Текст книги "Жан-Поль Бельмондо. Профессионал"

Бельмондо:
«Критики поджидали меня с пулеметами»

В 1995 году, снимаясь на Кубе в фильме режиссера Ф. де Брока, он дал очередное интервью еженедельнику «Пари Матч».

КОРРЕСПОНДЕНТ. Откуда у вас берется столько сил и ощущение свободы, которые так и исходят от вас?

ЖАН-ПОЛЬ БЕЛЬМОНДО. От прекрасных родителей, которые меня безумно любили. Им я обязан всем. Мне горько, что отец не увидел меня на сцене в «Кине». Тогда все критики поджидали меня с пулеметами. Но мама и дети находились в зале, и я знал, что со мной ничего не случится.

– Оглядывая себя в зеркале, вы не испытываете удивления?

– Я ничему не удивляюсь. Моя сила в том, что умею схватить удачу за бороду, а также, если надо, польстить ей. Работать не значит все время повторять гаммы. Это также потребность видеть, как играют другие. И не говорить себе потом, что ты лучше. От отца останутся его скульптуры, от актера сохранятся воспоминания о нем. Я всегда потешался над теми актерами, которые считали себя гениальными. Вот уже сорок лет, как я занимаюсь своим делом и не перестаю удивляться, когда мальчишки узнают меня на улице и просят автограф. Не понимаю тех актеров, которые недовольны этим. Коли вам не нравится, занимайтесь другим делом или играйте перед зеркалом. Я не стыжусь аплодисментов зрителей после спектакля. Я изрядный лицедей и не перестану им оставаться до конца жизни.

– Вы не афишируете свои политические взгляды из безразличия или осторожности?

– Я не выхожу из дома, не прочитав газеты. Но моя миссия актера – развлекать людей. И всё! Таков мой метод помогать им. Самый большой комплимент, который мне могут сделать, заключается в словах: «Спасибо, что вы помогли мне забыть о моих неприятностях». Каждый раз, снявшись в фильме или играя на сцене, ты сдаешь экзамен. Что такое слава, я понял, когда поднимался по лестнице Дворца Каннского фестиваля перед просмотром картины «Модерато кантабиле» (фильм Питера Брука 1960 года – прим. авт.) и когда спускался под оскорбительные плевки после просмотра. Я отнюдь не снимался в одних шедеврах. Когда картина проваливалась, мне было неприятно, но я быстро зализывал рану. По натуре я оптимист и всякий раз говорю себе: в следующий раз повезет больше.

– Вы снялись в 96 картинах. Каковы ваши амбиции после этого?

– Я бы хотел сыграть Отелло. А в кино всегда поджидают неожиданные предложения. Так случилось с Седриком Клапишем, пригласившим меня на картину «Может быть». Конечно, было удивительно в моем возрасте играть роль сына 25-летнего парня в засыпанном песками Париже. Но я был в восторге оказаться в совершенно новом для меня мире. Невольно вспоминаю свою роль в картине Годара «На последнем дыхании». Нисколько не похожий на Годара, Клапиш обладает тем же точным взглядом на вещи. Мне нравятся режиссеры, которые, придя на съемочную площадку, знают, куда поставить камеру.

– Что вас удивляет в современных актерах?

– Их стремление всячески контролировать свой имидж. Они смело предлагают себя режиссерам. Мне так хотелось сняться у Феллини, но и в голову не могло прийти самому предложить ему дать мне роль. Раз он сам не звонит, значит, я ему не нужен. Это как в отношениях с женщиной. Свое желание обязан выразить мужчина, а она не должна сама ему звонить.

– Кстати, о женщинах, Ален Делон сказал, что вы отличаетесь друг от друга тем, что вы их смешите, а он – заставляет плакать.

– Молодым я соблазнял девушек тем, что веселил их. Ален был мрачным красавцем, а я – забавником. Но это не мешало нам, каждому в своем амплуа, неплохо справляться с ролями.

– Однажды вы сказали, что долгое время считали себя бессмертным. Вы по-прежнему так считаете?

– Делая трюки, я был убежден, что со мной ничего не может случиться. Я всегда считал, что родился под счастливой звездой. Возможно, я ошибаюсь, но это так.

– Что больше страшит вас: смерть или старость?

– Ни то, ни другое. Больше всего меня огорчает уход из жизни людей, которых я любил. Мама умерла 95-ти лет. Прежде, просыпаясь по утрам, я испытывал страх, что с нею может что-то случиться. Прохожие говорят, что я здорово постарел. Обычно так случается после того, как они видели меня в таком фильме, как «Человек из Рио». Я стараюсь сохранять форму, колочу по мешку с песком, и это помогает расправляться с теми, кто пристает ко мне.

– Считаете ли, что по вашим ролям в кино и театре можно составить представление, какой вы на самом деле?

– Играя роль, ты вкладываешь в нее лишь частичку самого себя. Все актеры – лгуны. Кин говорит: «Играя героев, ты счастлив, а коли приходится изображать злобу, то это удается потому, что ты добр». Актеры обязаны делать вид, что они – Зорро, коими в жизни отнюдь не являются.

– Вас часто упрекали за то, что вы размениваете свой талант на коммерческие поделки.

– Меня действительно часто упрекали за фильмы, которые имели коммерческий успех… Я превратился в каскадера-удальца, который якобы не способен играть серьезные роли. Но если бы я всю жизнь играл в фильмах типа «Леон Морен, священник», я бы сейчас с вами не разговаривал. Я всегда снимался в кино исключительно для того, чтобы развлечь людей. Да, я играл в театре роль Сирано, но с какой стати мне следовало отказать себе в удовольствии повисеть на веревочной лестнице, прикрепленной к вертолету? Сегодня я перестал это делать исключительно для того, чтобы люди не говорили: «Погляди-ка на этого летающего старикана!» Я не верю актерам, которые говорят, что не хотят стать «звездами». От возможности иметь успех никто не отказывается. Кстати, успех не интересуется вашим мнением. Наступает день когда он стучит в дверь, и надо не упустить его.

В Америке делают хорошие и плохие фильмы. У нас же едва какой-то фильм имеет успех, как его тотчас называют неудачным. Габен говорил мне (они снимались в фильме «Обезьяна зимой» – прим. авт): «Если бы ты знал, как мне надоело слушать восторги по поводу фильма „Набережная туманов“(фильм Марселя Карне, 1936 год)! У меня же на счету не только этот фильм, черт возьми! Выходит, что французское кино богато шедеврами, а я прошел мимо них?» Мне, однако, кажется, что я никогда не отказывался сниматься в «Детях райка» (того же М. Карне – прим авт). Если послушать иных болтунов, выходит, что я умер после «Безумца-Пьеро». Да, я не снимался в одних шедеврах. Но если бы мне предстоял выбор между фильмом, способным вызвать восторг кучки снобов, и картиной, которая бы получила горячее одобрение публики, я ни минуты не стал бы раздумывать, в чем сниматься.

– Намерены ли вы, как выражается ваш друг Ален Делон, «соскочить с подножки поезда»?

– Я не верю актерам, которые заговаривают об отставке. Пока ты не потерял вкус к игре, надо играть. Даже если сборы стали падать. Я снялся в фильмах и не потерял вкус к жизни. Заботился о семье. Много путешествовал. Много любил. Если мне завтра скажут: «Всё! Ты никуда не годен», я не стану ни о чем жалеть. Я снялся в фильме Лелуша «Баловень судьбы». Похоже, что судьба действительно баловала меня. Боги были на моей стороне.

– Что же все-таки принесло вам больше радости – карьера или сама жизнь?

– Они обе меня чертовски забавляли!

Обида звезд

«Пари Матч», № 2003, май 1997

В 1997 году в Канне собрались участники и гости 50-го юбилейного кинофестиваля. Среди его гостей не было ни Жан-Поля Бельмондо, ни Алена Делона. Они воспользовались страницами «Пари Матч», чтобы объясниться по этому поводу.

ЖАН-ПОЛЬ БЕЛЬМОНДО. Я часто отказывался ездить на Каннский фестиваль, хотя приглашали. На этот раз меня не пригласили. Г-н Дуст-Блази (министр культуры), с которым я связан по делам наследства отца, прислал мне личное приглашение. Но Дирекция Фестиваля не связалась со мной.

АЛЕН ДЕЛОН. Мы так реагируем потому, что по случаю 50-летия Фестиваля туда съедутся актеры всего мира.

БЕЛЬМОНДО. Представляете, чтобы на американский фестиваль по случаю юбилея не пригласили бы Де Ниро и Аль Пачино? Ничуть не сравнивая себя с ними, остается только удивляться такому поведению наших. С того дня, когда в 1956 году в Консерватории меня лишили приза, я испытываю отвращение ко всяким «Сезарам», «Мольерам»…

ДЕЛОН. Фестивалю 50 лет, мы с Жан-Полем работаем в кино по 40. Это отрицание наших заслуг за четыре десятилетия. Мне кажется, что в нынешнем контексте Бельмондо и Делона нельзя обойти стороной. Генеральный секретарь полагает себя, как он выразился, вершителем судеб кино в мире. Так это не так! Нам наплевать на Канны! Значение имеет лишь Франция!

БЕЛЬМОНДО. Еще во время съемок «Дезире» я говорил, что французское кино стоит на коленях перед американским. Вот и новое тому подтверждение. Смешно думать о людях, которые собирались нас обидеть. Надо сказать, что ни я, ни Ален не принадлежим к клану Фестиваля.

ДЕЛОН. Я смотрю на вещи менее наивно. Если бы я отвечал за Фестиваль, я бы поручил открыть его Мишель Морган или Жану Марэ, а если они бы не смогли по тем или другим причинам, то позвал бы Жан-Поля, Жанну Моро, Брижит Бардо. Не смею давать советы, но будь я Президентом, то вступил бы на лестницу Дворца Фестиваля под руку с Мишель Морган, которая уже раз открывала его в 1946 году.

– Ален, что, по-вашему, привлекает людей в Жан-Поле?

ДЕЛОН. У него есть то, чего у меня практически никогда не было: клан, настоящая семья, которой он превосходно правит. Думаю, что в этом смысл его существования, смысл его счастья, его успеха и его безмятежности. Я сделал это открытие поздно благодаря детям, которые у меня от Розали.

– Жан-Поль, что, по-вашему, привлекает людей в Алене?

БЕЛЬМОНДО. Воля и огромная интуиция, в лучшем смысле слова. Это – победитель. Думаю, будь он боксером, то стал бы чемпионом мира. Его возвращение в театр через парадный вход, хотя он много лет не выходил на сцену и все ждали провала, останется в анналах.

– В картине «Борсалино» вы были мошенниками. В будущем фильме Патриса Леконта, где с вами играет Ванесса Паради, кто будет злодеем, а кто – добряком?

БЕЛЬМОНДО. Мы оба там добряки.

ДЕЛОН. И злодеи, когда нам наступают на пятки…

Жан-Поль Бельмондо:
«Мой козырь – раскованность»

Интервью в журнале «Стюдио»(№ 203 за 2004 год), записанное Жан-Пьером Лавуанья[33]33
  Интервью было взято у артиста после пережитого им второго инфаркта. – Прим. переводчика.


[Закрыть].

ЖАН-ПЬЕР ЛАВУАНЬЯ. Как вы себя чувствуете?

ЖАН-ПОЛЬ БЕЛЬМОНДО. Хорошо… В общем, лучше. По правде сказать, я испугался. Но теперь все в порядке.

ЛАВУАНЬЯ. Что вас больше всего тронуло в парижском «Омаж артисту», когда городские власти устроили ретроспективу ваших фильмов на гигантском экране на Ратушной площади?

БЕЛЬМОНДО. Я парижанин. Я тут снимался во многих фильмах. Мне по душе, что мой город признает мои заслуги.

ЛАВУАНЬЯ. Каково ваше первое воспоминание о Париже?

БЕЛЬМОНДО. Во время войны меня увезли из столицы. Вернулся я после Освобождения. Вспоминаю атмосферу на улицах, радостных и взволнованных людей. Наверное, больше всего запомнилось именно это.

ЛАВУАНЬЯ. За все годы, что вы снимаетесь, неужели вам ни разу не хотелось встать за камеру, ну хотя бы просто попробовать?

БЕЛЬМОНДО. Нет, правда нет, мне всегда нравилось играть. Мне никогда не хотелось стать господином, который что-то решает. Мне это неинтересно. Мне кажется, каждый призван заниматься одним делом на земле.

Я – быть актером.

ЛАВУАНЬЯ. И с самого начала вы никогда не сомневались в своем призвании?

БЕЛЬМОНДО. Напротив! Когда я впервые ступил на сцену, я очень сомневался. Я сомневался, когда снимался в своих первых фильмах. Но всегда надо идти вперед, проявляя смелость. Что не исключает сомнения. Всегда. Поначалу мне было так страшно, что я снимался в пяти, шести, семи картинах в год! Чтобы наработать опыт.

ЛАВУАНЬЯ. Каков был ваш главный козырь?

БЕЛЬМОНДО. Мой козырь – раскованность. Это ощущение свободы пришло в профессию из моего характера.

ЛАВУАНЬЯ. Критики обратили на это внимание сразу. Они также считали, что вы олицетворяете новый тип актера. Вы это сознавали?

БЕЛЬМОНДО. Нет. Искренно говорю: нет. Мне кажется, и прежде были актеры, которые стремились к тому, чтобы выглядеть на экране естественно. Я же умею играть только так.

ЛАВУАНЬЯ. В чем, по-вашему, изменялся на протяжении многих лет характер вашей игры?

БЕЛЬМОНДО. Не думаю, что она менялась. Думаю, она просто набрала веса, не более того… (Смеется.)

ЛАВУАНЬЯ. Вы запомнили свою первую встречу с Жан-Люком Годаром?

БЕЛЬМОНДО. Это произошло в кафе на улице Сен-Бенуа. Ко мне подошел тип и говорит: «Хотите сняться в кино?» Смотрю я на этого человека в очках с печальным выражением лица, а он – ну никак не внушает мне доверия. (Смеется.) Я ответил ему: «Нет». Он продолжает: «Я заплачу. Правда. Я буду платить вам пять тысяч франков в день». Я задумался. А жена говорит: «Соглашайся. Что ты теряешь? Он такой хлипкий на вид!» Так мы сняли за одну смену короткометражку «Шарлотта и ее хахаль». Мы хорошо ладили с Годаром. И потом встретились снова на фильме «На последнем дыхании». Честно говоря, во время съемок я не думал, что фильм получится!

ЛАВУАНЬЯ. Почему? Из-за того, как проходили съемки?

БЕЛЬМОНДО. Да. Годар снимал точно так же, как я играл, – абсолютно раскованно! Джин Сиберг уехала в Голливуд и не возвращалась. Не было синхрона, весь фильм был озвучен в студии. Я забавлялся. Думал: «Да эту картину никогда не выпустят в прокат!»

Иногда бывало так, что едва мы начинали снимать и я успевал произнести несколько реплик, Годар останавливал съемку и говорил нам: «Идите домой, я позвоню, когда найду то, что надо». Он не скрывал, что в чем-то сомневается, что-то пробует, ищет. Было невероятное ощущение свободы.

ЛАВУАНЬЯ. То же было на «Безумном Пьеро»?

БЕЛЬМОНДО. Я очень люблю этот фильм. Вспоминаю съемки с удовольствием.

ЛАВУАНЬЯ. Годар изменился после того, как снял «На последнем дыхании»?

БЕЛЬМОНДО. Он стал более мрачным. Он был влюблен в Анну Карину, а она любила другого. Что весьма усложняло их отношения. Весьма.

ЛАВУАНЬЯ. В каждом его фильме вы играли человека, которого предает любимая женщина.

БЕЛЬМОНДО. Точно! Но мне кажется, я его прекрасно понимал.

ЛАВУАНЬЯ. Он вам что-нибудь говорил?

БЕЛЬМОНДО. Нет, никогда. Даже сегодня он ничего не скажет.

Но мне кажется, что роли, написанные для меня, были написаны им о себе.

ЛАВУАНЬЯ. Чем вы объясняете непреходящий успех «На последнем дыхании» и «Безумного Пьеро»?

БЕЛЬМОНДО. Мне кажется, эти фильмы обогнали свое время. И это поражало и поражает. И сегодня в фильмах Годара находишь что-то современное, что-то уникальное. Понимал ли он это, когда снимал? Его взгляд на людей был иным, чем у других режиссеров. Годар – ясновидящий. Во всяком случае, в то время он был таким. Потом… Он продолжает искать.

ЛАВУАНЬЯ. Вы давно с ним не виделись?

БЕЛЬМОНДО. Давно. Годар навестил меня лет двадцать-двадцать пять назад. Я тогда купил права на экранизацию книги Месрина «Инстинкт смерти». Годар заинтересовался, но хотел, чтобы в фильме я просто читал книгу, смотря в камеру. Он хотел снять картину об актере, мечтающем сыграть роль Месрина… Тем дело и кончилось. (Смеется.) После этого я его не встречал. А до того… Однажды он пришел ко мне и предложил сняться в картине о парне, который крадет машину. И, не сказав ничего больше, ушел. (Смеется.) Не знаю, как бы он отнесся к нашей встрече сегодня. Помнится, он увлекался спортом. Хорошо играл в теннис…

ЛАВУАНЬЯ. Вам известно, что Барбет Шредер намерен снять два фильма о Месрине с Венсаном Касселем в главной роли? Как вам кажется, это верный выбор?

БЕЛЬМОНДО. Кассель вложит в эту роль свой талант – так же, как я бы это сделал давным-давно. Он очень способный актер. Сравнивать не стоит. Это будет нечто совсем другое.

ЛАВУАНЬЯ. Вам знакомы нынешние молодые артисты?

БЕЛЬМОНДО. Некоторых я знаю, они иногда приходят ко мне посоветоваться. Что я могу им сказать? Только то, что надо идти своим путем. Не думая ни о ком. Делай то, что хочешь. Каждый играет по-своему. Я ни на кого не похож, Габен – тоже. И Делон, конечно.

ЛАВУАНЬЯ. Вы по-прежнему ходите в кино?

БЕЛЬМОНДО. Регулярно.

ЛАВУАНЬЯ. Вы упомянули Делона. Вы часто видитесь?

БЕЛЬМОНДО. Не очень. Мы совсем разные, у каждого свои достоинства и недостатки. Правда, дружим более сорока лет, стало быть, всю жизнь.

ЛАВУАНЬЯ. С дистанции времени как вы смотрите на соперничество, которое вам приписывали?

БЕЛЬМОНДО. О, это было очень забавно, нам словно подсыпали перца в тарелку! Мы особенно сблизились на «Борсалино», но обычно сидели каждый в своем углу. Когда надо было, работали вместе. Всегда приятно встретиться снова: он опять будет сидеть в своем углу, я – в своем.

ЛАВУАНЬЯ. Выбранный для показа в рамках вашей ретроспективы фильм Клода Соте «Взвесь риск» вышел одновременно с годаровским «На последнем дыхании» и немного пострадал от этого. Тем не менее этот фильм очень хорошо «состарился».

БЕЛЬМОНДО. Да, это хороший фильм. Я снялся в нем благодаря Лино Вентуре. И Клод долго бился за меня, отстаивая мою кандидатуру перед продюсерами.

ЛАВУАНЬЯ. Правда ли, что потом вы отказались сниматься у Соте в «Сезаре и Розали»?

БЕЛЬМОНДО. Да. Клод предложил мне роль Давида, которого потом сыграл Сами Фрей, а мне она не нравилась. Я хотел получить роль Сезара… После этого я много раз протягивал Соте руку, чтобы снова поработать вместе. Но безуспешно. Соте был поразительный человек, очень порядочный.

ЛАВУАНЬЯ. Мы увидим также картину «Леон Морен – священник» Жан-Пьера Мельвиля (1961). В то время вы всех поразили в облике священника.

БЕЛЬМОНДО. Я снимался в «Чочаре» с Софией Лорен в Италии у Витторио Де Сики. И вдруг приезжает Жан-Пьер. Мы до этого пересеклись в «На последнем дыхании», где Мельвиль сыграл маленькую роль писателя, которого интервьюирует пресса. Жан-Пьер говорит мне: «Ты должен сыграть священника» «В самом деле? – говорю. – Нет, не буду». «Нет, сыграешь!» – «Не уверен». – «Умоляю, просто доставь мне удовольствие – попробуй надеть сутану, больше ничего». Я согласился. Он привез с собой сутану. Я надел ее и сам себе понравился. (Смеется.) Так я снялся в «Леоне Морене». Это было забавное приключение. Видя меня приезжающим на съемку в сутане за рулем «Остин-Харлея», Жан-Пьер неистовствовал. Но когда надо было выходить на площадку, я был совершенно серьезен.

ЛАВУАНЬЯ. Вы не из тех актеров, которые, пока снимаются, проживают в образе, в личине своего героя, живут его жизнью?

БЕЛЬМОНДО. Нет. Мне понятно, что иным артистам это нравится. Но только не мне. Отснявшись в сцене, я становлюсь самим собой. Я живу секундой, я играю момент…

ЛАВУАНЬЯ. А как вы готовились к роли священника? Читали книги по теологии? Беседовали с кюре?

БЕЛЬМОНДО. Ничуть не бывало. (Смеется.) Я только и перечитал несколько раз сценарий. На съемке присутствовал кюре, чтобы поправлять меня, если я делал что-то не так, как надо. Мельвиль приходил в ярость, когда я поступал, как мне хотелось, скажем, придумывал походку. «Нет, это никуда не годится!» – кричал он. А кюре ему возражал: «Нет, нет, все прекрасно!» (Смеется.) Мельвиль хотел, чтобы я читал проповедь на латыни. Я был неспособен выучить текст и предложил написать его на листе бумаги, чтобы я мог читать, глядя прямо перед собой. Мельвиль не соглашался. Но я сказал, что иначе не буду сниматься в этом эпизоде. Он уступил, и все обошлось.

ЛАВУАНЬЯ. Какой из трех фильмов, которые вы сделали вместе с Мельвилем, вам нравится больше других?

БЕЛЬМОНДО. «Стукач». Я играл не очень понятного героя, доносчика. Понадобилось время, чтобы картину признали. Мы с Жан-Пьером в конце концов поругались – он был тяжелый человек. Много лет спустя мы встретились на матче по боксу, и он мне сказал: «Помиримся и снимем еще один фильм». Разумеется, я согласился. Однако мы больше не свиделись. Но главное – помирились. С годами понимаешь, как глупо ссориться.

ЛАВУАНЬЯ. С кем еще вы сейчас в ссоре?

БЕЛЬМОНДО. Только с одним человеком.

ЛАВУАНЬЯ. Знаю, это Рене Шато[34]34
  Пресс-атташе, потом компаньон Бельмондо в 70–80-е годы. Они поссорились в 1985 году.


[Закрыть].

БЕЛЬМОНДО. Да. Но мне неохота об этом говорить.

ЛАВУАНЬЯ. Вот с кем вы никогда не ссорились, так это с Анри Вернеем…

БЕЛЬМОНДО. Никогда. Мы сняли вместе восемь фильмов. Он любил кино. Ему нравилось снимать трюки, а я, как известно, обожал их исполнять. Он был также очень терпелив, сносил все розыгрыши, которые мы с группой ему устраивали. Часто, только много позже, до него доходило, что это была шутка! (Смеется.) Это был благородный человек…

ЛАВУАНЬЯ. Какие из фильмов, снятых с ним, вы предпочитаете?

БЕЛЬМОНДО. «Страх над городом», «Обезьяна зимой», конечно. Из-за Габена. Это была потрясающая школа, мне ведь тогда не было и тридцати, а Габен был уже великим актером.

ЛАВУАНЬЯ. Говорят, вы целую неделю не разговаривали друг с другом.

БЕЛЬМОНДО. Было дело. Потом все наладилось. Мы больше не расставались. Обедали в маленьких рыбных ресторанчиках. Вместе отправлялись на съемку. Он не хотел садиться в мою машину, считая, что я лихачу, езжу слишком быстро. Поэтому мы брали его машину и черепашьим ходом двигались вперед. (Смеется.) По возвращении в Париж мы продолжали встречаться. Я даже играл с ним в футбол.

ЛАВУАНЬЯ. В какой мере ваше соперничество с Аленом Делоном отражалось на ваших отношениях с Габеном?

БЕЛЬМОНДО. Мы с Делоном оба слишком восхищались Жаном, чтобы унижаться до борьбы за место рядом с ним. И потом, он любил нас обоих.

ЛАВУАНЬЯ. Что вас больше всего потрясало в нем?

БЕЛЬМОНДО. Естественность. Мне кажется, я не встречал другого актера, который был бы столь естественным во всем. Габен произносил свой текст в кадре тем же тоном, каким за секунду до этого рассказывал на площадке о том, что прочитал в газете. Входя в кадр, он не менял интонацию, не натягивал маску и при этом всегда, абсолютно всегда становился тем, кого играл.

ЛАВУАНЬЯ. Вы можете сказать, что встреча с Габеном оказала на вас как актера решающее влияние?

БЕЛЬМОНДО. Скорее, как на человека.

ЛАВУАНЬЯ. Похоже, что физические подвиги на съемках являются составной частью удовольствия, которое вы испытываете от работы в кино.

БЕЛЬМОНДО. О да! Это настоящее счастье. А еще я обожаю великих авторов, так что, если говорить о театре, не могу не вспомнить, какое наслаждение приносили Кин и Сирано.

ЛАВУАНЬЯ. В программе вашей ретроспективы есть картины Лотнера, Ури, Зиди, но есть среди них одна, которая стоит особняком. Это «Ставиский» Алена Рене. Правда ли, что Рене узнал о том, что вы продюсер фильма, лишь во время съемок?

БЕЛЬМОНДО. Да. Я боялся, что это может ему мешать. Мне хотелось, чтобы он чувствовал себя совершенно свободным, чтобы относился ко мне только как к актеру, исполнителю, полностью подчиняющемуся воле режиссера. Мы убедили Рене, что продюсер – мой друг Александр Мнушкин. Я хотел сняться в роли Ставиского, потому что она совершенно не похожа на все мои прежние работы. Мне было важно доказать, что я способен на что-то иное. Это я придумал фильм, выбрал сценаристом Семпруна и режиссером – Алена Рене. Сегодня людям нравится этот фильм, но тогда…

ЛАВУАНЬЯ. Вас ранили некоторые суровые высказывания?

БЕЛЬМОНДО. Очень. В Канне по окончании просмотра раздались аплодисменты, но в кинотеатрах фильм часто освистывали. Люди не могли согласиться с тем, что это сделал я. Сегодня очень важно, что эту картину по-прежнему смотрят. Я горжусь тем, что участвовал в ее создании. К тому же Рене – не только выдающийся мастер, но и прелестный человек. Он великолепно вел меня, многому научил. Кроме того, на «Стависком» я встретился с Шарлем Буайе. Сниматься с ним было событием. А как забыть Франсуа Перье?

ЛАВУАНЬЯ. Часто вспоминают вашу сцену с начинающим (тогда) актером Жераром Депардье. Можно ли говорить о своеобразной передаче эстафеты?..

БЕЛЬМОНДО. Не знаю. Не думаю.

ЛАВУАНЬЯ. Вам хотелось бы сняться вместе с ним?

БЕЛЬМОНДО. Почему нет? Хотя он, похоже, сторонится меня. Но сегодня я бы играл дедушку главного героя, а он – отца! (Смеется.)

ЛАВУАНЬЯ. Что вам нравилось в «Баловне судьбы»?

БЕЛЬМОНДО. Название! (Смеется.) Роль же была прекрасная. Мне нравилось то, как мой герой покидает этот мир. В то время я говорил себе: «Мне бы хотелось тоже так уйти». Но, сказав это, я тут же радовался тому, что мог вернуться! (Смеется.)

ЛАВУАНЬЯ. Есть ли режиссер, с которым судьба вас не свела, но с которым вы хотели бы поработать?

БЕЛЬМОНДО. Есть. Феллини. Мы много раз встречались, но так и не сошлись на съемочной площадке. Ему никто не был нужен: у него снимался Мастроянни, который был выше всяческих похвал. Зачем же ему еще я?

А вообще я понял: ни о чем не надо сожалеть.