Текст книги "Волк прыгнул"

Глава шестая
Ханум Оксана

Сдается, он оказался неплохим актером – со своей унылой мордой преждевременно одряхлевшего язвенника, дурно скроенным костюмом и понурой сутулостью. В автобусе, едва он вошел, с сиденья вспорхнуло юное создание женского пола (невинная мордашка первоклассницы и вполне женская фигурка) и громко, как полагалось благовоспитанной пионерке былых времен, предложило:

– Садитесь, дедушка!

Звонко это прозвучало, со всей возможной юной безжалостностью. Что тут сделаешь? Данил без церемоний поблагодарил добрую самаритянку, уселся, прикрыл глаза. Пытался в десятый раз прокрутить в уме собственные действия и оценить, все ли было сделано правильно.

Получалось, что – все. Кто бы им ни противостоял – ревнивый обожатель Оксаны Башикташ, не гнушавшийся откровенным криминалом, или неизвестный конкурент, – в данной ситуации именно так и следовало поступать. Во-первых, всегда в таких случаях нужно действовать, исходя из самого худшего варианта. Подозревать самое скверное. Если перебдишь, ухмылочки за спиной – дело десятое. Значительно страшнее – не добдить.

И второе… Так следует работать и впредь: в глухой конспирации, будто Штирлиц в тылу врага, опираясь исключительно на своих «нелегалов» и здешних знакомых, не входящих в систему. Он на многие кнопки мог бы нажать здесь совершенно легально, задействовать и здесь, и в столице людей, по влиянию и значимости даже превосходивших генерала Басенка, но сие противоречило бы не просто деловой этике – правилам игры. На то ты и поставлен главным волкодавом «Интеркрайта», чтобы справляться собственными силами, а за помощью обращаться лишь при крайней нужде…

До «Клейнода» он добрался, опять-таки не отягощенный топтунами. Учрежденьице, не подозревая о своем истинном – и единственном – грядущем предназначении, работало в обычном ритме. На Данила, откровенно говоря, не обратили и внимания, многие его попросту не знали. План действий был продуман заранее. Поговорив с Бесединым минут десять, Данил немного повисел на телефоне и, узнав, что «груз 200», то есть рефрижератор в сопровождении вооруженной охраны, благополучно прибыл в столицу, слегка расслабился. Самую чуточку. Не больше, чем на одно деление. Расслабиться, скажем, на два деления не позволял примечательный фактик: с помощью нехитрого, заранее обговоренного словесного кода Довнар сообщил, что за ними какое-то время тащилась машина, выполняя, вне всякого сомнения, функции хвоста…

Повесив трубку, он пытливо осмотрел в зеркале свою унылую физиономию, вышел в коридор и вразвалочку направился к двери, украшенной табличкой «менеджер по связям с общественностью». Открыл ее без стука – какие формальности в учреждении в рабочее время – и, убедившись, что хозяйка пребывает в одиночестве, вежливо осведомился:

– Простите, не помешал?

– Не помешали, – обнадежила хозяйка, послав ему безликую профессиональную улыбку. – Вы из трансагентства?

– Отнюдь, – сказал, он, садясь. – Я из Сибири, из головного, так сказать, предприятия, Черский моя фамилия, по паспорту, вы только не смейтесь, Данила, а по отчеству Петрович…

– Ого! – Какой-то миг казалось, что она по-мальчишески вдруг присвистнет. – Мне встать в знак почтения?

– Да что вы, дамам вроде бы и не положено…

– Данила Петрович… – протянула она. – Смеяться я не буду, я и сама по паспорту – Оксана Моллаховна. Ужас, верно?

Данил откровенно ее разглядывал, прежде всего, она вовсе не производила впечатления убитой горем, что для ветреной красотки, которую иные обзывают вовсе уж непечатно, в общем, объяснимо… Самую чуточку перефразируя классика, можно сказать: перед ним сидела совершеннейшая красавица. Вместо роскошной косы, правда, роскошные распущенные волосы, а вот ресницы и в самом деле стрельчатые, а уж синие глазищи… черные волосы и синие глаза – сочетание, будоражащее кровь, можно приревновать и наделать глупостей. Из-за такой вот – можно.

– Может, мне встать и повернуться вправо-влево? – спросила она с самым невинным видом.

– Зачем?

– Вы с меня прямо-таки мерку взглядом снимаете…

– А вдруг – раздеваю? – усмехнулся он.

– Да нет, – серьезно сказала она. – Именно мерку снимаете, когда взглядом раздевают, глаза совершенно другие… Каков же итог?

– Стараетесь показать, что вы чертовски независимы, – сказал Данил. – В чем истоки и корни, понятно – хороший специалист, да еще с вашей внешностью, без работы долго не останется. Про вас говорили, что вы хороший специалист…

– А у вас что, к независимым женщинам какое-то особое отношение? С ноткой негатива?

– Помилуйте, – сказал Данил. – Независимые женщины мне всегда нравились: Маргарет Тэтчер там, миледи Винтер… Знаете, я просто раздумываю, с чего начать…

– А это зависит от того, что вам про меня наговорили.

– Почему непременно «наговорили», а не «рассказали»?

– Ох, да знаю я наши злые язычки, частная фирма кое в чем от коммунальной кухни мало отличается…

– Это точно, – философски сказал Данил. – Итак, Оксана… вас нужно называть по отчеству?

– Совсем не обязательно. Я от родителя не отрекаюсь, с чего бы вдруг, но все равно звучит и в самом деле смешно… Хватит с меня школьных дразнилок. – Она наигранно вздохнула, без нужды одернула строгий красный жакетик в черный горошек.

У Данила понемногу стало складываться впечатление, что под этим жакетиком либо ничего нет, либо наличествует самый минимум. Но главное, конечно, в другом. Ее стол чертовски похож на климовский – ничего лишнего, только то, что необходимо в данный момент, и вообще, если не знать заранее, что кабинет принадлежит женщине, ни за что этого не определишь при простом беглом осмотре. Никаких посторонних безделушек, даже сумочки не видно – видимо, лежит в шкафу. Стандартное обиталище делового человека, не имеющего на службе ни пола, ни возраста. Что ж, девочка непроста…

– Итак, Оксана… – произнес Данил нейтральным тоном. – Скажите-ка, вы ждете неприятных вопросов?

– Конечно.

– Почему?

– Ой, да не играйте вы в прятки! – досадливо поморщилась она. – Я о вас чуточку наслышана. Вы из безопасности или как там это называется… Хотя, конечно, судя по Сереже Климову и этому… – она на миг замолчала, – называется это как-нибудь нейтрально. Второй отдел, второе бюро, «общие вопросы» и «исследования»… И вам непременно должны были открыть глаза на наши с Сергеем отношения. Так что вы с меня начали, а?

– Люблю я умных женщин, – сказал Данил. – И боюсь я умных женщин. Подсознательно. Как всякий мужик… Так вот, что касается взаимоотношения полов. Месткомов давно уже простыл и след, а потому меня совершенно не интересует, чем занимаются взрослые люди в постели. Меня интересует другое: влияют ли в данном и конкретном случае постельные отношения на все прочее.

– То есть?

– Погиб человек, – сказал Данил. – Обстоятельства, мягко скажем, странноватые. Многое я за ним знал, но не было у него привычки в пьяном виде лазать по водоемам…

Он осекся: черноволосая красавица, выразительно на него глядя, приложила палец к губам. Ах, вот даже как… Мгновенно сориентировавшись, Данил продолжал, ничуть не сбившись:

– Да и в трезвом виде недолюбливал он воду…

Оксана тем временем что-то лихорадочно писала на первом попавшем под руку листочке. Толкнула его ногтем через стол Данилу. Он моментально прочитал единственную строчку, написанную твердым, разборчивым почерком.

«Не здесь. Потом. Позже».

Глядя ей в глаза, Данил многозначительно покрутил пальцем вокруг правого уха. Когда она кивнула с облегченным вздохом, мысленно выругался и произнес самым нормальным тоном:

– Но это, если подумать, еще не предмет для немедленных допросов. В конце концов, в прокуратуре не сообщили ничего такого, что заставило бы меня подозревать уголовщину.

– Вот и не надо копаться в моем белье, – сказала Оксана. – Если нет на то особой необходимости.

А взглядом меж тем показывала на бумажку в руке Данила.

– Пожалуй что нет, – сказал он, подыскивая нужные обороты. – Но я теперь, сами понимаете, опрашиваю всех подряд…

– А вам не кажется, что проще поговорить с женой, нежели с… любовницей?

– Говорил уже, – сказал Данил. – Тут, знаете ли, кроется еще один камень преткновения. Вы слышали про вчерашние события в климовской квартире?

– Еще бы. С самого утра приходили из КГБ… Говорили главным образом с Багловским, но и остальных мимоходом порасспросили – не было ли у Климова привычки держать на столе гранаты или прогуливаться во дворике с автоматом наперевес… В таком примерно ключе, – она фыркнула, кажется, без всякого наигрыша.

– Об этом-то и разговор… – сказал Данил. – Вы, Оксана, – здешняя связь с общественностью номер один. А поэтому не можете не знать, что пишут о фирме иные газетки…

Пытливо взглянул на нее, но она не подала никаких знаков. Похоже, эта тема, по ее мнению, могла обсуждаться и при наличии гипотетических «жучков».

– Глупости, – пожала она плечами. – Кто эти газетки читает…

– И все-таки. Кое-какое мнение может сформироваться. У определенного процента читателей.

– Вас что, волнует этот процент? – досадливо поморщилась она. – Знаете, это для меня больной вопрос, у меня благоверный как дитятко играет во все эти фронты, да и его сестрица тоже… А потому проблема знакома не понаслышке, несерьезно все это, Данила Петрович.

– И тем не менее, – настойчиво продолжал он. – Должна быть какая-то тактика противодействия…

– А почему вы решили, что такой тактики нет? – серьезно спросила Оксана. – Давно отработана тактика… Продемонстрировать?

– Сделайте одолжение, – кивнул он, заинтересовавшись.

Оксана, бросив на него лукавый взгляд, вышла из-за стола. Лишь теперь обнаружилось, что строгий, напрочь деловой жакетик сочетается с малиновой юбкой-недомеркой, расклешенной и оттого колыхавшейся при каждом движении.

– Теперь сосредоточьтесь, Данила Петрович, и представьте, что вы – это вовсе не вы, а дюжина шустрых мальчиков, газетчиков новейшей формации, созванных на пресс-конференцию, – сообщила Оксана с лукавой улыбкой.

– Представил, – сказал он без улыбки.

Она присела на короткий диванчик в углу, закинула ногу на ногу, отчего юбка стала вовсе уж предельно символической, обворожительно улыбнулась и с выверенной насмешкой начала:

– Господа, неужели вы всерьез полагаете, что мы будем это комментировать? Ну разумеется, разумеется! Целая гора оружейного плутония валяется у нас в подвале, пьяные, как водится, грузчики ворочают его лопатами так, что пыль стоит столбом, а нейтроны разлетаются по всему двору, мерзко пищат и светятся… – Она выпрямилась, как струнка, ухитрилась вроде бы мимолетным движением пальцев одернуть жакетик так, что он обтянул все, достойное внимания. – И, конечно же, каждый, у кого зрение в порядке, тут же определит, что я – классическая жертва радиации. Безусловно, именно так и выглядят радиоактивные мутанты. Вы согласны? – И состроила жалобную гримаску: – Господа, ну неужели у вас нет более серьезных занятий, чем читать эти газетенки? Ну что тут прикажете комментировать?

И развела руками с видом оскорбленной невинности. Данил пару раз беззвучно хлопнул в ладоши.

– Вот так, – не без гордости сказала Оксана. – Между прочим, действует безотказно. Присутствующие похохатывают, пытаясь в то же время определить, что у меня под жакетом, а потом наперебой просят у меня телефончик и независимо от того, отошьют их или нет, впоследствии пишут обо всех выдумках народофронтовцев с должной издевкой. Могу показать вырезки, у меня здесь подшито все, что касается «Клейнода»…

– А что делают газетчики женского пола? – по-деловому поинтересовался Данил. – С их-то подсознательной завистью к посторонней красавице? Затмевающей, бьюсь об заклад, иных репортесс?

– Нормальные газетчики женского пола – особы молодые, эмансипированные и тоже отнюдь не уродки. А потому демократы их мало привлекают – они ж, как на подбор, лишены того мужского начала, какое только и способно взволновать эмансипированных особ…

– Здорово и лихо, – констатировал Данил. – Значит, все сводится к голому фрейдизму?

– Ну, далеко не все, однако ж тактика, могу вас заверить, беспроигрышная. С одной стороны – зацикленные старые мальчики, сыплющие лозунгами и штампами, с другой – неглупая, смею думать, и в меру циничная особа с острым язычком… – Она прищурилась. – А вы не смеетесь… Это мне нравится.

– Помилуйте, – сказал Данил серьезно. – Зачем же смеяться, если эта тактика, как вы заверяете, себя полностью оправдывает? Нужно и дальше ее эксплуатировать без всякого смеха…

В дверь деликатно постучали, и показалась озабоченная физиономия Паши Беседина. Данил поднялся:

– Извините, Оксана, дела…

Послал ей многозначительный взгляд, помахав в воздухе той самой записочкой, быстренько вышел в коридор, тихо приказал:

– Проверишь насчет «ушей», – и показал большим пальцем за плечо, на дверь только что покинутого им кабинета. – Что стряслось?

– Там к вам приехали… – со странным выражением лица сказал Паша и от дальнейших комментариев воздержался.

Шагая за ним следом, Данил пытался в темпе обмозговать весьма интересную мысль: почему Красавина Оксана боится микрофонов? Точнее говоря, почему ей вообще пришло в голову, что в ее кабинете могут оказаться микрофоны? Только потому, что она неглупа? Да нет, должны быть более серьезные причины…

Он энергично распахнул дверь, с кресла в углу неторопливо поднялся человек лет тридцати пяти, в штатском, с неброским лицом субъекта определенной профессии. Не представившись, спросил негромко:

– Здесь можно говорить… свободно?

– Можно, – сказал Данил. – Нужно, чтобы… – сделал выразительный жест, указав на Пашу.

– Желательно.

Данил кивнул, и Паша молча вышел.

– Товарищ генерал-лейтенант считает, что вам имеет смысл взглянуть… – с расстановочкой произнес гость, ухитрившийся так и не представиться.

Расстегнул свою желтую папочку, вынул несколько больших черно-белых снимков и, не выпуская из рук с профессиональной сноровкой, развернул веером, показал Данилу:

– Этого человека вы, случайно, не знаете?

Данил всмотрелся – и почувствовал, как сердце мерзко ворохнулось в груди. Стандартные снимки, сделанные, судя по всему, ночью, с сильной фотовспышкой, стандартная мерная линейка, а здесь в кадр попал носок форменного сапога…

– Знаю, – медленно произнес Данил. – И не случайно. Это – Кирилл Николаевич Ярышев, работник фирмы «Интеркрайт», некоторое время назад командированный в наш здешний филиал, то бишь «Клейнод»…

– И он, насколько я понимаю, выполнял те же функции, что и покойный гражданин Климов?

Данил, поразмыслив пару секунд, молча кивнул.

– Я думаю, в ближайшее время будут проведены допросы по всей форме…. – так же негромко сообщил безымянный гость.

– Где его нашли?

– На тракте Калюжин-Жодино. Примерно в трех километрах от Калюжина. Характер травм вроде бы указывает на обыкновенный наезд, совершенный автомобилем неизвестной марки… однако при вскрытии обнаружен след ножевого ранения. Одного-единственного. Ранение было нанесено под левую лопатку и, несомненно, оказалось смертельным.

– А потом его кинули под колеса…

– Не обязательно, – мотнул головой незнакомец. – Мог просто лежать на дороге. Дорога проселочная, неосвещенная, водитель, чего доброго, решил, что переехал пьяного, задавил насмерть, – и рванул с места происшествия. Машину, конечно, ищут, но найти ее будет трудновато… Отпечатки протектора нечеткие, их пока что не идентифицировали.

– При нем что-нибудь нашли?

– Совершенно ничего. Ни даже спичечного коробка…

– Он не курил, – устало уточнил Данил.

– Я для примера… Совершенно ничего. Следствие в числе прочих рассматривает и версию об ограблении. – Он аккуратно сложил фотографии в папочку и педантично застегнул ее на «молнию». – В общем, Данила Петрович, генерал просил вам передать… Не нужно заниматься самодеятельностью.

– Понимаете…

– Извините, я просто выполняю поручение, а потому абсолютно не уполномочен что бы то ни было понимать, – совсем уж сухо отрезал незнакомец. – Мне поручено передать, чтобы вы не увлекались самодеятельностью. Остальное будет происходить согласно заведенному порядку. Простите, мне пора.

Он коротко кивнул и прошел мимо Данила к двери. Данил длинно, шумно выдохнул сквозь зубы. Из глубин сознания поднималась слепая ярость. И он, чтобы не поддаться этому вреднейшему из чувств, побыстрее заглушить его работой, дернул на себя дверь, поманил Пашу. Взял его двумя пальцами за лацкан пиджака и произнес с расстановкой:

– Слушай внимательно, не переспрашивай, ничему не удивляйся. Делаем так…

Глава седьмая
Верещагин, уходи с баркаса!

«Приют охотника» Данилу нравился всегда – еще и за то, что кафе практически не изменилось за те десять лет, прошедших с открытия его, по чистой случайности, троицей командированных сюда господ офицеров. Впрочем, тогда они еще были товарищами, понятное дело. Шли-шагали три товарища, прямо-таки по классику Ремарку, вдоль бесконечного проспекта (в те времена еще носившего имечко вождя, из-за коего негры преклонных годов всерьез опасались, что их заставят выучить русский) – и наткнулись на уютнейшее, как оказалось, заведение. С тех пор много воды утекло, судьба, как водится, открывателей разбросала качественно – Володе Лахову отрубили голову в Сумгаите, Дильдаш Кучукбаев стал большим чином в новехоньком, с иголочки (крохотном, одна беда) государстве, а Черский… Ну, с Черским более-менее ясно: погон лишился, деньгами разбогател, обзавелся молодой женой и кучей проблем. Знать бы только, каков будет итог?

Рассуждая философски, за эти десять лет на доброй половине земного шара все перевернулось так, что пресловутый дом Облонских не годился и в бледное подобие. Развалилась империя, именовавшаяся союзом нерушимым, новые государства плодились, как кролики, иные чудики, на которых в жизни не подумаешь, ухитрились стать кто президентами, кто генералами, кто духовными отцами нации, иные раззолоченные живые монументы, казавшиеся верными, оказались кто на виселице, кто в далеком изгнании, величаво бороздили моря громады авианосцев, метались боевые вертолеты, с лязгом и дребезгом рушились валюты, гибли принцессы и умирали короли – зато в «Приюте охотника» ничегошеньки не изменилось. Те же два тесноватых зальчика, то же чучело громадного кабана, те же деревянные прямоугольные подносы, волчья шкура на стене, шкура медведя – на другой, тот же сине-красный витраж. Настолько все прежнее, что Данила на миг пронзил иррациональный страх: вот выйдешь на улицу, а там – восемьдесят девятый, со всей его шизофренией, и нет никакого «Интеркрайта», нет «Клейнода», но при этом ты знаешь все наперед… Рехнуться можно.

Он первым спустился на шесть ступенек, уверенно направился к заказанному столику – в самом углу, под распластанной волчьей шкурой. Следом подошли Багловский с Бесединым, поставили подносы и стали расставлять тарелки.

Вокруг стоял гомон, надежно защищавший от любых нескромных ушей, – хоть обсуждай тихонечко, как похитить Батьку Лукашевича, увезти его в мешке за город и потребовать тех самых свобод. Правда, исход проблематичен: мы-то, в России, насмотрелись, как выглядит эта свобода, призываемая на наши головы бородатыми дефективными детишками…

– Шумновато здесь, – поморщился Багловский.

– Тем надежнее, – сказал Данил. – Столик я из автомата заказывал, так что никакая подслушка не прицепилась бы…

– За нами был хвост.

– Да, я заметил, – сказал Данил. – Опять объявился старина «Фольксваген», а то я уж беспокоиться начал, не случилось ли с ним чего… Ну и что? Пусть себе топчутся на улице. Вы, я вижу, так и не стали еще настоящим вороном здешних мест, Багловский. В это время дня сюда без предварительного заказа просто-напросто не попасть, мы с вами почти что в Европах… Самое большее, чего они достигнут, – при особой удаче прорвутся к стойке выпить рюмочку, но оттуда нас не видно и не слышно… – Он обернулся и потрепал жесткое кабанье ухо, припахивающее пылью. – Сколько лет прошло, а он все стоит, клыкастый…

– Что-то вы ненормально говорливы, шеф, – усмехнулся Паша Беседин.

– Так ведь есть с чего, – сказал Данил. – Пошла работа, ребятки, пошла работа… На крыло пора, соколы вы мои винтомоторные… Другими словами, в самое ближайшее время как раз и начинается серьезная работа, для коей «Клейнод» и был изначально предназначен, как вам обоим прекрасно известно…

Он замолчал, взял туповатый нож и занялся котлетой – в меню она испокон веков значилась «котлетой из лосятины с грибами», что, конечно же, следовало считать поэтическим преувеличением. Не напастись столько лосей… Грибы, правда, были настоящие, да и поименованная лосятиной говядина – недурна.

– Ешьте, други, ешьте, – поощрил он. – Это вам не реквизит, а доподлинные яства…

По многолетней въевшейся привычке он сидел спиной к стене, лицом к арке, сквозь которую сюда попадали из примыкающего зальчика. А потому сразу засек субъекта, якобы высматривавшего свободный столик. «Якобы» – никаких сомнений. В кавычках. Тип был чересчур собран, зажат для простого прожигателя жизни, решившего побаловать себя котлетой из фальшивого лося. Не хватало ему той шпиёнской утонченности, что приходит с годами…

Постаравшись не встретиться с ним взглядом, Данил держал наблюдателя в поле зрения. Надолго ты, милый, задержаться не сможешь, дураку видно, что свободных столиков нема ни единого… ну вот, побрел себе восвояси, исчез с глаз.

– Итак… – продолжал Данил, с крестьянской бережливостью подобрав вилкой остатки котлеты. – Пора заниматься настоящей работой, соколы. Беда только, что ситуация осложнилась. Я до сих пор не могу разобраться в истории с Климовым, но истина тут не столь уж и важна. Другое важнее: против нас, очень похоже, начали работать. У вас есть возражения, Виктор? Нет? Отрадно… Наезды в печати, в том числе и заграничной, возня придурков с дозиметрами вокруг наших грузовиков, пошлая клевета в Интернете – такое случайностью не объяснишь.

– Но ведь никто не собирается ввозить сюда нечто, хоть в малейшей степени связанное с радиацией, с атомом… – пожал плечами Багловский.

– Конечно, не собирается, – сказал Данил. – Ну и что? Настоящая, штучная клевета как раз и должна быть, во-первых, смачной, во-вторых, фантастичной. Обвинения в неуплате налогов, педофилии или контрабанде водки даже здесь выглядят уныло и читающей публике насквозь неинтересны. Зато радиация – это звучит. Ядерные отходы – это звучит…

– Мне так и не удалось выйти на источники… – сказал Багловский.

– А я вас за это и не собираюсь виноватить, – великодушно сказал Данил. – Возможности у вас довольно скромные, а источник, надо полагать, закопался глубже, чем достает ваш экскаватор… В общем, пока что меня вполне устраивает тактика вашей «паблик рилейшен». Оксана Башикташ и в самом деле чертовски сексапильна, я уверен, репортерам еще долго не надоест любоваться ее ножками и домогаться телефончика. Скажу вам откровенно, будь я помоложе, тоже, глядишь, домогался бы. Но этой тактики не хватит надолго, пока что нас цепляют исключительно маргинальные газетки, то есть народофронтовская туалетная бумага. Однако те западноевропейские газеты, что легонько по нам проехались, к желтым уже не отнесешь. Значит, в игре приличные деньги. Если здесь, в стране, наши таинственные противники не станут ограничиваться маргиналами, а впрыснут хорошие бабки в читаемые, коммерческие, популярные газеты – легко предвидеть, чем кончится. Те же самые прыткие современные мальчики весьма искусно и квалифицированно польют Оксану грязью, невзирая на ее юбчонки и вырезы. Есть такое свойство у денег – подавлять здоровые, нормальные инстинкты. Высмеют, грязью польют…

– Резонно, – задумчиво сказал Багловский.

– Еще как, – кивнул Данил. – Мало того… Где-то идет утечка информации, Виктор. В первый день я был с вами излишне резок, извините… Поторопился, понервничал. Все сложнее, где эта чертова утечка, определить пока невозможно. То ли в вашей структуре… то ли метастазы пошли глубже и протечка – в самом «Интеркрайте». Не удивлюсь, если Климов… – Он досадливо махнул рукой, помолчал. – Короче говоря, до окончательного выяснения отсекаем от операции всех нижних чинов. Только мы трое, командный состав, – поскольку я в вас уверен, да и в себе, знаете ли, тоже… – Он двумя пальцами достал из бумажника небольшую фотографию. – Этот человек прибывает завтра утром московским поездом. И так уж легли карты, что о его прибытии стало известно другой стороне. Не спрашивайте, откуда я это узнал, все равно не скажу, дело тут не в недоверии, у каждого командира должны быть свои секреты… Если он сойдет с поезда нормальным путем, на вокзале, засветится моментально. А этого нельзя. Нам нужно выиграть хотя бы сутки, только сутки.

– Значит, насколько я понимаю, его поездку отменить нельзя? – спросил Паша.

– Правильно понимаешь, – сказал Данил. – Он непременно должен приехать завтра. И хотя бы на сутки выпасть из поля зрения нашего противника. – Он нехорошо оскалился. – А там, с божьей помощью, и сможем кое-кому основательно прищемить хвост… Ну, понимаете свой маневр?

– Не совсем, – признался Багловский.

– Стратеги… – беззлобно ухмыльнулся Данил. – Если отменить поездку нельзя и на вокзале непременно будут торчать шпики… Ну, ребята, что-то вы резко поглупели. Надо снять его с поезда по дороге. Гениальная голова у вашего шефа, а?

– Черт, действительно… – сконфуженно фыркнул Беседин. – Я просто до сих пор немного теряюсь в такой ситуации…

– Понятно, – сказал Данил. – Мне и самому слегка непривычно… да и унизительно чуточку, чего там. Привыкли работать в открытую, не прячась, чувствуя за спиной мощный концерн… Что поделать, придется пока уподобиться большевикам образца года этак девятьсот третьего, когда весь мир идет на тебя войной… Итак, только вы двое. Меж российской границей и столицей много мест, где останавливается московский скорый?

– Дайте подумать… – наморщил лоб Багловский. – Так… Ромены – три минуты, Орешковичи – пять, Жабрево – три. Это – глядя от границы. Расстояние, соответственно…

– Расстояние берите от столицы, – уточнил Данил.

– Можно приблизительно? Точно я сейчас не помню.

– Приблизительно, конечно…

– Жабрево – полсотни километров, Орешковичи – сто двадцать, Ромены…

– Стоп, – поднял ладонь Данил. – Ромены можем исключить. Значит, так. Возьмете машину, рассчитаете все точно. В Орешковичах один из вас сядет на поезд. В поезде отыщет нашего и до Жабрево в контакт не вступает: осматривает, выявляет возможную слежку и все такое прочее… Второй, из кожи вон вывернуться, должен к моменту прихода скорого в Жабрево уже быть там…

– Ну, в таком случае в машине нужно оставаться мне, – сказал Багловский. – Я-то здешние дороги знаю лучше.

– Резон, – кивнул Данил. – Значит, в поезд садится Паша, а вы, Виктор, устраиваете ралли по дорогам… да не в буквальном смысле! Исхитритесь правил не нарушать и ГАИ не попадаться. В Жабрево выходите все трое и катите в город. Вот, держите. – Он достал ключ на никелированном брелоке, подтолкнул его через стол к Багловскому. – Улица Талашкевича, восемьдесят один, квартира пять. Учтите, я вам отдаю свою персональную, личную и, подчеркиваю, единственную незасвеченную «хазу», так что вы уж постарайтесь, орелики, ее не засветить, иначе обижусь. Крупно.

– А дальше? – спросил Паша.

– Дальше? – повторил Данил. – Дальше вы поступаете в его полное распоряжение. На ближайшие сутки. Обеспечить передвижения, связь, контрнаблюдение… да все, что потребуется. Вплоть до девок, если такое желание возникнет. И никакого подобострастия, судари мои. Вежливость, корректность – и не более того. Он большой человек, но это еще не значит, что мы должны гулять перед ним на цыпочках, у «Интеркрайта» – собственная гордость… Вопросы есть?

– Как он меня узнает? – спросил Паша.

– Никаких паролей-отзывов, – усмехнулся Данил. – Признаюсь, я в глубине души терпеть не могу все эти профессиональные хохмочки: «Это у вас продается беременная кенгура?» – «Нет, но моя бабушка наяривает „Мурку“ на виолончели». Боже, какие пошлости… Паша, ты ему просто покажешь этот самый брелочек. Он только выглядит стандартной поделкой, а на самом деле смастрячен по моему заказу в Шантарске и таит глубокий внутренний смысл, сторонним людям непонятный… Да, и вот еще что. Как учит житейский опыт, в ситуациях, подобных нашей, возможны разнообразные провокации. Поэтому по пустякам не демонстрируйте ваше умение вскидывать ноги выше ушей противника и побивать одним махом семерых вчерашним номером газеты. Короче, суперменствуйте только в тех случаях, когда опасность нешуточная. Надеюсь, вы оба – люди достаточно опытные, чтобы определить момент, когда вам всерьез соберутся оторвать яйца? Поняли? Вот и ладненько. Допивайте свои компотики и отчаливаем.

– Насчет завтра все понятно, – сказал Паша. – А сегодня что будем делать?

– А ничего не будем делать, – сказал Данил. – Ждать у моря погоды. Не вижу я пока что направлений, по которым следовало бы работать. Вот приедет барин, барин нас рассудит… Я серьезно. Мы пока что тыкаемся вслепую, как те индийские слепошарые обормоты из притчи. Помните? Которые забрели к слону в стойло, стали хватать его за разные места, кто за нос, кто за ухо, и на основании сих скудных тактильных наблюдений делать выводы о внешности животного… Вот только тут есть один нюансик. Мало того, что они прежестоко ошибались, один из них еще и подвергался смертельной опасности. Соображаете кто? Нет? Ну, орлы… Тот, кто по неосторожности ухватил бы носатого за гениталии. Реакцию слона угадать нетрудно. А посему мораль проста: не стоит слепому наобум лапать слона, можно и на яйца ненароком наткнуться – и получить хоботом по башке… Ну, пошли?

Они гуськом поднялись по узенькой лестнице и вышли на улицу к радости стоявших снаружи ближе всего к двери – компания из четырех человек обрадованно ринулась внутрь, на освободившиеся места. Данил первым свернул в длинную и широкую арку, напоминавшую скорее туннель: кафе располагалось прямо в жилом доме. Шаги звучали гулко, отдаваясь причудливым эхом, солнце уже село, и в туннеле было темновато…

Неожиданно вынырнувшая слева и двинувшаяся им навстречу параллельным курсом, как выразился бы Довнар, кучка людей поначалу не вызвала никакой тревоги, но через пару секунд у Данила сработало то самое шестое чувство профессионального телохранителя, неописуемое словами волчье чутье. Нет никаких внешних признаков опасности, но некий противный импульс встряхнул тело, прошел по нервам…

Он не стал увертываться от летящего прямехонько под дых кулака, хотя мог бы грамотно уйти в сторону. Всего лишь неуловимым движением сгруппировался, втянул живот под одеждой – так что кулак нападающего коснулся тела костяшками пальцев, и не более того. Причем ударивший мог голову прозакладывать, что качественно влепил прямиком в сплетение. В цирке это именуют «апач»…