Текст книги "Распутин. Выстрелы из прошлого"

Неисповедимы пути славянского мышления! Штросмайер был вовсе не православным интеллигентом, как кто-то может подумать, ознакомившись с его программой, а католическим епископом, главой хорватской католической церкви…

Однако гораздо больше сторонников имели националисты, выступавшие за создание Великой Хорватии – но не самостоятельной, а той самой автономной третьей части Австрийской империи. Именно они и ввели в обиход само слово «Югославия». Под которой понимали Хорватию, Боснию, Герцеговину и часть Словении – повторяю, в составе империи. Без всякой Сербии!

4. Самые отважные братья

Речь идет о черногорцах – единственном славянском народе Балкан, сохранившем независимость. Вообще-то Черногория числилась вассалом Турции и платила какую-то дань, но турки так и не смогли вступить на территорию этой крохотной, затерянной в труднодоступных горах страны. Очень уж смелым и воинственным был тамошний народ. Достаточно упомянуть о крайне интересном обычае, заменявшем тюремную отсидку. Тюрем в Черногории не имелось, но, как и везде, попадались субъекты, которых следовало на какой-то срок изолировать от общества. У таких попросту отбирали оружие, и этого было достаточно – весь назначенный ему срок виновный сидел дома, поскольку выйти на улицу невооруженным для черногорца было таким позором, какой мы и представить себе не можем…

Добрые отношения с Россией Черногория поддерживала еще со времен Петра I. В 1806 году черногорцы вместе с русским экспедиционным корпусом разгромили вторгшиеся на Балканы наполеоновские войска.

Вот только очень уж маленьким было это православное государство для полноценного союзника России. Увы, в международных делах должен торжествовать именно такой расчетливый цинизм. И кроме того, черногорский митрополит выступал за создание не «всеславянской федерации», а сербско-черногорского царства – с самим собой во главе. С планами панславистов это расходилось, согласитесь, самым решительным образом…

5. Македония

Об этой области мало кто помнит и знает. А меж тем она существует (в настоящее время – в качестве независимого государства).

Во второй половине XIX века она представляла собой… честно говоря, я так до сих пор и не понял, что же представляла собой тогдашняя Македония. Население – православные, говорящие на болгарском, но именующие себя не болгарами, а македонцами. А также: турки, албанцы-мусульмане, болгары-мусульмане, православные сербы и греки. Картина…

Поскольку македонский язык крайне близок к болгарскому, независимая Болгария с первых дней своего существования претендовала на обладание Македонией как своей «исконной областью». Греки, наоборот, считали, что Македония (вместе с Албанией и западным побережьем Малой Азии) должна стать частью Великой Греции. Что шло вразрез с сербскими планами – сербы полагали, что Македония обязана присоединиться к Великой Сербии, и никак иначе.

Все вышеперечисленные государства по этому поводу конфликтовали меж собой, интриговали, посылали агентов, старались ужать «сферы влияния» конкурентов. Коренные македонцы примыкали кто к первым, кто ко вторым, кто к третьим – а некоторые шли в анархисты, чтобы всласть пошвыряться бомбами уже в кого попало, лишь бы это было против власти. Не зря одна из разновидностей ручных бомб, какими пользовались и русские террористы, называлась «македонка»…

6. Босния и Герцеговина

Занятые в 1878 году австрийскими войсками Боснию и Герцеговину тоже никак нельзя отнести к странам, где все ясно и просто. На Балканах такого понятия «ясно и просто» вообще не существует, хоть ты тресни. Куда ни глянь, все запутано до полной невероятности…

Боснийцы были почти стопроцентно мусульманами. Так уж обернулось – они, единственная славянская нация, практически поголовно принявшая ислам. Совершенно добровольно, замечу – как мы уже знаем, турки никогда не ставили перед собой задачу полностью сделать мусульманами все покоренные ими славянские народы.

Дело в том, что боснийцы, скажем прямо, никогда особенно и не были крепкими в христианской вере. Христианство там распространялось крайне медленно и туго, гораздо большее влияние имело язычество. Во второй половине XII века в Боснии самым широким образом распространилась богомильская ересь, сугубо антихристианское учение. Дошло до того, что образовалась так называемая «боснийская церковь», с которой, забыв разногласия, рука об руку боролись католическая церковь и православная – но без особенных успехов.

А потом пришли турки – и без труда завоевали Боснийское королевство. Боснийцы – чему до сих пор нет логического объяснения – за 8 дней сдали туркам 70 крепостей. А вскоре всем народом практически добровольно приняли мусульманство. Историки дружно возлагают вину на богомильство – ересь, разложившую народ. И нет причин им не верить.

В дальнейшем единоверная Босния доставляла туркам менее всего беспокойства. Наоборот, боснийские отряды воевали в турецкой армии, и неплохо, именно благодаря им в свое время турки одержали пару серьезных побед над христианскими европейскими войсками. Из Боснии вышло немало крупных военачальников и гражданских чиновников Османской империи.

Говорили боснийцы на сербском, письменность их была на основе латинского алфавита, религия – ислам. Ничего нет удивительного в том, что эти славяне не проявляли ни малейшего интереса ни к панславизму, ни к прочим разнообразным теориям всеславянского братства. Вообще, народ был чертовски невозмутимый. Сначала они без малейшего ропота жили-поживали в составе Османской империи, а оказавшись нежданно-негаданно под властью австрийской короны, пожали плечами и приняли перемены с олимпийским спокойствием.

Признаюсь честно: из всех балканских народов именно боснийцы вызывают у меня откровенную симпатию. Они не питали дурацких фантазий о создании Великой Боснии от моря до моря, не выдвигали к соседям территориальных претензий, не ввязывались в идейно-политические баталии, сотрясавшие Балканы ежегодно и повсеместно. Они просто жили, растили детей, строили дома, копали колодцы и пасли стада, плясали на свадьбах и прокладывали дороги. Замечательные люди! Побольше бы таких – и мир, полное впечатление, был бы избавлен от некоторых войн и дурацких политических теорий…

Герцеговина представляла собой качественно иную картину. Населяли ее католики-хорваты и православные сербы. Именно там чуть ли не двести лет шла вялотекущая повстанческая борьба против турок – не утихавшая главным образом оттого, что герцеговинцев поддерживали оружием и деньгами Сербия и Россия. Русское участие было довольно скромным – а вот Сербия, начиная с определенного времени, прямо-таки опутала Герцеговину своими тайными организациями, опиравшимися на тамошних сербов. Планировалось присоединить Герцеговину к Сербии – но эти планы, как уже известно, нарушила Австрия.

Остается добавить, что Герцеговина по своей незначительности сама не строила никаких грандиозных планов единения славянства. Всего-навсего двигалась в фарватере Сербии – но напряженности на Балканах это прибавляло…

7. Албания

Даже заправские оптимисты никогда не причисляли албанцев к славянам. Как утверждает историческая наука, албанцы – потомки иллирийцев, индоевропейского племени, поселившегося на побережье Адриатического моря еще в середине II тысячелетия до Рождества Христова. История Албании в общем стандартна для Балкан: тысячу лет назад приняли христианство, пытались создать свое государство, но как-то не сложилось, дело ограничилось несколькими крохотными княжествами. За албанские земли старательно воевали меж собой Сербия, Болгария, Византия и Венеция…

Потом пришли турки и поступили подобно леснику из известного анекдота.

К началу XX столетия примерно половина албанцев уже была мусульманами, а остальные почти поровну делились на католиков и православных. Не будучи славянами, албанцы никакого интереса к славянофильству в любых его видах не проявляли. Но о национальной независимости, разумеется, мечтали – каковую получили позже всех балканских народов, в 1912 году, а впрочем, не последними, а предпоследними – независимая Македония возникла только в самом конце XX века…

Будучи реалистами, албанцы ни о какой такой Великой Албании и не заикались, что характеризует их с лучшей стороны – люди трезво оценивали свои силы, а это не каждому дано.

8. Итоги и выводы

Надеюсь, читатель получил кое-какое представление о расстановке сил на Балканах, основных игроках и их стремлениях. О Сербии будет отдельная глава, а мы пока что подведем некоторые итоги.

Думаю, не будет преувеличением назвать Балканы сумасшедшим домом Европы – вряд ли это определение особенно отличается от «порохового погреба».

Главное, что мы увидели, – на Балканах, рассуждая беспристрастно, вовсе не существовало тех «славянских братьев», что рисовались лишь в воспаленном воображении русских панславистов. Мало кто, за исключением отдельных оригиналов, собирался следовать за идеей «всеславянской федерации». Одни славянские народы собирались добиться для себя больших прав, оставаясь в составе Австро-Венгерской империи. Другие всерьез мечтали сколотить собственную мини-империю – Великую Грецию, Великую Сербию, Великую Болгарию (что полностью противоречило идеям панславистов). Третьи, не питая наполеоновских планов, стремились для начала добиться независимости, а там, полагали они, видно будет. «Брата-славянина» в чистом, лабораторном виде, готового жизнь положить за великую всеславянскую державу с Россией во главе, попросту не существовало в реальности – за исключением отдельных экземпляров, не способных ни на что влиять. Однако панслависты никак не могли себе этого уяснить. Опыт Болгарии их ничему решительно не научил. Не научили и другие события – например, публичные выступления князя Черногории, заявлявшего, что лидером союза Балканских славян должна стать… Румыния!

А ведь хватало трезвых суждений, черт возьми! Вот что писал в 1913 году о ситуации на Балканах российский поверенный в делах Черногории Н. А. Обнорский: «Если балканские славяне и являются солидарными с Россией в основных чертах своей внешней политики, то в отдельных ее задачах они, как государства молодые и еще далеко не завершившие своего естественного развития, долго еще будут склонны ко всякого рода политическим авантюрам и, следовательно, уклонениям от твердого курса славянской политики, руководимой Россией. Вот почему всякие политические и в особенности военно-политические соглашения меж нашим великим уже давно сложившимся и ведущим мировую политику отечеством и еще развивающимися отдельными славянскими государствами на Балканах представляются, по моему скромному мнению, весьма для нас неудобными и едва ли целесообразными».

Не прислушались. Поступили с точностью до наоборот – и буквально через год ввязались в войну из-за миража «славянской солидарности»…

Генерал Куропаткин писал не менее толково: «За весь длинный исторический период пятнадцати столетий Россия не играет никакой роли на Балканском полуострове… В течение пятнадцати столетий до овладения Балканским полуостровом турками, как между славянами, жившими на полуострове, так и между ними и славянами Венгрии (словаками. – А. Б.), Польши и России не существовало сознания общности интересов, не сознавалось ни племенной, ни религиозной связи. Славяне на полуострове непрерывно сражались друг с другом… только рознь их была одной из главных причин победы над ними турок».

Действительно, «славянской общности» никогда не существовало, и верили в нее одни русские прекраснодушные романтики. Что до братушек… Они, собственно, не заслуживают клейма «плохих». Никакие они не плохие. Они просто-напросто (как в советские времена лидеры «избравших социалистическую ориентацию» африканских стран) преследовали свои насущные цели, и грех их за это упрекать. Беда только в том, что они очень быстро поняли: если поддакивать России касаемо славянского единства, Россия и денег даст, и войска пошлет, и поддержит всячески. Грех не доить вдумчиво такую коровку…

А ведь тот же Куропаткин за четыре года до Первой мировой писал толковые вещи, которые стоит цитировать и цитировать:

«У нас находились такие горячие славянофилы, которые готовы были признать более справедливым и более важным для России заниматься устройством судьбы западных славян, чем, например, таких латышей, финнов, мордовцев, немцев и других народностей, которые приняли наш язык, нашу веру, давно стали самыми близкими и даже кровными родными нашими.

Но и народности, обитающие в России, которые сохранили свой язык, свою религию и сотни лет живут с нами одной жизнью, создавали, хотя и в малой степени, с русскими славянами великую Россию, сражались бок о бок с нами – неужели они нам более чужие, чем, например, босняки и герцеговинцы, о существовании которых огромное большинство русского народа узнало только недавно?

Неужели бедная в своих средствах и некультурная Россия в XX веке, в ущерб коренному русскому населению и не заботясь о приобщении к русской государственности почти 40 млн живущего в России приграничного населения, снова будет расходовать кровь своих сынов и тратить кровные русские деньги на устройство отделенных от нас другими народностями западных славян?»

И к этому не прислушались. Господствовал любимый принцип русской интеллигенции: не обращая внимания на собственные неурядицы и насущные потребности, отдавать все силы очередной «мировой проблеме»: то борьбе за демократию, то распространению коммунизма, то защите славянских братьев…

Хотя… Главная трагедия в том, что прекраснодушные фантазии российских «мыслителей» прекрасно сочетались с гораздо более циничными расчетами военных и политиков, поглядывавших в сторону Балкан уже со своим интересом. Сочетание романтичных, напрочь оторванных от жизни прожектов с амбициями генералов и министров – штука взрывоопасная…

Я уже цитировал выше русских мемуаристов, к своему горькому разочарованию встретивших в Болгарии нечто решительно непохожее на славянофильские иллюзии. Теперь – свидетельство человека, столкнувшегося с тем же самым в Сербии.

Князь В. П. Мещерский некогда был известен на всю Россию – внук историка Карамзина, работодатель Достоевского, многолетний издатель журнала «Гражданин», камергер Александра II, личный друг Александра III. Правда, в советские годы его постарались погрузить в забвение, объявив реакционером и черносотенцем. На деле при жизни князь подвергался нападкам решительно со всех сторон – поскольку безжалостно критиковал не только революционеров и либералов, но и высшую государственную бюрократию, и светское общество.

«Одержимый бесом братушколюбия», как он сам позже с горечью вспоминал, Мещерский заделался яростным панславистом. «Я готов был в эти минуты объявить врагом России всякого, кто не хотел, как я, и войны, и освобождения всех славян, и заодно взятия Константинополя». И статьи писал соответствующие, придя в «воинственный и славянофильский азарт».

И вот князь, «чтобы девать куда-нибудь свой славянофильский пыл», отправляется в Сербию, на землю обетованную. И что же он там видит?

Прежде всего, еще по дороге выяснилось, что подавляющее большинство русских добровольцев, отправившихся на помощь сербам – никакие не «идейные» борцы, а «сволочь», «мазурики», искатели приключений, намеревавшиеся ловить рыбку в мутной воде. Но это еще не самое печальное. Мещерский прибывает в Белград…

«Познакомившись с главными действующими лицами, я сразу получил холодную ванну, ибо убедился по впечатлениям, которое они на меня произвели, что и князь Милан (правитель Сербии. – А. Б.) и митрополит Михаил, и знаменитый премьер Ристич – все это были более или менее искусные актеры (здесь и далее – выделено самим Мещерским. – А. Б.), разыгравшие сообща комедию восстания, и в особенности комедию эксплуатирования добродушной в своем энтузиазме России…

Доминантною нотою во всех троих было неудовольствие на Россию, что она слишком мало делает для Сербии и, не решаясь объявить войны, ограничивается только присылкою сброда добровольцев-скандалистов и деньгами, которых, кстати, прибавляют они, шлют слишком мало… И все это я услышал в ту минуту, когда, приехав в Белград, я думал застать всех от мала до велика в настроении умиления и благодарной любви к России… И, вспоминая, как иные русские несли в славянские комитеты свои кровные гроши, здесь сразу окунулся в мир, где между добровольцами шел разговор о том, сколько золотых проиграно или выиграно Миланом во время ночной оргии. В итоге Белград со всеми своими официальными лицами произвел на меня тяжелое впечатление. Я думал в нем найти патриотическую температуру на несколько градусов выше петербургской, которая была высока, но нашел совсем противоположное… Я не услышал здесь в сербских сферах ни одного сердечного тона, ни одной ноты чувств. Наоборот, везде я слышал только холодные отголоски расчета, самолюбия, честолюбия и мыслишек эгоистичного холодного ума».

Быть может, «внизу», в простом народе, царили иные настроения – неподдельная любовь, уважение и благодарность к русским братьям? Увы, увы… Мещерский достаточно пообщался и с самым что ни на есть простым народом…

«Я вступал с мирными поселянами в разговор, ожидая от них патриотических излияний. Но везде мои ожидания не сбылись. От каждого крестьянина я слышал все одну и ту же мысль: жилось им хорошо, никто их не обижал, о турках не было ни слуху ни духу, и вдруг наехали сюда русские, берут с них контрибуцию, разоряют подводами, а иные так даром возить заставляют и лошадей загоняют. И, глядя на повсеместные корыстные довольства и благополучия, на общие и повсеместные признаки такого благосостояния, в котором народ все имеет, ничего не желает и ни на что не жалуется, я начинал понимать, что эти действовавшие на меня, как холодный душ, народные речи были отголосками живой правды… Самое странное было то, что нигде я не слышал даже малейших проявлений той ненависти к туркам, которою мы на берегах Невы так кипели…»

Поневоле напрашивается вопрос: так где же пресловутое «турецкое иго»? Неужели исключительно в воспаленных мозгах «одержимых бесом братушколюбия» русских?

В это самое время миллионы русских крестьян пребывают за чертой бедности – нехватка земли, непосильные выкупные платежи. Школ и больниц катастрофически не хватает – грамотных лишь 20 % населения, село практически оставлено без квалифицированной медицинской помощи. В богатейшей Сербии обитает не более девяти процентов населения, и ее природные богатства не используются должным образом, города немногочисленны, железных дорог нет, инфраструктуры нет. Но не обнаруживается у России цели важнее, чем осыпать золотом вполне сытых, самодостаточных «братушек». Да еще проливать за них кровь…

И ведь прекрасно видели, что это за публика! Достоевский писал в своих «Дневниках писателя»: «…в части славянской интеллигенции, в некоторых высших представителях и предводителях славян существует действительно затаенная недоверчивость к целям России, а потому даже враждебность к России и русским… Нечего скрывать нам от самих себя, что нас, русских, очень даже многие из образованных славян, может быть, даже и вовсе не любят. Они, например, все еще считают нас, сравнительно с собой, необразованными, чуть не варварами. Они далеко не очень интересуются нашими успехами гражданской жизни, нашим внутренним устройством, нашими реформами, нашей литературой. Разве уж очень ученые из них знают про Пушкина, но и из знающих вряд ли найдется уж очень много таких, которые согласятся признать его за великого славянского гения. Очень многие из образованных чехов уверены, например, что у них уже было сорок таких поэтов, как Пушкин. Кроме того, все эти славянские отдельности, в том виде, в каком они теперь – политически самолюбивы и раздражительны, как нации неопытные и жизни не знающие».

Достоевский прекрасно понимает, что православие – вовсе не залог братства: «Греческий и славянский элементы несоединимы: оба элемента эти с огромными, совсем несоизмеримыми и фальшивыми мечтами, каждый о предстоящей ему собственной славной политической будущности».

Казалось бы, приговор беспочвенным фантазиям панславистов? Не спешите… Написав все это, Федор Михайлович без малейшего перехода ударяется в романтическое словоблудие, не имеющее ничего общего с реальным развитием событий: «Поймут когда-нибудь даже и народы славянские всю правду русского бескорыстия, а к тому времени восполнится и духовное их единение с нами… На них подействует неотразимое обаяние великого и мощного русского духа как начала им родственного. Они почувствуют, что нельзя им развиваться духовно в мелких объединениях, сварах и завистях, а лишь всецело, всеславянски. Огромность и могущество русского единения не будут уже смущать и пугать их, а, напротив, привлекут их неотразимо…»

Ничего из этих прекраснодушных мечтаний не сбылось! Все проистекало как раз наоборот…

Обязательно нужно упомянуть и еще об одной славянской народности, которую мы упустили из виду: славянах Галицкой Руси и Закарпатья, «стенающих» под гнетом Австрии. Их тоже планировалось присоединить к гипотетической «всеславянской федерации» – поскольку они якобы именно этого ждут не дождутся. Увы, увы… Как и поляки, наши самые близкие соседи галичане и закарпатцы были, собственно, чужими России. В древние времена Галицкая Русь была частью Руси Киевской – но с тех пор прошло семьсот лет, в течение которых Галиция принадлежала то венграм, то полякам, а с XVIII века – австрийцам. А посему стала чужой. Куропаткин: «Вследствие большей близости к Западу, уже в XIV и XV столетиях галицкое население по образованию и развитию стояло выше москвичей. Н. Рожков указывает, что в библиотеках западнорусских дворян той эпохи, кроме книг литературного характера, уже находились труды научно-литературные, по философии, медицине и естествознанию. А в это время наши бояре не всегда умели подписать свою фамилию и преимущественно занимались охотой и пирами».

Согласен, звучит не особенно приятно для нашего национального самолюбия. Но ведь то, что я цитирую, писали не «тевтонские русофобы» и не «жидомасоны», а родовитые русские люди, безусловно болевшие душой за свою родину.

В 1908 г. Галицию посетил граф Бобринский, один из влиятельных членов Государственной Думы. И, оказавшись в «деревенской глуши», он, к нешуточному удивлению, увидел там не каких-то там оборванцев, а сытый, хорошо одетый, вполне благоприятный простой народ, превосходивший благосостоянием и общим развитием русского мужика. Граф, по его собственным признаниям, был потрясен – он допрежь того был правоверным славянофилом и искренне верил в побасенки о «стенающих братушках». Особенно его поразили грамотные галичанки из «деревенской глуши», как замужние женщины, так и девушки. Было от чего удивиться – в России деревенская баба и грамотность были понятиями несовместимыми.

Безусловно, некий элемент показухи вокруг визита графа все же присутствовал – так обстояло испокон веков. Но именно что элемент. Вряд ли «грамотные, образованные, развитые» галичанки, с которыми общался граф, были хорошо подготовленными австриячками из тайной полиции, которым поставили в Вене «чисто литературный язык», восхитивший Бобринского…

А вдобавок графа не на шутку изумило то, что во всей «русской» части Галиции крестьяне регулярно собирали «веча», на которых без всякого присмотра начальства и полиции обсуждали текущие дела – и состояние школьного образования, и многое другое.

Могли ли эти славяне, задрав штаны, бежать за миражом панславизма?

Ну разумеется нет. Они и не собирались. Именно в Галиции и находился центр украинского сепаратизма – теории, опять-таки противоречившей иллюзиям славянофильства…

Но все это – мелочи. Главная беда – существование Сербии и царивших там идей собственного величия, сыгравших роковую роль в судьбе Российской империи. Сербия заслуживает того, чтобы посвятить ей отдельную главу и рассмотреть ее историю за последние шестьсот с лишним лет. Реальную историю, а не укоренившиеся в русском сознании романтические бредни…