Текст книги "Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!"

– А-а… – от изумления Петенька не сумел выдавить ничего более осмысленного.

– Их высокографское сиятельство также изволили приказать подготовиться к путешествию по делам неотложным и тайным.

– А-а…

– Приказ на таковое будет доставлен из канцелярии послезавтра, потому вам велено из города не отлучаться и пребывать в готовности.

Петенька помотал головой, она, бедная, и так болела нестерпимо, а тут еще эта парочка в глазах двоится. В ушах гудение, а его рапортами и ордерами мучают. Нет, правильно говорят, что в Тайной канцелярии одни только изверги служат.

– Одевайтесь, вашбродь, надо будет коня проманежить, познакомиться, – подвел итог сержант – который именно, Петенька уже не различал, и они выскочили из комнаты.

Выйдя на свежий воздух, поручик сначала почувствовал себя хорошо, но довольно быстро ему стало плохо, лишь некоторое время спустя он окончательно оклемался и сумел по достоинству оценить подарок Шувалова. Конь и правда оказался превосходным, недаром английские скаковые ценятся превыше всех остальных, даже хваленых арабов. Как охотно пояснил один из сержантов, это был внук знаменитого Годольфина именем Годревур. Петенькиных познаний в британской мифологии не хватило, чтобы разобрать, кто это такой, а сержанты, само собой разумеется, помочь ничем не могли.

Как-то так совершенно случайно получилось, что небольшая кавалькада направилась к дому князя Шаховского. Нет, Петенька был здесь совершенно ни при чем, это своевольный Годревур такой маршрут избрал, а оскорблять жеребца благородных кровей плеткой поручик совсем даже не желал. И то, что конь совершенно сам начал исполнять замысловатые вольты и курбеты под окнами, тоже было ненамеренно. Своевольник этот конь британский оказался.

Поэтому, когда в окне мелькнуло знакомое личико, Петенька просто вынужден был вежливо снять треуголку и поклониться, за что был вознагражден приятной улыбкой. После этого поручику просто не оставалось ничего иного, как спешиться и направиться к парадному крыльцу. Один из сержантов заикнулся было про неотступную охрану, но Петенька так посмотрел на него, что сержант смешался и забормотал невнятно про приказы графа и голштинцев и быстро умолк.

Ливрейный швейцар почтительно отворил дверь, а лакей сопроводил в залу, куда немедленно впорхнула прелестная княжна, сопровождаемая сухопарой английской бонной – ну кто же с первого взгляда не опознает английскую гувернантку, более всего схожую видом с вяленой селедкой?! Петенька предпочел бы встретиться с Дашей наедине, но молодой девице неприлично встречаться с молодыми офицерами тет-а-тет, сие может быть истолковано превратно. И вообще он только и успел отвесить княжне изысканный поклон, как в зале появился и князь Михаил Иванович – не сказать, чтобы старик, но мужчина годов более чем преклонных. На приветствие Петеньки он ответил вежливо, но тут же не замедлил поинтересоваться, где сей бравый вьюнош служит и из каковских будет.

Вот здесь Петенька стал в тупик. Откровенно врать ему не хотелось, однако ж он понимал, что служба в Тайной канцелярии вряд ли в княжеском доме будет принята с радостью. Поэтому пришлось заявить, что служит он в мушкатерском полку, поскольку служба в гвардии не предоставляет возможности отличиться на полях сражений. Княжна ахнула, прижав руки к сердцу, а старый князь как будто немного отмяк.

– Так вы служили в гвардии?

– Служил в Преображенском полку, вышел оттуда в армию с надлежащим старшинством в чине. Как вам известно, гвардия квартирует в столице, занимаясь охраной священной особы государыни, и потому в сражениях не участвует. А мне с детства хотелось испытать себя в делах ратных, вот я и попросил перевода в армию. Сейчас мы ожидаем отправки в Пруссию.

Князь довольно кивнул:

– Это похвально, что молодой человек рвется послужить Отечеству не на столичном паркете, а на полях Марсовых. Если бы все гвардейцы придерживались таких же взглядов… Но времена меняются.

Петенька почтительно поинтересовался, в каких кампаниях участвовал сам князь, ведь воинские подвиги достойных предков всегда служат примером юношеству, а походы великого Петра достойны быть воспеты наравне и «Илиадой». Как оказалось, он нащупал верную струну. Князь немедленно расчувствовался и пригласил бравого поручика к себе в кабинет, куда велел подать венгерского. Даша попыталась было последовать за ними, но старик кашлянул столь внушительно, что она тут же ретировалась, состроив, однако, недовольную гримаску. Следующие два часа пролетели как один миг. Рассказчиком князь Шаховской был отвратительным, зато вино оказалось превосходным и весьма способствовало продолжению беседы. От Петеньки, сказать по правде, требовалось совсем немного: время от времени почтительно уточнять диспозицию и вздыхать восхищенно, когда князь переходил к описанию собственных подвигов. Правда это была или вымысел – Петенька разбираться не стал, да и не требовалось это. В общем, расстались они совершенными друзьями. Князь Михаил Иванович уверился, что молодежь нынче вежлива и почтительна и едина мысль молодых офицеров о поддержании славы оружия российского. Окончательно умилившись, он пригласил поручика по возвращении из Прусского похода бывать у них запросто, без визитов. А пока что в виде особого благоволения он даже разрешил ему попрощаться с княжной, чем Петенька не замедлил воспользоваться, почтительно приложившись к изящной ручке, хотя хотелось ему, конечно же, несколько большего.

Промерзшие сержанты встретили его крайне недружелюбно, но Петенька даже не заметил их недовольства.

* * *

А дальше – понеслось… Уже на следующий день из полка прибыл курьер с пакетом, в том пакете обнаружилась бумага за подписью полкового командира, в коей говорилось, что поручику Валову предоставляется годичный отпуск для исправления личных дел, по истечении которого надлежит опять явиться в полк под страхом быть взятым за караул, яко дезертир. А время военное, между прочим.

Еще через день прибыл и приказ из Тайной канцелярии в толстом засургученном пакете, на печатях красовались внушительные двуглавые орлы. Что говорилось в том приказе, нам знать не положено, вот мы и не будем интересоваться. Известно только, что выехали они в тот же день куда-то в Ингрию. Куда именно, неведомо, что делали, незнамо, и вернулись лишь через месяц. За это время суматоха вокруг дуэли голтиншской понемногу улеглась, участники ее позабылись. Так что граф Александр Иванович показал себя изрядным дипломатом и человеком предусмотрительным. В столице каждодневно имели место новые скандалы и происшествия, гораздо более волнительные, нежели какая-то дуэль.

Петенька успел сойтись близко с обоими сержантами, Иваном да Василием, какие оказались людьми вовсе даже не злыми. Бывшие крепостные графа Шувалова, забритые в солдаты, но графом же вырванные из ничтожной доли и произведенные в сержанты, а вдобавок еще и определенные на службу в Тайную канцелярию, были по-собачьи преданы своему хозяину. Граф ценил их за силу безмерную и стать богатырскую, а также за готовность без рассуждений исполнить любой приказ. И они исполняли. Василий как-то обмолвился ненароком, что приводилось им и людей жизни лишать по приказу графа. К тому же они свято верили, что карают злодеев и изменников, никого боле. Петенька подумал, что и его судьба в чем-то повторяет судьбу этих мужиков, только на более высоком уровне.

Самым скверным оказалось одно известие, полученное уже после возвращения в Петербург. Его сообщил пришедший повидать Петеньку Окунев. Прапорщик был все еще бледен, на лбу его виднелся толстый красный рубец после удара шпаги. Однако ж он-то остался жив, а вот поручик Ханыков, помятый копытами лошадей голштинских, так и не оправился и неделю назад помер. Услыхав об этом, Петенька зубами скрипнул и про себя поклялся расплатиться с голштинцами, чего бы это ему ни стоило. Но даже недолгое время на службе в Тайной канцелярии переменило его совершенно, и потому он не стал произносить громких речей и размахивать кулаками, что непременно сделал бы пару месяцев назад. Он лишь грустно улыбнулся и похлопал Окунева по плечу, пожелал ему окончательного выздоровления и охотно опрокинул чарку за упокой души новопреставленного раба божьего. На том и расстались, потому что теперь поручик был уже куда как далек от своего гвардейского прошлого.

А далее пошла служба рутинная, если такое можно сказать про Тайную канцелярию, где каждое дело есть происшествие чрезвычайное. Петенька постепенно втянулся, пообвык. Даже по казенной надобности побывал пару раз в домике барона фон дер Гребена, хотя удовольствия от того не получил ни малейшего. И саднящей занозой сидели воспоминания о голштинских скачках. Видел он несколько раз на улицах своих оскорбителей, но не смел даже приблизиться, граф Александр Иванович ему это настрого запретил. Главной же отрадой были визиты к Шаховским. Старый князь ему откровенно благоволил, про юную княжну и говорить не приходилось. Препятствие оставалось одно: девице старинного рода невместно было выходить за простого офицера, понятное дело дворянина, но мелкопоместного. Да и чин его пока был незавидный. Но князь накрепко обещал, что, ежели поручик Валов в войне с супостатом прусским отличится, он более препятствовать ему не станет. Впрочем, Петенька прекрасно понимал князя: пять девиц нужно было куда-то распихать. Да, Шаховские вели родословие свое от князя Рюрика, но то дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, а ныне на дворе стоял просвещенный XVIII век.

И все-таки однажды, когда пришел солнечный май, Петенька напросился на аудиенцию к его высокографской светлости. Шувалов встретил его приветливо, но просьбу Петеньки отправить его в армию действующую встретил недоуменно. Поручик что-то бормотал и мямлил невнятно, но граф даже слушать не стал.

– Прекрасно понимаю, в тебе все еще юность бурлит, успокоиться не может. Я-то полагал, что ты успел в разумение войти и проникнуться важностью дела своего, так нет же, тебе опять хочется в солдатики поиграть, – ворчливо отчитывал он поручика. – Я уже устал повторять, что дело наше важней неизмеримо.

– Так за отличие в делах Тайной канцелярии не жалуют…

– Ах, вот оно что! – усмехнулся Шувалов. – Так ведь ты уже в поручиках ходишь, иные до седин сержантами числятся. Я же никогда не забываю своих слуг верных.

– Ну не то это. Вот армия…

Шувалов вдруг весело расхохотался.

– Знаю я твою армию! Прости, не подумал как-то сразу. Ладно, будет тебе армия. – Заметив, как обрадовался Петенька, он погрозил пальцем: – Не спеши, всему свое время. Вот когда граф Петр Иванович закончит подготовку своего Обсервационного корпуса, ты отправишься вместе с ним в Пруссию. Братец наизобретал всяческого снаряда воинского, надо его секреты от врага сохранить, чем ты и будешь заниматься. Секретные шуваловские гаубицы должны остаться секретными до того мига, когда пруссаки с их картечью близко познакомятся. – Он задумался, а потом обрадованно треснул ладонью по столу: – Вот и познакомишься с ними поближе. Сии гаубицы льет на Урале заводчик Демидов Никита Акинфич. Надо бы проверить, что там на его заводах и вокруг творится. Есть сведения, что туда отправились голштинские подсылы, дабы выведать секреты армии российской.

Лицо Петеньки перекосила злоба:

– И здесь голштинцы!

– А куда без них в нашем благословенном государстве? Вот коронуется наследник-цесаревич Петр Федорович, что тогда начнется… Но ладно. На то Тайная канцелярия и основана, дабы за всем следить и все знать. Мне доподлинно известно, что встретишь ты там своих старых знакомых – Эрхарда и фон Заукена. Тебе надлежит их перехватить и доподлинно выпытать, по чьему наущению оные подсылы действуют, что им ведомо стало и кому они должны сведения полученные передать.

– А что делать с самими голштинцами?

Пристально глянув поручику прямо в глаза, граф Шувалов твердо ответил:

– А это ты сам на месте решать будешь. Но только чтобы никаких следов. Бумаги, при голштинцах найденные, мне передашь. Да и с Демидовым переговорить следует. Своевольничать что-то стал хозяин уральский, пора бы его в чувство привести. В Империи может быть только один хозяин – государыня миропомазанная, а мы усердно исполняем волю владычицы по вразумлению забывшихся. Но Демидов человек полезный, об этом ты тоже не забывай. Все инструкции и ордеры властям тамошним тебе передадут, остальное же сам увидишь и сам решишь.

И Петеньку захлестнул такой поток черной радости, что он едва чувств не лишился.

Глава 5

К демидовской цитадели они подъехали уставшие донельзя и пропыленные, поэтому Петенька даже не удивился толком увиденному – краснокаменная башня, напоминающая кремлевские, только выстроенная по-хитрому, с наклоном, как в преславном итальянском городе Пизе. Одно только различие – Невьянскую башню венчала островерхая железная крыша с флюгером на тонком шпиле. До половины башня была четырехгранная, а выше – восьмиугольная, с узорчатыми литыми перилами. Неподалеку стоял двухэтажный дом, а всю демидовскую вотчину окружал высокий каменный забор. Однако ж кто-то явно предупредил хозяина, потому что ворота были отворены и караульщики истово кланялись в пояс, но при всем при том хозяин на крыльцо гостей встречать не вышел.

– Остерегись, вашбродь, – шепнул на ухо Петеньке один из сержантов. – Говорят, хозяин здешний с нечистым знается, что кто ни скажет – все Демидову враз известным становится. И вообще… В подвалах башни прямой ход в преисподнюю.

– Ну, это ты брось, Иван. Такого быть не может. И помалкивай, не ровен час, какой поп услышит, не миновать тебе покаяния, а то и покруче чего.

– А что я, – вздохнул сержант, – я ничего. Так люди говорят, я думаю, все едино, нужно держаться сторожко.

– Видно будет.

А на крыльцо уже выскочила четверка лакеев – молодые мордатые парни в шитых золотом ливреях и пудреных париках. Впрочем, парики сидели на них ровно как на корове седло. Тут же появился мажордом, как прикинул Петенька, золотого шитья на его ливрее как бы не с полпуда, в руках трость с золотым же навершием.

– Их высокородие, статский советник и кавалер, Никита Акинфич Демидов просят господина поручика пожаловать, – и тростью пристукнул.

Петенька спрыгнул с коня и бросил поводья караульщикам.

– Давай, веди.

Сержанты двинулись за ним, но лакеи попытались было преградить им дорогу. Однако ж плохо они знали порядки Тайной канцелярии. Иван, недолго думая, с ходу двинул первому же попавшемуся под руку в ухо, да так, что лакей полетел в одну сторону, парик в другую. Второй сержант до половины выдвинул саблю из ножен, и лакеи, явно не привыкшие к подобному обхождению, шарахнулись прочь, поэтому по вощеному паркету они шли вместе, печатая шаг, прямо как на плацу. Вообще-то это походило на прибытие арестной команды, и, кажется, такие мысли мелькали у слуг, потому что они старались не попадаться на глаза бравой троице. Вот таким порядком они добрались до парадной залы.

Хозяин, Никита Акинфич Демидов, сидел в голове длинного стола и не сделал даже попытки привстать, не то что шагнуть навстречу гостям. Хоть и имел он чин статского советника, однако ж носил простую косоворотку, плисовые штаны и грубые смазные сапоги. Петенька невольно покривился, уж больно неавантажно выглядел знаменитый заводчик, хотя гонору у него хватало на троих, если не на пятерых. Сухой и черный, не то от природы, не то от злобы, Демидов привиделся ему несытым коршуном.

– Почто слуг моих пугаешь, поручик? – вместо приветствия спросил Демидов. – Невежлив гость получаешься, придется дать тебе урок.

– Пугаешь, Демидов? – столь же неприветливо ответил Петенька.

– Николи. Совсем даже наоборот. Ты, как я смотрю, с дороги протомился, изгрязнился, так что давай-ка, братец, сначала в баньку, потом закусишь хорошенько, в постельку мягкую отдохнуть с дороги. Ну, а завтра уже о делах разговаривать будем, господин Валов. Петр Александрович, если я не ошибаюсь? Лейб-гвардии Семеновского полка поручик.

– Но у меня… – начал было Петенька, потом осекся. – А откуда вы меня знаете?

– Да мы много чего в наших палестинах знаем, о чем в столицах слыхом не слыхивали. Как там Андрей Иванович? Ну, полковой ваш, майор Вельяминов-Зернов. Еще не сдал командование его высокографскому сиятельству Александру Ивановичу?

– Э-э… – только и сумел промямлить Петенька, совершенно пораженный тем, что Демидов в курсе даже смутных слухов. – Я временно откомандирован из полка для исполнения сугубых поручений.

– Бог с ними, с поручениями, никуда они не денутся до завтра. Сейчас в баню, такой в столицах не отыщешь, попаришься по-нашенски, по-варнацки, – Демидов почему-то хихикнул. – Потом отужинаешь, чем бог послал, только не обессудь, я сейчас отправлюсь на завод, дела неотложные, так что встретимся завтра. А тебя мои слуги обиходят, как должно. Ну и о сержантах твоих позаботятся, только в моем доме нижних чинов не привечают.

Петенька вспыхнул было, но Демидов пристукнул пальцами по столу, и получилось это так властно, что поручику невольно захотелось щелкнуть каблуками. Сержанты тоже поняли намек и, повернувшись, точно на плацу, вышли следом за возникшим из ниоткуда лакеем. Петеньку же к бане, оказавшейся во дворе, сопроводил мажордом, который угодливо распахнул дверь и заверил, что далее о его высокоблагородии позаботятся.

Когда Петенька открыл дверь из предбанника в парную, то буквально задохнулся от волны горячего влажного жара, ударившего в лицо. Да, расстарались на славу и протопили баньку от души. Он закрыл за собой дверь, шагнул к полку… и снова задохнулся. Прямо перед ним стояли две девки, совершенно голые. Не то чтобы Петенька был скромником, таковых среди мушкатерских поручиков не водится, а если и объявится, его от подобной напасти моментально избавят, но вот так, сразу… Лишь теперь он понял тот смысл, который сам Демидов и его холопы вкладывали в слово «позаботятся».

– Идите сюда, барин, мы вас и помоем, и попарим, – пригласила та, что повыше и черная.

– Никита Акинфич приказали вас вокабулам французским обучить, – сообщила вторая, блондинка.

Тут уже Петенька окончательно впал в столбняк и потерял всякую возможность соображать и сопротивляться. Впрочем, справедливо было бы заметить, что обучение вокабулам оказалось более чем приятным и мушкатерский поручик из стольного града узнал много нового. После завершения курса его действительно отмыли дочиста и так отхлестали вениками, что ни о каком ужине думать уже не хотелось. Совершенно разомлевшего поручика закутали в персидский халат и, видя его состояние, прямиком доставили в спальню, уложив на пуховую кровать. Петенька искренне надеялся, что теперь-то его оставят в покое и он сумеет хорошенько отоспаться, потому что никакие иные мысли его уже не тревожили, но не тут-то было. Девки – хотя какие девки? Нимфы! Сильфиды! – не собирались покидать его и улеглись рядом, благо размеры кровати это позволяли. Умелые ручки и сладкие губки быстро помогли воспрянуть… духом, и французские экзерсисы закрутились по новой. Петенька в конце концов окончательно потерял счет времени, и последней мыслью в угасающем сознании было: «А ведь завтра вставать придется».

* * *

– Милейший Никита Акинфич, потрудитесь объяснить нам, куда же вы дели высоких гостей из Петербурга? – совершенно официально вопросил Петенька, изо всех сил стараясь не зевнуть во весь рот, потому заснул он только под самое утро, хотя молодость и здоровье позволили ему относительно благополучно пережить испытание духа и тела.

Демидов глянул на него исподлобья, но потом вскинул голову и постарался улыбнуться. Лучше бы он этого не делал! Улыбка получилась совершенно страшная, примерно так улыбается медведь-шатун, дожевав очередную жертву и старательно слизывая кровь с когтей.

– Господин поручик, так не принято. Перво-наперво извольте откушать, чем бог послал, а вот потом уже пожалуйте ко мне в кабинет, там и потолкуем. Вы в своих стольных градах совсем уже позабыли исконные русские обычаи. Нет, не дело прямо с утра и в галоп.

Собственно, Петенька не собирался отказываться, тем более что он примерно представлял, каков может быть завтрак уральского набоба. Стол поражал и роскошью посуды, и изобилием. Посуда и приборы были золотыми, во всяком случае, мысль о пошлой позолоте как-то не приходила в голову. А сам стол изумлял изобилием – икра черная и красная грудами высилась в мисках, жареное и копченое мясо, разнообразнейшая рыба, ну, рябчиков Петенька угадал сразу, грибочки, маленькие огурчики, хрустальные вазочки со всяческими вареньями, душистый мед. Не менее завлекательно выглядели подернутые испариной хрустальные графины с разноцветными наливками. Да, таким столом, пожалуй, не мог похвастать и граф Петр Иванович, разве что заморские диковины из собственной оранжереи. Но было совершено понятно, что, возжелай хозяин – и у него была бы оранжерея ничуть не хуже графской, вот просто не хотел он, и все.

– Чем богаты, тем и рады, – радушно потчевал хозяин. – Мы тут живем по-простому, по-купецки. Где уж нам до столичных ассамблей. Зато все наисвежайшее, только вчера по лесу бегало да порхало. Ну и всяческих там заморских питий не держим-с, опять же – домашние наливочки. Но кре-епкие…

Петенька не стал чиниться и охотно навалил себе на тарелку – не что-то, севрский фарфор да еще с вензелем короля Людовика – всякой всячины, потом налил в золотую чарочку клюквенной, вилкой подцепил крепенький масленок и выжидательно посмотрел на хозяина. Тем более что после бурной ночи он чувствовал себя изрядно голодным.

Никита Акинфич небрежно поднял свою чарку и провозгласил:

– Выпьем за приятную встречу.

Опрокинул чарку в рот, чуть поморщился и зажевал огурчиком. Далее последовали неизбежные тосты за матушку-государыню, за здоровье гостя, за здоровье хозяина, за русское оружие, за процветание… вот это уже Петенька помнил не вполне отчетливо. Наливочки оказались зело коварными, вроде и не крепкие, что бы ни говорил хозяин, и в горло сами льются, аромат неописуемый, так-таки просит повторить. Петенька повторял, успев лишь промямлить, что хорошо бы позаботиться о его сержантах, на что Никита Акинфич лишь мотнул головой, сообщив, что сержанты сейчас ни на что не жалуются.

В общем, когда господин поручик очнулся, то обнаружил, что лежит у себя в постели, а в окошке уже розовеет вечерняя заря. Но вот что примечательно – голова ясная, можно сказать, прозрачная даже, не то что после гарнизонных посиделок. Петенька с опаской встал, но пол однако ж под ногами не шатался, а стало быть, можно было переходить к делу. Правда, когда он собирал бумаги, ему показалось, что кто-то успел пошарить в его сумке, что неприятно резануло. Хотя, с другой стороны, секретных депеш при себе поручик не имел, а все бумаги, которые ему подписали братья Шуваловы, все равно пришлось бы показать хозяину. Иное дело, что теперь, похоже, хозяин все знал заранее. Впрочем, все да не все, устные инструкции, которые ему дал Петр Иванович, Демидову никак не проведать.

Встретил его Никита Акинфич не менее радушно, чем утром, и сразу же зазывно щелкнул по очередному графинчику, судя по цвету – смородиновая. Однако на сей раз Петенька категорически отказался, заметив, что сначала дела, потому что они не терпят отлагательства. Демидов поморщился, но протестовать не стал, похоже, и ему хотелось побыстрее разобраться с неприятными вопросами.

– Нам доподлинно ведомо стало, что вы, господин Демидов, изволили принять у себя офицеров голштинской службы Эрхарда и фон Заукена. Где оные офицеры ныне обретаются и с какой целью вы их принимали?

Демидов дернул уголком рта, но ответил прилично:

– Господин поручик, мне странно, что вы требуете от меня отчета в делах моих.

Но Петенька, приняв суровый вид, поправил его:

– Не я спрашиваю, Тайная канцелярия спрашивает.

– Ну, мы таких спрашивальщиков повидали много, – снисходительно произнес Демидов. – Вон, господин Татищев никак успокоиться не может, все спрашивает да спрашивает. И что? Из Петербурга спрашивальщики наезжали, так где они сейчас? Наследник-цесаревич Петр Федорович, опять же, благосклонно на дела наши смотрит.

– Ты, Никита Акинфич, не путай! – жестко отрезал Петенька. – С тебя сейчас спрашивает Тайная канцелярия, и это не Берг-коллегия, к коей приписан был господин Татищев. И у нас спрос совсем другой! Да и Петербургом нас не пугай. Где там Петербург? Не властен он над Тайной канцелярией! Она над ним властна. Нешто забыл, чем Остерман да Волынский кончили? А ведь поболе тебя люди были.

– Вот это ты, поручик, правильно заметил, – оскалился Демидов. – Петербург это одно, Тайная канцелярия совсем другое, а Урал-камень вовсе даже третье. Далеконько отсюда и до Петербурга, и до катов Тайной канцелярии. Я здесь хозяин! – вдруг вызверился он. – Я один! И мое слово здесь закон. Захочу, прикажу тебя кнутом ободрать, да потом в железа и в шахту! Что тогда, господин поручик, запоешь?!

– А ты не пугай! – также остервенел Петенька. – Человек что? Человек прах, что поручик, что тайный советник, что камергер! А ты сейчас не с человеком схватиться пытаешься, с Тайной канцелярией! Ты ее в железа не забьешь, она сама кого угодно уничтожит! Меня ты можешь в свою шахту послать, только потом сам в Зерентуйские рудники отправишься, а там куда как похуже. Посмотрим, как ты, господин заводчик, среди клейменых злодеев петь будешь! Да и рябчиков с ананасами там тебе не поднесут.

– Да кто ж узнает, куда поручик Валов сгинул? Медведь задрал или варнаки зарезали, много здесь у нас напастей, не стольные першпективы, Урал, однако.

Петенька откровенно рассмеялся:

– Да ты, Никита Акинфич, и впрямь ума лишился в своих берлогах. Многое переменилось в государстве Российском. Ежели я в Петербург не вернусь, с тебя уже совсем другой спрос будет. Причем его высокографское сиятельство Александр Иванович и разбираться не будет, что да как. Просто пришлют сюда роту гренадеров, и тогда ты сам в Зерентуй проситься станешь, чтобы на собственных воротах не повесили, да еще вместе со всей семьей. У Александра Ивановича разговор короткий, не всегда даже до кнута и дыбы дело доходит, особливо когда выяснять нечего. Он сам тебе вышний судия будет, ибо сказано: «Надлежит овец пасти жезлом железным!»

Но Демидов так треснул кулаком по столу, что золотые стопки подпрыгнули и в разные стороны раскатились.

– Нет у вас на Демидовых управы!

– Есть! У тебя только деньги, а у нас слово и дело государево, гренадеры. Да и деньги тоже имеются, – ядовито добавил Петенька. – Или забыл ты, что еще пять лет назад государыня-матушка изволила отдать Гороблагодатские заводы его высокографскому сиятельству Петру Ивановичу? Поперек встанешь, так и Невьянские заводы ему же отпишут! Московский прибыльщик, Сабакин фамилие ему, давно на демидовскую вотчину зубы точит. И тогда пойдешь ты, Никита Акинфич, с сумой по миру. Братца твоего Прокошку вовремя окоротили, а то бы продал их Москве али вообще саксонцам каким. Тайная канцелярия окоротила, потому неможно хищные лапы до пушечного производства допускать.

– Неправду врешь, – невольно вырвалось у Никиты Акинфича.

– Ну, хватит, Демидов, отвечай: будешь ты далее воле Тайной канцелярии супротивничать? Покорись!

Демидов ненадолго задумался, а потом спросил:

– А что как я сам в Петербург обращусь?

– Эк ты хватанул, – снова усмехнулся Петенька. – Да кто ж тебя туда пустит? Ни тебя самого, такоже твоих посланных. Дальше Перми не уедете, про то строго-настрого приказано. Ну а сумеет кто-то чудом до Петербурга доехать, все равно к матушке не попадете, Александр Иванович да Иван Иванович, лучший друг государыни, не допустят.

Демидов помрачнел, но сдаваться не собирался.

– Так ведь можно не в Петербург отправиться, а в Питерштадт… – предположительно заметил он.

– К наследнику-цесаревичу? А вот это будет совсем уж напрасно, Никита Акинфич. Сейчас с Пруссией война, поэтому малый двор не в чести, за ним сейчас особый пригляд имеется. Да и правильно сказано про Питерштадт – потешная крепость. Потешная, не более того.

– Так ведь это поклеп на наследника-цесаревича! Поносные слова! А что, если я сам сейчас выкликну «слово и дело государево», кого тогда твои сержанты в железа забьют? Уж не тебя ли самого?

– Тебя, Никита Акинфич, тебя. Ибо ты, пожелав снестись с наследником в обход матушки-государыни, умыслил на власть самодержавную, а сие есть злодейство непростимое. За меньшие грехи на плаху отправляли. С огнем играешь, Демидов. Еще раз говорю: покорись!

Демидов набычился.

– Так чего ты от меня хочешь, господин поручик?

– У меня приказ, написанный Александром Ивановичем. Да ты, полагаю, и сам его уже прочитал, – не удержался от шпильки Петенька. – «Понеже из Ораниенбаума на Урал посланы с некоторою важною комиссиею и с письмами офицеры голштинской службы Эрхард и фон Заукен, таковых ради высочайших Ея императорского величества интересов всемерно потребно зело тайным образом на горах означенных перенять и со всеми имеющимися при них письмами. Ежели по вопросам о них где уведаете, то тотчас ехать в то место и искать с ними случая компанию свесть или иным каким образом их видеть, а потом наблюдать, не можно ль таковых офицеров или на пути, или в каком другом скрытом месте, где б доглядчиков не было, постичь. Ежели такой случай найдется, то надлежит оных умертвить или в воде утопить, но письма прежде без остатка отобрать. Любых супротивников властью моею и Канцелярии приказываю устранять без пощады, не мешкая, и в том даю вам полную волю и прощение». Вот так-то, Никита Акинфич. Подумай, поперек чего стать норовишь, крепко подумай. А после того, как означенные голштинцы иманы будут, начнется другой разговор, сугубо приватный. Сначала о заказах для армии нашей, а потом еще кое-какие конфиденции. Это уже его высокографское сиятельство Петр Иванович приказал, без всяких свидетелей и бумаг.

Демидов тяжело вздохнул, но ничего не ответил. Налил себе стопку наливки, махнул, не закусывая, еще раз вздохнул. Потом медленно выдавил:

– Ладно, подумаю, как ты, поручик, и советуешь. А утром свое решение скажу, но только тогда не взыщи. Как решу – так оно и будет, мое слово здесь закон. А ежели что, до Петербурга далеко, до матушки-государыни высоко, кто скажет, как оно еще обернется.

* * *

Как только Петенька вернулся к себе в спальню, тотчас туда же впорхнули две давешние нимфы, и все дневные проблемы как-то сами собой вылетели из головы, ведь началось самое волнующее зрелище – раздевание. Петенька глубоко задышал, наблюдая за хорошо знакомым, но всегда волнующим зрелищем. Идеальные формы груди Катеньки (которая чернявая) заставили его нервно сглотнуть, а когда Машенька (которая блондинка) начала расстегивать его камзол, он буквально впился поцелуем в ее сладкие губки, пахнущие малиной. Мерцающий свет настенного канделябра придавал обнаженным девичьим телам какой-то странный волшебный ореол. Через пару минут его возбуждение настолько возросло, что он сам сорвал рубашку и панталоны и, плохо понимая, что делает, опрокинул девушку на диван. Какую? Он и сам в этот момент не смог бы ответить. Да и так ли это важно?