Текст книги "Сокровище антиквара"

Глава третья
Гробокопатели и похотливцы

Смолин осторожно положил невесомый диск на столь же почти невесомую пластиковую держалку, легонько нажал пальцем, и держалка уехала в недра плоского серебристого видака. Прежде чем нажать кнопку, он повернулся к Багрову и сказал:

– Должен вас сразу предупредить: фильм получился невероятно скучным: ни действия, ни экшна, ни даже голых девочек. Но вы меня не для того нанимали, чтобы я вам снимал экшн… Главное клиент, как и планировалось, оказался в нехилой, выражаясь интеллигентно, жопе…

Он сел в кресло рядом с Багровым. Шантарский воротила, подавшись вперед, сузив глаза в несомненном охотничьем азарте, неотрывно уставился на огромный плоский экран. Там, на экране, и в самом деле не происходило ничегошеньки интересного: в прямоугольной яме копошились три человека, перемещаясь по ней на корточках, чем-то орудуя. Они крайне походили на беззаботно играющих в песочнице детишек – потому что никак не удавалось рассмотреть, чем они, собственно, занимаются.

– У моих ребят была отличная камера, – сказал Смолин. – И все равно, крупного плана не получилось. Очень уж далеко этот курганчик от ближайшего лесочка, где они прятались…

– Да бог с ними, с крупными планами, – отозвался Багров, не отрывая хищного взгляда от медленно передвигавшихся на карачках людей. – Вы лучше объясните, что там происходит…

– Это – татарский курган, который все лето копали наши археологи, – сказал Смолин скучным голосом нерадивого лектора. – Потом к нашему общему знакомому, господину Ярикову, известному еще и под заглазной кличкой Кока, явился один из руководителей этой самой археологической группы… которого означенный Яриков до того неоднократно склонял потихоньку ему продать что-нибудь из находок. Археолог наш, мастерски сыграв мятущегося интеллигента, с болью душевной вынужденного ступить на стезю порока, предложил купить…

– Ага, находочки?

– Ну что вы, – сказал Смолин с тонкой улыбкой. – Вы же видите, что Кока сам там копается… Археолог ему продал за полмиллиона рублей целую могилу древнего вождя – которую якобы вскрыл при раскопках и, увидев, что там масса ценностей, ухитрился закопать обратно и прекратить работы на том участке кургана… Ну, разумеется, Кока долго торговался, пытался и цену сбить, и заплатить в рассрочку, но наш археолог твердо стоял на своем, утверждая, что ему немедленно нужны деньги, на новую квартиру не хватает… И открытым текстом заявил: в Шантарске и без Коки найдется немало серьезных людей, которые могилу эту с визгом купят. Он, мол, обратился к москвичу исключительно оттого, чтобы огласки было меньше…

– И он… – ухмыляясь во весь рот, протянул Багров.

– Ну, вы же видите, – сказал Смолин. – Они старательно копают: самые настоящие черные археологи, патентованные, стопроцентные… Сам Кока ради такого случая холеными ручонками в земле ворочает, а с ним тот самый археолог и еще один, надежный с этой точки зрения человечек…

– Ага, а в могиле – шиш!

– Ну зачем же так, – сказал Смолин, ухмыляясь столь же широко. – Это было бы чересчур уж мелким и пошлым надувательством. Клиент имеет право получить нечто осязаемое за свои немалые денежки… Короче говоря, они закончили вчера вечером. Кока оттуда увез примерно сорок предметов: кинжалы, бляхи с поясов и уздечек, бронзовые зеркала… одним словом, чертову уйму добра, которое соплеменники положили вождю в могилу. Там даже есть несколько золотых бляшек – и золото самое натуральное. Вот только незадача какая… Среди этих предметов нет ни одного подлинного. Все до одного – подделка, не особенно даже искусная. Хотя золотые бляшки и в самом деле из натурального золота… современного, конечно, пятьсот восемьдесят пятой пробы, из колечек-цепочек перелитого… Когда он вздумает продавать это в Москве, первый же мало-мальски понимающий человек его матом покроет, а может, смотря по темпераменту, и в ухо дать за попытку впарить столь откровенное фуфло… После таких проколов в серьезном бизнесе человека начинают сторониться, и доходы его, как правило, резко падают, а то и ребра страдают. На кого попадешь… Ну как?

– Отлично! – рявкнул Багров, в совершеннейшем восторге хлопая себя по коленкам. – А морду, точно, начистят?

– Еще не факт, – сказал Смолин. – Главное, репутацию он себе испортит так, что последствия будут годами ощущаться. В антикварном бизнесе такая информация разносится моментально, и на устоявшемся рынке человеку обычно делать более нечего. Остается гоняться за случайными лохами, но это уже не те деньги, а хлопот… Что скажет заказчик?

– А что тут скажешь? – Багров все еще ухмылялся. – Чистая работа. Давайте смету.

– Извольте, – сказал Смолин. – Вот тут кропотливо все накладные расходы перечислены.

Багров окинул листок беглым взглядом:

– Всего-то?!

– А тут много и не нужно, – сказал Смолин. – Фуфло стоит дешево, а те, кто мне помогал в этом милом розыгрыше, получат долю от моего гонорара…

– И в ментовку он, конечно, не пойдет…

– Совершенно не тот случай, – сказал Смолин. – Он же не идиот, в конце-то концов… А если потом заявится сюда и тишком попытается качать права, ему в рожу расхохочутся… Люди, собственно говоря, ни при чем: разве он видел, как они подбрасывали подделки в раскоп? Или имеет доказательства, что именно эти люди эти предметы изготовили? Что у них имелось, то и продали, они-то при чем?

– Интересная у вас профессия, Василий Яковлевич… – едва ли не растроганно произнес Багров, старательно шелестя рыжими пятитысячными купюрами. – Вот, держите, заработали… Посчитаете?

– Да я смотрел, пока вы считали, все точно… – сказал Смолин.

– И все-таки как-то… слабовато получилось.

– Что заказывали… – развел руками Смолин.

– Да нет, претензий к вам ни малейших. Я о другом. Как-то этот столичный козлик… легко отделался. Ну, потерял пол-ляма – и все…

– А вам упорно хочется устроить ему пакость повесомее?

Багров кинул на него цепкий взгляд:

– Хотелось бы…

– Есть и такой вариант, – сказал Смолин. – Неприятность, могу вас заверить, будет гораздо весомее потери энной суммы денег.

– Серьезно?

– Абсолютно.

– Сколько с меня? – быстро, деловым тоном поинтересовался Багров.

– Бесплатно, – сказал Смолин. – Да, вот представьте себе… Так уж сложилось, что и мне эта сволочь сделала нешуточную пакость, причем гораздо более серьезную, нежели вам. Так что тут совершенно не в деньгах дело… Единственно, мне понадобится некоторое ваше содействие… У вас ведь сыщутся добрые знакомые из милицейских начальничков?

– Есть парочка.

– Отлично, – сказал Смолин. – Теперь – сугубо о морали… Готовы ли вы на означенного человечка, – он показал большим пальцем на экран телевизора, где по-прежнему увлеченно трудились гробокопатели, – самую малость наклепать?

Ни на секунду не задумавшись, Багров выпалил:

– Да я хоть сейчас заяву напишу, что он у меня секретаршу в приемной трахнуть пытался и пальто спереть… Да что угодно!

– Нет, не пойдет, – сказал Смолин. – Не вполне реалистично будет смотреться…

– А что – реалистично?

Смолин встал, выключил телевизор и сказал светским тоном:

– Вот это мы сейчас и обсудим. Коли уж наши моральные принципы оказались столь схожими…

…В какой-то момент Смолин пожалел, что не верил в Бога всерьез. Он, конечно, что-то такое допускал, как говорится, скорее «да», чем «нет», но всерьез все же верующим никак не мог себя назвать. Жаль. Можно было бы молиться: помоги, Господи, не дай сорваться задуманному, то, что мы затеяли, конечно, выглядит очень даже неблагородно, но у меня нет другой возможности остановить этого скота, который нагрешил не в пример более гадостно… Примерно так.

Он сидел во дворе собственного дома (той городской многоэтажки, где все еще оставалась его квартира, да и прописка заодно), смолил очередную сигарету и старался не думать о возможных случайностях, рубивших на корню и гораздо более сложные предприятия.

Главное оружие антиквара – мозги. Большую часть проблем, перед тобой встающих, кулаком и уж тем более пистолетом ничего не решишь: грубо, неизящно, совершенно ни к чему, мы никак не сицилийские доны, а представители мирной и где-то даже культурной профессии. Те, кто пытается хвататься за подручные предметы, как раз и проигрывают сплошь и рядом…

Он ждал, потому что ничего другого не оставалось делать, события пошли своим чередом, и от него теперь ничегошеньки не зависело. Ждал, напряженно вслушиваясь, то поглядывая на черную «Камри», несколько минут назад доставившую к подъезду прифранченного господина Анжерова в компании с Яной, то переводя взгляд на окна третьего этажа, где по одной створке окно из-за жары было распахнуто настежь. Напряжение было дикое, Смолин не представлял, что именно способно нарушить тщательно разработанный план, но мало ли что…

Когда из того самого окна на третьем этаже донесся истошный, пронзительный, отчаянный девичий визг – ну словно режут кого! – Смолин испытал невероятное облегчение. Даже в пот бросило…

Он так и сидел в машине – а зачем ему, собственно, было выскакивать? События разворачивались самым активным образом: девичьи визги и вопли в квартире не утихали, так что бабульки, всегда имевшиеся в наличии на синей лавочке, вытянули шеи и насторожили уши, по скудости информации воздерживаясь пока что от комментариев… что-то грохнуло, словно некую мебель своротили… визги не утихали… еще какой-то громкий стук, из квартиры явственно донеслись мужские маты-перематы, а вот девичьи вопли наконец стихли…

Смолин схватил телефон с «торпеды», нажал клавишу и, едва дождавшись соединения, выдохнул:

– Валяй, началось!

После чего вылез из машины, вразвалочку подошел к бабкам и, тоже уставясь наверх, вслух предположил:

– Драка, что ли?

Бабки покосились на него со всем доверием, как на своего: за те шесть лет, что он тут прожил, у дворовых обитательниц на его счет сложилось самое благоприятное мнение: солидный мужчина, то ли научный работник, то ли какой бизнесмен, пьяным не замечен, всегда вежлив…

– Не похоже, Василий Яковлевич, – отозвалась одна. – Семья такая приличная, никогда у них драк не случалось…

Вторая – она-то как раз и была главная дворовая сплетница – доложила, азартно поблескивая хитрыми глазками:

– Да их и дома нет, это дочка сейчас вернулась, с мужчиной каким-то…

– На этой вот машине подъехали…

– Вертихвостка…

– А может, что другое? Мужчина видный, приличный, где-то я его определенно видела…

Наверху все еще доносились нечленораздельные выкрики, шум борьбы, что-то определенно стеклянное разбилось со страшным звоном. Пока бабки лихорадочно впитывали всю доступную им информацию, Смолин потихонечку ретировался к машине: незачем ему было отсвечивать на месте происшествия. Пусть даже его присутствие здесь стопроцентно мотивировано – да он тут шесть лет живет! – отсвечивать не стоит…

Милиция объявилась даже быстрее, чем он прикидывал: во двор влетел белый жигуль с мигалкой и соответствующими надписями, водитель остался за рулем, а двое габаритных парней в сером, мельком глянув на распахнутые окна, за которыми продолжалась шумная катавасия, кинулись в подъезд, грохоча берцами, придерживая «демократизаторы» на боку. Кроме бабок, у подъезда собралось уже как минимум человек пять жильцов, на балконах замаячили зеваки – события раскручивались в нужном направлении…

Смолин улыбнулся. Он не видел своего отражения в зеркальце, но подозревал, что его улыбочка скорее уж напоминает оскал – а чего же вы хотели, господа хорошие, в такой-то ситуации?

Из квартиры слышались начальственные покрикиванья стражей порядка, возбужденные мужские голоса, сразу несколько, вновь вскрикнула Яна. Смолин блаженно расслабился, откинувшись на прохладную спинку сиденья.

И теперь от него ничего уже не зависело – на сей раз оттого, что все задуманное самым блестящим образом претворилось в жизнь. Что, собственно, только что произошло на наших глазах, господа присяжные заседатели? Господин Анжеров, набившись в гости к очаровательной юной девице, с которой пару дней назад познакомился, оказался невоздержанным настолько, что самым недвусмысленным образом начал творить то, что на сухом языке милицейских протоколов давным-давно именуется «попыткой изнасилования». Как ни кричала, как ни отбивалась высоконравственная девица (так она сейчас, несомненно, повествует служителям закона и порядка), злодей, насильник, распаленный и похотливый, продолжал свое гнусное дело. Зная Янку, Смолин не сомневался, что и платьишко у нее сейчас порвано самым плачевным образом, и исцарапать она подонка успела, и рыдает сей час натуральнейшими слезами с виноградину размером – милая, скромная, домашняя девочка из интеллигентнейшей семьи, студентка-умница-красавица…

Как опять-таки выражается в таких случаях своим суконным языком дамочка с погонялом Фемида, преступный замысел не был доведен до конца исключительно по не зависящим от преступника обстоятельствам: проходившие в этот момент по лестнице два молодых человека, услышав отчаянные девичьи крики о помощи, заняли ярко выраженную гражданскую позицию – не мешкая, вышибли хлипкую дверь, ворвались в квартиру и успели помешать гнусному насилию. О чем они сейчас наверняка и повествуют милиционерам. Очень приличные молодые люди, ни в чем предосудительном не замечены, оба с высшим образованием, один программист, второй инженер… оба, кстати, много лет посещают «Рапиру», но последнее обстоятельство, слава богу, Фемиду совершенно не интересует…

В квартире стало значительно тише – наверняка согласно заведенному ритуалу пришла пора составлять протокол. Ну да, в окне показался один из милиционеров, с неудовольствием окинул взглядом увеличившуюся примерно вчетверо толпу зевак возле подъезда и энергично захлопнул створку. Точно, пошла писать губерния…

Вскоре объявилась еще одна милицейская машина, и прибывшие, числом трое, деловым шагом прошли в подъезд – ага, прикинул Смолин, следственно-оперативная группа явилась… это вам не кража белья с веревки… этот козел наверняка еще и корочками затряс, самую малость опомнившись… господин депутат, хреном тебя по макушке…

Зазвонил телефон (Смолин все это время не выпускал его из ладони), и Глыба преспокойно доложил:

– Заахали, заохали, сказали, уже мчатся…

Смолин улыбался. Только что Глыба позвонил на работу Яночкиным родителям, цинично представился участковым, пробормотал неразборчиво фамилию и попросил немедленно приехать домой, поскольку их единственная доченька пережила крупные неприятности. В ответ на истошный вопль касаемо подробностей буркнул:

– Да живая она, живая, граждане, и даже не покалеченная… Но вы все равно побыстрее давайте, мы как раз протоколы пишем и показания снимаем…

И безжалостно отключил телефон, хотя на том конце все еще продолжалось кудахтанье и вопли потрясенной такими новостями кандидатши наук. Тики-так, господа… Сто процентов, никто и не вспомнит о звонке «участкового» – просто-напросто чета кандидатов, поймав тачку, в лихорадочном темпе примчится домой, где застанет известную картину. Их институт километрах, в двух, так они еще застанут дома всю эту постороннюю компанию. Можно представить, с каким нерастраченным до сих пор пылом классовой ненависти обнищавшая в перестройку парочка кандидатов наук накинется на Анжерова, олицетворяющего сейчас все, что для них омерзительно… Они в компартии не состоят, на митинги уж сто лет не ходят – но, оказавшись на обочине жизни, давненько уж прокляли свой былой перестроечный энтузиазм, лютой ненавистью пылают к новым хозяевам жизни. Нужно будет сегодня к ним заглянуть, сольцы, что ли, попросить ложечку – а, узнав о происшедшем, повздыхать, посочувствовать и тут же посоветовать им отличного адвоката, каковой совершенно бесплатно будет представлять в этом деле интересы бедняжки Яночки. Есть такой адвокат, и неплохой, готовый в некоторых случаях совершенно бесплатно горы свернуть, если об этом попросит его добрый друг ребе Гринберг. Гольдман его последняя фамилия, рабойсай[1]1
  Господа (идиш).


[Закрыть] мои…

«Еврейская мафия Шантарска – вещь страшная», – с чувством глубокого удовлетворения подумал Смолин, наблюдая прибытие очередного действующего лица: на свободный пятачок ловко втиснулась синяя «девятка» с красно-желтым логотипом тринадцатого телеканала на передних дверцах, и оттуда шустро выскочил парнишка в Шантарске весьма даже небезызвестный: Виталик Клюшкин, ведущий скандальной передачи «ФОТ!», что являлось аббревиатурой многозначительного лозунга «Фейсом об тейбл!». Вел он себя спокойно и профессионально: не суетился, не кидался сломя голову в толпу зевак (увеличившуюся уже по сравнению с начальным периодом, пожалуй, вдесятеро) – встал вроде бы небрежно, опершись на крыло машины, в раскованной, ленивой позе, вот только глазыньки шныряли, как мышь по пустой комнате, в темпе прикидывая и оценивая обстановку. Стекло левой задней дверцы чуть приопустилось, и там показалась камера – Виталиков верный оператор уже снимал первые кадры, милицейские машины, зевак, дом.

Это был тот же папарацци, только с телекамерой вместо фотика. Субъект, между нами, совершенно беззастенчивый в средствах – но, что характерно, липы он в жизни не изобретал, всегда цеплялся за абсолютно реальные скандальчики, как репей к собачьему хвосту. Телеканал был не бедный, доходы от рекламы получал неплохие, еще и благодаря Виталькиной передаче – а потому акуленок объектива, надежно прикрытый хозяевами, сплошь и рядом выдавал в эфир нечто такое, о чем потом долгонько судачил весь Шантарск.

В данном конкретном случае профессиональная хватка Виталика оказалась ни при чем: ему просто-напросто позвонил некий мужичок, представился постоянным зрителем «этой великолепной передачи» и попросил приехать в темпе, чтобы не упустить великолепного сюжета: «в нашем доме» только что милиция на месте преступления арестовала известного политика Анжерова, пытавшегося изнасиловать малолетку… Постоянного зрителя, как легко догадаться, близкие знакомые именовали Глыбой.

Ну а поскольку рыночное общество подразумевает здоровую конкуренцию, Глыба заодно брякнул еще и госпоже Чучиной, более известной как Чуча, а также представителям третьего телеканала и, чтоб уж до кучи, в парочку шантарских газет, тех, что ближе всего стояли к понятию «бульварные». Так что вскоре репортеров тут должно было собраться немерено.

Виталик уже перемещался среди зевак, что-то расспрашивая. Все должно было пройти в лучшем виде: мало того, что налицо нехилая сенсация, тут еще и личные счеты: не кто иной, как Анжеров, разозленный одним из «ФОТов», чувствительно прищемившим некоторые нежные детали организма ему и его дружкам (некая комбинация на ниве лесозаготовок), во всеуслышанье, с экрана конкурирующего канала назвал Виталика «котом помойным», и было это всего месяц назад. Репортер – как все мы, грешные, в глубине души – был парнишкой злопамятным и такие вещи не забывал…

«Ага, – отметил Смолин. – Вот и Чуча нагрянула… а это кто там у нас подъехал? Совершенно незнакомая рожа, но, судя по ухваткам, суетливости и диктофончику в руке, кто-то из борзописцев. Ну вот, все прекрасно, интрига развернулась по полной… а вот и такси с родителями, совсем хорошо…»

Минут через двадцать он дождался финала: те два орелика в сером, что прибыли первыми, вывели из подъезда Анжерова, крепенько ухватив клиента за локти и взирая на него очень даже хмуро. Смолин присмотрелся, удовлетворенно покивал головой: на щеках шантарского бонвивана четко виднелись уже подсохшие длинные царапины, несомненно, оставленные длиннющими Яночкиными ноготочками, а под правым глазом наливался великолепный фингал: это, конечно, не менты, те б по почкам врезали или еще куда, чтобы следов не оставлять… а вот те два приличных молодых человека, что ворвались в квартиру и спасли Яну от насильника, как раз, согласно предварительной договоренности, и должны были малость приложиться к физиономии. Рукав пиджака надорван, галстук где-то под левым ухом, в общем, респектабельности в Анжерове не осталось практически ни хрена. Именно таким, расхристанным, с битой мордой (чтоб уж выглядеть настоящим злодеем) он и попал под прицел сразу трех телекамер плюс двух журналистских фотоаппаратов – а также доброй полудюжины принадлежавших зевакам мобильников. Как политик со стажем, он моментально оценил хреновость ситуации, попытался прикрыть лицо руками, но милиционеры эту попытку вмиг пресекли, так и провели к машине с полностью открытой обозрению рожей…

Смолин имел все основания гордиться собой – так, самую чуточку… По правде говоря, Глыба всем представителям средств массовой информации уточнял, что депутат арестован за попытку изнасилования малолетки (чтобы еще проворней неслись по указанному адресу) – однако, когда все вышеупомянутые узнают, что «малолетке» аж девятнадцать годочков, это ничуть не убавит им охотничьего азарта и боевого пыла. Какая разница, сколько там потерпевшей лет, ключевые слова в другом: «попытка изнасилования» и «Анжеров». Сдувшийся, потускневший, но все еще держащийся на поверхности местный политикан, которого к тому же, что немаловажно, никто из власть имущих, а также обитающих за кулисами, не станет отмазывать всерьез – кому он теперь нужен, не те времена, наоборот, очень многие возрадуются великолепной возможности окончательно Эдика урыть, освободив креслице в областной Думе для кого-нибудь более актуального…

Глядя вслед отъезжавшей с сексуальным маньяком и его конвоем милицейской машине, Смолин подумал, трезво прикидывая все варианты, расклады и обстоятельства, что от нар Анжеров, вероятнее всего, отмотается. Даже наверняка: и связи кое-какие сохранились, и деньги остались, и адвокаты в бой ринутся не самые скверные… В общем, отсидки не будет…

Однако он и не ставил целью непременно загнать этого скота за колючку. Зачем, собственно? Он и так кончен. Учитывая, какая вакханалия вскоре начнется в средствах массовой информации (любят они, стервецы, выспаться на какой-нибудь известной персоне, если точно знают, что пройдет безнаказанным), в одном можно быть уверенным: очень долго (а возможно, и никогда больше) господину Анжерову не болтаться по коридорам власти, проталкивая разные свои проектики. Да он и сам в эти коридоры в ближайшие пару месяцев ни за что не сунется ни с какими прожектами, прекрасно понимая, что в коридорах этих шарахаются, как черт от ладана, от засветившихся подобным образом субъектов. Учитывая, что Анжеров, собственно, и не успел еще забросить в коридоры бумаги касаемо гильдии антикваров и, соответственно, передаче оной дома «Рапиры» (а если и успел, то буквально вчера-позавчера, что дела нисколечко не меняет) – немаловажная часть боевой задачи выполнена, игра выиграна, единственный канал, который у наших долбаных заговорщиков имелся для связи с власть предержащими, отныне перекрыт начисто и перестал существовать… Так что это еще не мат, но безусловно сожратие неприятельского ферзя, безусловно…

Все еще ухмыляясь, Смолин включил зажигание и медленно повел машину со двора.