Текст книги "Вызовы Тишайшего"

3. Смоленские поражения воеводы Шеина

В Можайск Тишайший прибыл 26 мая, там же перед иконой святого Саввы Сторожевского написал короткое письмо сёстрам: «Из Можайска пойдём 28 числа: спешу, государыни мои, для того, что, сказывают, людей в Смоленске и около Смоленска нет никого, чтобы поскорей захватить город». Написав это и задумчиво глядя на икону Саввы перед собой, Алексей Михайлович загадал: если знамение святого и предсказание святого «на Смоленск» сбудется – русские царские полки войдут в Смоленскую крепость! – то он пожалует деревню Нару с прилегающими землями Саввино-Сторожевской обители.

Но для этого всего-то надо сделать ерунду – ничего! – захватить крепость Смоленска, которую выстроил Годунов, в стенах и под стенами которой дважды потерпел поражение сильный и смелый воевода Михаил Борисович Шеин, любимец деда патриарха и соправителя государства Филарета, казненный отцом царём Михаилом 15 февраля 1634 году.

«Всего двадцать лет назад казнили Шеина, когда мне было всего пять лет, деда Филарета к тому времени не было на белом свете уже три месяца. – Так думал Алексей Михайлович, глядя на икону Саввы. – Но ведь моему отцу Михаилу близкие бояре-интриганы вывернули руки, заставив того казнить Шеина, патриарх Филарет, будь он жив, не допустил бы казни своего любимца, с которым 8 лет был вместе в польском плену. Мало ли, сколько русских воевод терпели жестокие поражения, но ведь их властители не лишали жизни, прощали, а Шеину двойного поражения в Смоленске, за стенами обороняемой крепости и под стенами осаждаемой крепости не простили… Значит, непросты жестокие отметины Смуты и не менее жестокие уроки её в русских душах, в памяти о героях и предателях, поддавшихся польским завоевателям-победителям, Смутного времени. Только теперь в Смоленских и Литовских землях надобно брать реванш за пошлые поражения Руси, в частности, за поражения Шеина».

В размышлениях: почему отец Михаил казнил любимца деда Филарета Шеина, Тишайший, глядя на икону Саввы, задался мучавшим его уже полтора года вопросом: почему медведь – Миша, Михаил – проснулся в берлоге, вышел на меня, напугал, заставил онеметь до спасения меня святым Саввой? И ответил на поставленный свой вопрос утверждением в странной вопросительной форме, зная, что в лесных зверей иногда перетекают души умерших людей: а вдруг это отец благочестивый, но болезненный при жизни батюшка Михаил в образе медведя на задних лапах захотел напомнить о себе, зная свою вину с казнью Смоленского пораженца Шеина. Недаром спасший меня преподобный старец в монашеской одежде, назвавшийся иноком Саввой, призвал идти на Смоленск, брать реванш за двойное поражение Шеина в стенах и под стенами крепости…

Не отлегло на сердце у Тишайшего… Он стал вспоминать, что ему известно о пораженце Шеине, его Смоленских баталиях по рассказам отца, наставника Морозова, других свидетелей печальных событий Смутного времени… В начале 1607 года Шеин стал боярином. В конце 1607 года он был назначен воеводой Смоленска и возглавлял Смоленскую оборону (1609–1611). При взятии польско-литовскими войсками Смоленска (3 июня 1611) раненый Шеин попал в плен, был увезен с семьей в Польшу, там сблизился с уважающим его Филаретом. Вернувшись в Россию в 1619 году, стал одним из ближайших к патриарху Филарету лиц. В 1620–1621 и 1625–1628 годах Михаил Шеин возглавлял один из сыскных приказов, в 1628–1632 годах – Пушкарский приказ. В конце 1620-х и начале 1630-х годов Шеин участвовал во многих дипломатических переговорах по поручению царя.

В июне 1632 года истекал срок Деулинского перемирия, и Россия готовилась к реваншу, чтобы вернуть Смоленскую и Северскую земли. Как по заказу, в апреле 1632 года умер король Сигизмунд III, и в Речи Посполитой наступило бескоролевье. Царь Михаил Фёдорович и Боярская Дума решили не терять время и приговорили начать войну. Главным воеводой назначили боярина Михаила Шеина. Предполагалось, что он вместе с Пожарским будет командующим русской армией в Смоленской войне. Но Пожарский заболел, и единоличное командование русской армией в Смоленском походе взял на себя Шеин. В августе 1632 года русское войско перешло границу Речи Посполитой и в октябре-декабре овладело многими городами Смоленщины и Северщины. Из-за распутицы и медленного подвоза припасов 32-тысячное войско Шеина подошло к Смоленску только в конце января 1633 года Промедление позволило полякам подготовить крепость к осаде. Осада Смоленска русскими во многом повторяла его осаду поляками в 1609–1611 годах. Осажденные держались стойко и два приступа (в мае и июне) были отбиты. Между тем в феврале 1633 года закончилось бескоролевье в Речи Посполитой, королем был выбран сын Сигизмунда III Владислав IV. Король спешно собирал армию и, чтобы выиграть время, подговорил запорожцев и крымского хана совершить в июле набег на Южную Россию. Обеспокоенные дворяне южных земель тысячами покидали войско Шеина и возвращались охранять родных и близких. Собрав армию в 23 тыс. человек, Владислав в августе 1633 года блокировал русские полки под Смоленском. Воевода обратился в Москву за помощью: царь и бояре помощь обещали, но так ничего не сделали. Шеин дал несколько решительных сражений Владиславу, но не смог снять блокаду.

Наступила зима. Голод и холода расшатали мораль московского войска, особенно немецких наёмников; начались болезни и неповиновения воеводе. Зная о бедственном положении русских, Владислав послал Шеину грамоту, с увещанием обратиться к его милости, а не гибнуть от меча и болезни. Шеин возвратил грамоту без ответа, указав, что в ней «непригожие речи». Шеин написал царю о возможности заключения перемирия, на что царь Михаил согласился. 1 февраля 1634 года царь получил от Шеина последнюю отписку, что ему и ратным людям от польского короля утеснение и в хлебных запасах и в соли оскуденье большое. На этот раз царские войска в Можайске и Калуге получили приказ о выступлении под Смоленск. Но было поздно: 16 февраля 1634 года Шеин заключил с королем Владиславом невыгодный Москве договор о сдаче своего войска.

Условия договора о сдаче войска были весьма мягкие. Ратные люди, московские и иноземные воины могли по собственному добровольному усмотрению перейти на службу к королю польскому или вернуться домой. Те, кто идут домой, должны целовать крест, обязуясь четыре месяца не служить в русской армии и выступать против короля. Пушки (а их было всего 107 штук) с припасами и оружие убитых должны были достаться полякам. Войско Шеина должно было выйти из Смоленской крепости с опущенными знаменами, с погашенными фитилями, без барабанного боя. При этом знаменосцы обязаны были дойти до места, где находится король Владислав, положить знамена у ног короля и отступить на три шага. По знаку польского гетмана русские воины могли забрать свои знамена, потом зажечь фитили, бить в барабаны, чтобы отправиться в путь восвояси. С собой дозволено взять только двенадцать пушек из 107. 19 февраля 1634 г. Шеин с остатками войска выступил в путь. С ним шло 8056 человек, 2004 больных остались под Смоленском; для их пропитания передано 60 четвертей муки, сухарей и круп. Из русских королю Владиславу согласились служить только восемь человек, из них шестеро казаков, зато королю присягнула почти половина из 2140 немецких наемников.

В Москве воевод побеждённого русского войска Михаила Шеина и Артемия Измайлова уже ждали для допроса с пристрастием. На беду воеводы покровитель Шеина патриарх Филарет к тому времени недавно умер (1 октября 1633 года) и заступиться за него было уже некому. Бояре люто ненавидели Шеина за его высокомерие и презрение к тем, кто прятался с поляками в Кремле от ополчения Пожарского. Но особенно за то, что не прочь был напомнить их трусость, измены и нерадение во время Смуты. 18 апреля 1634 года царь Михаил с думскими боярами слушал «дело о Шеине и его товарищах». Шеина обвинили в неудачном переходе к Смоленску, что он потерял лучшую пору и позволил литовским людям укрепить крепость, а также был небрежен при нападениях неприятеля. А именно, государю всю правду не писал; приступы проводил не ночью, а днем, не слушал советы своих полковников, обесчестил имя государя тем, что положил перед королем царские знамена. Припомнили Шеину, что утаил от царя, как 15 лет назад, в плену, целовал крест королю не воевать против Литвы.

Первое и самое главное обвинение Шеину было в том, что он, отправляясь на службу, пред государем «вычитал прежние свои службы с большой гордостью», а о боярах говорил, что пока он служил, «многие за печью сидели и сыскать их было нельзя». Обвинили Шеина и в том, что тот выдал врагу литовских перебежчиков. Сходные обвинения выдвинули против воеводы Измайлова. Сын его, Василий, «больше всех воровал» – на пиру с поляками говорил поносные слова: «Как может наше московское плюгавство воевать против такого польского монарха Владислава?»

Было поставлено: Шеина и Арсения Измайлова с сыном Василием казнить, а поместья их, вотчины и все имущество взять на государя; семейство Шеина сослать в понизовые города. 28 апреля осужденных отвезли за город «на пожар», место казни преступников, и там перед плахою дьяк прочитал обвинения. Царь для государева и земского дела не хотел его оскорбить и смолчал, зато злокозненные бояре «не хотя государя тем кручинить, также… смолчали».

По зачтении обвинений всем троим, Шеину и Измайловым отцу и сыну моментально отрубили головы. Палач, подойдя к краю помоста, поднял обе головы над толпой, чтобы хорошо видели все: пусть замолчат те, кто толкует о том, что московскому люду не под силу стоять против польского короля; пусть Польша полюбуется на плоды своего рыцарского великодушия. «Пусть польско-литовский Смоленск ждет новую рать и пусть знает, что, если даже вся Смоленская дорога превратится в сплошное кладбище, Смоленск всё же будет русским» – вот об этом народном мнении во время казни Шеина и Измайловых почему-то вспомнил Тишайший царь, глядя на икону святого Саввы в Можайске.

И ещё как-то горестно и зябко вспомнилось Тишайшему замечание его отца Михаила, что казнь Шеина в московском народе встретили без всякого воодушевления, мол, снова когда-то придется идти на Смоленск отбивать его у польских и литовских воинов. Многие помнили о подвигах Шеина во время Смутного времени. Царю Михаилу доложили его разведчики в Литве, что некий московский сын боярский Иван рассказывал гетману литовскому Радзивиллу, что «на Москве Шеина и Измайлова казнили, и за это учинилась в людях рознь великая». Об этом отец Михаил рассказывал сыну-царевичу Алексею, и ещё без всякого нравоучения, но с горестью. Мол, бояре выговорили изменникам: «А когда вы шли сквозь польские полки, то свернутые знамена положили перед королем и кланялись королю в землю, чем сделали большое бесчестие честному государеву имени».

– Это говорили о бесчестии имени царя, запомни сын, не должно быть бесчестие русского царя. Бесчестие надо смывать воинской и даже царской кровью. И непременно надо отбить у короля Смоленск, что не удалось сделать дважды пораженцу, несчастному Шеину. Понял, сын?

– Понял, отец, – еле слышно прошелестел губами тогда царевич Алексей. – Надо взять Смоленск и смыть бесчестие с царского имени…

А ещё в Можайске, любимом Николином граде царя Ивана Грозного перед вдохновившей царя Тишайшего иконой святого Саввы на новый Смоленский поход 1654 года, через десять лет после неудачного похода Шеина, думал о судьбе казненного. Справедливо или несправедливо казнил отец Михаил своего преданного воеводу. «За измену царю» – звучит хлёстко и жутко, но неверно, по сути. В святой Руси практически не казнили воевод за неудачу в битве и даже за сдачу в плен. Казни Ивана Грозного составляли скорее исключение из правил, но, опять же, он обвинял бояр в заговорах и чернокнижии, а не в проигранных сражениях. Тем более не казнили воевод при следующих царях. Первый избранный царь Борис Годунов даже наградил боярина Мстиславского, позорно разбитого под Новгородом-Северским малым войском самозванца. Дмитрия и Ивана Шуйских, бросавших вверенные им войска во время боя при Клушино и других битвах, казнили бы в любой европейской стране, однако они избежали и казни, и даже какой-либо опалы…

Алексей Михайлович никогда бы не поступил так жестоко с воеводой Шеиным: и не судил бы, тем более, не казнил бы под давлением бояр. История подтвердить добрый нрав Тишайшего в этом отношении к любимым его воеводам. Всего через шесть лет после их совместного Смоленского похода, воеводе Василию Шереметеву в 1660-м году придётся сдаться в плен полякам и татарам со всей 17-тысячной русской армией. И не на почетных условиях, как Шеину, а обещав отдать врагам завоеванные ранее Киев, Переяслав-Хмельницкий и Чернигов и заплатить дополнительно 300 тыс. рублей золотом. При этом татары, тут же нарушив договор, перебили всех безоружных русских, а Шереметева взяли надолго в «почетный плен». И что же Алексей Михайлович? Он попытается выкупить за огромные деньги у крымского хана воеводу и будет всячески его ободрять в письмах, мол, выкупим всё равно. Уже после смерти царя Тишайшего воеводу Шереметева всё же выкупят по завету царя Тишайшего. При этом никто из вельмож, по воле Тишайшего, не сказал ни единого плохого слова воеводе «про измену» государю…

А несчастного Шеина судили и казнили не за измену, не за поклон знаменам королю и сдачу врагу около 100 пушек не для укоризны полякам, а за «кровные обиды» боярам смелым независимым воеводой. Хотя тот сказал им чистую правду, ведь бояре во время Смуты на самом деле бегали из лагеря в лагерь и «кривили», а за Россию сражались немногие и лучшим из них (вровень со Скопиным и Пожарским) был смелый Михаил Борисович. На его беду, после смерти Филарета царь Михаил вновь попал под влияние Салтыковых (родичей по матери Евдокии) по роду Романовых, известному главным образом предательствами во время Смуты. Тут же были и ненавидящие Шеина и другие родичи Романовых Лыковы. Царь Михаил, не слишком самостоятельный, пошел на поводу у бояр, нагородивших два лишних трупа, отца и сына Измайловых, лишь бы уничтожить Шеина.

«Казнь воеводы Шеина, пусть и дважды пораженца в Смоленске ложится несмываемое пятно на память о добродушном, но слабом моем батюшке Михаиле Фёдоровиче. – Так размышлял в Можайске Тишайший у иконы Саввы, вдохновившей его на новый Смоленский поход. – Надо и за честь Романовых постоять и смыть клеймо изменника со смелого, но неудачливого воеводы-пораженца Шеина».

И сразу по выезде из Можайска написал в письме к князю Трубецкому о своих огорчениях по поводу своих высокопоставленных подданных, которых он лишил покоя своим новым Смоленским походом, памятуя о Шеине и имени царском – почившего отца и о своем имени:

«У нас едут на Смоленск с нами не единодушием, наипаче двоедушием, как есть облака: иногда благопотребным воздухом и благонадежным и уповательным явятся. Иногда зноем и яростью, и ненастьем всяким злохитренным и обычаем московским явятся, иногда злым отчаянием и погибель прорицают, иногда тихостью и бледностью лица своего отходят, лукавым сердцем. Коротко вам пишу, потому что неколи писать, спешу в Вязьму. И мне уже Бог свидетель, какого становиться от двоедушия того, отнюдь упования нет. А потом здравствуйте и творите всякое дело с упованием к творцу своему и будете любовны между собою, ей Бог с вами, а ко мне, если не его светлая милость, ей сокрушение бы моему сердцу малодушие оных».

4. До Земского собора и Переяславской рады 1654 г.

Первую приятную весть Тишайший получил на пути из Царева-Займища к Вязьме 4 июня. Заслышав о приближении царского войска, толпы вяземских охочих людей пошли силой на Дорогобуж. И вынудили бежать оттуда без боя струхнувших польских ратников в Смоленск, а посадские местные жители вынужденно сдали Дорогобуж под власть сильного и справедливого по народным слухам царя Московского.

Приятная весть навела Тишайшего на любопытные размышления. Ведь сразу после смерти отца Михаила 13 июля 1645 года и его восшествия на престол летом этого года до царя Тишайшего дошли от его московских послов и разведчиков в Польше о сильном казацком полководце Богдане Хмельницком в стане короля Владислава. В 1646 году король без согласия на то сейма решил развязать войну с Турцией руками казацких старшин, одним из которых был Хмельницкий. Казацкое войско должно было развязать войну с Османской империей, якобы по своей собственной воле, а за это получало охранную грамоту, восстанавливающую их ущемлённые сеймом права и привилегии. Узнав о тайных переговорах короля с казаками, сейм воспротивился осуществлению тайных планов короля начать войну с турецким султаном казацким войском. Но охранная грамота короля каким-то таинственным образом оказалась в руках Хмельницкого, причем некоторые противники Хмельницкого из польского окружения короля, в оправдание его перед сеймом, даже утверждали, что эту грамоту писарь Богдан подделал, чтобы придать законность скорым казацким восстаниям за их права и привилегии казаков.

По дороге из Вязьмы в «свой» Дорогобуж Тишайший получил новую приятную весть о сдаче царским войскам Невля 11 июня. А уже в Дорогобуже 14 июня Тишайший получил радостное известие о сдаче Белой. До первой сшибки передового полка царских войск с поляками на реке Колодне под Смоленском 26 июня у Тишайшего было время продолжить размышления о «казацком факторе Хмельницкого», позволившим царю начать Смоленский поход без формального объявления войны Польше с нарушением перемирия.

Во время отсутствия Хмельницкого дома, его ненавистник польский ротмистр и чигиринский подстароста Даниэль Чаплинский весной 1647 года напал на домашний хутор Богдана Суботов, захватил там всё имущество, скот и хлебные запасы Богдана. Слуги Чаплинского избили до полусмерти младшего сына Хмельницкого, десятилетнего Остапа, а прислуживающую заболевшей первой жене Богдана Анне православную сироту Гелену (ставшую после смерти Анны любовницей Богдана) Чаплинский увёз с собой, чтобы венчаться с ней по католическому обряду. А причина вражды Даниэля Чаплинского к Хмельницкому была анекдотичной: несколько лет назад Чаплинскому был поручен надзор за крепостью Кодаком, возведенной французскими инженерами на Днепре близ Запорожья. На вопрос Даниэля случайно там находившемуся Богдану: «Точно ли крепость Кодак неприступна?», тот пошутил на публике: «Всё, созданное руками человеческими, может быть ими же и разрушено, ибо одно Божие творение прочно». За этот ответ Чаплинский попытался арестовать Богдана, но тот в первый раз вывернулся и пожаловался королю, и тот повелел за своеволие с королевским офицером отрезать Чаплинскому один ус. Тот затаил обиду на Хмельницкого, но вызверился на сыне малом «батьки Хмеля» и Гелене.

Узнав о надругательстве над сыном и Геленой, о разорении дома, Хмельницкий подал в суд на Чаплинского, но власти отклонили на этот раз вторую судебную жалобу. А самого Хмельницкого Чаплинский бросил в тюрьму по голословному подозрению в подготовке казацкого бунта в его землях. Только благодаря заступничеству Гелены Чаплинской перед ее свирепым супругом Богдан был временно отпущен из тюрьмы на волю, чем и воспользовался для своего побега в Запорожскую Сечь – без всякого желания больше жаловаться королю на своего ненавистника.

Не было бы гетмана Богдана Хмельницкого и его неоценимой помощи Москве и Тишайшему царю, решившегося на Смоленский вызов королю, если бы не его Величество Случай в любовном треугольнике «Богдан-Гелена-Даниэль». Заступничество Гелены подвигло будущего гетмана на редкие комплименты своей будущей второй супруге Гелене: «И если бы не помогла своим участием и просьбой Гелена Чаплинская, эта рассудительная невинных людей жалобница – Есфирь, то не знаю, что бы случилось от вражеского навета с моей головой потом – убили бы или сгноили бы в тюрьме». Но не убили и не сгноили Хмельницкого его ненавистники: после смерти первой жены Анны, Хмельницкий стал жить с Геленой невенчанными. Гелена происходила из православного шляхетского рода и звалась Мотроной. Когда выходила замуж за похитителя Чаплинского, перейдя в католичество, то приняла имя Гелена. В феврале 1649 года в Переяславе Гелена и Богдан, Гетман Войска Запорожского, повенчались, причем на православный брак дал личное специальное разрешение иерусалимский патриарх Паисий. Участие Паисия было необходимым по ряду причин: Гелена была католичкой, её первый муж Даниэль был жив, Гелена и Даниэль были обвенчаны по римскому католическому обряду. Истории неизвестно, получила ли Гелена развод от Даниэля Чаплинского, но после брака она, будучи женой гетмана Богдана Хмельницкого, снова именовалась Мотроной.

А Тишайший царь, предавшись своим семейным воспоминанием, заметил, как много в жизни его и гетмана совпадало по времени. Задумав жениться, он в 1647 году выбрал на смотре невест себе в жены Евфимию, но та на глазах царя неожиданно упала в обморок от туго заплетенных на затылке волос. И Тишайший был вынужден отказаться от своего выбора по велению сердца благодаря интригам, в которые замешан был его наставник Борис Морозов. 16 января 1648 года Тишайший царь с подачи Морозова заключил брак с Марией Милославской, которая была старше царя на пять лет. А интриган Морозов вскоре женился на сестре царицы Марии, Анне. Таким образом, Морозов и его тесть Иван Милославский приобрели главенствующее значение при дворе. К этому времени, однако, уже ясно обнаружились результаты плохого внутреннего управления доверенным лицом царя Морозова. Царским указом Тишайшего и боярским приговором 7 февраля 1646 года была вынужденно установлена новая пошлина на соль. Эта пошлина заменила не только прежнюю соляную пошлину, но и ямские и стрелецкие деньги; она превосходила рыночную цену соли, главнейшего предмета потребления в стране примерно на 130 процентов и вызвала сильнейшее недовольство со стороны населения. К этому присоединились злоупотребления правителя Ивана Милославского и молва о пристрастии царя и правителя к иностранным обычаям. Все эти причины вызвали народный «Соляной бунт» в Москве и беспорядки в других городах.

В этом месте своих размышлений Тишайший грустно усмехнулся: надо ж у польского короля в одном и том же году возникло восстание казаков Сечи под началом Хмельницкого. А у него в Москве своя «замять с солью» вышла. Первого июня 1648 года московская чернь стала требовать у Тишайшего царя выдачи Морозова, а затем разграбила его дом и убила окольничего Плещеева и думного дьяка Чистого. Тишайший вынужден был поспешно и тайно отправить своего любимого наставника Морозова в Кириллово-Белозерскую обитель, а взбунтовавшемуся народу выдал окольничего Таханиотова. Новая пошлина на соль была отменена царем в том же году. После того, как народное волнение стихло, Морозов вернулся ко двору, пользовался царским расположением, но не имел главенствующего значения во дворе и в управлении государством.

И неожиданно для себя заулыбавшийся Тишайший помянул мысленно добрым словом супругу Марию, которая оказалась доброго тихого нрава и необычайно плодовитой. Все сложности правления и бунты не влияли на деторождение царевичей и царевен: первенец Дмитрий, родившись 22 октября 1648 года, не прожил и года, скончавшись 6 октября 1649-го. Но скоро родилась царевна Евдокия, 17 февраля 1650 года. В августе 1652 года родилась царевна Марфа, а 5 февраля 1654 года родился царевич Иван. Да и во время этого Смоленского похода Тишайшего царица Мария уже носила под сердцем царевну Анну, которой придет время родиться в начале 1655-го, но пожить всего четыре года…

Наконец, 28 июня Тишайший стал под самим Смоленском в Богдановой околице, и его тут же поздравили со сдачей Полоцка, когда-то с необычайным трудом взятым Иваном Грозным. Буквально через день-другой Тишайшему сообщили о падении Рославля. И повеселевший государь радостно и непринужденно сообщил своему ближайшему окружению о текущем положении дел:

– Знать, удачное я место выбрал для своей остановки в околице, носящей имя Богдана… Удачное и успешное…

Царедворцы послушно закивали головами.

– Удачное место, государь…

– Успешное, государь…

– Только бы не сглазить начальный успех и первую удачу, – осторожно намекнул Тишайший, чтобы остановить бурное поддакивание.

– Не сглазим, государь… Нет средь нас чернокнижников… Перевелись в Смуту и после неё трудами подвижника благочестия, патриарха Филарета… – сказал князь-боярин Василий Шереметев и тут же осекся.

Хотел предаться своим воспоминаниям и размышлениям вслух на знаковом месте Богдановой околицы о помощи Москве гетмана Богдана Хмельницкой, но тут же остановил свой порыв. Такие вещи наедине с собой надо мысленно проговаривать, прежде чем выносить на суд своих близких самолюбивых, сами себе на уме, подданных. А размышления-то были весьма интересными, имеющими прямое отношение к нынешнему походу на Смоленск по призыву святого Саввы, да и ко всему философскому «Смоленскому вызову» польскому королю и существующему мировому порядку.

А суть размышлений Тишайшего царя была такова: уже 8 июня 1648 года избранный в гетманы казацкой радой Богдан Хмельницкий направил 19-летнему Московскому царю письмо с нижайшей просьбой принять в свое подданство запорожских казаков. Тишайший навел справки о гетмане у дьяков посольского приказа и выяснил весьма любопытные данные о гетмане Богдане-Зиновии Хмельницком. Тот, будучи простым казацким сотником, ещё в конце 1647 года после нанесенного ему оскорбления Чаплинским, счастливого временного тюремного освобождения бежал в Запорожскую Сечь и оттуда в Крым под руку к хану. Вернувшись из Крыма с сильной татарской конницей, он поднял восстание, охватившее все украинские земли. Под началом успешного полководца-гетмана объединенное войско запорожских казаков и крымских татар легко разгромило польские полки под Корсунью, при Жёлтых Водах и Пиляве. Затем осадил польскую крепость Замостье и под Зборовом заключил выгодный казакам мир. Осторожный царь Тишайший занял выжидательную позицию, приняв казацкое посольство от гетмана, не вынося свое решение по приему казаков Запорожья в свое подданство.

Дальше дело у гетмана немного застопорилось, его войско даже с татарской подмогой под началом хана Исляма Гирея потерпело досадное жестокое поражение под Берестечком в июне 1651 года от поляков под началом нового короля с 1649 года Яна Казимира, занявшего трон почившего в 1648 году брата Владислава IV. Этого неожиданного поражения Хмельницкого могло бы и не быть, не обнаружь гетман при подготовке похода к Берестечку «потери» огромной суммы денег «казацкого общака». Поначалу отец-гетман грешил на сына Тимоша, но проведенное расследование показало непричастность 18-летнего наследника гетмана. Но дотошный Тимош провел свой розыск и вскоре сообщил, что Гелена завела любовный роман с казначеем и украла казацкие деньги на свои развлечения и наряды. Не дождавшись ответа отца, Тимош казнил и любовника казначея-казнокрада, и красавицу-мачеху в конце мая 1651 года, повесив ее голой на въезде в их семейный хутор Суботов. Хмельницкий настолько был подавлен первым известием о краже денег венчанной женой и вторым известием о ее позорной казни сыном-наследником, что не смог собраться перед решающей битвой с королем. После бегства в последний день этой битвы казаков и татар Исляма Гирея, захватившего с собой в плен самого Хмельницкого, гетману пришлось пойти на менее выгодный казакам Белоцерковский мир, по сравнению с о Зборовским миром.

После измены и казни Мотроны-Гелены последней третьей женой Богдана Хмельницкого стала 34-летняя вдова полковника Пилипа, Анна Золотаренко, сестра выдающегося казацкого нежинского полковника Ивана Золотаренко. Эта мудрая и добрая женщина в корне отличалась от предыдущих жен «батьки Хмеля» прежде всего тем, что стала принимать активное участие в государственных делах своего супруга-гетмана. Именно благодаря Анне Чигиринский двор гетмана стал намного представительней и солиднее, нежели ранее. Попойки, пьяные оргии и потасовки были решительно пресечены благочестивой супругой гетмана, а вместо традиционной горилки Анна велела подавать сухие и крепленые марочные вина и редкий венгерский токай, разливались дорогие марочные вина в красивые серебряные сосуды. Приемы иностранных послов, включая московских, проводились на самом высоком уровне. Стоит ли говорить, что на дипломатическую стезю был поставлен и воинственный брат-полковник Иван, что только усилило позиции переговоров гетмана. Сама же гетманша была образцом благочестия и благородной тактичности, гетман ей доверял безгранично, к тому же сделал ее брата Ивана своей правой рукой, возвысив над другими полковниками казацкими, назначив скоро наказным гетманом Войска во главе 20-тысячного отборного корпуса для завоевания литовских земель и городов, в усиление Смоленской осады царя Московского.

Ещё до поражения гетмана под Берестечком Тишайший принял посольство казаков, где его внимание привлек высокий статный, красивый полковник-златоуст Иван Золотаренко. Дьяки посольского приказа шепнули государю, что это любимый брат гетманши, доверенное лицо гетмана Богдана, всеобщий любимец-полковник казацкого войска, не знающий неудач в боях. Именно из уст Ивана Золотаренко вторую просьбу запорожцев перейти под руку Московского государя царь вынес на обсуждение Земского Собора в феврале 1551 года. Но собор чувствовал колебания царя, не встающего однозначно ни на сторону гетмана Богдана, ни на сторону короля Яна Казимира, с которым был заключен выгодный пока Москве мир. Только шаткий Белоцерковский мир сентября 1651-го, ограничивающий число реестровых казаков до 20 тысяч, то есть до половины числа, определенного Зборовским трактатом, стал причиной новых сильных волнений на Украине. Гетман Хмельницкий, набравший почти 70-тысячное войско казаков и нарушивший все условия Белоцерковского мира, вынужден в этих обстоятельствах в третий раз обратиться о военной помощи, защите от короля к «царю восточному, православному».

На расширенном Земском Соборе, созванном по этому поводу 1 октября 1653 года, было решено удовлетворить третью просьбу из уст посла-полковника Ивана Золотаренко: принять запорожских казаков и объявить войну Польше сразу после начала Смоленского похода до начала битвы под стенами Смоленска. Узнав об утвердительном решении Земского Собора, Хмельницкий 8 января в Переяславле собрал казацкую раду, на которой после речи гетмана, убедившего воинственный народ, что с поляками Гетманщина не может успешно бороться одними своими силами, был задан главный вопрос.