на свою одежду в пыли и паутине, обиженно показала мне ободранные руки. – Все ногти себе переломала.

– Жизнь стоит ногтей. Ногти отрастут, а труп оживить невозможно, – нравоучительно ответил я, намекая на смерти Тихона и Петра.

– Тебе приятно напоминать, что мне грозит опасность?

– Нет, я так держу тебя в нужном тонусе, чтобы не расслаблялась. – Я выдал ей самую обворожительную улыбку, на которую был способен.

Роза обиженно замолчала.

Вдова относилась к категории «легких» женщин, у которых настроение менялось очень быстро – слёзы чередовались с улыбками, испуг с покоем, активная деятельность сменялась бессмысленным оцепенением. Это следовало учитывать, быть готовым к любым капризам.

– Розалинда, а Тихон наркотиками баловался?

– Кто? Тихон? – переспросила она и залилась смехом. – С его сердцем только на иглу сесть… Ну, уморил.

– А ты? – не унимался я.

– Что? Ты думаешь, я балуюсь наркотой? Ты же видел не только мои обнаженные руки, – с наглой улыбкой напомнила она, упершись руками в бока, как жена перед семейным скандалом.

– А нюхать? – не отступал я. Неприятно давить, но надо расставить все точки над «и».

– Ты что-то знаешь? – уверенно перешла в наступление Розалия. – Давай, колись.

– Розочка, в день, смерти Тихона и его охранника, – пока я воздерживался от слова «убили» в отношении мужа, – при осмотре дома, в одном укромном местечке обнаружили следы порошка.

– Ну и что? – До вдовы ещё не дошло или она делала вид, что не понимает. – Мы с тобой сейчас тоже все перемазались в пыли и всякой гадости. Заметь, и порошок нам какой-то в гараже попадался.

Со мной разговаривали как с занудливым собеседником, подвергающим сомнению искренность самого честного человека в городе, а может даже мире. Я же хотел намного меньшего: чтобы Розалинда относилась ко мне как к близкому человеку, которому следовало если и не исповедаться, то хотя бы доверять. Всё-таки, между нами был заключен ко многому обязывающий контракт.

– Не просто какой-то порошок, – передразнил я. – Как показала экспертиза, кокаин.

– Видел заключение? – насмешливо спросила Роза, но беспечность в словах пропала.

– Не видел, но у меня есть свои источники информации. – И я напомнил ей наш первый разговор. – Ты же сама обратилась ко мне потому, что я работал в органах.

Розалинда сделала вид, что не расслышала. Всё, что ей неприятно, вдова старалась не замечать или быстро забывать. Так сказать, пропускать мимо ушей.

– Откуда он у нас в доме? – задумалась Розалия. – Может, оставил кто-то из Тишиных клиентов?

– Перестань по любому поводу искать оправдания. Прятать кокаин в чужом доме не будут посторонние люди, разве какой-нибудь обнюхавшийся кретин. – Она меня разозлила окончательно, и, чтобы отплатить ей той же монетой, я невинно поинтересовался. – У вас есть в доме комната для предоставления подобных услуг?

– Каких? – Мой юмор был не понят.

– Для нюханья кокаина или для укола в вену, чтобы потом забыться и унестись в грезах из здешнего мира. Одним словом, комнаты-притона для наркоманов.

Более возмущенной физиономии я ещё не видел. Розалия захлопала ртом, как рыба, вытащенная из воды, и начала задыхаться не в силах ответить. Мне стало не по себе. Не перегнул ли палку?

– Ты в своём уме? – Прошептала вдова после нескольких глубоких глотков воздуха.

– А ты? Что ты из меня делаешь идиота? Я тебя расспрашиваю об очевидных вещах, для твоего же блага и в твоих интересах, а ты мне пытаешься втюрить какие-то бредни.

– Наверное, ты прав. – Извиняюще пролепетала она в ответ.

Розалинда закурила, а я помолчал, давая время прийти в себя.

– Милая Розочка, не выставляй колючки против меня. Мне куда приятнее наслаждаться распустившимся и благоухающими лепестками.

– Ну, да. Вам, мужикам, предпочтительнее видеть меня распущенной, чем неприступной. – Она чуть улыбнулась.

– Не знаю, как про других, но про меня ты угадала. Природную красоту лучше лицезреть в естественном виде, без искусственных прикрас…

– Сегодня вечером, – буднично перешла «ближе к телу» вдова и прервала мои «соловьиные трели». Звучало как приказ.

– Постараюсь. Но давай вернемся к нашим баранам, то бишь расследованию. Ты не замечала, Тихон или Петр не баловались этим? – Я снова продолжал гнуть свою линию. – Странное поведение, неуместное веселье, неестественно выглядящие глаза?

– Нет, я бы заметила, – не раздумывая, ответила Роза.

– Теперь давай прикинем, кто мог спрятать кокаин в вашем доме?

Мы смотрели друг на друга и молчали. Ответ был очевиден.

– Тиша, я и Петя, – выдавила наконец вдова.

– Да, другие варианты не просматриваются, – согласился я. – Какие-то мысли есть?

Вдова встала и заходила по комнате, над чем-то раздумывая.

– Кофе будешь? – И, не дождавшись ответа, ушла в кухню.

Роза тянула время, прикидывая все «за» и «против».

– Менты так же думают? – спросила она, принеся кофе.

– Мы из одной системы и в первую очередь верим фактам, – подтвердил я. – Убедить, что наркотики принес дядька с улицы, не выйдет.

– И что делать? – Розалинда старалась выглядеть беззаботной, что давалось с трудом.

– Не забывай, что после того, как мы заключили договор, на меня легли определенные обязанности, которые необходимо исполнять. – Я, не отрываясь, смотрел на неё. – Это не подразумевает, что буду кого-то убивать или нарушать закон, спасая тебя. Но из любых положений существуют несколько выходов. – Вдова беспокойно смотрела на меня. – Для нас с тобой важно знать, кто положил, и кто взял наркотики. Вот ключ к разгадке всей истории. А для следователя, когда он будет допрашивать, ты должна выбрать жертву.

– Какую? – Она ничего не поняла.

– Кого сделать крайним – Тихона или охранника.

– Нет, ты думаешь, что говоришь? – почти закричала Розалия. – Я их слишком хорошо знала.

– Значит, знала, но не всё. Ведь от тебя не требуется чтобы сказала: «Да, я знаю кто он». Следователь будет строить версии, и интересоваться отношением к ним, – начал объяснять. – Тебе лишь нужно продемонстрировать свою неуверенность по отношению к одному из них: «не знаю» – «не уверена» и так далее.

– А поверят?

– Доказательств никаких, – продолжал наставлять я. – Нашли не упаковку, а немного порошка. А кто просыпал? Да кто угодно. Может, они и подбросили. Тебе не надо ничего подтверждать, только показать сомнения.

– А про икону начнут спрашивать?

– Они уже вышли на Ишутина, после показаний о его посещении вашего дома в день убийства, и он им расскажет и про икону. Ты тоже говори всё как есть, но без лишних подробностей. Не видела, не знаю. Так ведь и было, пока я не рассказал тебе? – Я старался прочесть правду в глазах.

– Да, – вдова не смутилась.

– Следствие само решит, что дальше делать. Но о наших поисках иконы их не следует ставить в известность. Если они обнаружат Богоматерь, неважно, где и как, мы только выиграем, и с тебя будет снято подозрение в её присвоении, – убежденно закончил я. – Может быть, из-за иконы тебе и звонили.

– А ты думаешь, не из-за неё?

– Не знаю. Пока у нас в куче трупы, наркотики, икона, – разочаровал я. – Раньше был почти уверен, что причина убийства – наркотики, но теперь на первый план выходит святой образ. Историческая реликвия стоит намного больше партии дури. Раз от раза не легче.

– Мне только музейщиков не хватает! – в сердцах бросила вдова. – Я с Кручей вдоволь надышалось пылью времени! И я хочу сво-бо-ды.

– С этим сложнее. Учти, пока идет следствие, за тобой, твоим домом будут негласно наблюдать, прослушивать телефонные разговоры.

– А в постель ко мне заглядывать не будут? – Розалия попыталась иронизировать. – Или положат сотрудника рядом?

– Мечтать не вредно. – На дурацкий вопрос, я дал подходящий ответ. – Не самый худший вариант.

Вдова насупилась, до конца не понимая, в каком положении оказалась, и что сейчас не время для шуток – как бы опять не пришлось лить слезы. Уже не ей, а по ней. Но Роза привычно резко переменила своё настроение и уже заискивающе проворковала:

– Дима, – очень мягко и мило выговорила моё имя. – А ты не догадываешься, кто за этим стоит?

– Есть предположения, – я немного помедлил. – Мы думаем об одном человеке.

Вдова не изъявляла желание прийти мне на помощь.

– Лисовский, – холодно выговорил я.

Роза с облегчением закивала в знак согласия. Самой произнести это имя ей не хотелось. Почему? Я решил не тратить напрасно времени для разгадок очередных выкрутасов Розалинды, пришлось свыкнуться с такой манерой поведения.

– Ты сама говорила, что подслушала их разговор…

– Случайно услышала, – с напускным гневом перебила она.

– Случайно, случайно, – упокоил я. – И Ося, как его называешь, просил оценить что-то. Может быть, икону, которую Тихон показывал Казаку. Не к кокаину же он присматривался. На эту гадость давно установлена цена, и не требуется никакого подтверждения.

– Я тоже так думаю. – Розалия закивала в знак согласия. – И что вещь, переданная Тише, должна быть очень дорогой.

– Вот именно. Надо встретиться и поговорить с Лисовским, – предложил я. Надо и ей поактивнее участвовать в нашем расследовании.

– Я не могу. – На щеках у вдовы заиграл румянец.

– Ты же его хорошо знаешь. Работала у него, – напомнил я.

– Именно потому, что работала… – Румянец становился всё ярче. – Я же рассказывала, что он меня буквально подобрал на улице, дал работу, и благодаря ему я такая, какая есть, – с гордостью закончила Розалия, притопнув ножкой.

Начав, вдова доведет рассказ до конца, отступать некуда. Угрожают конкретно ей, а не мне. Но, как обычно, сразу всем поделиться не хотела, а я и не торопил.

– Дмитрий, – судя по обращению, Розалия собралась посвятить меня в одну из своих очередных тайн. – Вы же понимаете, как тяжело девушке без связей добиться чего-то в жизни. – Из-за важности своего сообщения, Розалинда перешла на «вы», но я уже примерно догадывался, что за этим последует. – И для достижения цели иногда делаешь поступки, которые могут показаться… – подходяще слово не находилось, – не совсем приличными…

Мне было интересно наблюдать, как Роза ковыряется в словах, чтобы подтвердить простую истину – дорога к благополучию проложена через постель.

– Я была близка с ним и с некоторыми его друзьями… – закончила вдова и посмотрела на произведенный эффект.

– Так очень часто бывает в наше время, – успокоил я. – Не ты первая, и не ты будешь последней в длинном списке. – Я опять вернулся к своему предложению. – Но не вижу причин, почему не поговорить с ним.

– Ты что, не понимаешь? – Удивлённые брови взлетели вверх. – Я что ему скажу? Что подслушивала их разговор? И знаю, что намечалось? А у них были постоянные совместные дела, Ося подумает, что и про них знаю. Тогда мне точно крышка!

– Возможен и такой ход событий, – подтвердил я, от чего Розалинда разволновалась ещё сильнее.