Текст книги "Остров кошмаров. Корона и плаха"

Неизвестно, чем бы все это кончилось, но тут вторглись шотландцы, и армия, прекратив митинговать, выступила против внешнего супостата…

После казни короля спокойнее не стало. Еще со времен «похода на Лондон» в армии большое влияние получили так называемые «левеллеры», или «уравнители». Их программа очень нравилась широким массам, потому что предполагала установить полное равенство всех людей независимо от происхождения и уничтожения сословных различий и дворянских привилегий. В чем-то напоминала программу Уота Тайлера, разве что была гораздо менее радикальной.

С установлением Республики левеллеры потребовали принять их программу, именовавшуюся «народное соглашение». Кромвель отправил их лидеров в Тауэр, а петицию об их немедленном освобождении, под которой стояло не менее 10 000 подписей, проигнорировал. Те полки, что считались самыми ненадежными, где влияние левеллеров было наиболее сильным, он собирался отправить в Ирландию на подавление очередного восстания. Солдаты устроили натуральную демонстрацию протеста. Зачинщиков тут же отдали под военно-полевой суд, а одного из них расстреляли на церковном дворе.

Взбунтовались и полторы тысячи солдат в Банбери и Солсбери. Кромвель немедленно туда помчался во главе кавалерийского отряда. Один из главарей мятежа, капитан Томпсон, пытался организовать сопротивление, и «железнобокие» его зарубили. Трех капралов расстреляли по приговору военно-полевого суда.

Кромвель в сжатые сроки провел в армии настоящую чистку, изгнав всех инакомыслящих, в первую очередь сторонников левеллеров. Это оценили по достоинству, так сказать, с двух сторон: Оксфордский университет, где большим влиянием пользовались «засевшие» католики, присвоил звание почетных докторов Оксфорда Кромвелю и полковнику Ферфаксу (тому самому), а лондонские богатеи, протестанты и противники монархии закатили обоим пышный банкет и преподнесли по массивному золотому блюду. Левеллеры со своей уравнительной программой не на шутку пугали и тех, и этих…

Левеллеры потеряли всякое влияние и оказались из политической жизни устранены. Однако вскоре возникла новая головная боль: движение далеко не столь многочисленное, совершенно мирное по применявшимся методам, но крайне интересное по взглядам и убеждениям…

Появились так называемые «диггеры», в буквальном переводе – «копатели» (от английского слова to dig – «копать»). Их вождем и идейным вдохновителем был Джералд Уинстенли, о котором нынче известно очень мало, даже дата рождения указана лишь приблизительная. Достоверно установлено лишь, что он был сыном небогатого торговца, пытался сам заняться коммерцией (мануфактурный цех), но прогорел и зарабатывал на жизнь, став пастухом в графстве Суррей.

Пастух, правда, был непростой. Безусловно, он где-то получил неплохое образование, пусть и не университетское, но не сводившееся к простому умению читать и писать. Написал целую серию памфлетов, в которых подробно излагал свои религиозные и политические взгляды. Религиозные лежат за пределами нашего повествования, а вот к политическим стоит присмотреться пристально.

Левеллеры (подобно многим нынешним отечественным демократам) были прямо-таки зациклены на одной-единственной идее – всеобщих избирательных прав и праве каждого быть избранным как в парламент, так и в те или иные органы власти. Уинстенли был с этим категорически не согласен, резонно утверждая, что и в этом случае богатые останутся хозяевами земли, а бедняки будут по-прежнему гнуть на них спину. При самых совершенных законах никогда не будет равенства между тем, кто владеет землей, и тем, кто ее за плату обрабатывает.

«Беднейший из бедняков обладает точно таким же правом на землю, как и богатейший из богачей». «Истинная свобода кроется в том, откуда человек добывает себе пропитание, т. е. в пользовании землей».

В точности как позже русские крестьяне, Уинстенли считал, что земля – божья. Правда, в отличие и от тех крестьян, и от большевиков он не считал, что землю следует отобрать у богачей и разделить между бедными. Был убежден, что это только увеличит число собственников, а собственность и есть главное зло. По Уинстенли, земля должна стать общей, все будут работать на ней сообща, деньги и торговля исчезнут – трудящиеся будут приносить произведенное ими на склады и обмениваться меж собой. Все органы власти должны быть выборными, а все наказания – сведенными к воспитательным мерам. Никакой армии – только народная милиция для поддержания порядка. Парламент переизбирается каждый год, правом голоса обладают все совершеннолетние мужчины, царит полная свобода вероисповедания, всячески поощряются наука и изобретательство, все мальчики и девочки имеют право на образование.

Материальной базой для замышлявшихся коммун должны были стать те земли, что вообще-то принадлежат либо помещику, либо крестьянской общине, но долго не обрабатывались и пришли в запустение. По подсчетам Уинстенли, таких в Англии было немало.

От теории перешли к практике, решив создать «первую ласточку», которая послужит примером и привлечет многочисленных последователей. В апреле 1649 г. на пустыре у деревушки в графстве Суррей обосновалось около десятка семей диггеров, на скорую руку возвели дома, загон для скота и стали распахивать целину. Через несколько недель число «коммунаров» возросло до сотни, к ним даже присоединились некоторые местные жители.

Однако «многочисленных последователей» так и не дождались. Подобные коммуны появились только в шести других провинциях Англии, столь же немногочисленные.

Очень быстро коммуны стали жестко прессовать местные крупные помещики. Причем действовали хитро, выставив вперед не своих наемников, а местных крестьян-фригольдеров, нашептывали им, что пришельцы, окрепнув и увеличившись числом, в конце концов оттяпают себе все общинные земли. Подобная агитация имела большой успех: во всем мире ничто так не злит крестьянина, как угроза потерять землю. В конце концов около сотни фригольдеров ворвались в поселок Уинстенли, сожгли несколько домов, вытоптали посевы, нескольких «копателей» избили. Те ни малейшего сопротивления не оказали – тоже были сторонниками непротивления злу насилием.

После этого на поселок несколько раз налетали уже солдаты регулярной армии, уничтожая и сжигая все, что под руку подвернулось. Так обстояло и с остальными коммунами – где власти посылали солдат на погромы, где старались местные жители. Очень быстро коммуны распались. О дальнейшей судьбе диггеров сведений почти нет. Известно лишь, что Уинстенли с группой единомышленников на какое-то время нашел приют в поместье сочувствовавшей его идеям леди Элеоноры Дэвис, но что с ним и его сподвижниками было потом, история умалчивает.

Эту историю следовало упомянуть по весьма существенной причине – в течение двух с половиной последующих столетий идея сельскохозяйственной коммуны получила широкое распространение в Европе (и кое-где в Америке), появились крупные теоретики, коммуны возникли во Франции, в Англии, в России и в Новом Свете. Везде закончились неудачей, хотя отдельные поселения просуществовали не один год. Когда в XIX в. в Европе была создана теория научного социализма (не путать с теориями Маркса-Энгельса-Ленина!), именно работы Уинстенли частично послужили ее основой.

Казнь короля Карла Первого возмутила всю коронованную Европу независимо от вероисповедания монархов. Королей не раз свергали, а то и убивали, но подобные предприятия считались привилегией исключительно знатных господ. Впервые в европейской истории монарха осмелилось судить и приговорить к смерти «простонародье»… Из монаршей классовой солидарности к европейским владетелям примкнул и русский царь Алексей Михайлович, отправивший резкую ноту англичанам, которые «своего короля Каролуса до смерти убили». Дипломатические отношения он с Англией сохранил, но торговые прекратил совершенно – и это положение сохранялось чуть ли не полсотни лет. Московитская торговая компания приказала долго жить. Никак нельзя сказать, что кромвелевская Англия оказалась в международной изоляции, но отношения между ней и многими европейскими странами обострились.

В первую очередь – с единоверной Голландией, с которой начались и продолжались до конца XVII в. серьезные войны.

В одной из исторических работ (причем довольно серьезной, что печально) причина этих войн объясняется крайне романтически, совершенно в духе Дюма: дескать, принц Оранский, штатгальтер (правитель) Голландии, был женат на английской принцессе, дочери Карла Первого, и английские пуритане этим возмутились, уж так возмутились, что пошли на Голландию войной.

Принц Оранский и в самом деле был женат на дочери Карла, но серьезные войны из-за подобной лирики никогда не возникают. Причины были чисто экономическими. Англия в то время располагала лишь пародией на колонии – небольшими поселениями в Америке. А вот Голландия была третьей колониальной державой после Испании и Португалии и самым крупным английским конкурентом в морской торговле и добыче заморских богатств. Торговый флот всей Европы насчитывал тогда примерно 25 000 кораблей. Из них 15 000 принадлежали крохотной Голландии. Конкуренцией в грузоперевозках дело не ограничилось. Голландцы форменным образом вышибли англичан с Островов Пряностей – Молуккских островов, полностью взяв добычу драгоценных приправ в свои руки, а по прибыльности это ничуть не уступало золотым или алмазным рудникам. Попутно голландцы чувствительно прищемили и португальцев – те долго добывали в Индии и на островах Индийского океана копру, пряности и драгоценные камни. Вышибли и португальцев, у которых на индийском побережье остались лишь крохотные колонии (правда, просуществовавшие до середины XX в.). Стали осваивать Индонезию, которую позже захватили целиком. Одним словом, Голландия стала в Индийском океане державой номер один.

В Европе голландцы чисто экономическими методами буквально задушили могущественную некогда Ганзу, распавшуюся и переставшую существовать. Захватили две трети морских грузоперевозок на Балтике. Какая тут английская принцесса, в игре были огромные деньги, тут уж не до романтики…

Именно при Кромвеле Англия сделала первые шаги на пути не просто в колониальные хищники – по той дороге, которая сделает Великую Британию хищником номер один. Теоретическое обоснование имелось: та самая идея Англии как «Нового Израиля», при Кромвеле доработанная и широко распространившаяся. Теперь богоизбранный народ был один – англичане, и точка.

Еще не накопив достаточно сил, англичане стали вести себя крайне спесиво: потребовали, чтобы корабли других стран (в первую очередь голландские) при встрече с английскими отдавали им салют. Считая это унижением для себя (не побирушки, в конце концов), голландцы категорически отказались. Накал страстей был таким, что кто-то убил в Гааге английского посланника.

Сначала война была чисто экономической. Английский парламент принял так называемый «Акт о навигации», согласно которому иностранные корабли могли ввозить в Англию только те товары, что произведены в их стране, а все остальные имеют право возить только английские суда. Удар по голландской морской торговле был сокрушительный. Вдобавок Кромвель отдал приказ, чтобы английские корабли силой принуждали отдавать салют тех, кто делать это не торопился.

Началась «горячая» война, длившаяся около двух лет и проходившая исключительно на море. В детали вдаваться не стоит, скажу лишь, что после трех крупных морских сражений победа осталась за Англией. Голландцы вынуждены были, стиснув зубы, первыми салютовать английским кораблям.

Но кроме этой, чисто моральной победы Англия получила и весьма значительные материальные выгоды…

Именно при Кромвеле и началась колониальная экспансия. Еще при Иакове, в 1627 г., англичане захватили у испанцев Ямайку, которую потерявшим былую мощь испанцам так и не удалось отвоевать назад. Однако это был единичный успех, который англичане развивать не стали, ограничились тем, что устроили на Ямайке плантации сахарного тростника, куда в массовом порядке завозили черных рабов.

Кромвель как раз и возвел колониальные захваты в систему. Англичане захватили испанский Барбадос и несколько островов Вест-Индии поменьше, тогда еще необитаемых. Военно-морские силы Испании вновь оказались бессильны, испанцы решили отыграться на суше. Война проходила во Фландрии, причем на помощь англичанам пришли французы – в который раз политические интересы оказались выше религиозных разногласий. Побежденные испанцы так и не смогли себе вернуть острова Карибского моря, да вдобавок Кромвель добился, чтобы Англии передали прибрежную крепость Дюнкерк – тот самый Дюнкерк, что потом станет прямо-таки символом национального позора англичан во Вторую мировую. Впервые за долгие, долгие годы у Англии вновь появились владения во Франции – правда, ненадолго.

После захвата Ямайки Кромвель обратил самое пристальное внимание на американские дела. Колонии, до которых во время гражданской войны и сопутствующих смут, войн с Испанией и Голландией у Лондона просто-напросто не доходили руки, жили не просто вольно, а крайне вольно, на четверть века оставшись без малейшего контроля со стороны метрополии. Кто что хотел, то и делал. Одни, как квакеры и священник Уильямс, основывали новые колонии и вводили там собственные законы (как уже говорилось, крайне веротерпимые). Другие старались исключительно ради своих собственных интересов – правда, и вреда от них не было ни малейшего.

Еще в первые годы правления Карла Первого, в 1628 г., лихой делец Томас Мортон основал на ничейных землях, где-то между Бостоном и Плимутом, этакое суверенное государство – Республику Веселой Горы. Держава, правда, была крохотная, состояла из одного-единственного поселка, но никому на свете не подчинялась. Мортон, по натуре авантюрист и любитель пожить весело, не собирался гнуть спину на огороде или ловить рыбу. Он стал скупать у индейцев пушнину и продавать им оружие и выпивку. Главным образом выпивку – поселок не зря именовался Веселой Горой. Чего-чего, а веселья хватало. Мортон соорудил несколько самогонных аппаратов – дело в принципе нехитрое – и принялся гнать виски, то ли из кукурузы, то ли из яблок, то ли из всего вместе. Оборудовал, наверное, первый в американской истории салун, куда индейцы валом валили. Для удовлетворения культурных потребностей никаких молельных домов заводить не стал – установил Майское дерево, вокруг которого уже не в праздник, а что ни день «республиканцы» Нортона отплясывали с краснокожими красотками с пониженной социальной ответственностью (крепко подозреваю, выпивкой и плясками дело не ограничивалось). Индейцы претензий не предъявляли – среди веселых скво замужних не было, а значит, не нашлось и ревнивых мужей. К тому же сами индейцы «огненную воду» гнать не умели, так что мортоновский салун для них оказался крайне полезным, и между белыми и краснокожими царила форменная идиллия.

На которую крайне неодобрительно взирали обитавшие неподалеку пуритане – их злило и Майское дерево, и забавы с индейскими красотками, и полное отсутствие молельного дома. Поначалу они посылали Мортону письменные увещевания, требуя покончить с разгульной жизнью, покаяться и стать полезным членом пуританского общества. В ответных письмах Мортон их по матушке не посылал, но категорически отказывался подчиниться: не без резона напоминал, что Республика Веселой Горы обитает на бесхозных землях, а если хозяева и имеются в лице индейцев, то они нот протеста не шлют и ничего против республики не имеют.

В конце концов разозленные пуритане – голубями мира они никогда не были – решили республику воевать. Послали туда вооруженный отряд. Едва не разразилась первая в истории Америки гражданская война против первого в означенной истории сепаратиста. Однако кончилось все комедией. Прослышав заранее, что на него идут войной, Мортон со своими республиканцами забаррикадировался в одном из домов, разложил на столах палаши, мушкеты и боеприпасы. В ожидании противника решили подкрепиться виски. Противник запаздывал, пилось весело – и когда пуритане наконец добрались до места, все республиканское воинство во главе с Мортоном валялось под столом. Их без малейшего труда повязали. Единственной пролитой кровью оказалось несколько капель – кто-то из мортоновцев спьяну порезал ладонь о собственный меч.

Мортона посадили на первый же направлявшийся в Англию корабль, старательно описав все его прегрешения и рассчитывая, что в Англии его засудят. Однако судьи никакого состава преступления не нашли – на английской территории Мортон никаких правонарушений не совершал и потому был отпущен с миром. Своим гонителям он отомстил не без изящества – несомненно, обладая литературным даром, написал и издал в Амстердаме книгу о своем республиканском прошлом, остроумную и язвительную сатиру на пуритан Новой Англии. Сегодня эта книга считается ценным источником по ранней американской истории.

Не усидев дома, подобно очень и очень многим авантюристам, Мортон в 1643 г. вернулся под чужим именем в Америку и на том же месте воссоздал Республику Веселой Горы. Вот только она просуществовала совсем недолго – времена настали другие, чего Мортон не учел. Очень быстро нагрянул пуританский карательный отряд, поселок спалили дотла, а Мортона в Англию отправили на сей раз в кандалах. Дома правили бал пуритане (что Мортон должен был прекрасно знать) – и основатель Республики Веселой Горы умер в тюрьме. Лично мне его по-человечески жаль – он не сделал ровным счетом ничего плохого, в отличие от американских пуритан…

Чуть погодя в колониях разыгрались уже гораздо более серьезные события. Впервые в американской истории за сто с лишним лет до Гражданской войны самым решительным образом размежевались Север и Юг – когда туда дошли известия о парламентской революции и казни короля. На Севере, в Новой Англии, обитали в основном простолюдины-пуритане, духовные братья тех, кто устроил революцию и казнил короля. Так что и то и другое они встретили прямо-таки восторженно. На Юге, в Вирджинии, жило много и католиков, и протестантских дворян-роялистов, бежавших в Америку как раз от революции и гражданской войны…

На некоторое время прервались все торговые отношения меж Севером и Югом. Некоторые американские историки всерьез полагают, что между ними могла начаться война. Однако не состоялась она по чисто техническим причинам – противников разделяла добрая тысяча километров глуши и бездорожья. Кончилось все тем, что Юг – и некоторые острова Вест-Индии – присягнул обосновавшемуся в Голландии принцу Уэльскому Карлу, провозгласившему себя королем. Кромвель послал военный фрегат с десантом на борту, и поскольку силы были очень уж неравны, южане сдались без боя…

С тех пор Кромвель пристально следил за американскими делами. И внес немалый вклад в освоение колоний – вот только вклад этот был насквозь гнусным. До Кромвеля в колонии люди отправлялись совершенно добровольно. Кромвель стал создателем системы белого рабства, просуществовавшего сто двадцать лет, до самой американской революции. После подавления очередного ирландского восстания распорядились отправить в Америку 20 000 закованных в кандалы ирландцев – и настоящих мятежников, и тех, кто просто попался под горячую руку. Там их продали в рабство на плантации, главным образом на Ямайке, Барбадосе и других принадлежавших Англии Вест-Индских островах – для работы на плантациях Юга белые рабы не годились, они массово умирали в не подходящем для них климате.

При Кромвеле укрепила свои опорные пункты в Индии английская Ост-Индская компания – будущий завоеватель всей страны.

Кромвель после 355 лет существования «черты оседлости», совпадавшей с границами Англии, пустил в Англию евреев. Разумеется, не из симпатии к ним – таковой англичане никогда не испытывали, особенно теперь, когда отобрали у евреев роль «богоизбранного народа» и натянули на себя, как краденый кафтан. Кромвелю просто-напросто понадобились толковые финансисты, а на голландских больше нельзя было рассчитывать из-за напряженных отношений между двумя странами. Чистой воды утилитарные соображения. Через сто лет так же будет поступать прусский король Фридрих Великий: евреев пригласит как финансистов, чехов – как умелых строителей плотин и прочей мелиорации, французов – как лучших в Европе сборщиков налогов, а сельскохозяйственные земли будет раздавать желающим любой национальности, лишь бы работали (и ухитрится совершить нечто прежде невиданное в европейской истории – посадит на землю цыган).

Интересно, что историческая виртуальность, та самая «развилка во времени» существовала для обоих главных персонажей драмы – и для Карла Первого, и для Оливера Кромвеля…

На английском престоле Карл оказался, можно сказать, по трагической случайности. Он был младшим сыном Иакова. Принцем Уэльским, наследником престола, был его старший брат, принц Генрих. По характеру братья оказались полной противоположностью друг другу. Карл проводил время в гулянках и пирушках (в чем ему постоянно сопутствовал герцог Бекингем). Генрих сидел над книгами. По воспоминаниям современников, юноша тихий и благовоспитанный, пользовавшийся в Англии всеобщей любовью. Вот только Генрих простудился, играя в теннис, простуда перешла в гнойную лихорадку, и принц умер неполных девятнадцати лет от роду. Очень трудно предсказать, как проходило бы его правление, стань королем он. Но нельзя исключать, что не случилось бы ни конфронтации с парламентом, ни гражданской войны, ни пуританской «культурной революции», ни крови и грязи кромвелевской республики.

Точно так же виртуальность имеется и для Кромвеля. В свое время он и его дальний родственник, влиятельный член парламента Джон Хемден, решили навсегда покинуть Англию, обосноваться в американских колониях, завести там плантации и жить мирно. Однако они отказались платить тот самый налог с каждого, навсегда уезжающего из Англии, введенный королем без санкции парламента. Без свидетельства об уплате этого налога из Англии не выпускали. Хемдена и Кромвеля, уже поднявшихся было на корабль, ссадили на берег.

Опять-таки трудно сказать, чем закончились бы революция и гражданская война, не окажись во главе столь яркой и деятельной личности, как Кромвель. Карл точно так же ввязался бы в конфронтацию с парламентом, но неизвестно, нашелся бы в отсутствие Кромвеля равный ему государственный деятель…

Объективности ради следует уточнить: если принц Генрих, точнее, его печальная история ранней смерти отлично документирована, то история Хемдена и Кромвеля с их неудачной попыткой отправиться в Америку – расхожая легенда, подтверждения в писаной истории не имеющая. Но все равно закручено лихо…

Что еще? При Кромвеле была введена жесточайшая цензура любой печатной продукции, организованная так, что советские цензоры обзавидовались бы – особенно если им рассказать, что тогдашние диссиденты, авторы «неудобных» памфлетов или книг запросто могли оказаться у позорного столба, не говоря уж о темнице с крысами – это уж само собой подразумевалось…

Английский морской разбой при Кромвеле откровенно захирел. В Карибском море среди прочих беззастенчиво разбойничали и английские пираты, но особых лавров не снискали. Докатились до того, что стали брать на абордаж корабли, везущие какао-бобы. Какао стоило не гроши, но можно представить, как хохотали бы, узнав о столь жалкой добыче, Дрейк и Рэли, Кавендиш и Фробишер…

Как курьез можно упомянуть о двух английских купцах, Эдмунде Тэрнере и Джордже Кэрью. Во время англо-голландских морских войн они получили на родине каперские свидетельства, разрешавшие им захватывать голландские корабли, пока не возместят свой ущерб от захваченных голландцами их торговых судов. Сумма в документах того времени указана точно: 151 612 фунтов. А курьез в том, что в свидетельстве была приписка: если с Голландией будет заключен мир, но купцы не успеют возместить свои убытки, могут продолжать…

В деятельности каперов появилось нечто новое: теперь они частенько руководствовались не вульгарной выгодой, а политическими пристрастиями. Джон Макнелл, ярый роялист, парламент не любил крепко. Еще и оттого, что сам от него пострадал. Когда король уже покинул Лондон, в доме Макнелла как-то собралась выпить веселая компания и, набравшись изрядно, принялась материть парламент последними словами. Кто-то настучал. Всех оштрафовали за идейно невыдержанную болтовню, а капитан как хозяин дома еще и провел некоторое время за решеткой. В 1644 г. на одном из островов Индийского океана он вдрызг напоил и оставил на берегу тех своих матросиков, кто стоял за парламент, а с остальными ушел в море и объявил, что намерен пиратствовать «во славу короля», против «парламентских псов». При чем тут парламент, совершенно непонятно – у парламента не было собственных торговых кораблей, так что Макнелл грабил кого попало. С кое-какой добычей он вернулся в Англию, передал ее королевским комиссарам и толкнул пафосную речь, заверяя, что будет служить трону до конца и своими руками изрубит в куски некоторых особо ему ненавистных членов парламента. Дальнейшая его судьба неизвестна. С уверенностью можно сказать одно: никого из парламентариев он так и не изрубил.

Случалось и наоборот. В том же 1644 г. капитан торгового судна Ричард Ингл, ярый сторонник парламента, наговорил в Мериленде немало непочтительных слов в адрес короля. Кончиться это для него могло плохо – губернатор Мериленда был роялистом, и роялистов в Мериленде обитало немало. Ингл вовремя сбежал в Англию, а через год вернулся на корабле с многозначительным названием «Преобразование». И, размахивая каперской грамотой, выданной революционным парламентом, заявил, что посчитается за все хорошее с «подлыми аристократами». Для затравки он ограбил судно не имевших никакого отношения к войне короля с парламентом голландцев, но потом и в самом деле прошел вдоль побережья, «идейно» грабя и разоряя и плантации богатых роялистов, и католических священников…

Кромвель умер на шестидесятом году жизни. Хоронили пышно, гробницу украсили статуей в королевской мантии и королевской короне. Простояла эта гробница недолго…