Текст книги "Чёрный археолог"

Из санузла я выполз не скоро – решил воспользоваться оказией и немного привести себя в порядок. Контрастный душ хорошенько взбодрил, от наждака и кошачьих какашек во рту удалось избавиться, банально почистив зубы, ссадина на губе (все-таки дотянулся Гюнтер!) в глаза не бросалась, хоть и болела, а вот душевное равновесие так и не вернулось. Хотелось рвать и метать, бить и крушить, и вообще, попадись мне только Пьер под руку! Кое-как натянув джинсы и первую подвернувшуюся футболку, я решил было помучить кухонный автомат, но не успел – пронзительно заверещал инфор. Страдальчески морщась, я подхватил с кровати браслет и ткнул в сенсор приема. И едва сдержал матерное ругательство – на меня строго глянула голографическая голова мсье Виньерона.

– Оклемался? – не здороваясь, хмыкнул он. – Это радует. Давай ко мне, срочно. Разговор есть серьезный.

Ты смотри, и не гундит уже! Быстро ему нос починили.

– Да, патрон, – тяжко вздохнул я, но Пьер на такие мелочи внимания не обратил, просто прервал связь.

Гадство! Придется переться к дражайшему шефу, на вполне заслуженную выволочку…

Где-то в гиперпространстве, борт лайнера Magnifique,

6 июля 2541 года, утро

В апартаменты господина капитана я прибыл уже бодрячком – сказались водные процедуры и стакан крепчайшего чаю, который я все-таки успел выхлебать, прежде чем явиться пред светлы очи дорогого патрона. В «предбаннике» чуть ли не лоб в лоб столкнулся с угрюмым Гюнтером. Выглядел тот несколько потрепанным: нос слегка припухший, хоть перелома и нет, да под левым глазом пожелтевший синяк – наверняка чем-то помазать успел, почти сошел уже. Уклониться от встречи не удалось бы при всем желании, так что пришлось состряпать на физиономии елико возможно приятную улыбку и протянуть руку для пожатия.

– Привет, Гюнтер. Как ты в целом?

– Да ничего, бывало и хуже, – хмыкнул он, чуть скривившись, и сжал мою ладонь, как тисками. – И ты это, Пауль, извини, короче. На меня после… ну ты понял, обычно накатывает.

– Да без проблем, – отмахнулся я, про себя облегченно выдохнув. – Я тоже не совсем прав был. Не помню, правда, ни черта, но все равно.

– Ага, та же фигня, – расплылся в довольной ухмылке наш главный боевик. – Может, посидим вечерком, выпьем?

– Почему нет? Как главный, злится?

– А, ему по должности положено!.. – махнул рукой Гюнтер. – Не обращай внимания, поорет и перестанет. Бывай, короче.

Парень скрылся в кабине лифта, а я уже привычно шагнул в «кунсткамеру». На мой взгляд, экспонатов прибавилось – не зря подвал покойного господина Ма люди Пьера шерстили. Несколько непонятных штуковин заняли места на ранее пустовавших полках, а один трофей, нечто вроде прозрачного коралла, устроился на индивидуальном постаменте между двумя последними колоннами.

Дверь на касание сенсора отозвалась мгновенно, створки разъехались, и я, непроизвольно ссутулившись, шагнул в Пьерову «студию». Против ожидания, хозяин, как обычно развалившийся в роскошном кресле, встретил меня довольно приветливо:

– А, Паша! Заходи, заходи.

– Доброе утро, патрон! – проявил я вежливость, прежде чем упасть в гостевое кресло. – Прошу простить за неподобающее поведение.

– Забудь! – отмахнулся шеф. – Чтобы русский человек в подпитии да без хорошей драки обошелся!.. А я гляжу, ты как огурчик. Полечился уже?

Я отрицательно помотал головой – мол, как можно? Рабочий день же.

– Это ты зря, – пожурил Пьер. – Вон даже Гюнтер не отказался. Кстати, надеюсь, у вас с ним проблем не будет?

– Никак нет, патрон. Мы уже встретились, все нормально.

– Это радует. Ладно, теперь давай начистоту, – посерьезнел шеф. – То, что ты взял себя в руки, – это очень хорошо. Я видел немало крепких парней, которые после подобных приключений ломались и превращались в неврастеников.

– Мне это не грозит, патрон, – покачал я головой. – Потому как уже.

– Ладно, не заливай. Короче, я рад. И… да просто рад. И за это надо выпить.

– Может, ну его, патрон?..

– Никаких «ну его», – решительно пресек Пьер мою попытку отмазаться от выпивки. – Тебе нужно, что бы ты там ни говорил. Я сейчас.

– Неправильный опохмел ведет к длительному запою, – процитировал я Женьку, пока Виньерон изображал гостеприимного хозяина.

Надо сказать, роль эта ему вполне удалась: из шкафа он извлек бутылку «Столичной», пару пузатых стопок и банку маринованных огурчиков – самая что ни на есть классика. Где он только раздобыл такой дефицит – судя по этикетке, выплавленной прямо в стекле, водка производства московского завода «Кристалл», прямого наследника легендарного предприятия, основанного еще в двадцатом веке. За пределами Солнечной системы удовольствие мало того что редкое, так еще и сверхдорогое. Шикует патрон, ничего не скажешь. Пьер между тем решительно свернул емкости голову и, набулькав полные стопки, пододвинул одну мне. Огурцы из банки доставать не стал, буркнул только:

– Не стесняйся, все свои.

– Спасибо, патрон, – без особого энтузиазма отозвался я, но стопку взял, да и огурчик выудить не забыл. Как и советовал Виньерон, прямо пальцами.

Патрон последовал моему примеру, задумался на секунду и провозгласил:

– Видит бог, не пьянства окаянного ради, а токмо лечения для. Ну, будем!

Я вслед за ним проглотил водку, удивленно отметив ее мягкость, и аппетитно захрустел огурчиком – позавтракать толком не успел, а желудок до того опорожнил качественно. Да и не в один заход, честно говоря. По пищеводу пробежал сгусток тепла и моментально разошелся по всему телу. Стало удивительно хорошо.

– Вот, а я что говорил! – удовлетворенно хмыкнул Пьер. – Так что забудь про неправильный опохмел. У нас все в лучших традициях. Еще по одной?

– Нет, я пас, – помотал я головой, проворно прикрыв рюмку ладонью.

– Как хочешь, – пожал плечами шеф. – А я пожалуй. С мыслями собраться надо.

Пока Пьер расправлялся со следующей порцией, я деликатно помалкивал, задумчиво изучая потолок. Судя по всему, выволочки не будет, но на настроении сей факт почему-то никак не сказывался. Было у меня не очень хорошее предчувствие.

– Ладно, Паша. Сиди не сиди, а поговорить придется.

Шеф, как мне показалось, с сожалением отодвинул подальше бутылку и немудреную закусь и снова замолчал, занявшись неизменной сигарой. Раскурив ее и выпустив клуб ароматного дыма, продолжил:

– Помнишь, я тебе говорил, что никакой «мокрухи» не будет? Извини, не получилось. В нашем деле иногда приходится принимать жесткие меры. Но и ты пойми, то, что произошло вчера, – случай из ряда вон. Я всеми силами пытался избежать такого развития событий. Тебе наверняка Эмиль растрепал про мой индивидуальный моральный кодекс, пардон за мой французский. Так вот, все именно так и обстоит. Я никогда и никого не убиваю ради собственной выгоды. Только ради безопасности и только в качестве ответной меры. Вчера… я вынужден был так поступить. Но это не значит, что мне понравилось. Я не монстр какой-то, как ты мог подумать. Если честно, то сам в шоке. Утешает тот факт, что впервые… до потери человеческого облика еще ой как далеко. Ты как думаешь?

– Как говорил мой Учитель, даже путь в тысячу ли начинается с первого шага, – предельно серьезно отозвался я. – Вы, патрон, путь начали. И это факт.

– Не одобряешь, значит, – невесело ухмыльнулся шеф. – Да я и сам не одобряю. Но сделанного не вернешь. Опять же, если они нарвались, значит, заслужили.

– Очень удобная позиция, – не удержался я. – Вы уверены, что оно того стоит?

– Сейчас уже ни в чем не уверен, – не стал отпираться Пьер. – Но и отступать не привык. Тем более уже поздно. Ладно, хорош сопли жевать!

А ведь ему явно не по себе, обычно он в общении подобных высказываний не допускал. Обматерить мог, что есть, то есть, но вот так, можно сказать, вульгарно – что вы, интеллигентность не позволяла. До сегодняшнего дня.

– Значит, так, Паша! Пришло время окончательно определить твою судьбу. Вопрос на повестке дня ровно один: ты со мной?

– Э-э-э… патрон… – Неожиданно это, признаться. Чувствовал я себя как на минном поле. Одно неосторожное слово, и каюк. – А какие у меня вообще варианты?

– Ну если отбросить тот, про который ты только что подумал, – хитро прищурился Пьер, – то два. Или работаем дальше, или разбегаемся.

– Вот так просто – разбегаемся? – не поверил я своему счастью.

– Ну не совсем просто… Ты же не можешь отрицать, что за время пребывания на борту моего «Великолепного» узнал много чего про меня и команду. Взять и отпустить тебя было бы несколько… э-э-э… опрометчиво с моей стороны. Но и убивать я тебя не собираюсь, расслабься. Есть более гуманный метод.

– В «мозговерт» не полезу! – тут же отперся я.

Со связями дражайшего шефа устроить бывшему подчиненному «промывку мозгов» труда бы не составило, во Внешних мирах рынок подобных услуг был весьма развит. Другое дело, что никто ничего не гарантировал – шансы избавиться от нежелательной информации и вылезти из чертовой машины полным овощем примерно равны. Так что ну его на фиг.

– Надо полагать, это положительный ответ? – вздернул бровь Виньерон.

– Да уж полагайте, патрон, – с тяжким вздохом согласился я. – Могу я со своей стороны надеяться, что мне лично не придется никого… того?

– Избавляйся от этого чистоплюйства, Паша, избавляйся! При нашем образе жизни всякое случается. Могу лишь уверить, что заставлять тебя не буду. А уж обороняться или нет – это твое личное дело. Надеюсь, инстинкт самосохранения поможет сделать правильный выбор.

– Я тоже надеюсь, патрон.

– Ну вот и славно! – заключил Пьер. – И за это дело давай еще по одной.

Отказываться было неудобно, тем более пили за удачное разрешение моего вопроса, так что очередные пятьдесят грамм уютно устроились у меня в желудке, окончательно настроив на философский лад.

Признаться, я бы рискнул. Даже с такой удручающей статистикой рискнул. Но… Всегда есть это проклятое «но»! Почему-то мне вдруг подумалось, что такой выход ничем бы не отличался от банальнейшего бегства. А бегать от проблем бесконечно невозможно. Меня долго и упорно учили препятствия преодолевать, а не впадать в истерику от любой мало-мальски значительной неприятности. А еще хуже то, как я буду глядеть в глаза Женьке. Понятно, что как раз мне-то будет глубоко по фигу, но… Опять это проклятое «но». Не смог я дезертировать, оставив ее в лапах Пьера. И пусть лично ему она по барабану и он на нее никаких видов не имеет, все это ничего не значит. Уже сам факт пребывания на борту «Великолепного» – прямая и недвусмысленная угроза если не жизни, то здоровью как минимум. Зря, что ли, я над помощницей столько времени измывался? Разругались вот вдрызг… Пока она из команды не уйдет, нет мне другой дороги. Это мой долг, если выражаться пафосно. Из-за меня она в этот переплет угодила, мне и выручать. Впрочем, Пьеру об этих резонах знать вовсе не обязательно.

– Раз уж мы пришли к полному взаимопониманию, – продолжил между тем дражайший шеф, – нужно обсудить еще кое-какие нюансы. Можешь считать, что твой испытательный срок завершен. Настало время серьезных дел.

Что-то меня это совсем не вдохновляет… но все равно послушаю, от меня не убудет.

– Я довольно долго готовился к одной экспедиции… пока неважно, куда именно. Но, должен тебе сказать, проект весьма перспективный. Если не в плане материальной выгоды, то… Ладно, потом. Короче. Денег я подкопил, в ближайшие же недели с грузоперевозками и пассажирскими рейсами мы завязываем. На неопределенный срок. И отправляемся в… неважно.

– Что-то я ничего не понял, патрон.

– А, забей! Скоро тебе все станет ясно. Пошли.

– Куда?

– Как куда? – удивился Пьер. – В медицинский отсек, вестимо. Тот парень, Тарасов, в себя пришел. Сначала с ним побеседуем, а потом и к нашему весьма содержательному разговору вернемся, – ухмыльнулся он в заключение.

Слова у дражайшего шефа с делом расходились весьма редко, а потому мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Я лишь плечами пожал недоуменно и выпростался из кресла.

Где-то в гиперпространстве, борт лайнера Magnifique,

6 июля 2541 года, день

Медотсек Пьерова корабля ничем не отличался от подобных помещений на тысячах других звездолетов, размер которых, понятное дело, позволял иметь такую роскошь. Да и от банальнейшей больницы недалеко ушел: такие же стерильные палаты с «веселыми» белыми стенами и потолками, напичканные медицинскими прибамбасами кровати, больше похожие на капсулы индивидуальной защиты, постоянно что-нибудь пищит или булькает… Обстановочка та еще. Приелась она со времен моего пребывания в военном госпитале после известных событий на Клео. Я вроде бы обещал рассказать?.. Ладно, потом как-нибудь.

Понятно, что сразу в палату к спасенному мужику попасть не удалось. Собственно, Пьер как раз собирался без лишних заморочек протопать прямиком в нужный бокс, но в коридоре нас перехватил главный корабельный медик – побитый жизнью седоватый мужик по имени Дитрих Шульц. Выглядел он весьма решительно, и конфликтовать с врачом Виньерон не стал.

– А, док! – расплылся он в приветственной улыбке. – Как хорошо, что мы вас встретили!

– Будет вам, Пьер! – отмахнулся медик. – Я прекрасно знаю, как вы относитесь к моим запретам. Хорошо хоть без сигары явились.

– А вот это уже злобная инсинуация! – рассмеялся шеф. – Когда это я в ваших владениях курил?

– Ну курить не курили, но попытки такие предпринимали, – не сдавался доктор. – Минимум дважды за руку ловил. Между прочим, не далее как вчера. Так уж и быть, спишем это на стресс.

– Ладно, док, уели!.. – усмехнулся Пьер и перешел к делу: – Мне доложили, что ваш пациент пришел в сознание.

– Это так, – не стал отрицать Дитрих. – Вы особо подчеркнули, что вам необходимо побеседовать с ним при первой же возможности. Вот я и счел своим долгом поставить вас в известность.

– Ну не томите, Дитрих.

– Можно, – все-таки кивнул медик, предварительно смерив нас с патроном внимательным взглядом. Видимо, прикидывал, отвяжемся мы сами или проще пойти нам навстречу. – Только хочу предупредить. Пациент сейчас очень слаб. Мы его подключили к системе жизнеобеспечения, еще пара дней, и он будет в полном порядке. Пока же постарайтесь его сильно не нервировать. Я на вас надеюсь, Пьер.

– Обещаю, док! – серьезно отозвался шеф. – Даже торжественно клянусь. А как мы узнаем, что он нервничает?

– По характерным внешним признакам, – пожал плечами медик. – Параллельно я буду проводить мониторинг его состояния и в случае чего вмешаюсь.

– Договорились. Он в каком боксе?

– В третьем, для VIP-персон, как вы и приказали.

– Отлично. Пошли, Паша!

Палата номер три располагалась в торце короткого коридора и была просторнее остальных двух вместе взятых. Правда, роскошной обстановкой похвастаться не могла – вездесущий белый цвет в деталях интерьера, холодный пол из скользкого пластика, люминесцентные панели в потолке. До боли знакомое окружение, век бы его не вспоминать! Если уж мне, здоровому (относительно) человеку, здесь не по себе, то что уж говорить о бедном пленнике. Впрочем, Пьер лицемерно заменял этот эпитет добрым десятком других терминов, от пациента до гостя, но сути дела это не меняло.

Спасенный (или плененный?) мужик лежал на кровати, безразлично скользя взглядом по безупречно ровному потолку, и на наше появление среагировал слабо: опустил глаза, скривил рот в еле заметной ухмылке и вернулся к своему увлекательнейшему занятию. Надо сказать, по сравнению с подвалом покойного господина Ма нынешнее его жилище выигрывало практически во всем, включая ложе. По сути такая же капсула индивидуальной защиты, но более просторная и горизонтально расположенная. Плюс подушка и никаких фиксаторов. Больной (блин, как обстановка действует!) не шевелился, хотя опутывавшие его конечности трубки системы жизнеобеспечения оставляли достаточную свободу действий, и определить, что он в сознании, можно было лишь по открытым глазам.

Пьер, прищурившись, некоторое время буравил гостя взглядом, потом подхватил одну из выстроившихся вдоль стены пластиковых табуреток и подсел к кровати. Я по уже сложившейся традиции устроился чуть позади него, оставшись на ногах – так наблюдать за объектом было удобнее. Выглядел он, кстати, куда приличнее вчерашнего – болезненная бледность исчезла, и даже недельная щетина перестала выделяться темным пятном на фоне ввалившихся щек. Странно, конечно, что его не побрили, но, судя по свежим форменным трусам, помыть догадались. Или просто продезинфицировали, что вероятнее. Худоба, кстати, тоже перестала бросаться в глаза – питательные смеси уже подействовали, и организм мало-помалу возвращался в исходное состояние.

– День добрый, – поздоровался Виньерон по-русски, не сводя с пленника изучающего взгляда.

Тот ничего не ответил, но от моего взора не укрылось еле заметное подергивание век и мгновенная дрожь, охватившая кончики пальцев. Дипломированный специалист внутри меня буквально возопил: осторожно! А ведь товарищ-то на взводе! И еле сдерживается, судя по напряженным мышцам. Пытается выглядеть расслабленным, и неплохо, между прочим, это у него получается, однако нас не проведешь. Меня в свое время учили определять эмоциональное состояние Тау по мельчайшим проявлениям физиологических реакций, а эта задачка посложнее будет, чем «прокачка» на нервозность своего брата хомо.

Надо отдать шефу должное – в обстановке он разобрался буквально сразу же и поспешил сменить тактику: обезоруживающе улыбнулся и протянул пленнику руку.

– Виньерон Петр Михайлович, – отрекомендовался он, как и мне когда-то. – Прошу любить и жаловать. Смелее, коллега, я не кусаюсь.

Теперь уже изучающе прищурился пациент, но Пьер взгляда не отвел. Наконец пленник пожал протянутую ладонь:

– Тарасов Александр.

Голос твердый, хорошо поставленный, что невольно наводило на мысль о военном прошлом Пьерова собеседника. Хотя какое там «наводило»! Как божий день ясно. По совокупности признаков, так сказать. С волнением практически справился, наверняка понял, что прямо сейчас убивать его никто не будет. Он, собственно, и раньше к такому выводу пришел, готов голову дать на отсечение, просто наше появление его слегка из колеи выбило. Ладно хоть в драку не лезет.

– Я вас, кажется, где-то видел, – немного неуверенно продолжил между тем пациент.

– Было дело, – не стал отпираться Пьер, машинально дотронувшись до успешно восстановленного носа. – Вчера днем, когда мы вас извлекли из медицинской капсулы повышенной защиты. Кстати, не просветите нас, что вы там делали?

– Где? – почти натурально удивился Тарасов.

Вот жук! Ведь прекрасно все помнит! Прикинулся шлангом, и хоть трава не расти. Кстати, не самая плохая линия поведения в его положении. Очнулся неизвестно где, помятый, небритый, с головной болью – это уж к гадалке не ходи, такой побочный эффект в девяноста процентах случаев после выхода из искусственной комы наблюдается, – а тут какие-то мутные типы заявляются и начинают разговоры разговаривать. Вполне естественная реакция – все отрицать. Даже с полицией и прочими врагами человечества прокатывает. Периодически.

– В капсуле, – терпеливо повторил Пьер. – Вы находились в поместье некоего господина, широко известного в узких кругах преступного мира одной интересной планеты. Лежали в индивидуальной капсуле, в состоянии искусственной комы. Мы вас из него вывели. И вы в благодарность за это попытались нас избить и сбежать.

– Не помню, – вздохнул Тарасов, но при этом – вот ей-богу! – на губах его промелькнула ехидная усмешка. – Честно говоря, не ожидал от себя. Но раз вы так утверждаете… Примите мои искренние извинения.

Да он же реально издевается! Я непроизвольно сжал кулаки, едва сдержав порыв хорошенько врезать пленнику по ребрам, и медленно выдохнул – только приступа мне сейчас и не хватало. Шеф не поймет. Так что придется терпеть. Впрочем, Виньерон на явную издевку не повелся:

– Пустое!.. Между прочим, мы вас вызволили из лап триады, которая вас наверняка подвергала жутким мучениям. С какой целью – это уже другой вопрос. Я уважаю ваше право хранить тайну, но вправе ожидать благодарности за спасение вашей жизни. Которая, как и любая другая, бесценна.

– Думаете? – хмыкнул Тарасов. – А я вот уже в этом не уверен…

– Зачем же так сразу? – Пьер закатил глаза, что-то припоминая. – Как там в древней песне поется? А не спешите нас хоронить, есть у нас еще здесь дела…

Тарасов ощутимо напрягся.

– А дальше еще интересней, – продолжил шеф, – сейчас… вспомню. Вот: у нас дома детей мал мала, да и просто хотелось пожить…

Кстати, знакомый стих. Если не ошибаюсь, что-то из школьного курса, неоклассика двадцатого века. Какой-то рокер времен распада Советского Союза. Точно, некий Шахрин.

– Чего вы от меня хотите? – насупился пленник.

Или все-таки не пленник?

– Ничего сверхъестественного, – пожал плечами Пьер. – Расскажите о себе хоть немного, чтобы мы знали, что с вами делать.

– Например, в шлюз выбросить. Без скафандра.

– Да бросьте, Александр! Чего вы боитесь? Лично мне вы интересны только тем, где мы вас обнаружили. Любопытство, знаете ли, мой главный порок. Ну и поговорить люблю.

– А мне, напротив, всегда казалось, что молчание – золото.

– Полноте, – ухмыльнулся шеф и вдруг заливисто расхохотался. Отсмеявшись, пояснил: – Я, кажется, понял, в чем проблема. Вы думаете, что можете оказаться нежелательным свидетелем? Учитывая, что вы прекрасно осознаете, о каком таком господине шла речь чуть ранее. Смею вас заверить, я вас в этой роли не рассматриваю. Абсолютно.

А зря. Если мы его отпустим, он наверняка сумеет сложить два и два, как только доберется до ближайшего компьютерного терминала и посмотрит новости. И тогда все труды Джейми, а также чудовищная по своей сути зачистка поместья пойдут насмарку. Триаде, в отличие от суда, доказательная база не нужна, свидетеля более чем достаточно. Да что там свидетеля, даже малейшего подозрения с лихвой хватит, чтобы нас пустить в расход. Такие убийства не прощают. Тут одно из двух: Пьер или бессовестно врет, или имеет на Тарасова какие-то виды. Видимо, пленник пришел к аналогичным выводам, потому что немного нервно усмехнулся и выдал:

– Эх, лукавите, любезнейший Петр Михайлович!

Молодец мужик! Не знаю, специально его учили или неосознанно он действовал, но выход нашел верный – подстроился под манеру общения собеседника. Не показывает, что боится, но и не борзеет. Не жертва, но и не агрессор. Равный.

– Ваша взяла, Александр! – усмехнулся Пьер. – Каюсь, чуть приукрасил действительность. Но вы, гляжу, уже достаточно окрепли, так что с вами можно говорить начистоту. Скажем так. Вы в данный момент мой… э-э-э… пленник.

– То есть я должен рассматривать наше… э-э-э… общение как допрос?

Виньерон в ответ развел руками, мол, что делать, жизнь такая.

– И чем вы лучше тех азиатов?

Риторический вопрос. И где-то даже философский. Интересно, как Пьер выкрутится?

– Да хотя бы тем, что я не собираюсь причинять вам физического вреда. Об умерщвлении тем более речь не идет. Вам, Александр, всего лишь придется поступиться толикой свободы.

– Всего-то? – усмехнулся Тарасов. – Из одной клетки в другую. Веселенькая перспектива. У азиатов я хотя бы в отключке был и не видел их гнусных рож. У вас, я так понимаю, подобной привилегии я буду лишен?

– Ну если вы настаиваете… – задумчиво протянул Пьер. – Думаю, доктор Шульц сумеет вам устроить кому. Да что доктор, вон Паша уже давно порывается вам сотрясение мозга организовать. Но надо ли оно вам, вот в чем вопрос.

Вот тут шеф несправедлив. Видит бог, и в мыслях не было. Намеревался всего лишь парой сломанных ребер ограничиться.

– Так что, будем разговаривать? – вопросительно выгнул бровь Виньерон.

– Настроения что-то нет, – отрезал пленник.

Теперь уже точно пленник.

– Знаете, Александр, у меня уже появляются мысли насчет грузового шлюза в третьем трюме. У него частенько барахлит система управления, да и с регенерацией кислорода проблемы…

– А вот угрожать не надо. Погрознее видали, – буркнул Тарасов, отворачиваясь. – Нашелся пугатель, по собственному кораблю без охраны не ходит, а все туда же.

Ага, это он уже чисто из вредности. Почти сломался. Сейчас самое главное не останавливаться, давить и давить. Шеф, к моему удовлетворению, тоже это понял:

– Короче, так, господин Тарасов. Вы сейчас не в самом комфортном положении. Тезисно: вы на борту «Великолепного», полностью в моих руках. Сбежать нереально, сами понимаете: с гиперпространством не шутят. Отпустить я вас не могу. Поэтому придется вам пока что воспользоваться моим гостеприимством. Но я любопытен.

– Вы уже говорили, – подпустив в голос сарказма, хмыкнул пленник.

– Любопытен, да, – не дал сбить себя с толку шеф. – И мне жутко интересно, зачем вас выкрали азиаты. А то, что вы к ним попали не по своей воле, даже не обсуждается. Итого: у вас есть что-то интересное мне. Можем заключить сделку.

– Не думаю.

– А зря. Думать, хотя бы периодически, полезно. Но я не настаиваю на сиюминутном решении. Время у вас есть. Доктор сказал, что выпустит вас из палаты через два дня. Пока придите в себя, восстановите силы. Соберитесь с мыслями, в конце концов. А потом мы вернемся к нашему разговору.

– А вы меня в карцер разве не запрете? Для стимуляции мыслительной деятельности, так сказать? – съязвил Тарасов.

Вот ведь неугомонный! Неужели обязательно за собой последнее слово нужно оставить? С Пьером, кстати, такой трюк обычно не проходит.

– А зачем? – притворно удивился Виньерон. – Более того, после выписки я предоставлю в ваше распоряжение комфортабельную каюту на офицерской палубе. И свободу перемещений по кораблю, в разумных пределах конечно же, никто вам ограничивать не будет. Это чтобы вы поняли, чего лишитесь, если переговоры зайдут в тупик.

– Ну допустим, чисто гипотетически, что я вам все расскажу. Но-но, спокойнее! Я сказал – гипотетически. Честно признаться, я вообще ничего не помню…

– Так уж и ничего?..

– Увы…

– Ладно, замнем для ясности.

– Допустим, я удовлетворил ваше любопытство, любезнейший Петр Михайлович. А дальше что?

– Лично я вижу как минимум две возможности…

Чего-то это мне напоминает. А?

– Надеюсь, моя прогулка в шлюз без скафандра в их число не входит? – не изменил себе Тарасов.

– Однозначно нет, даже гипотетически, – усмехнулся Пьер. – Одно из двух: мы или сотрудничаем дальше, к взаимной, хочу заметить, выгоде, или расстаемся если не друзьями, то хотя бы не врагами. Правда, предварительно придется вас подвергнуть одной не очень приятной медицинской процедуре.

– В подпольный «мозговерт» не полезу! – отрезал пленник. – Организм не казенный.

– Ничего гарантировать не могу, медицинские услуги – качественные – нынче дороги. Но…

– Понял я, понял. Будем надеяться, что память ко мне вернется. Но… Сами понимаете, амнезия дело такое…

– Вот и славно! – заключил Пьер, поднимаясь со стула. – Кстати, нянчиться с вами у меня нет возможности, поэтому по любым вопросам обращайтесь к Павлу Алексеевичу. – Короткий кивок в мою сторону. – Он мой доверенный помощник, а вовсе не охранник, как вы изволили выразиться. Плюс координатор по работе с пассажирами, так что вы подпадаете под его юрисдикцию. Прошу любить и жаловать.

Тарасов соизволил окинуть меня заинтересованным взглядом.

– Гаранин Павел, – представился я по всем правилам, протянув руку.

Пленник, чуть помедлив, ответил на рукопожатие, правда, и тут не удержался от комментария:

– Доверенный помощник, а дерется как профи.

Я пожал плечами – мол, чего тут сверхъестественного? К тому же, если мне не изменяет память, во вчерашнем инциденте я лишь защищался, даже отмахнуться ни разу не получилось. Однако ж парень хорош, если сумел сделать такие далекоидущие выводы.

– Всего хорошего, Александр! – закруглил разговор шеф. – Надеюсь на ваше здравомыслие.

– Я тоже, – вздохнул Тарасов, но в его насмешливых глазах отчетливо читалось: «Блажен, кто верует».

Покидая палату, я еще раз пересекся с ним взглядом, и он, как и ожидалось, глаз не отвел. Надолго затягивать дуэль я не стал, и так все понятно. Намучаемся мы с ним, ох намучаемся!..

Где-то в гиперпространстве, борт лайнера Magnifique,

6 июля 2541 года, день

– Ну, что скажешь? – поинтересовался Пьер, когда мы оказались в коридоре.

– По поводу?

– Паша, хоть ты-то не прикидывайся, – укоризненно глянул на меня шеф. – Про Тарасова что скажешь?

– Вредный тип.

– И все?

– А вы хотите, чтобы я вам его психологический портрет нарисовал? Признаться, я этот раздел теоретического курса порядком подзабыл.

– Н-да, похоже, без профилактической беседы не обойтись, – хмыкнул патрон. – Не отставай.

Всю дорогу до капитанских апартаментов Пьер молчал, видимо, что-то обдумывал, да и оказавшись в родном кабинете, к разговору приступил далеко не сразу. Для начала обновил потухшую сигару, потом вооружился неизменным пузатым бокалом с коньяком (мне, кстати, не предложил) и наконец разродился целой речью:

– Возможно, Паша, ты сочтешь меня неисправимым романтиком, но, сколько себя помню, меня влекла Тайна. Тайна с большой буквы, а не какие-то там жалкие секреты местечковых политиков, и даже не загадки истории, нет. Все гораздо хуже. Я больной человек по большому счету. Болезнь моя незаразная, да и для окружающих не опасная…

Ага, это еще как посмотреть, подумал я.

– Ты никогда не задумывался: кто мы, что мы, зачем, в конце концов, мы? Нет? Тебе повезло. А меня эти насквозь философские вопросы занимали чуть ли не с раннего детства.

Шеф снова надолго задумался, устремив мечтательный взгляд куда-то на стену, а потом тихо и размеренно продолжил, не глядя на меня:

– Родился я в довольно богатой семье. По крайней мере, мы никогда не бедствовали. Дед мой, Антуан Виньерон, был потомственным французским дворянином. Баронство его было одним из самых доходных в Шампани, его виноградники приносили баснословную даже по тем временам прибыль. Но все кончилось в один далеко не прекрасный момент – Смута не щадила никого, в том числе и моего предка. Все его родственники были убиты. В одночасье лишенный всего, он бежал из горящей Европы и перебрался в Славянский Союз. Там он встретил любовь всей своей жизни – мою бабку Марию. У них родился сын, мой отец, Мишель Виньерон. Папенька тоже впоследствии женился на русской и до сих пор живет с моей матерью, Валентиной, душа в душу. У меня есть еще младший брат, Антон. В честь деда назвали…

Пьер грустно улыбнулся какому-то своему воспоминанию, но в подробности вдаваться не стал, вернулся к исповеди:

– Так что я, как видишь, тоже барон, только без баронства. Да и француз всего лишь на четверть, просто на Гемини пришлось поддерживать имидж для солидности. Так и появился Пьер Мишель Виньерон, авантюрист и циник. Впрочем, это я вперед забегаю. Рос я во вполне благополучной семье, отец – успешный московский бизнесмен, мать – искусствовед, часто вела аукционы в одном торговом доме, специализировавшемся на антиквариате. Под ее влиянием я очень рано увлекся историей, а затем и археологией. Так получилось, что закончил я истфак МГУ, собирался даже в аспирантуру поступать, но не срослось. Характер подвел. Встрял в одну нехорошую историю, так что пришлось срочно прятаться. А где в наше время можно скрыться от правосудия? Правильно, в армии. Записался в Десант, прошел курс молодого бойца, как положено, потом загремел на дальний форпост на Фронтире. Так вышло, что пришлось мне поучаствовать в заварушке с черными археологами – флотские спецы нашли их базу, попытались взять штурмом, но что-то у них пошло наперекосяк, нас бросили на выручку. Так я получил боевое крещение. И умудрился выделиться на фоне остальных парней. Меня заметили, а когда узнали, что у меня еще и образование высшее, предложили перейти во Флот, в экипажный состав. После соответствующей переподготовки, само собой. В ВКС я провел еще пять лет, а потом вылетел как пробка. И опять из-за характера. Повздорил со старпомом на последнем месте службы, разбил ему рожу, и финита. Хорошо хоть в дисбат не загремел. А оказавшись на гражданке, понял, что совершенно не приспособлен к мирной жизни. Скучно. И муторно. Бизнес? Нет, не мое. Через год я вдрызг разругался с папашей и младшим братцем и хлопнул дверью. Кое-какие деньги у меня были, и я решил купить корабль. Правда, скопленной суммы хватило лишь на развалюху со свалки… Видел бы ты, на что был похож «Великолепный», когда я его выкупил! Правда, столетний боевой фрегат сохранился куда лучше многих гораздо более свежих собратьев – видно было, что его до меня кто-то ремонтировал, но все равно его никто не покупал – баки маленькие. Не знаю, что за модификация, но я решился вложить в старичка деньги и не пожалел. Хотя поначалу было весьма сложно. Первый год я занимался короткими рейсами, хватался за любую оказию, но все равно удавалось лишь сводить концы с концами. Да команде жалованье платить. А потом я выиграл вот это. – Пьер покопался в верхнем ящике стола и продемонстрировал мне вычурный массивный перстень серого металла. – Бывший его владелец так и не сумел объяснить его происхождение. И меня вновь охватила страсть к Тайне. Я подумал – какого черта?! Что и кому я докажу, если буду по-прежнему перебиваться случайными заработками? Я свободен, никому ничего не должен, так не проще ли заняться любимым делом? И я, наплевав на законность, занялся контрабандой. Не сразу, понятно. Пришлось изрядно попотеть, зарабатывая стартовый капитал. Я начал участвовать в подпольных турнирах по покеру. Сначала ставкой служил «Великолепный», потом появились свободные средства, и в конце концов я сумел оснастить фрегат всем необходимым для ведения столь сомнительного бизнеса. И тогда дела пошли в гору. Я наконец-то получил возможность отдаться своей тайной страсти – ксеноархеологии. Ты наверняка слышал, что среди черных археологов я превратился чуть ли не в легенду. Слухи сильно преувеличены, но я предпринял несколько экспедиций, весьма удачных, надо признать, да и на поприще коллекционирования преуспел. Ты, наверное, думаешь, а для чего я вообще тебе все это рассказал? Все просто. Устал держать в себе. Элементарно нужно выговориться. Более подходящей кандидатуры на борту все равно нет, а ты как-никак психолог.