Текст книги "Сокровище антиквара"

Глава пятая
Влип, дядя Вася?

Смолин в торговом деле не терпел расхлябанности. Он сначала положил на стеклянную витрину большой лист обтянутого вишневым плюшем картона, а уж на него принялся выкладывать медали – по одной, аккуратным рядочком, стараясь, чтобы лежали ровнехонько.

– Смотрите, – сказал он, сделав широкий жест. – Тут и объяснять нечего, все аккуратнейшим образом изображено: за взятие, за освобождение… «боевуха», вторая, дело даже не в том, что они в отличном состоянии, номера посмотрите…

Покупатель – точнее, «покупатель» долбаный – с видом умным и насквозь понимающим, взял серебряные медали, посмотрел на реверс:

– Действительно… Самые первые награждения, ага?

– Ну естественно, – сказал Смолин.

Этого обормота, таинственно, вполголоса, заявившего, что он «от Леши, Леша вам должен был позвонить», Смолин давно уже прокачал, что твой богомоловский волкодав – и ничего особенно интересного в нем не узрел. Должно быть, в кадровом резерве майора Летягина не нашлось благообразного человечка пожилых лет, с седыми висками и общим обликом заслуженного зоотехника на пенсии или бывшего секретаря райкома. Наподобие той благообразной «обнищавшей учительши», что пыталась толкать «лысого». Визитер как две капли воды походил на братка незабвенных девяностых – а потому, надо полагать, и был срочно декорирован под нового русского. Золотую цепуру на шею повесили неслабую, массивную гайку где-то отыскали – вот только гайка определенно попалась не подходящая по размеру, а другой, видимо, уже не успевали накопать: она явственно натирает палец, тесная, субъект порой чисто машинально морщится и поправляет ее на пальце в надежде, что это облегчит его страдания…

Похоже, именно последнее обстоятельство – а также, конечно, охотничий азарт – заставляли незваного гостя поторапливаться.

– Я бы все забрал, – сказал он. – Вы ведь все медали продаете?

– Ну разумеется, – сказал Смолин. – Все, что вы здесь видите – и за взятие, и за освобождение, и «боевухи»…

– А Леша говорил, у вас еще и ордена советские есть? – произнес «покупатель» громко и внятно.

«Ах ты, сукин кот», – ласково подумал Смолин.

И, не дрогнув ни одним мускулом лица, ответил непринужденно, даже весело:

– Конечно, целых три. Вот, две Звездочки… Узнаете?

– Ну конечно… – промямлил клиент, в глазах которого мелькнула растерянность.

– …для иностранцев, – добавил Смолин так непринужденно и небрежно, словно молодой человек сам ему это только что сказал.

– Ага, для иностранцев! – обрадовался тот. – Кто ж не знает?

– Ну, и третий, – сказал Смолин, аккуратно, бережно выкладывая на вишневый плюш массивную серебряную звезду. – Тут даже и посторонний человек моментально поймет, что к чему, но мы-то с вами, еще надписи не видя, издали определим… Леша мне сказал, вы «советы» коллекционируете?

– Ага.

– Но такого у вас определенно нет? Да еще с номером семьдесят пять?

– У меня его вообще нету, – сокрушенно признался молодой человек. – Теперь будет, здорово… А по ценам что?

– Вот, посмотрите, – сказал Смолин, протягивая ему листок. – Я тут все записал.

– Ого!

– А что вы хотите? – пожал плечами Смолин. – Медали вы, конечно, можете где-нибудь прикупить и дешевле, а вот орденов таких не найдете. Редкий товар. Как казенно выражаются, представляет большую культурно-историческую ценность… ну да вам-то что объяснять…

– Да, конечно, – молодой человек вытащил бумажник. – Девять медалей, три ордена… это будет…

Смолин молча подсунул ему калькулятор с выведенной на дисплей суммой, любезно предложил:

– Пересчитайте, если хотите. У меня все точно.

– Да ладно, я ж вижу… Я и эту бумажку возьму, ничего?

– Да ради бога, – сказал Смолин. – Я продал, вы купили, зачем мне теперь эта бумажка… Многие берут, хоть и не понимаю, зачем…

– Перед женой отчитаться, – почти непринужденно улыбаясь, пояснил молодой человек. – Насчет наград она не возражает, лишь бы не в казино оставил… А тут будет вроде отчетности…

Смолин улыбнулся в тон ему, сказал:

– Подождите, я вам пакетики дам, не в барсетку же кучей сваливать… Вот, держите.

Он привычно и ловко упаковал каждую награду в пластиковый пакетик на «липучке», молодой человек вежливо поблагодарил, сложил все это добро в барсетку, вежливо попрощался и направился к выходу. Смолин с интересом смотрел ему в спину. В магазине он пребывал в полном одиночестве, Маришку и Гошу отпустил без объяснения причин, туманно намекнув на особую сделку, посторонних глаз категорически не терпевшую.

Так и не дойдя до двери, молодой человек вдруг круто развернулся и направился назад к прилавку, на ходу жесточея лицом.

– Забыли что-нибудь? – вежливо осведомился Смолин. – Или хотите еще что-то посмотреть?

Отработанным движением молодой человек прямо-таки вырвал из внутреннего кармана пиджака красную книжечку и распахнул перед лицом Смолина:

– Контрольная покупка! Отдел по борьбе с незаконным оборотом…

Смолин, не шелохнувшись, стоял на прежнем месте. Он уже видел через высокие стекла, как к двери галопом несутся трое субъектов в штатском. Буквально через пару секунд они ворвались в магазин, один сразу же кинулся за прилавок и широкой ладонью припечатал к полочке только что полученные Смолиным от клиента деньги – со столь озабоченным видом, словно опасался, что Смолин успеет их запихнуть в рот и сожрать (а ведь, между прочим, бывали иногда прецеденты, так что вполне логично поступает парнишка…). Второй просто стоял напротив Смолина с грозным видом. А майор Летягин, выглядевший сейчас счастливейшим на земле человеком, не в силах сдержать широкой улыбки, осведомился:

– Ну, что скажете, Василий Яковлевич?

Смолин, уныло повесив голову, темпераментно изрек смачную семиэтажную конструкцию, ни к кому из присутствовавших персонально не относившуюся – просто выразил эмоции привычным для русского человека способом.

– Можно и так сказать… – хмыкнул Летягин. – Ну что, Василий Яковлевич? Сдается мне, что сделочка аккурат подходит под известную статью УК? Вам ее назвать, или сами догадаетесь?

– Сам знаю, – угрюмо сказал Смолин.

– Вот и ладушки… Только давайте сразу договоримся: не надо историй вроде той, что мне ваш продавец слепил: «я взял у гражданина деньги в залог, а он отправился показать вещи сидящим в автомобиле у магазина друзьям…»

– А почему бы и нет, собственно? – угрюмо спросил Смолин.

– Володя, продемонстрируй, – бросил Летягин.

«Покупатель» отвернул полу пиджака и продемонстрировал Смолину вынутый из нагрудного кармана диктофон, от которого к внутренней стороне лацкана тянулся проводочек.

– Запись разговора, таким образом, имеется, – ослепительно улыбаясь, прокомментировал майор. – И нет там ничего ни про залог, ни про друзей в машине. Там все исключительно про то, как вы продаете советские награды, что Уголовным кодексом квалифицируется как… Ну, что вам объяснять-то? И, что характерно, вы на сей раз наверняка не сможете сказать, что награды эти за углом в сувенирном магазине купили… Как с мечом было. Точно?

– Злой вы, – сказал Смолин. – Не любите вы меня.

– Да господь с вами, Василий Яковлевич! Ничего личного, работа такая. Вы б не нарушали, мы б и не приходили… Ну что, будем бумаги писать? По всем правилам? Или вы, чует мое сердце, про пятьдесят первую статью вспомните, адвоката потребуете незамедлительно?

– Имею право, – сказал Смолин, глядя исподлобья.

– Да кто ж ваши права нарушает? Бога ради, берите телефончик и адвоката своего вызванивайте. Он у вас проворный, я смотрю, наверняка быстренько примчится… Мы подождем. А то потом кляузы писать начнете, дело попытаетесь развалить… Вот только это дело, представляется мне, настолько чистое, что и не представляю, на что же вам теперь надеяться…

– На чудо, – угрюмо бросил Смолин.

– Ну-ну… Ладно, звоните адвокату, что нам кота за хвост тянуть…

…Смолин не верил до последнего, что все так и закончится. Однако именно так и закончилось. Собрав в папочку все образовавшиеся бумаги с четкой смолинской подписью, заботливо уложив в барсетку вещдоки, милицейская братия покинула магазин, остался один Летягин. Протянул Смолину листок бумаги:

– На повесточке распишитесь… Отлично. Завтра в двенадцать я вас жду.

– А что ж не в десять? – мрачно поинтересовался Смолин.

– Надо же еще и уголовное дело возбудить по всем правилам. Государство у нас правовое, Василий Яковлевич. Я вам всяких глупостей вроде подписки о невыезде не подсовываю – вы ж человек умный и битый, в годах, жизнь понимаете и в бега срываться не станете, а? Не пацан какой-нибудь…

– Да куда уж в мои годы… – пробурчал Смолин.

– Вот и ладненько. До завтра…

Он вежливо раскланялся, аккуратно прикрыл за собой дверь и бодрым шагом триумфатора направился к машине, где уже сидели его орлы. Тогда только Смолин позволил себе расслабиться – опустился на стул, ощущая некую противную дрожь в коленках, провел ладонью по лбу. Ладонь моментально стала мокрой, и он вытер ее носовым платком. Шумно выдохнул:

– Господи ты боже мой, в такую фортуну и верить страшно… Правда, с возбуждением дела может сорваться… да нет, если там такие же знатоки… а каким еще там быть?

И тогда только Гольдман начал смеяться. Его прямо-таки согнуло пополам, он хохотал, визжал, прихрюкивал, реготал, издавал вовсе уж невероятные звуки, не в силах остановиться, брызгая слюной, качаясь, отфыркиваясь… Смолин с усталой улыбкой наблюдал за ним, временами тяжело отдуваясь – нешуточное все же выдалось испытание для нервов и мотора, нам как-никак не двадцать пять и даже не сорок, до последнего момента не верил, что все пройдет так гладко и закончится так благополучно, есть, конечно, некоторый риск, что завтра поутру все рухнет – но не такой уж и великий…

Придя в совершеннейшее изнеможение, Гольдман наконец утих, разогнулся, извлек огромный носовой платок и принялся вытирать лицо.

– Васька, ты гений, – выговорил он наконец. – Что ж ты меня не предупредил заранее?

– А зачем? – пожал плечами Смолин. – Я же тебе сказал, что не нужно ничему удивляться и уж тем более перечить, что печальный факт торговли советскими наградами, увы, имел место, отрицать это глупо, что бы ты ни увидел… Извини, но тут уж я режиссер, мне решать…

– Ты гений, Васька!

– Хотелось бы, но сам знаю, что не дотягиваю. – С похвальной скромностью сказал Смолин. – Я просто чуточку изучил человеческую психологию, а уж людским невежеством пользоваться людишкам вроде нас сам бог велел. Он пылал желанием закопать меня окончательно… вот только культурка подкачала. Ладно, хорош ржать.

– Ну как тут не ржать… за боевую доблесть…

– Хорош, – сказал Смолин уже приказным тоном. – Некогда расслабляться, работать надо в темпе, – он любовно разгладил копию протокола об изъятии вещественных доказательств, то бишь наград, протянул ее Гольдману. – Лети к Инге, отдай ей этот бесценный документ, пусть снимет ксеру и начинает. Сегодня же. Действовать нужно молниеносно, пока не раскрутилось дело – рано или поздно настоящий эксперт вынырнет, а нам нужно успеть до того… Ну, понесся! А у меня еще дельце имеется…

…Ну вот, наконец-то… Из дверей магазина «Раритет» показались доблестные правоохранители, двое в штатском и один в форме. Загрузились в белые «жигули» без всяких опознавательных знаков и отбыли.

– Порядок, – сказал Глыба. – Трое зашли, трое вышли… Пошли?

– Пошли, – сказал Смолин, хищно прищурясь.

Он вошел первым под мелодичный звон колокольчика. В торговом зале была одна Вероника, блондинка с мозгами стояла у своего стола и курила с печальным, отрешенным лицом. На Смолина она уставилась без малейшего радушия – ну, ничего удивительного, учитывая все, что здесь только что происходило – однако он в себе сейчас не ощущал ни жалости, ни деликатности.

– Привет, очаровательная, – сказал он безмятежно. – Шеф у себя?

– У себя… Но у нас сегодня…

Смолин, сделав рукой неопределенный энергичный жест, прошел мимо нее, как мимо пустого места, сопровождаемый топотавшим по пятам Глыбой, привычно распахнул дверь кабинета. Врубель сидел за столом, ссутулясь, понурясь, обмякнув, смело можно сказать, совершенно раздавленный нешуточными невзгодами. Его состояние Смолин оценил с полувзгляда: ну разумеется, сегодня маялся с дикого бодуна, но только собрался поправиться, нагрянули милиционеры, а уж те, конечно, не позволили гражданину душевно опохмеляться прямо в ходе оперативно-следственных мероприятий. Так что в плачевнейшем состоянии сейчас наш Врубель. Как писал один из шантарских классиков, жить всегда страшно, а с похмелья тем более. Ну, и после всего случившегося. Состояние у скота сейчас специфичнейшее, что и следует использовать на всю катушку…

– Слушай, – сказал Смолин. – От тебя сейчас менты выходили… Неужели подловили?

– Да хрен нас с Вероничкой подловишь…

– А чего ж вид убитый?

Помотав раскосмаченной головой, взлохматив бороду, Врубель выругался – длинно, витиевато, уныло.

– Случилось что? – заботливо поинтересовался Смолин. – Давай, здесь все свои, – он кивнул на Глыбу. – Это мой, так сказать, внештатный сотрудник, при нем можно…

– С-сука бичевская… – печально сказал Врубель. – Урыл бы, только где ж его теперь сыщешь…

– Да что случилось? Не косись, не косись, это человек свой он со мной год работает…

– Да понимаешь… – печально сказал Врубель. – Приходит бич не бич, но что-то близкое. И за смешные деньги предлагает портсигар… Васька, ты б его видел! Серебра почти фунт, чекухи дореволюционные, накладок куча, причем тематика военная… Такая вещь… Любой бы хапнул… Ну, я и…

– Понятно, – сказал Смолин с большим знанием дела.

Вообще-то закон требует, чтобы у сдатчика вещи непременно требовали паспорт и выписывали надлежащим образом квитанцию в двух экземплярах – соответственно, для продавца и покупателя. Порой антиквары это выполняют скрупулезнейше – особенно когда клиент не внушает доверия и следует подстраховаться: вполне может оказаться, что это ворюга пришел сбрасывать хапаное, или просто-напросто великовозрастный балбес втихомолку унес из дома любимую мамочкину безделушку. А порой… В общем, каждый решает эту проблему сам для себя, полагаясь на свой профессиональный опыт, знание людей и все такое прочее. Частенько случается, что и рискуют. С каждым бывало, со Смолиным в том числе. Иногда прокатывает, а иногда можно и запалиться, как Врубель только что. Как карты лягут.

Впрочем, в данном конкретном случае ни карты, ни Фортуна, ни прочие случайности абсолютно ни при чем. Если учесть, что этим «бичом похмельным» был некий неизвестный Смолину приятель Глыбы (по заверениям последнего, человек надежный), а милиция всего через часок после этой негоции к Врубелю нагрянула, не по собственному усердию, а в результате хитрой комбинации, давно задуманной Смолиным и с помощью Багрова провернутой…

– Ага, – сказал Смолин. – А потом менты нагрянули?

– Часа не прошло… – прямо-таки взвыл Врубель. – Мол, нам известно доподлинно, что вы купили такую-сякую вещь… И описывают его досконально. А что делать, если он у меня в столе? Они обыск грозились устроить… на что, суки, имели право.

– Ага, – повторил Смолин. – И ты, значит, сделал добровольную выдачу?

– А что мне еще оставалось? Обыск они, козлы, все равно сделали, хорошо хоть, не было ничего такого… Ерунда, в общем, я им бича описал в точности…

– Через час, говоришь? – задумчиво произнес Смолин. – Знаешь, что мне представляется? Что этого твоего бичика как раз взяли, душевно порасспросили, куда вещички девал – ну, а он тебя заложил вмиг. Первый раз, что ли, такое в нашем веселом бизнесе?

– А похоже…

– Тебе-то ничего не предъявили? – прямо-таки с отеческой заботой спросил Смолин.

– Да что они мне предъявят? – вскинулся Врубель. – Меня голыми руками не возьмешь, сам знаешь. Статьи тут нет никакой.

– Это точно, – сказал Смолин. – Но история все равно чертовски неприятная.

– Да уж куда неприятнее…

– Особенно в преддверии столь эпохального события, как учреждение Гильдии антикваров с тобой во главе…

– Вот то-то и оно, – с совершенно убитым видом протянул Врубель. – В самое неподходящее время… Откуда он, тварь, взялся, и откуда вещь взял? Если бы стырили у кого-то из наших, тут же пошел бы обзвон…

– Это точно, – сказал Смолин. – В три минуты друг дружку обзвонили бы…

Помассировав сердце под рубашкой, Врубель еще какое-то время посидел с убитым, да что там, раздавленным видом, потом, очевидно собрав в кулак волю и энергию, воскликнул:

– Ну, теперь-то позволительно и остограммиться… Пойду Вероничку домой отправлю и вмажу малость…

Он шустро выскочил за дверь, вернулся почти сразу же, потирая руки и радостно гримасничая, извлек из антикварного буфета непочатую литровую бутылку водки. На его физиономии уже не присутствовали посторонние мысли и чувства, даже огорчение пропало напрочь – осталось только яростное предвкушение алкогольного ожога в желудке. Бог ты мой, подумал Смолин с отвращением, не в том беда, что это мразь законченная, а в том, что мразь – мелкая, с неоправданными амбициями вдобавок и чуть ли не манией величия…

– Посмотри там, – сказал он Глыбе.

Тот выскользнул за дверь, быстренько вернулся и прилежно доложил:

– Мочалка и в самом деле слиняла. Дверь изнутри заперта.

– Тики-так, – сказал Смолин, нехорошо ухмыляясь.

– Будете? – нетерпеливо спросил Врубель, ожесточенно и неуклюже свинчивая жестяную пробку.

– Я за рулем, – сказал Смолин. – А у него печень…

– Как хотите. Я-то сейчас тяпну от таких переживаний…

Он набуровил себе полный граненый лафитничек, стоявший тут же, выплеснул водку в рот, сморщился, перекосился лицом, закусывать, конечно же, не стал, да и нечем было. Чуть посидел с закрытыми глазами, понемногу расплываясь в блаженной улыбке, открыл глаза, прошептал:

– Хорошо пошла, зараза… Ну, первая колом, вторая соколом, третья – ясной пташечкой…

Схватил бутылку. Смолин мигнул Глыбе, и тот без малейшего усилия стиснул запястье самозванного главы шантарских антикваров, так, что тот охнул и бутылку выпустил моментально. Смолин ее перехватил, оглядевшись, поставил себе за спину, на пол, в дальний уголок.

Врубель недоуменно вытаращился:

– Мужики, вы что?

– Водка – яд, – наставительно сказал Глыба, разжимая пальцы.

– Водка подождет, – поддержал Смолин. – Разговор нужен на трезвую голову… Ладно, что нам между своими играть в психологические подходы? Имеет место самая натуральная, вульгарная и незатейливая разборка. К тебе большие претензии, Врубель…

– За что?

– Ну, ты нахал… – поморщился Смолин. – За твое гениальное и грандиозное изобретение: гильдию антикваров.

Врубель уже забеспокоился всерьез – как случается с любым слабаком, у которого совесть нечиста, стоит припереть его к стене.

– Вася, – сказал он, натужно улыбаясь. – Ты же сам считаешь, что идея хорошая, сам собирался что-то подобное учредить… Ну какая разница, если не ты будешь, а…

– Захлопнись, – сказал Смолин так, что Врубель заткнулся моментально. – И целку мне тут не строй. Речь идет не о самой гильдии, каковая, в принципе, вещь неплохая. Речь о тех методах, которые вы, сучня, в ход пустили. Молчать, сука! Ты прекрасно знал, что добром такую пьянь и врань никто в председатели не изберет. Вот и решил устроить небольшую прессовочку, чтобы народ малость испугался, проникся и кинулся тебе под крылышко. Летягина этого сраного напустил на благородное сообщество… Ну, конечно, не ты один, твой номер тут третий, с твоими-то мозгами пропитыми… Анжеров с Кокой вертели придумки, а ты был вместо вывески – если тебе пару дней пить не дать, расчесать и вымыть, вполне сойдешь за респектабельного главу… И все бы еще ничего. Интриги были, есть и будут. Вот только со штаб-квартирой вы перегнули. Я сам не ангелок, но крови в моих делах отроду не было и не будет. А вы убили Шевалье, сволочи. Единственного, наверно, человека, которого я мог назвать своим старым другом. Вот за это у меня вы попляшете…

– Да я никого…

– А кто говорит, что это ты? – усмехнулся Смолин. – Конечно, кишка тонка… да и у твоих подельничков тоже. А вот старина Зондер…

– Вася, да что ты такое…

– Дуркует клиент, – печально поведал Смолин Глыбе.

– Вижу, – печально отозвался тот. – Эй, борода-лопатой! Что-то жарковато тут у тебя…

Неторопливо, с обаятельной улыбочкой он расстегнул пуговицы рубашки, снял ее и остался голым по пояс. Вот тут Врубеля проняло. На свежего человека – особенно задроченного интеллигента наподобие Врубеля – голый по пояс Глыба производил неизгладимое впечатление. Поскольку был густейшим образом, практически без просветов расписан темно-синими, светло-синими и серыми татуировками: целая библиотека весьма даже экзотических рисунков и надписей, нелегкая биография в иллюстрациях и собственных Глыбиных комментариях. Только кисти рук, понятно, были от художества свободны – как и полагается профессиональному щипачу чуть ли не с полувековым стажем, большую часть рабочего времени пребывавшего в облике вполне приличного человека наподобие засекреченного инженера, доцента, полковника, а то и дирижера…

Не теряя времени, Глыба зашел за спину Врубелю, положил ему на плечи лапы и грозно посоветовал:

– Сиди, потрох, и пасть не открывай, слушай, что тебе человек говорит…

И, заметив поползновение все же разинуть рот, так тряхнул Врубеля, что у того зубы клацнули громко и противно.

– Врубель, – сказал Смолин. – Ты, конечно, знаешь, где сейчас твой блудливый компаньон Эдичка Анжеров? Уже не в СИЗО, конечно, выцарапали его адвокаты под подписку о невыезде… но все равно, интеллигентно выражаясь, в жопе он, в хорошей жопе. Дело грязное, девочка порядочная, интеллигентные родители кипят жаждой мести, свидетели безукоризненные и внушающие доверие. Третий день пресса и голубой экран сенсацию полощут. Знаешь ведь?

– Ну да…

– Отлично, – сказал Смолин. – А где ваш второй компаньон, Кока-Москвич? Этот все еще в СИЗО, ему малость потруднее выцарапаться, как человеку неместному и подвязок вроде Эдичкиных не имеющему… через денек-другой он и выскочит под подписку, но в конце концов при первой же возможности смоется отсюда к чертовой матери, потому что ему здесь более не климатит… И об этом ты должен знать, голубь шизокрылый, вон у тебя газетка лежит, я отсюда вижу, там на третьей странице все подробно расписано, и газетку, судя по потрепанности, ты уже листал… Что у нас получается, Врубель? Два компаньона-учредителя выбыли из игры. Кока здесь – персона нон грата, а твоему Эдичке еще долго придется сторониться тех коридоров, где он допрежь гоголем расхаживал. Бумаги так и не пошли в бюрократический оборот. И уже наверняка не пойдут. Что мы имеем? Один ты у нас остался, как говорилось в том фильме… И я на тебе, сука такая, намерен крепенько выспаться. Как ты думаешь, твои корешки сами в неприятности попали, или им помог кто-то? Ну-ка, напряги извилины. Правильно догадаешься, еще стопочку налью…

Врубель таращился на него с некоторыми отблесками усиленной работы мысли в глазах. И выдохнул ошарашенно:

– Так это ты…

Ухмыльнувшись, Смолин сказал:

– Есть такая буква в этом слове… Держи приз.

Он поднял бутылку, налил лафитничек и разрешающе кивнул Врубелю. Тот прямо-таки на автопилоте схватил сосуд и буквально забросил в рот водку.

– В общем, настала твоя очередь, уж не взыщи, – сказал Смолин. – Портсигарчик этот, который только что торжественно унесли менты, чтоб ты знал, свистнули у меня из машины. Вместе с барсеткой. В милиции мое заявление лежит, по всем правилам зарегистрированное, и в нем я подробно описываю свое бесценное достояние, варнаками похищенное – все до единой накладочки, чекухи, размеры даже… Не дергайся, я не кончил! Это ж ты, мразь такая, послал означенного варнака…

– Да что за…

– Послал, голубок, чего уж там, – подхватил Глыба, нагибаясь к врубелевскому уху. – Когда дойдет до дела, я точные показания дам, подробно распишу, как мы с тобой на лавочке сидели, как ты мне портсигар описывал детальнейшим образом, и машину дяди Васи, и ее номер, подробно, чтоб ошибки не случилось… На этом и буду стоять железно. Я – исполнитель, а ты, моргунчик – организатор, значит, тебе и первым идти, а я так, вагончиком…

– Погоди, – сказал Смолин. – Он что-то вякнуть хочет. Вякай, Врубель, разрешаю.

– Но это же бред какой-то! – дрожащим голосом молвил Врубель, косясь через плечо на возвышавшегося над ним Глыбу. – Вас же тоже посадят…

Глыба неприятно хохотнул:

– А ты знаешь, в чем тут фишка, олень? Мне сидеть так и так. Последние денечки дохаживаю на воле. Я тут крутанул одно дельце, запоролся, попался, и будь мне прокурор отцом родным, а светит мне по этому делу восьмерик, тут и к бабке не ходи… Соображаешь? Тянуть мне все равно свои восемь… так почему б не сделать приятное старому корешу, с которым вместе сидели? – он кивнул на Смолина. – Одни юрсы давили, одну хавку жрали… У нас, слава те господи, не США какое-нибудь, у нас наказания не плюсуются, у нас меньший срок большим поглощается. Ну, а мне, как исполнителю, светит в лучшем случае пятерик. Вот он и того… поглотится. Я Ваське помогу, а Васька меня весь срок греть будет, да и потом не забудет, я думаю…

– Поверят ему, поверят, – сказал Смолин. – Не сомневайся. Ментам будет только в кайф, если какой-то чудак даже без битья и уговоров на себя нераскрытое дело повесит. У нас по кражам барсеток из машин ситуация обстоит не ахти – сплошные висяки… а тут менты раскрывают не просто кражу банальной барсетки, а кражу предмета ба-альшой культурно-исторической ценности, ценою в четверть миллиона рубликов… Так что не сомневайся, подметут тебя быстренько.

– И расколют, как сухое полено, – рявкнул Врубелю в ухо Глыба. – Ты ж – дерьмо, ты расколешься в два счета… И топтать тебе зону, чувырло корявое. А в зоне такую шелупонь, как ты, сто процентов, в пидора пристроят еще в изоляторе… Для зоны характер нужен, вон как у Васьки – а у тебя, я моментально рисую, вместо характера мешок с дерьмом… И будешь ты рачком стоять по двадцать раз на дню…

Врубеля натуральным образом трясло. Смолин ухмылялся. Они били наверняка. С человеком покрепче подобные штучки могли и не пройти – но с Врубелем, спившимся, трусом по жизни…

Глыба философски протянул:

– И послужит твоя жопа зэкам верой и правдой… Ты не переживай, говорят, поначалу трудно, а потом привыкают. Ты еще сам за пачку чаю будешь очко желающим подставлять…

Смолин подхватил, не давая передышки:

– Ладно. Предположим, ты каким-то чудом отмотаешься. Бывают на свете чудеса… Ну и что с того? Газеты с ящиком эту историю будут полоскать недели две, я тебе гарантирую. Отделаешься условным сроком… вот только из профессии выпадешь, как кирпич с крыши. О чем я тоже позабочусь в меру своих скромных силенок. Много мы по ходу нашего веселого ремесла друг другу подстав и подлянок делаем, чего уж там… но чтобы посылать бандюков у коллеги по ремеслу ценные вещи красть… Ты ж себя знаешь, Врубель, в глубине души. Знаешь, сколько ты дерьма людям сделал. Хрен они на тебя забьют после такого. А если еще раз вспомнить, что Анжеров с Кокой сами в беде по уши, что ваша затея с гильдией медным тазом накрылась, звездой квакнула… Ну вот посмотри на нас, ребятишек битых и ничуть не гуманных. Похоже, что мы с тобой шутки шутим? Все будет, как мы тебе тут обрисовали, чем угодно клянусь… Я вам за Шевалье…

– Вася! – выкрикнул Врубель прямо-таки душераздирающе.

Смолин видел, что клиент в полной кондиции.

– Ну, чего тебе еще? – брезгливо отозвался он.

– Шевалье… Я тут ни при чем… Я бы такого не стал на душу…

Одним прыжком Смолин оказался у стола, навис над ним, впился яростным взглядом:

– А кто – при чем? Ну? Что знаешь, падло?

– Да не знаю я точно… Вспомнил просто…

– Ну? – рявкнул Смолин.

– Мы говорили как-то насчет «Рапиры»… Я же чуточку знаю старика… знал, то есть… старик был упрямый… Я так и сказал тогда Эдику… А он усмехнулся и ответил: «Препятствия для того и существуют, чтобы их преодолевать». Примерно так… А Зондер сказал: «Достоинство стариков в том, что они к могилке близехонько». И улыбочка у него при этом стала такая, что… они так переглянулись, что…

– А ты их не спрашивал потом? – спросил Смолин.

– Я ж не дурак, Вася, – сказал Врубель, глядя на него снизу вверх отрешенно и скорбно. – Побоялся просто… Ты ж Зондера знаешь не хуже меня – шизо законченное… И Эдик шутить не любит…

– Ага, – сказал Смолин. – И только тогда до нашего прекраснодушного интеллигента дошло, во что он вляпался? Да?

– Вася, я бы сам в жизни…

Веревки сейчас можно было вить из этой мрази. Смолину кровь стучала в виски, хотелось вмазать так, чтобы зубы брызнули – но не было времени на эмоции и чувства.

– Это наверняка Зондер… – прямо-таки блеял Врубель. – Точно… Я в жизни бы не согласился, знай наперед…

– Ну да, – сказал Смолин. – Натура у тебя тонкая, артистическая, а душа нежная, как цветок «бараньи муди»… – он взял Врубеля за рубаху, рывком притянул к себе, потом отпустил, так что тот плюхнулся на стул и наверняка полетел бы затылком вперед вместе с мебелью, не подхвати его Глыба.

– Ты хоть понимаешь, что тебе кранты, суслик? – зловеще поинтересовался Глыба. – Что мы тебя уроем законнейшим образом, как шведа под Бородином? Не слышу?

– Д-да…

– Что – да?

– П-понимаю…

– А выпутаться благополучно из всей этой истории хочешь? – спросил Смолин.

У Врубеля уже не было сил говорить. Он просто-напросто энергично кивал – безостановочно, с невероятной надеждой в глазах, с невыразимым стремлением к воле, к жизненному спокойствию. Смолина перекосило от омерзения, но он держался.

– Ладно, – сказал он жестко. – Есть у тебя шанец… Сделаешь так, как я скажу – мы все переиграем. Портсигар спер неизвестно кто, ты и дальше будешь сидеть в этом уютном заведении, лохов дурить… Но только если сделаешь все так, как я скажу. – Он наклонился и спросил ласково-грозно: – Ведь сделаешь, гнида?

Врубель кивал, глядя на него с ужасом. Смолин, подумав, налил ему еще лафитничек – а то, чего доброго, загнется от инфаркта – придвинул и сказал:

– Слушай внимательно, рыло…