Текст книги "Военная контрразведка от «Смерша» до контртеррористических операций"

– Таких начальников уважают по-настоящему! Ведь мог же «в порядке исключения» – как сегодняшние удивительные «семейные тандемчики» на любом уровне. Однако вернемся к вашей работе в одном кабинете с Абакумовым.

– Однажды я ему говорю: «Вы знаете у меня, очень мало работы». – «Ну и что тебе?» – «Я практически ничего не делаю, у меня скорость теряется». Он смотрит, ничего не говорит. Спрашиваю: «Вы могли бы мне разрешить, чтобы я сама поискала, кому нужна стенографистка? Я с удовольствием поработаю… В следственный я бы пошла, потому что на фронте я в следственном работала». Пошла в следственный: «У вас есть работа для стенографистки? Я могу у вас работать в свободное время». – «Как это?» Объясняю. «Очень хорошо! Приходи!» Потом я еще раз к нему пришла, еще, а потом уже и не стала к нему ходить.

– К Абакумову?!

– Да. Потому что меня уже настолько там запрягли, я всем была нужна. Там ведь только прикомандированных со всех фронтов было 93 следователя. Было так: в 9 вечера у 4-го подъезда автобус стоит – спускаюсь туда, еще две стенографистки, следователи – и нас везут в Лефортово, там по кабинетам расходимся, допрашивать. В 5 утра все заканчивают, автобус довозит нас до метро – и все разъезжаются по домам. Не знаю, успевали ли позавтракать, но отдохнуть можно было столько, чтобы в 10 вернуться на рабочие места. Приезжаю на работу к 10 – и должна успеть расшифровать и отдать все, что записала. А тут еще надо и к этому следователю зайти, и к тому подойти – круговорот был постоянный, и это каждый божий день! Уже мне было и не до Абакумова, и не до кого.

– Кого же тогда там допрашивали?

– А кто его знает?! Предатели, каратели, шпионы. Но точнее не знаю и вспомнить никого не могу. Тем более что было так: следователь задает вопрос, я его записываю, он допрашивает, а ответ он по-своему передает. Вот такая была работа. Кстати, никаких грубостей не было, никаких оскорблений, не то чтобы рукоприкладства! Это я вам совершенно ответственно говорю!

– Долго у вас такая работа продолжалась?

– Да нет. Как я вам сказала, Алексеев жениться задумал и мне предложил: «Просись на 1 – й Белорусский!» Тогда я говорю Абакумову, что хочу на 1 – й Белорусский. Он: «Ну и зачем тебе туда? Ты ж москвичка, что ты там будешь делать?» – «Да вот…» – «Ну и что, и кто, как фамилия?» – «Алексеев». «Это тот, что у Сиднева?» Представляете?! Абакумов помнил, что некто Алексеев у Сиднева в оперцентре работает! Скольких же он вообще знал? «Ну хорошо, и зачем ты туда поедешь? Мы его сюда отзовем, найдем ему место – и работайте на здоровье, и женитесь на здоровье!» – он мне говорит. Он так спокойно говорит, а я слушаю и не знаю, как это и чего и во что выльется.

– Как я понимаю, у вас тогда еще особого желания выходить замуж не было?

– Не было. Вот я хотела определиться. «Я же в коммуналке живу, – говорю, – у нас одна комната, нас столько-то – сестры, мама. Куда же?» – «Дадим жилье, квартиру дадим!» – он мне говорит. Все-таки я попросила: «Разрешите, я в отпуск поеду? Я только в отпуск съезжу – и все». – «Ну ладно, скажи в кадрах, что я разрешил».

– Почему же Виктор Семенович так легко вас отпустил?

– Да не нужна я была ему, честно говоря! Но и человек он был, как я сказала, заботливый. И не знала я тогда, что вижу Абакумова в последний раз. Позвонил мне Алексеев: «Скажи в кадрах, что ты с завтрашнего дня в отпуске. Утром придет за тобой машина, отвезет на аэродром».

– Так все просто?

– Оказалось, что да. В кадрах удивились, когда я сказала, что Абакумов мне разрешил, и спросили: «Интересно, а как это ты мыслишь поехать?» – «А что такое?» – «Но у тебя документов нет. И две границы – как ты переберешься через две границы?» Я об этом и не подумала. Но самолет был не гражданский – Алексеев дружил с летчиком Серова, будущего председателя КГБ, – такой был Василий Иванович Тужлов, – поехала, встретили, вот и все. А на следующий день пришел человек, сказал, что «наш начальник вас хорошо знает», и предложил поработать. Пожалуйста!

– «Рабочий отпуск», как это теперь называется…

– Наверное. И отпуск этот очень затянулся. А потом приехал Абакумов, он баллотировался куда-то, но куда – не знаю, и мы не виделись. У Сиднева он спросил: «Кайтесь, кто прячет мою стенографистку?! Ведь полгода уже прошло – хватит, хватит!» То есть он полгода не трогал меня… Уехала – ну и до лампочки, не ахти как я и нужна была.

– Как понимаю, к Абакумову вы уже не вернулись?

– Да, по возвращении из Германии нас – ни меня, ни мужа – в центральный аппарат почему-то не пустили, направили в Московское управление. Вскоре Виктор Семенович стал министром госбезопасности СССР, а мы переехали в областной тогда город Великие Луки – в территориальное управление МГБ.

– Арест Абакумова в 1951 году вас как-то коснулся?

– По счастью, никак! Подробности этого я узнала из печати, а больше я ничего не знала. Но теперь мне известно, что по архивным материалам разыскивали всех, с кем Виктор Семенович когда-то общался, – не просто его связи устанавливали или что, а вообще всех, с кем он общался. Почему же меня не искали? Не знаю! Ведь где-то было мое личное дело, где-то приказ был. А может, просто не нашли? Когда я в Германию уехала – личное дело туда, разумеется, не посылали, я была в отпуске. Потом фамилию сменила. В общем, не знаю!

– Как потом сложилась ваша судьба?

– Службу так и закончила младшим лейтенантом – после того, как умер Сталин, армию сокращали на 600 тысяч, и в основном за счет женщин-военнослужащих. До 20 лет, до пенсии, не хватило 30 дней. Работала. Ну а в последнее время, как вы знаете, фронтовикам дважды присваивал звание, и я теперь старший лейтенант в отставке.

Заканчивая свой рассказ про Виктора Семеновича Абакумова, я скажу так: он любил и людей, и свою работу, и вообще любил жизнь.

«Исповедь перед казнью»

Сегодня мало кого удивишь воспоминаниями бывших сотрудников спецслужб, на страницах своих книг рассказывающих о событиях неожиданно быстро завершившейся эпохи – за постсоветские годы изданы сотни томов об истории органов государственной безопасности, стоявших на страже державы. Тем не менее иногда появляются работы, заслуживающие особого внимания. Среди них, несомненно, книга генерал-майора в отставке Вячеслава Кеворкова, много лет проработавшего в КГБ, – «Исповедь перед казнью» (М., 2005).

Эта документально-художественная повесть основана на воспоминаниях капитана Ивана Елисеева, сотрудника Следственной части по особо важным делам Министерства госбезопасности СССР, о событиях начала 1950-х годов, когда советские номенклатурные кланы сошлись в ожесточенной схватке за право выдвинуть из своих рядов преемника Сталина. Основное действие происходит в центральном аппарате МГБ, которое в 1946 году возглавил генерал-полковник В. С. Абакумов, руководивший в период Великой Отечественной войны военной контрразведкой.

Ныне эта фамилия мало что говорит большинству из наших сограждан, а между тем Виктор Семенович – личность незаурядная. Под его руководством «Смерш» НКО СССР сумел фактически нейтрализовать военную разведку нацистской Германии – абвер, нанес ощутимые удары другим гитлеровским спецслужбам, благодаря чему Абакумов заслуженно пользовался авторитетом среди профессионалов, даже после его преждевременной смерти.

Он оказался в самом центре внутрипартийных интриг, начавшихся после того, как 31 августа 1948 года неожиданно умер от инфаркта член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б) А. Жданов, считавшийся второй фигурой в советском руководстве. Вскоре последовало дело «ленинградской группы» (главные фигуранты – член Политбюро ЦК, первый заместитель председателя Совмина СССР Н. Вознесенский, секретарь ЦК А. Кузнецов, председатель Совета Министров РСФСР М. Родионов и первый секретарь Ленинградского обкома и горкома П. Попков), завершившееся расстрелом обвиняемых 1 октября 1950 года. В то же время со сцены публичной политики неожиданно исчезает сам Сталин – вторую половину 1950 года характеризует длительное и странное «затворничество» вождя (со 2 августа до 22 декабря) – возможно, из-за нового инсульта.

16 февраля 1951 года появляется постановление Политбюро ЦК ВКП(б), в соответствии с которым председательство на заседаниях Президиума Совета Министров СССР и его бюро было возложено поочередно на заместителей председателя Совмина Н. Булганина, Л. Берия и Г. Маленкова. Более того, им было разрешено издавать постановления и распоряжения Совмина «за подписью председателя Совета Министров СССР Сталина И. В.» – словно вождь был недееспособен. Трех «кремлевских аксакалов» – Молотова, Микояна и Кагановича – вывели из бюро Президиума Совмина, где в соответствии со сталинской моделью управления решались важнейшие вопросы внешней и внутренней политики, тем самым лишив их возможности влиять на формирование политики государства.

В этой очень сложной и запутанной ситуации и приходилось трудиться Абакумову и его подчиненным. Одним из наиболее «взрывоопасных» направлений работы чекистов было выполнение указаний ЦК о борьбе с различными «националистическими уклонами».

Все началось уже вскоре после войны: в 1948 году появилась записка в ЦК партии М. Шкирятова, возглавлявшего Комитет партийного контроля (КПК) при ЦК, и министра госбезопасности Абакумова о проверке КПК сведений о связи жены Вячеслава Молотова Полины Жемчужиной с «еврейскими националистами», что привело к ее исключению из партии и аресту.

Тем временем МГБ укрепляют очередным «партийным выдвиженцем» – заведующим отделом административных органов В. Макаровым, назначенным в 1950 году заместителем Абакумова по кадрам. Тогда же в Центральный Комитет на должность завотделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов переводят С. Игнатьева, уполномоченного ЦК по Узбекистану, который вскоре и сыграет роковую роль в судьбе министра госбезопасности.

11 июля 1951 года было принято постановление ЦК «О неблагополучном положении дел в МГБ». Абакумова, в частности, обвинили в смерти до завершения следствия Я. Этингера – сотрудника лечебно-санаторного управления Кремля и личного врача Берии. Должности министра Виктор Семенович лишился еще 4 июля, а 12-го, после принятия постановления, – свободы.

9 августа Игнатьев, осуществлявший срочную проверку МГБ, становится министром госбезопасности СССР и тут же дает санкцию на применение мер физического воздействия к Абакумову и другим арестованным сотрудникам МГБ.

Смерть вождя победитель абвера пережил в тюремной камере, подвергаясь жестоким избиениям, но освобожден новой властью он не был. Абакумова, слишком много знавшего о «темных пятнах» в биографиях членов Политбюро и их причастности к репрессиям, расстреляли в декабре 1954 года, во времена правления Хрущева – Маленкова. Многие обстоятельства его ареста до сих пор не ясны, равно как и мотивы Сталина, поддавшегося на уговоры своих соратников, ненавидевших министра госбезопасности за его осведомленность и независимое поведение. В деле Абакумова, как говорится в книге Кеворкова, около ста томов, и оно остается засекреченным по сей день.

«– Товарищ Первый секретарь ЦК КПСС, докладывает прокурор Руденко. Ваше указание выполнено.

– Какое указание? – раздраженно спросил Хрущев.

– В 12 часов 15 минут, то есть шесть минут назад, приговор по делу бывшего министра госбезопасности Абакумова приведен в исполнение.

Хрущев поплотнее прижал трубку к уху и привстал в кресле.

– Очень хорошо, поздравляю, подробности доложишь позже».

Из повести Вячеслава Кеворкова «Исповедь перед казнью».

На этом историческом фоне борьбы за власть и интриг автор повести рассказывает о событиях в центральном аппарате МГБ в начале 1950-х годов. Главный антигерой повествования – «злой карлик» Михаил Рюмин, старший следователь Следчасти по особо важным делам МГБ, отличавшийся склонностью к зверским избиениям заключенных. Кеворков утверждает, что, когда Рюмин, работая в Архангельске, выбил из невинного человека признания о «сотрудничестве с английской разведкой», эта фальсификация стала известна Абакумову.

Правда, несколько нелогичным выглядит утверждение автора, что за эту фальсификацию Абакумов – сам, как известно, не отличавшийся либерализмом, – устроил Рюмину жесткий разнос, заявив следователю, что с его методами работы ему не место в органах госбезопасности. Как же тогда такой субъект вскоре мог быть назначен в центральный аппарат МГБ тем же Абакумовым?

Кеворков приводит неизвестные подробности биографии Рюмина, ставшего при поддержке члена Политбюро и секретаря ЦК партии Георгия Маленкова заместителем министра и начальником Следственной части МГБ. Рюмин имел образование всего восемь классов, его отец торговал скотом и держал харчевню, отец жены воевал в Гражданскую у Колчака, а его сестра и ее муж, связанные с криминальным миром, часть жизни провели за решеткой…

К достоинствам книги Вячеслава Кеворкова можно отнести объективное изображение двух знаковых фигур того исторического периода – Абакумова и Берии. Надо отметить, что даже сегодня это требует немалого гражданского мужества – в общественном сознании и в исторической науке по-прежнему доминируют негативные оценки этих руководителей службы госбезопасности. Однако представлять их однозначными злодеями – большое упрощение, что не позволяет правильно понимать то сложное и противоречивое время.

Кеворков, еще раз подчеркнем, постарался непредвзято подойти к оценке Абакумова, немало сделавшего для нашей победы в Великой Отечественной войне и обеспечения безопасности СССР в первые годы холодной войны. Автор не идеализирует, но и не демонизирует его. Удачно используя не так часто встречающийся прием исповеди героя, писатель рисует Абакумова как мужественного и трезво мыслящего человека того жестокого времени. Представляется, что главная цель автора – попытаться поднять в общественном сознании вопрос о необходимости нового прочтения событий начала 1950-х годов и беспристрастной оценки их непосредственных участников. Личная трагедия многих из них состояла в том, что они, достигнув номенклатурных высот, оказались вольно или невольно вовлеченными в тот смертельный водоворот борьбы за высшую власть, где проигравших или ставших ненужными игроков с беспощадной неизбежностью ожидает небытие.

В повести Абакумов предстает убежденным сторонником Сталина – даже пройдя все круги тюремного ада. На допросе он говорит следователю Елисееву: «Его величие в том, что он никогда не делил ответственность с кем-либо. Он все брал на себя. Это, понимаете ли, гранитная глыба. Еще одну такую Россия сможет родить не раньше чем через сто, а может быть, и двести лет».

Возможно, именно преданность вождю и сгубила Виктора Семеновича. Членам Политбюро, готовящимся к «новому политическому сезону» после неумолимо приближающейся смерти правителя, не нужен был волевой и жесткий шеф госбезопасности – высшей партийной номенклатуре требовался во главе органов «свой» человек. Им и стал Игнатьев, при котором в МГБ сразу пришло немало выходцев из партийного аппарата. Не без участия Игнатьева поменяли даже начальника охраны Сталина генерала Власика, а также коменданта Кремля и руководителя личного секретариата правителя Поскребышева.

Михаил Рюмин представлен в повести главным инициатором «дела врачей-вредителей», хотя это и не совсем верно. Этого тщеславного, но недалекого подполковника просто умело использовали «в темную». Главными инициаторами организации репрессий на фронте борьбы с «еврейским национализмом» надо все же считать Маленкова и Игнатьева. Предполагается, что именно в кабинете Игнатьева, под диктовку «старших товарищей», Рюмин и написал донос Сталину на министра госбезопасности. Кстати, провокационному «делу врачей» предшествовало другое расследование, касающееся Еврейского антифашистского комитета, руководители которого после войны стали уже не нужны для поддержания контактов с мировыми финансовыми кругами.

Роковую роль в судьбе Абакумова сыграл и Хрущев, стремившийся быть в «передовиках» среди партруководителей 1930-1940-х годов по числу выявленных «врагов народа», а после смерти Сталина сделавший все, чтобы замести следы своей причастности к репрессиям. Кстати, во времена его правления из архивов ГБ исчезли многие документы, которые сегодня помогли бы пролить свет на запутанные события последних лет жизни Сталина.

В книге, к сожалению, есть неточности и оговорки, вызванные, очевидно, спешкой при ее подготовке. Так, Маленков стал главой правительства только после смерти Сталина, а при жизни вождя был заместителем предсовмина и секретарем ЦК. Берия в 1954 году не мог досиживать «последние дни в ожидании расстрела», так как был расстрелян в декабре 1953-го. Игнатьев пришел на должность министра с поста завотделом, а не секретаря ЦК..

Думается, что вряд ли у Рюмина была возможность «день и ночь» беспрепятственно копаться «в архивах госбезопасности, обращая особое внимание на дела и бумаги, под которыми стояла подпись Абакумова», и тем более снимать фотокопии. У профессионалов, знающих жесткий порядок работы с архивными документами в спецслужбах, это утверждение не может вызвать ничего, кроме улыбки. То же касается и эпизода, когда Елисеев заявляет замминистра госбезопасности Рюмину, что не согласен с решением об аресте патологоанатома Федорова. Сколько бы оставался на свободе честный капитан, заяви он в те времена подобное, пояснять, наверное, нет необходимости.

Но думается, что эти огрехи в целом не снижают исторической ценности книги, которая способствует восстановлению исторической Истины.

Дмитрий ДОНЦОВ

«И воевали хорошо, и службу несли честно…»

Наш собеседник – генерал армии Махмут Ахметович Гареев, президент Академии военных наук, доктор военных наук, доктор исторических наук.

– Махмут Ахметович, пусть не покажется Вам наивным вопрос, но для чего вообще нужна военная контрразведка? Известно ведь, что было и есть немало активных и убежденных сторонников ее упразднения. Спрашиваю вас и как ученого, и как военачальника с громадным боевым и жизненным опытом…

– Как же быть армии без контрразведки? Под тем или иным названием, в той или иной форме контрразведка существовала всегда и во всех армиях. Вот я недавно прочитал очень интересную книгу якутского писателя Николая Логинова – «По велению Чингисхана». Помимо всего, там рассказывается, что Чингисхан – да и не только он, но и другие племена, которые с ним боролись, – обязательно имел таких людей, которые выявляли чужих среди своих.

– То есть контрразведка фактически существовала уже в XU-XIII веках?

– Она всегда существовала – сколько существует человечество. Ведь люди во все времена между собой враждовали, и противник всегда старался узнать, что у тебя делается, а для этого – проникнуть в твой стан. Так что контрразведка существует столько, сколько происходит борьба племен, сколько человечество воюет.

– Но если история объективно доказала необходимость существования этой спецслужбы, почему же тогда вокруг нее периодически возникают споры?

– Вы сами сказали: «спецслужбы» – то есть нечто особенное, отличное от всего другого. А потому известно немало примеров, причем в разных странах, когда органы безопасности выходили, скажем так, за пределы своего назначения. Вспомните, сколько обвинений – особенно во времена «перестройки» и несколько позже – было в адрес наших спецслужб! Но ведь без них в Советском Союзе обойтись было невозможно.

Да, Дзержинский говорил о людях «с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками». Этот девиз очень правильный: это идеал, к которому действительно надо стремиться сотрудникам спецслужб. Я не знаю, может быть, и Дзержинский к этому действительно внутренне стремился, но ведь и у него не всегда получалось – «с холодной головой» и даже «с чистыми руками». Почему? Вы оцените обстановку в стране. Все-таки к началу 1941 года еще и двадцати лет полных не прошло, как закончилась Гражданская война, произошел полный перелом в жизни людей. А что такое Гражданская война? Это когда одна часть общества выступала против другой. В такой войне важнейшим условием успеха становится борьба за людей, а потому самым естественным является стремление проникнуть друг к другу, переманить противника на свою сторону.

– А для этого необходимо было тем или иным – в принципе любым – путем убедить противника в своей правоте, так?

– Вот именно! Так что после войны наше общество было взбаламучено, и что бы ни говорили, но в 1930-е годы классовая – или, точнее, идеологическая – борьба не только продолжалась, но и действительно обострялась… Сейчас, правда, говорят, что все те, кого арестовали или расстреляли в 30-е годы, – все они пострадали или погибли невинно. Конечно, были и перегибы, и субъективные моменты. Были ошибки и злоупотребления: ведь и в контрразведке разные люди работать могут, и некоторые приходят туда исключительно за тем, чтобы реализовать свои тайные замыслы, удовлетворить какие-то собственные амбиции. К тому же противник всегда стремился внедрить в контрразведку своих людей. Как наша разведка стремилась проникнуть в спецслужбы, так и «у них» были в наших органах свои «Штирлицы».

Но все-таки не «кроты» или карьеристы определяли «погоду» – обстоятельства были гораздо более серьезными!

Однако теперь, по утверждениям иных «историков», получается, что в нашей стране как будто бы не было ни воров, ни бандитов, ни шпионов. А вы почитайте воспоминания того же Бориса Савинкова, да и других, кто против нас, против Советского Союза, работал! Ведь работали и наши белоэмигранты, и немецкие разведчики, и англичане, и американцы, и многие другие, кстати, и китайцы, а особенно активно – японцы…

– Характерно, что теперь усилия работавших против СССР разведок подаются как борьба против «империи зла». Между тем шпионаж против России для всех этих стран является традиционным – они работали по этому направлению и до Советского Союза, и в «постсоветские» времена.

– Вы правы. Можно ведь вспомнить, что японская разведка до того дошла, что после Цусимского сражения большая группа студентов Петербургского университета вдруг написала письмо микадо, японскому императору, с благодарностью за то, что он отстаивает какие-то дорогие им ценности. Это сейчас уже стало известно: сами японцы пишут, сколько за это денег было уплачено, как этих студентов переманили и так далее.

– Ну да, в 1960-1970-е годы у нас тоже такие «подписанты» были.

– Да, работа «с той стороны» не прекращалась и не прекращается, и вся эта скрытая борьба за людей, за влияние на них, за узнавание и за сохранение секретов – важнейшая часть общей борьбы. А ведь у тайной войны свои особенности и законы.

Так что если взять существо, отбросить некоторые крайности и издержки этой деятельности, то контрразведка во все времена занималась делом полезным и нужным. Насколько эффективно – другой вопрос. Ведь, например, в 1990-е годы оказалось, что очень многие люди, которые работали в партийных органах, были, так сказать, «письменниками», занимались идеологической работой и нас упрекали в недостаточной идейности, стали «перевертышами», которые враждебно относились и до сих пор относятся к своей стране, к своему государству. Так что не сочтите мою мысль крамольной, но я думаю: есть основания не только упрекать наших контрразведчиков в том, что они что-то делали несправедливо, но и в том, что они упустили немало явных врагов и откровенно недоработали. Не так ли?

– Если говорить применительно к конкретной обстановке, то это так. Однако к военной контрразведке, о которой мы с вами сейчас беседуем, эта претензия относится меньше всего. Армия во все времена была элитарной частью общества, а потому разного рода предателей, по которым и работает военная контрразведка, там было гораздо меньше, нежели в иных структурах нашего общества. Зато во время войны именно Вооруженные силы представляли наибольший интерес для агентурного проникновения противника. Как фронтовик вы знаете об этом не понаслышке…

– Действительно, сейчас уже стали достаточно известны широкие масштабы разведывательной и подрывной работы, которую проводил противник и во время войны, и в ее преддверии. Работа различных разведок, прежде всего германской и японской, а также ряда других союзных «странам оси» государств, была поставлена в широких масштабах. Основная ставка при нападении на СССР делалась именно на внутренний разлад, на межнациональные розни. Ну а задачей нашей военной контрразведки было, конечно, защитить секреты, предотвратить влияние агентуры и вербовку наших людей, распознать врагов, которые в своей среде находятся.

– Насколько эта задача была выполнена? Можно ли считать, что, как утверждают некоторые авторы, немецкая разведка на Восточном фронте вообще ничего не смогла сделать?

– Согласитесь, что если подрывная работа в широких масштабах у немцев во время войны не получилась, то все-таки кое в чем они и преуспели. Хотя бы в том, что столько людей во власовской армии оказалось. Но в целом я считаю, что органы контрразведки во время войны со своей задачей справились.

– Конечно, во время войны вам приходилось встречаться с военными контрразведчиками, с сотрудниками органов «Смерш». Что вы можете рассказать об этих людях? И как, кстати, относились к ним в войсках?

– Прежде всего отмечу, что среди военных контрразведчиков было много очень самоотверженных людей. Я сейчас, к сожалению, фамилии не помню, но когда я еще в батальоне был – в 120-й, потом 50-й лыжной бригаде, был у нас представитель Особого отдела, старший лейтенант. Так он с нами и в атаку ходил, и при выполнении всех боевых задач был в самых опасных местах. Ему часто приходилось бывать даже там, куда и мы не ходили. В общем, эти люди в подавляющем своем большинстве и воевали хорошо, и службу несли честно.

Надо еще отметить, что они, в основном те из них, кто в старшем звене работал, в той или иной степени участвовали и в планировании боевых операций, особенно с точки зрения того, чтобы хорошо преподать противнику дезинформацию или скрыть от него нашу информацию. По этим вопросам с ними советовались, ну и сами они активно участвовали и большую пользу приносили.

– Можете привести пример?

– Насколько я знаю, именно по предложению военных контрразведчиков еще в 44-м году, когда война на западе продолжалась, было принято решение возвращать на Дальний Восток некоторые дивизии, которые пришли оттуда в начале войны. В частности, с Карельского фронта, где во второй половине 44-го года боевые действия уже завершились. Первые из этих дивизий, возвращавшихся на Дальний Восток, встречали торжественно, с цветами, и вряд ли кто понимал, что на самом деле это идет переброска войск в преддверии будущей войны с японцами. Потом туда и другие дивизии перебрасывали, но уже не столь торжественно, не так очевидно… Таким образом, под прикрытием этого возвращения была достигнута внезапность начала наших военных действий, что имело решающее значение в успешном проведении Маньчжурской стратегической операции.

– Теперь-то известно, что для японцев ее начало явилось большой неожиданностью…

– Но, возвращаясь к вашему вопросу, опять-таки повторю, что люди разные бывают, в том числе и среди контрразведчиков. Были и такие, которые страдали излишней подозрительностью, занимались «дежурными» придирками. Вообще, чтобы быть хорошим контрразведчиком, надо быть хорошим психологом. Сотрудник контрразведки должен сам все уметь разглядеть и понять, потому что всякое недоверие, излишнее пристрастие в этих делах – оно оскорбляет людей. Вообще, нужно помнить, что работа контрразведки деликатная, ведь порой судьбы людей ломаются из-за того, что какие-то сведения подаются неправильно.

– Вам приходилось сталкиваться с такими моментами?

– Конечно. Но, знаете, дело усугублялось тем, что во время войны за, так сказать, благонадежностью людей наблюдала не только военная контрразведка. Этим занимались и политорганы, и органы прокуратуры, и трибуналы, а также еще партийные и комсомольские организации. А во всех этих партийно-политических и прочих организациях было немало людей типа Мехлиса. Честно говоря, сегодня даже удивляться приходится, как это наши командиры выдержали такое количество надзора над собой.

– Это как понимать?

– Вот, смотрите, в 43-м, 44-м году я был начальником оперативного отдела бригады, дивизии. Всегда находился около командира соединения, на передовом командном пункте, и сколько таких командиров перед моими глазами прошло! Но вспоминаю, что ни один из них просто не осмеливался сказать, что он сейчас приляжет отдохнуть на два или три часа, что он пошел помыться или покушать. Поэтому в таких случаях командир дивизии говорил: «Сиди у телефона, скажи, что я ушел на передовую». Мы так и говорили: «Ушел на передовую». Кстати, в первые дни войны командиры отдыхали только украдкой, словно бы вообще не имея права ничего этого делать. Мол, как это: идет война, а он – спит? Но ведь не может человек выдержать совершенно без сна больше двух-трех суток! Однако у нас никак этого не могли понять.

– Думаю, это все же политорганы так старались… Военная контрразведка занималась реальной бдительностью.

– Знаете, тут тоже должны быть свои пределы. О результатах излишней подозрительности можно судить на примере Анвара Садата, президента Египта. Я приехал туда в 1970 году, как раз когда Насер скончался и Анвар Садат пришел к власти. Он тогда приказал: оружие сухопутных войск охранять военно-морскому флоту, оружие военно-морского флота – ВВС и ПВО… Эта подозрительность, тотальный надзор довели до того, что сами же солдаты Садата и убили! Так что до крайностей, до чертиков никогда нельзя доводить даже хороший контроль. Хотя всем понятно, что контроль в войсках нужен.

– Махмут Ахметович, а сами вы во время войны вражеских агентов видели?

– Ну, как сказать – вражеских агентов? Помню, при мне в Белоруссии, в районе Молодечно, арестовали двух человек, которые были в партизанском отряде, а на самом деле они работали на немецкую разведку. Но, чем все это кончилось, я не знаю. Зато при подготовке Маньчжурской операции я повидал их предостаточно. Кстати, там наша разведка в основном опиралась на китайцев, а среди них, к сожалению, было много людей, которые на самом деле оказывались агентами-«двойниками», работавшими и на нас, и на японцев. Так что многие данные, которые они давали, потом не подтвердились. Военные контрразведчики разоблачали таких «двурушкников».

С военными контрразведчиками пришлось мне встречаться и в Афганистане. Хотя в тот период советских войск в ДРА уже не было, только небольшая группа военных специалистов работала, но обстановка была очень сложная, и контрразведчики выполняли очень важные и ответственные задачи.