Текст книги "Иван Грозный. Кровавый поэт"

На этом мы и закончим рассказ о взятии Казани.

К концу пятидесятых годов шестнадцатого века на юге сложилось нечто вроде военно-стратегического равновесия. Крымское ханство было достаточно сильным, чтобы устраивать на Русь набеги (в 1571 г. Девлет-Гирей даже Москву взял и старательно выжег), но вот отобрать у русских Казань с Астраханью у Крыма уже была кишка тонка. А Московия, в свою очередь, завоевать Крым никак не могла – чтобы не столкнуться нос к носу с могучей Османской империей со всеми вытекающими отсюда для России печальными последствиями. Паритет, одним словом. На юге, можно сказать, устаканилось.

И тогда Иван Грозный решил прорваться к Балтийскому побережью. Для этого следовало завоевать территорию под названием Ливония.

Я не зря употребил именно такое определение. Потому что не существовало такой страны Ливонии, была именно территория, где происходила такая оперетка, что сам черт ногу сломит и без бутылки не разберется…

Судите сами. Главной силой в Ливонии был духовно-рыцарский Ливонский орден, именовавшийся еще орденом меченосцев – вовсе уж пережиток седой средневековой старины. Когда-то это была грозная сила, огнем и мечом покорившая Прибалтику, но с тех пор много воды утекло. Ливонские рыцари уже не горели особенным желанием класть животы свои за торжество святой христианской веры – и вместо былых крестовых походов порой совершали грабительские рейды в окрестные страны, в том числе и на русскую землю. В военном отношении орден из себя уже ничего собственно, не представлял, господа рыцари жили со всеми удобствами и главным образом развлекались пирами и прочими увеселениями. Но как бы там ни было с упадком и ленью, орден сохранил все свои земли, крепости и замки и являлся главной силой в Ливонии.

Кроме ордена, в Ливонии имелось еще пять чисто духовных владык: архиепископ Рижский, епископы Дерптский, Ревельский, Эзельский и Курляндский. Все они владели кое-какими городами, замками и землями, признавали над собой власть только папы римского – а поскольку папа жил в значительном отдалении, на другом краю Европы, то контроля за пятеркой духовных лиц не было никакого, чем они и пользовались вовсю…

Кроме Ордена и пятерки духовных, существовало еще довольно многочисленное рыцарское сословие – человек примерно сто пятьдесят. Каждый владел замком и землями, каждый теоретически был вассалом либо ордена, либо кого-то из духовных владык – ну а на практике был относительно независим по причине общей неразберихи и отсутствия сильной власти.

Часть крупных городов, в том числе Рига, Ревель и Дерпт, где были резиденции помянутых духовных лиц, в то же время пользовались значительной автономией и самоуправлением – что частенько любили демонстрировать и епископам, и ордену по делу и без дела.

Единственным учреждением, кое-как объединяющим этот зоопарк, были вот уже сто пятьдесят лет так называемые Вольмерские ландтаги, некое подобие парламента, собиравшее в городе Вольмере уполномоченных от ордена, духовных владык, рыцарей и городов. Теоретически решения этих собраний были обязательными для всей Ливонии и для всех сословий, ну а в реальности, если кто-то начинал выступать, управы на него нельзя было найти никакой.

Были и еще кое-какие дополнительные обстоятельства, добавлявшие горючего материала. Во-первых, все вышеперечисленные сословия – рыцари, духовенство, горожане – состояли исключительно из немцев с небольшим процентом славян. А предки нынешних эстонцев, латышей и частью литовцев были поголовно крепостными и бесправными – готовыми при любой заварушке всадить немчуре вилы в бок. Что внутренней стабильности Ливонии не прибавляло. Во-вторых, часть ливонских городов примкнула к протестантам, и там начали громить католические церкви (а заодно, не делая особых различий, разнесли по камушкам и несколько православных церквей). Ко всем прежним сложностям добавилась еще грызня меж протестантами и католиками (которых поддерживали и разозленные сносом своих храмов православные). Ну, а эстонцы, латыши и литовцы, крестившись исключительно для вида, втайне исполняли древние языческие обряды…

Как видим, Ливония была, как бы это поделикатнее выразиться, весьма экзотической территорией… К моменту взятия Грозным Астрахани там, упомянем уж кстати, случилась очередная заварушка: орден воевал с архиепископом из-за какой-то ерунды, дерптский епископ принял сторону ордена, выступив, таким образом, против своего собрата по церкви. Орденские кнехты совместно с солдатами архиепископа принялись воевать против епископа. Люди последнего взяли архиепископа в плен и посадили под замок. Тут кто-то, так и оставшийся неизвестным, ухлопал польского посла. Польский король пришел с войском и принялся колошматить всех подряд… Черт ногу сломит, одним словом. Кое-как утихомирились.

Грозный начал собирать войска…

Никак нельзя сказать, что русские имели права на всю Ливонию – но никто не мог отрицать, что когда-то часть ее была русскими владениями. Город Дерпт был в свое время основан Ярославом Мудрым и первоначально именовался Юрьевом, пока его не захватили в XIII в. пришлые тевтонские рыцари. Да и кроме Юрьева, были еще земли, на которые Московия могла претендовать всерьез.

Кроме того, Ливония на протяжении многих лет вела себя откровенно враждебно по отношению к России, пытаясь установить своеобразную блокаду, отрезавшую Москву и от Балтийского моря, и от Европы вообще, поскольку сама слабела с каждым годом и прекрасно понимала, к чему приведет усиление русских…

Тем более что ливонцы себя проявили отнюдь не добрыми соседями. О некоторых их милых добрососедских привычках писал историк того времени из Речи Посполитой Михалон Литвин: «У ливонцев московитов убивают, хотя московиты и не заняли у них никаких областей, будучи соединены с ними союзом мира и дружбы. Сверх того, убивший московита, кроме добычи с убитого, получает от правительства известную сумму денег».

Поведение необычное даже для того жестокого века. Даже наши исконные неприятели, поляки, так себя никогда не вели. Да и никто себя так не вел. Явление для Европы уникальное: в мирное время полагается награда тому, кто просто так убил жителя сопредельного государства…

Еще в 1501 г. ливонцы вторгались на Русь, захватили было Псков, но русский воевода Данила Щеня чувствительно им приложил, так что немцы запросили «вечного мира». Отыгрались они в 1547 г., во время знаменитого «дела Шлитте».

Саксонец Шлитте, будучи в Москве, получил от молодого царя Ивана Васильевича задание – нанять в Европе и привезти на Русь мастеров, художников и прочих специалистов. Шлитте поручение выполнил и двинулся в Россию во главе «группы специалистов» из ста пятидесяти человек. Там были архитекторы, оружейники, литейщики, живописцы, скульпторы, каменщики, мельники, рудознатцы, слесаря и кузнецы, каретных дел мастера, типограф и органист, медики, аптекари и даже парочка католических богословов, которые тоже молодому царю зачем-то понадобились. Как видим, Иван Васильевич всерьез намеревался перенимать иностранный опыт как можно шире – задолго до Петра I, который якобы первым до такого додумался.

Ливонцы забеспокоились – им было совсем ни к чему, чтобы Московия перенимала передовые европейские технологии. В Любеке Шлитте под предлогом неуплаты какого-то старого долга задержали аж на два года, так что часть его специалистов к тому времени разбрелась кто куда. С оставшимися он попытался все же добраться до России – но, уже в Ливонии, его вновь перехватили и упрятали в тюрьму. Вдобавок ливонцы выхлопотали у германского императора указ, по которому имели право не пускать в Россию никаких «иностранных специалистов», даже если они туда ехали по собственному желанию и паспорта у них были в полном порядке. Из тюрьмы Шлитте кое-как освободился, но его люди, видя такое дело, разбежались окончательно, только считанные из них все же достигли России. Больше всех не повезло некоему «пушечному мастеру Гансу». Ливонцы его поймали на дороге в Россию и посадили в тюрьму. Ганс, должно быть, парень добросовестный и упрямый, из тюрьмы бежал – и вновь попытался добраться до Московии. Его поймали уже возле самой русской границы – и отрубили голову…

Одним словом, Ливонию никак нельзя было считать дружественным соседом. К тому же возник спор из-за неуплаченной ими дани. Полсотни лет назад, проиграв войну, ливонцы согласились платить Москве ежегодную дань с Дерптской волости, которая когда-то была русской Юрьевской, однако так и не заплатили ни гроша. За пятьдесят лет набежала приличная сумма, но ливонские послы, простодушно кругля глаза, стали упрашивать простить им старый должок: ну нету у них денег! На что русские дипломаты резонно отвечали: а обязательство-то? Сами подписали и печать приложили!

Ливонцы упросили подождать три года. Русские согласились. Через четыре года ливонцы заявились опять-таки без гроша – да вдобавок стали просить не только простить старые долги, но и вообще отменить «Юрьевскую дань» как совершенно непосильную для бедного, нищего народа – кстати сказать, Ливония жила весьма даже зажиточно и славилась на всю Европу своими многонедельными праздниками, кутежами и гулянками. Не русские, а сами же ливонские летописцы прилежно описывали всю эту разгульную жизнь и уточняли: вино в Ливонии еще пили из скромных кубков, куда влезала всего-то бутылка-другая, а вот пиво хлебали из таких чаш, в которых «впору было детей крестить». Так что немцы откровенно прибеднялись, о чем им и заявили – а вдобавок припомнили многочисленные обиды, чинимые русским купцам, и разрушенные в полудюжине городов православные церкви. Послы разводили руками и твердили, что денег у них нету, а за протестантов они не ответчики.

Переговоры, таким образом, кончились ничем. Послы уехали. На прощанье им на званом обеде подали пустые блюда – мол, с пустыми руками приехали, из пустых тарелок и хлебайте…

В Москве взвешивали, прикидывали и рассуждали. По всему выходило, что особых сложностей из-за Ливонии с сопредельными государствами не предвидится. С Данией отношения были, в общем, традиционно нормальными. Литву надеялись заинтересовать военным договором против крымских татар (которые и Литве доставляли немало бед). Швеция только что фактически проиграла войну с Россией 1554–1557 гг.

В январе 1558 г. в Ливонию широким фронтом вторглась московская армия, состоявшая не только из русских, но и из отрядов касимовских и казанских татар и союзных России «черкесов» (как тогда скопом именовали некоторые кавказские народы). Командовал ею наш старый знакомый Шигалей, к тому времени ставший касимовским царем, а заместителями у него были дядя царя Михаил Глинский и брат царицы Данила Захарьин.

Сорокатысячная армия прошла Ливонию на сто пятьдесят верст в длину, рассыпавшись на сотню верст в ширину, взяла большую добычу и вернулась в Псков. Оттуда Шигалей послал ливонским властям грамоту, где писал (или за него написали), что государь Московский «присылал свою рать покарать ливонцев за их неисправление» и готов простить, если они как следует ударят челом.

Бить челом ливонцы кинулись с превеликой охотой и в величайшей спешке. Вопреки заверениям о своей непролазной нищете, быстренько собрали шестьдесят тысяч талеров и отправили в Москву посольство – каяться, пускать слезу и уверять о недопущении впредь любых безобразий.

Однако, не успело посольство добраться до Москвы, как ситуация резко изменилась – по вине самих немцев…

На левом, высоком берегу реки Наровы располагался город Нарва – ливонский, широко укрепленный, с пушками на стенах. На правом, значительно ниже, стояла поставленная еще Иваном III крепость Ивангород. Было время великого поста, и жители Ивангорода отправились в церковь. В Нарве обитали главным образом лютеране, которые в эту пору пили пиво и веселились. Потехи ради они стали со своего высокого берега палить по ивангородцам и нескольких убили. Русские, соблюдая перемирие, отвечать не стали, но послали гонца к царю. Царь, не раздумывая, отдал приказ: бей по еретикам! (Православные, как и католики, к протестантам относились крайне неодобрительно, и лютеранскому проповеднику, если ему жизнь дорога, в те времена на Руси появляться не следовало.)

Ивангород. 1492 г. Миниатюра из Лицевого летописного свода

Вид Нарвы. Гравюра. XVIII в.

Воеводы Ивангорода обрадованно жахнули по Нарве изо всех пушек и пищалей. Немцы мгновенно протрезвели, прислали парламентеров, которые за все покаялись и объявили, что переходят в русское подданство.

Грозный отправил к новым подданным в качестве гарнизона отряд стрельцов. Но в Нарву тем временем подошло подкрепление в тысячу человек, и городские власти начали вилять: дескать, и стреляли спьяну, и о подданстве сказали спьяну, понарошку, а официальное руководство ничего такого не задумывало…

Тут в Нарве неизвестно отчего возник огромный пожар (должно быть, пьяные немцы баловали со свечками где-нибудь на сеновале). В городе началось смятение. Русские, усмотрев в этом отличный шанс, бросились на штурм. Гарнизон, для порядка постреляв, быстренько сдался в обмен на свободный выход из города. Разгорячившиеся русские с ходу взяли еще парочку городов и замков за Нарвой – к чему останавливаться, если карта прет? Вот так, достаточно неожиданно, в руках у Грозного оказалась Нарва, город-порт на Балтике, и царь стал в темпе устанавливать торговые отношения непосредственно с Европой, минуя ливонцев и посредников в лице Ганзейского союза. Планы у Грозного, как всегда, отличались дерзостью и размахом: прекрасно понимая, что без военного флота нормальной морской торговли не обеспечить, он стал вооружать пушками захваченные в Нарве немецкие суда и нанял целую группу опытных испанских, английских и немецких капитанов. Это был первый русский военный флот на Балтике!

В Нарве Грозный вовсе не думал зверствовать, грабить и тиранить новых подданных. Он искусно воспользовался тем, что Нарва давным-давно враждовала с близлежащим Ревелем: Нарву ревельские купцы отодвинули от торговли с Москвой. Русские собрались осаждать ганзейский Ревель и Дерпт, а Нарве царь тут же объявил немалые привилегии: город освободили от постоя войск, разрешили свободу вероисповедания и беспошлинную торговлю по всей России, а в ближайшие ливонские деревни отправили зерно для посева, быков и лошадей. В Нарве все это приняли, нетрудно догадаться, с большим энтузиазмом.

Война началась всерьез – если действия Шигалея были не более чем обычным карательным набегом, а взятие Нарвы, в общем, случайностью, то теперь в Ливонию двинулись регулярные войска с артиллерией, методично занимая замки и города, которые сдавались очень быстро. Вскоре русские заняли Дерпт захватив там более пятисот пушек. Крепостные «чухонцы», видя такой поворот событий, возликовали и начали пырять немцев вилами в спину при малейшей возможности, где только удавалось. Многие рыцари, не собираясь щеголять воинской доблестью, при первых известиях о появлении в округе московитов бежали из своих замков, прихватив столовое серебро и чад с домочадцами. Русские войска, которыми руководили как московские князья, так и татарские царевичи, шли вперед…

Тут зашевелились сопредельные державы, все без исключения. Непосредственно прилегающие к театру военных действий в один голос закричали о вопиющей несправедливости, которую учинили «московские варвары». Несправедливость заключалась в том, что Русь посмела завоевывать Прибалтику для себя, а это, по мнению окрестных королей, было неправильно. По их просвещенному европейскому мнению, Прибалтика как раз исторически тяготела именно к их державам. Датчане стали громко вспоминать, что это они, собственно, и основали Ревель-Таллинн (и были, надо сказать, совершенно правы, потому что «Таллинн» и означает «датский город»). Шведы напирали на то, что в незапамятные времена, когда и Москвы-то не существовало, в Прибалтике уже высаживались доблестные шведские ярлы Эйнар Драные Портки и Эйрик Белая Горячка (и тоже, в принципе, не особенно врали – мало ли викингов, проплывая мимо, останавливались на бережку пожевать сушеных мухоморов и наловить чухонских девок). Поляки и литвины тоже поминали седую древность, но, разумеется, с упором на подвиги собственных витязей (которые, правда, не могли подтвердить документально).

Да и другие державы пришли, выражаясь языком психиатров, в состояние крайнего возбуждения. Срочно собрался княжеский съезд Священной Римской империи, и начался несусветный гвалт. Больше всего старался Альберт Мекленбургский, чьи владения непосредственно примыкали к Ливонии. Он более других боялся, что русские и его ненароком завоюют, а потому, как водится, напирал на угрозу, которую «московский тиран» несет просвещенной цивилизованной Европе. Более всего его волновало уже упоминавшееся решение Грозного завести на Балтике свой военный флот. Ему вторил Август Саксонский: «Русские быстро заводят флот, набирают отовсюду шкиперов, когда московиты усовершенствуются в морском деле, с ними уже не будет возможности справиться…»

Решено было обратиться к нидерландским и английским властям, чтобы они перестали доставлять оружие и прочие товары «врагам всего христианского мира» (что ничуть не подействовало ни на голландцев, ни на англичан, которых события в Прибалтике напрямую не касались, зато торговать с Грозным было крайне выгодно). Провалилась и попытка привлечь к борьбе с Грозным Испанию – у той хватало своих забот, к тому же испанцы были добрыми католиками, а орали о московском варварстве и просили помощи большей частью протестанты…

И совсем скоро Ливония начала рассыпаться, как неумело сложенная поленница. Первым не без некоторого изящества ухитрился соскочить с тонущего корабля епископ Эзельский. Этот хитрован, недолго думая, попросту продал датскому королю свое епископство – остров Эзель и земли на материке. На что не имел никакого юридического права без согласия Ватикана и ордена – но в тогдашней Ливонии и не такие фокусы сходили с рук. Ссыпав денежки в мешок, епископ от греха подальше рванул в родную Вестфалию, где быстренько перешел в протестантство, женился и зажил помещиком. Датский король передал эти земли своему младшему брату Магнусу (о трагикомической судьбе этого клоуна я еще расскажу позже).

Ревельский епископ, узнав, какой великолепный гешефт только что провернул коллега, резонно решил: а я чем хуже? И быстренько продал свое епископство тому же Магнусу. Но вот тут датчане крупно просчитались, и честно уплаченные денежки пропали: город Ревель и прилегающая провинция отчего-то питали гораздо больше расположения к шведам, которым незамедлительно и отдались в подданство. Датчане, как любой на их месте, ужасно негодовали (денежки-то заплачены честно! и немаленькие!), но шведы в темпе высадили в Ревеле своих солдатиков и заявили, что знать ничего не знают ни о каких финансовых сделках – а воевать с ними у Дании кишка была тонка.

Видя вокруг такой бардак, магистр Ливонского ордена Кетлер понял, что и ему необходимо срочно устраивать жизнь на новый лад, иначе непременно сожрут с потрохами и косточек не выплюнут. Голову он ломал недолго – у него был перед глазами великолепный пример магистра Тевтонского ордена, который лет тридцать назад ухитрился прихватизировать орден в точности так, как это в недавние времена в России проделывали с заводами и нефтяными скважинами. Воспользовавшись тем, что в Германии кипела Реформация и протестанты увлеченно дрались с католиками, магистр вдруг объявил, что в соответствии с изменившимися историческими условиями (отсутствие вокруг язычников и т. д.) орден он распускает, а вместо него создает вполне светское государство, герцогство с самим собой во главе. Германский император, осерчав, официально низложил новоявленного герцога, а папа римский вообще отлучил от церкви – но ни у того, ни у другого не было никакой возможности подкрепить свои грозные указы какими бы то ни было практическими мерами. И герцог, принеся вассальную присягу польскому королю, зажил припеваючи. Впоследствии именно из этого герцогства и возникло Прусское королевство.

Так что Кетлеру не пришлось особенно и напрягать фантазию. Бывшие орденские земли он объявил светским Курляндским герцогством, а герцогом, разумеется, назначил себя, утверждая, что никто лучше него не знает обстановку, и вообще… И тоже принес вассальную присягу польскому королю, за широкой спиной которого мог не бояться ни императора, ни папы…

Единственной независимой территорией в этом хаосе остался город Рига. Рижские немцы поначалу собирались оставаться суверенным государством, но очень скоро поняли, что в нынешней обстановке самостоятельно не выживешь, непременно кто-нибудь сожрет, не московиты, так шведы, не датчане, так поляки, да и Курляндия облизывается… В конце концов и они перешли под покровительство польского короля, выговорив себе некоторое самоуправление.

Одним словом, с прежней Ливонией было покончено.

Правда, намеченных целей Иван Грозный в Прибалтике не достиг. Еще двадцать лет, до самой его смерти, Россия воевала со шведами и поляками, по сути, продолжая Ливонскую кампанию, – и в конце концов лишилась многих приобретений. На этом основании иные критики Грозного до сих пор привычно талдычат о «бесполезной» Ливонской войне, а некоторые даже уверяют, что весь поход затевался якобы оттого, что Грозный «хотел пограбить Прибалтику» (судят, вероятно, в меру собственной испорченности). Ну, и хорошим тоном считается среди ужасающейся «зверствами Грозного» либеральной публики талдычить о «неслыханных зверствах», которые русские совершили в Прибалтике.

Со всем этим следует разобраться подробно. Начнем с того, что зверств действительно хватало – во время первого этапа войны, похода Шигалея. Вот это действительно был не более чем глубокий рейд, а называя вещи своими именами, набег, имевший целью разорить и выжечь все, что только удастся.

Но в том-то и дело, что это не было «уникальными московскими зверствами». Вся Европа тогда воевала именно таким манером: благородные европейские полководцы, двинувшись на соседей, преспокойно выжигали и опустошали целые провинции – даже не из садизма или корыстолюбия, а просто потому, что так в те времена было принято. Документальных свидетельств на сей счет сохранилось столько, что их и цитировать не стоит.

(Кстати, те, кто в нашем отечестве возмущаются «зверствами Грозного в Прибалтике», старательно умалчивают о том, что Петр I на первом этапе войны со Швецией вел себя точно так же: русские летучие отряды вторгались на территорию Швеции исключительно для того, чтобы превратить те или иные районы в выжженную землю. Это проводилось и на государственном уровне – будущий фельдмаршал Шереметев, и даже в результате «частной инициативы: некий поп собрал ватагу добровольцев и немало покуролесил в Швеции, о чем одобрительно упоминал тогдашний официоз, первая русская газета «Ведомости», старательно перечисляя, сколько всего удалой батюшка сжег-порушил и сколько пленных привел на продажу. Но, как уже говорилось, Петр числится «прогрессивным» деятелем, а Грозный той же специфической публикой почитается за «безумного тирана»…)

На самом деле продвижение Грозного к Балтийскому морю, конечно же, было не блажью и не грабительским рейдом, а вызывалось насущнейшими государственными потребностями. России, как показали события последующих веков ее истории, жизненно необходимы были порты на балтийском побережье.

Другое дело, что Грозный, будем откровенны, серьезно просчитался. Во-первых, он не предвидел, что столкнется со столь яростным и последовательным сопротивлением со стороны почти всех прилегающих (и не особенно прилегающих) держав, за исключением разве что Дании, которой хватало и того, что она уже прикупила (отметим кстати, что датчане – единственные, кто честно покупал земли и расплачивался до копеечки, все остальные игроки попросту захватывали вооруженной силой все, до чего могли дотянуться).

Ну что поделать. Просчитался Грозный – со всяким может случиться… Не впервые в мировой истории, и в русской тоже. Тому же Петру отчего-то восторженные почитатели не ставят в вину провал Прутского похода – а ведь редкостное по своему идиотизму и бездарнейше проигранное в военном смысле было предприятие, основанное опять-таки на оказавшихся глубоко ошибочными расчетах… Точно так же Россия Николая I ввязалась в Крымскую войну на основании ошибочных прогнозов: резидентура русской разведки в Париже вместо верной информации потоком гнала дичайшую лажу, которую выдавала за истину, – и в результате Петербург основывался на выдумках, не имевших ничего общего с реальностью…

Необходимо отметить, что, в противовес иным мнениям, в этом сплочении Запада против России не было и тени пресловутой русофобии. Просто-напросто тогдашние «великие державы» были крайне возмущены появлением нового игрока, осмелившегося подражать большим. Двести лет спустя европейские «старшие пацаны» точно так же дружно обрушились на прусского короля Фридриха Великого, когда он посмел, вот нахал, вести себя подобно «великим державам»: что-то завоевывать, на что-то в Европе влиять. В адрес «выскочки», нагло покусившегося на привилегии «старших», тоже было говорено немало пылких словес касаемо «тевтонских варваров», угрожающих «европейской цивилизации». Одним словом, «серьезные игроки» вели себя согласно русской пословице: «Что игумену дозволено, то братии – зась!» (т. е. запрещено). Отличие только в том, что Фридрих «защитников европейской цивилизации» чувствительно отвозил по мордам, а Грозному это не удалось… В мировой истории масса примеров, когда высшее руководство той или иной страны совершало промахи, просчеты, неправильно оценивало перспективы – вот только за рубежом как-то не принято с упоением лить помои и вешать всех собак на крупные фигуры прошлого…

Во-вторых, значительная доля вины за провалы в Ливонии лежит именно на Алексее Адашеве, который к тому времени давно уже забрал в свои руки иностранные дела. В любой военной кампании долю вины обычно несет не только верховный главнокомандующий и генералы, но и глава внешнеполитического ведомства – потому что дипломаты обязаны воевать на своем фронте, поддерживая усилия руководства страны и военной верхушки.

Вот этого-то как раз от Адашева и не дождались. Свой участок работ он завалил безнадежно. Он, как мы помним, был яростным сторонником войны именно с Крымом, а ливонской кампании противился, как мог. В самый разгар Ливонской войны, когда на счету была каждая пушка и каждая сабля, он как раз и продавил каким-то образом лихую экспедицию своего брата в Крым, которая выглядела очень эффектно, но стратегического значения не имела, наоборот, едва не столкнула Москву лоб в лоб с военным гигантом – Османской империей. В условиях, когда Россия вела войну в Ливонии да вдобавок ожидала вторжения то ли шведов, то ли поляков, то ли и тех, и других вместе, только двинувшейся на север турецкой армии не хватало для полного счастья…

В Ливонии Адашев устраивал весьма странные «временные перемирия», которые были выгодны исключительно ливонцам. В конце концов, как уже говорилось, Грозный снял его со всех «гражданских» дел и вместе с братом отправил командовать войсками в Ливонию – но оба братца и там подвели. В январе 1560 г. русские войска начали широкомасштабное наступление, взяли Мариенбург, одну из сильнейший крепостей Прибалтики, к лету заняли после упорного штурма и замок Феллин, бывшую главную резиденцию орденских магистров, захватили почти всю орденскую артиллерию. По всей Эстляндии крепостные восстали против немцев, возник реальный шанс одним сильным ударом завершить войну…

Все рухнуло из-за того, что братья Адашевы, как деликатно выражается один известный историк, «не использовали благоприятной обстановки». За этими обтекаемыми формулировками скрывается то, что их войска так и простояли в непонятном бездействии, да вдобавок не выполнили прямого приказа Грозного идти на штурм Ревеля. Объяснение есть одно-единственное и довольно шаткое: якобы Адашевы опасались контрудара литовских войск, уж так опасались, так опасались, что предпочли не трогаться с места и нарушить приказы своего Верховного…

Золотой крест, изготовленный по велению царя Ивана IV в память о победе Руси в Ливонии. 1560 г.

В следующей главе я расскажу о кое-каких обстоятельствах, сопутствовавших топтанью Адашевых на месте, и мы убедимся, что история эта начинает выглядеть вовсе уж неприглядно…

В общем, когда Алексей Адашев и в роли военачальника провалил все, что только мог, Грозный… нет, «тиран» его не велел ни казнить, ни бросить в темницу. Всего лишь отправил комендантом в замок Феллин, а потом перевел в Дерпт-Юрьев под начальство тамошнего воеводы. Там-то Адашев и умер под арестом при обстоятельствах, которые тогда некоторые считали самоубийством. А поп Сильвестр, как уже говорилось, ушел в дальний монастырь. Избранная рада прекратила свое существование – но до сих пор гуляет легенда, что именно ее члены – гении, мудрецы и великолепные управленцы – как раз и придумали-провели все грандиозные реформы Грозного… Что истине не соответствует нисколечко. Хотя бы потому, что без Грозного они сами по себе мало что стоили и уж безусловно не могли проводить какие бы то ни было реформы, а значит, Грозный был как минимум крепким организатором, ставившим задачи и привлекавшим исполнителей…

Вот так и вышло, что Ливонская война повлекла за собой другую, почти двадцатилетнюю, с поляками и шведами (главным образом с поляками). Протесты германского императора по поводу появления русских в Ливонии сам Грозный, без посредства каких-то «мудрых советников», отразил, надо сказать, весьма изящно, не без здорового цинизма. Он велел передать императору, что начал войну против ливонцев из-за того, что они… впали в ересь и отказались от католицизма: «переступили Божью заповедь» и «впали в Лютерово учение».

Император озадаченно заткнулся. Он прекрасно понимал, что над ним тонко издеваются, но никак не мог вслух осуждать эти слова Грозного: поскольку сам боролся в Германии с лютеранством… Ну нечем было крыть! Ливонцы в самом деле значительной частью отпали от католичества, настолько, что епископы торговали своими епархиями, а магистр ордена приватизировал этот самый орден…

Решив тоже провести тонкую интригу, император стал усиленно склонять Грозного к совместному выступлению против Османской империи – но Грозный прекрасно знал, что увязшая в своих внутренних распрях Священная Римская империя быть полноценным союзником в столь серьезном деле попросту неспособна и русские в случае чего останутся со Стамбулом один на один. А потому предложение вежливо отклонил.