Текст книги "Морской лорд. Том 1"

Прилив оторвал шлюп от грунта, и мы отправились в обратный путь. Ветер зашел против часовой стрелки, сменился на северный. Теперь он дул нам в левый борт – курс галфвинд. Шли со скоростью пять-шесть узлов. Лошади немного понервничали из-за качки, но вскоре привыкли к ней и успокоились, принялись есть траву. Я решил, что, если начнут буянить, убьем их и выкинем за борт. Видимо, почувствовали это и стали вести себя спокойно. Поскольку подходить к лошадям я запретил, вся команда собралась в кормовой части судна. Сидели на банках для гребцов и делились впечатлениями. Семеро из них впервые убили человека. Следующих они, скорее всего, позабудут, но первый останется в памяти на всю жизнь. Я тоже помню первого – тавра-разбойника. Хотя ярче застрял в памяти тот, из тела которого впервые вытаскивал болт.

Ночью лежали в дрейфе, потому что пошел дождь, небо заволокло тучами. Дождь прибил волну, шлюп стало меньше качать. Я спал, сидя под навесом. Рядом со мной на палубе в ряд лежали мои матросы. Трое на овчинах: две от овец, которых съели на пиру, а одна – сегодняшняя. Четвертая лежала под моим задом на банке рулевого. Ничего, скоро у каждого будет по отдельной.

За ночь ветер сменился на северо-западный и начал крепчать. Мы поставили паруса и полетели со скоростью не меньше восьми узлов. Позавтракали копченой рыбой, напоили лошадей. Один матрос спустился в трюм и отобрал у овец часть сена, которое они сильно затоптали. Овцы потерпят. Лошади обрадовались и такому сену. Ели они, однако, немало!

После полудня подошли у деревне. С час пришлось ждать, когда прилив даст подойти к месту швартовки. Потом перевезли на берег трофеи и овец. Лошадей выгрузим во время отлива, когда шлюп ляжет на грунт. На берегу сели в круг, посреди которого лежали трофеи. Рядом с нами стояли овцы. Они уже оправились от морского путешествия, принялись щипать короткую, объеденную до них, траву. Жители деревни, поприветствовав нас радостными криками, сразу отошли, чтобы не мешать. Я объявил, что хочу взять и дать взамен. Никто не возражал. Поскольку кольчуги были слишком ценными, не делились на десятерых, предложил продать их в городе. Ребята согласились, отдав мне кольчуги на хранение.

Когда кони оказались на берег, оседлал младшего. По привычке назвал жеребца Буцефалом. Второго повел на поводу. Вот я и экипирован, как рыцарь. Что бы дальше ни случилось, у меня теперь есть запасной вариант.

18

С утра я тренируюсь на коне. Учусь работать копьем и мечом и учу этому Умфру. На нем теперь кожаные шлем, доспех и сапоги со шпорами, которые принадлежали младшему сыну рыцаря, и вооружен его копьем, мечом и щитом. Все это по моему приказу было выделено ему из трофеев. Перебор возместит после продажи кольчуг. Делаю из Умфры оруженосца. Он это понимает и очень гордится. Пока остальные работают в поле, он вместе со мной на скаку колет копьем соломенные чучела и рубит лозу. На чучела нацеплены лохмотья, чтобы напоминали людей, и поставлены они плотным строем. Кони должны не бояться врезаться в толпу. После каждой нашей атаки ребятня возвращает чучела в вертикальное положение. Хотя к моему появлению здесь в деревне не осталось ни одной лошади, раньше они были. Старшие ребята уверенно скачут, когда я разрешаю прокатиться на жеребцах. Младшие не умеют. Им разрешается проехать на кобыле, поучиться.

Как мне рассказал Йоро, захваченные нами у рыцарей копья – самые распространенные. Более длинные копья, которые держат под мышкой и только направляют на цель, пока не применяются. Турниры уже проводятся, но сражаются на них отряд на отряд и бьются деревянными молотами или дубинами. Кузнец присутствовал в позапрошлом году на турнире в Честере. По его словам, восемь рыцарей унесли с поля боя на щитах, остальные отделались легкими ранами и ушибами. Поединков конных рыцарей один на один на копьях еще нет. Йоро даже не слышал о таких. Да, рыцари иногда используют копья, как таран, чтобы прорвать строй пехоты, но могут с этой же целью и метнуть его. На поединках чести обычно бьются пешими на мечах или топорах. Что ж, это упрощало мое обучение.

Первым делом я починил кольчугу рыцаря, продырявленную моим болтом. Йоро легко справился с этой задачей. Потом он подковал жеребцов. Как ни странно, оба были не подкованы. Следующие задания были потруднее: переделать шпоры, удлинив шейку и приделав к ней колесико с восемью большими зубцами, которое не травмировало бы коня, и стремена, сделав их по образу и подобию тех, какими я пользовался в двадцать первом веке. Ну, а выковать цепочку для крепления меча к поясу оказалось для него сущей ерундой. Цепочка нужна на тот случай, если на скаку выронишь меч.

Через две недели, когда перестал лить дождь и выглянуло солнце, мы отправились в следующий поход. Похищать овец мне было не интересно. Хорошую добычу можно взять в окрестностях Дублина, но не хотелось соваться в Дублинской залив, поскольку там полно отмелей, которые имеют дурную привычки перемещаться. Даже в двадцать первом веке там то и дело кто-нибудь сидел на мели. Поэтому я решил навестить порт Дроэда. В двадцать первом веке он располагался на берегу реки Бойн в полусотне километрах севернее Дублина. Одно время часть города принадлежала графству Лаут, а часть – графству Мит. Потом стал принадлежать только Лауту. В конце двадцатого века опять часть его досталась Миту. В общем, жителям Дроэды нравилось быть оригиналами. Лоцман, местный житель, взахлеб рассказывал мне историю города, когда я первый раз посетил их в бытность капитаном «костера» – небольшого судна, работающего в каботаже, благодаря которому побывал во многих местных дырах. В ответ я ему рассказал о деревне, часть которой находится в России, а часть – на Украине, и одна семья каждый день нелегально пересекает границу, чтобы сходить в свой сортир, не говоря уже о менее оскорбительных действиях на вражеской территории. Когда была основана Дроэда, я не помнил. Но места там хорошие, наверняка, были какие-нибудь поселения и в двенадцатом веке.

Вечером следующего дня, во время прилива, пристали к берегу в бухточке неподалеку от устья реки Бойн. Ночью отдыхали. На всякий случай костер не разжигали, ужинали и завтракали холодной копченой рыбой с сухарями. Утром был такой туман, что в паре метров ничего не видно. Постепенно юго-восточный ветер разогнал его, и я разослал три пары разведчиков в трех направлениях. Остальные занимались заготовкой дров и травы. Я тем временем искупался, а потом лег загорать. К моим купаниям в холодном море команда уже привыкла, а вот лежание на солнце показалось им странным. Но поскольку я был чужеземцем да еще и лордом, то имел право на необычные поступки. Главное, что я помогал им реализовать мечты. Моя пацаны теперь пользуется повышенным вниманием у девушек и не только из нашей деревни. Они ведь по местным меркам богатые женихи: две овцы, доля в двух кольчугах, каждая из которых стоит около полусотни овец, плюс всякие мелочи.

Разведка, посланная в сторону реки, вернулась первой с сообщением, что видела на ней двух рыбаков на лодке. Те, что пошли на юго-запад, вернулись ни с чем. Зато к полудню вернулись посланные на запад и сообщили, что километрах в десяти («как от нашей деревни до Лесной и обратно») наткнулись на дорогу. Пока наблюдали за ней, проехали две крестьянские арбы и проскакал небольшой отряд – рыцарь и шесть солдат. Поскольку я приказал вернуться к полудню, разведывать местность дальше не стали.

– Правильно сделали, – похвалили я ребят. – Завтра пойдем туда все вместе.

Во второй половине дня позанимался с ними. Учил в основном способам уклонения от ударов мечом. Лучше, конечно, принимать удар на щит, для этого он и предназначен. Если отбивать лезвием, будет весь в зазубринах, а чтобы отбивать плашмя, надо иметь подготовку получше, уметь фехтовать полусогнутой рукой. А вот для уклонов, отпрыгивания, финтов хватит быть ловким и выносливым.

Утром опять был туман. Не стали дожидаться, пока он рассеется, пошли к дороге. В лесу туман был высотой метра полтора, и казалось, что перемещаются только головы на шеях. Постепенно он выпал росой, отчего обувь моя быстро промокла. Дальше шел в чавкающих башмаках. Однако надо бы приобрести обувь получше. Говорят, в Беркенхеде есть хорошие сапожники.

Дорога была хорошо наезжена. Видимо, соединяла Дублин с другим крупным городом. С обеих сторон деревья вырубили метров на пятьдесят. Сухие стволы лежали кострами, мешая быстро выйти на дорогу. Между ними уже выросли кусты, в основном малина. Я выбрал место, где можно будет с наименьшими потерями в энергии и времени добраться до дороги. В обе стороны было не меньше сотни метров прямых участков. Будет время оценить, по зубам ли добыча, и провести дополнительный инструктаж личного состава. Там и устроил засаду, расставив лучников и объяснив, кому в кого стрелять.

День был солнечный, теплый. В воздухе жужжало много всякой дряни, которая так и норовила поживиться моей кровью. Метрах в пяти от меня густо росла малина, уже созревшая. Рот у меня заполнился слюной, когда вспомнил ее кисло-сладкий вкус. Кстати, здесь она такая же вкусная, как в России в двадцать первом веке, но в то время в Англии и Ирландии ее не видел. Извели вместе с лесами. Если когда-нибудь вернусь в двадцать первый век, расскажу им, как много потеряли.

С севера из-за поворота показались две крестьянские арбы, запряженные волами. В каждой сидело по два крестьянина. Ехали спокойно, без страха. Видать, у них тут есть кому поддерживать порядок. Обе арбы пустые. Значит, возвращаются домой. Когда они скрылись за поворотом, время опять потекло медленно и лениво.

Мои лучники расставлены от меня на юг, метрах в десяти друг от друга, что не мешает им тихо переговариваться. Вспоминают, что делали в деревне перед походом. В основном хвастают, кто, кого, где и сколько раз тискал. Вернувшись, будут рассказывать своим девицам, сколько раз и в кого попали. В обоих случаях количество будет совпадать: «Очень много!».

С юга, куда уехала арба, появились два всадника. Шлемы железные, но доспехи кожаные. Судя по отсутствию гонора, не рыцари. Я уже собирался расслабиться и пропустить их, когда увидел выезжающую из-за поворота кибитку, крытую войлоком и запряженную парой лошадей. Правил телегой мужчина в кожаном шлеме и доспехе, а рядом шли двое в железных шлемах, кожаных доспехах и с заряженными арбалетами, которые несли на плече. За кибиткой ехал всадник на холеном коне. Одет в железный шлем и короткую кольчугу, но что-то мне подсказывало, что это не рыцарь, а купец. За ним ехали еще две кибитки с возницами и по паре человек охраны, арбалетчиков и копейщиков, а замыкали шествие двое всадников.

– Купец мой, а вы начинаете отсчет с первой кибитки. Всадников в последнюю очередь, – передал я по цепочке.

Передние всадники уже проехали меня. Я подождал, когда приблизится первая кибитка и купец, следовавший за ней. Старый уже, борода седая. Мне показалось, что он дремлет. Я ошибался. Когда мой болт полетел в его сторону, купец заметил и попытался закрыться щитом. Болт попал ему в грудь и влез полностью. Тут же стрелы прошили пеших охранников и возниц. Одному арбалетчику достались сразу две стрелы. Я учил ребят, что арбалетчики и лучники – первые цели. Всадники – вторые. И только потом надо бить копейщиков и мечников. К тому времени, когда я перезарядил арбалет, все охранники, включая всадников, валялись на дороге, проткнутые стрелами.

– Быстро на дорогу! – приказал я и побежал первым.

Купец был еще жив. Он смотрел на меня пустыми бледно-голубыми глазами и медленно шевелил побелевшими губами, будто хотел что-то сказать. Кольчуга на медленно подымающейся груди пропиталась кровью. Я ударил мечом по шее, чтобы прекратить страдания. И тут услышал крик боли и возгласы моих ребят у третьей кибитки. Они рубили мечами арбалетчика со стрелой в груди, рядом с которым корчился на дороге один из моих лучников. Болт вошел в живот и вышел через спину немного выше. Кровь стекала на дорогу из обеих ран. Не жилец. Пацану было очень больно. Чтобы не кричать, он сжал зубы так сильно, что выступили слезы. Его товарищи еще не доросли до удара милосердия, не простят мне. Поэтому приказал:

– Перевяжите его и погрузите в кибитку.

Они все бросились к нему.

– Вы двое, – показал я на ближних, – занимайтесь им, а остальные грузите трупы в кибитки. И побыстрее!

Я вернулся к купцу и с помощью Умфры затащил его в первую кибитку. Она была полна, груз накрыт чехлом из шкуры. Пришлось Умфре залезть на груз и, стоя на четвереньках, затянуть наверх купца, возничего, двух арбалетчиков и двух всадников, которых подтаскивали близнецы. Пока мы возились с этими трупами, остальные были погружены в другие две кибитки.

Я взял под узду купеческого коня, серого в яблоках жеребца, и повел в лес, приказав близнецам:

– Замаскируйте лужи крови пылью, землей, чем угодно, и догоняйте нас.

На краю леса я остановился, пропустил кибитки и подождал близнецов. Одному из них, Джеку, было явно не по себе. Наверное, не только ему. Увидеть в первый раз смерть друга – это круче, чем убить первого врага.

Отъехав от дороги примерно на километр, остановились, скинули трупы, раздев их, в выемку под упавшей толстой сосной. Сверху закидали ветками. Всё это время из кибитки доносились стоны раненого и тихое бормотание. Наверное, бредит. Ребята старались не смотреть в его сторону. Умфра передал мне кожаный мешочек, затянутый шнурком, найденный на купце. Внутри были шиллинги и пенсы, не меньше полкило серебра.

– Если меня так ранят, добейте, чтобы не мучился, – сказал я Умфре. – Вот здесь, – показал я на шее то место, где проходила сонная артерия, – перережешь – и я засну. Это называется «удар милосердия».

Он расскажет об этом остальным. Следующему тяжелораненому не придется долго страдать.

Добирались до берега часа три. К тому времени раненый затих. Как оказалось, умер. Отнесли его метров на сто от лагеря и там закопали в углубленной яме, образовавшейся при падении дерева. Ребята хотели его раздеть, но я запретил:

– Пусть лежит одетый. Не так холодно будет.

Заканчивался отлив, поэтому мы занялись перегрузкой товаров из кибиток на шлюп. В первой сверху были шерстяные ткани, а внизу мечи в ножных и двуручные топоры с длинными лезвиями – датские, как их здесь называли. На второй сверху тоже ткани, льняные и шелковые. Под ними – покрытая черным лаком кольчуга двойного плетения с капюшоном и рукавицами, покрытая черным лаком во всех местах, кроме надраенных до блеска бронзовых пластин на плечах и локтях и набранных из бронзовых колец креста на груди и каемок по горловине и подолу. К ней прилагались шоссы с бронзовыми пластинами на коленях и каемками по низу из бронзовых колец. На самом дне лежала посуда из бронзы и олова. В третьей кибитке везли три больших бочки вина. Сперва мы погрузили бочки, поставив в кормовой части трюма. Потом сняли с кибиток колеса и положили их на дно трюма. Колеса в телегах – самое ценное. На них постелили войлок с кибиток, на который сложили доспехи, одежду и обувь убитых, их оружие и то, что везли на продажу, седла и упряжь лошадей, а сверху ткани дешевые, ткани дорогие, кольчугу с шоссами и кольчугу купца. Последними завели на шлюп серого в яблоках жеребца и самую лучшую гнедую кобылу. Я все-таки следовал совету скифов и предпочитал гнедых лошадей. Остальных лошадей отвели на большую лесную поляну, где, спутав передние ноги, отпустили пастись. Травы там должно хватить на несколько дней. Уверен, что мы обернемся быстрее.

В кибитках был еще и запас еды: копченый свиной окорок, сыр, вареные куриные яйца и хлеб. Я показал экипажу, как на костре обжаривать кусочки хлеба и окорока, нанизанные поочередно. Сало таяло и пропитывало хлеб, который становился намного вкуснее. Умяли все за милую душу. Хотя вид у ребят был не очень веселый. На них как бы падала тень погибшего товарища.

Вскоре прилив оторвал шлюп от грунта, и мы отправились домой. Добрались через сутки. Ошвартовавшись, начали выгружаться. На берегу, как обычно, собралась вся деревня. Им было интересно посмотреть, что мы на этот раз привезли.

– Кто из них мать убитого? – спросил я Умфру.

– Вон та, рядом с которой два мальчишки, – показал он.

Эти мальчишки поднимали чучела во время наших учений. Я пару раз угощал из за это хлебом с медом. Они смотрели на меня, ожидая чего-то приятного. Только мать сразу поняла, почему я подошел. Своего старшего сына она не увидела среди тех, кто разгружал шлюп. Поэтому прижала к себе младшего и опустила глаза, словно это поможет избежать черную весть.

– Он погиб в бою, – сказал я тихо.

Она кивнула головой и сильнее прижала к себе младшего. Ни слез, ни криков. Наверное, будет и то, и другое, когда она вернется домой. Видимо, так мать и решила сделать, но я остановил:

– Тебе причитается его доля. Сейчас разгрузим и поделим.

Я взял обоих коней, все шелковые ткани и половину льняных и шерстяных, половину посуды, конскую упряжь и два лучших седла, войлок и колеса кибиток и плащ купца, подбитый беличьим мехом, без рукавов, но с разрезами для рук. Экипаж поделил остальные ткани, посуду, мечи и топоры, седла, вещи убитых. Кольчугу купца, кольчугу с крестом и шоссы оценили в стоимость четырех боевых или восьми рабочих коней и решили продать, а деньги поделить. Вино оставили для празднования удачных походов. Первую бочку решили открыть сегодня. Напоследок я высыпал из кошелька деньги. Деревенские редко видели так много серебра. Я пересчитал монеты, складывая в столбик по десять. Получилось без малого сорок семь шиллингов. Двадцать вместе с кошельком забрал себе, еще двадцать раскидал по два каждому лучнику, а оставшееся пододвинул к матери погибшего. Никто не возражал. Мне показалось, что женщина при виде такого количества серебра позабыла о смерти старшего сына. Он не зря погиб: теперь ей будет на что поднимать остальных детей.

Вечером отмечали успешный поход за столами на площади. На этот раз было мало еды, зато много вина. Хорошего вина, явно привезенного с материка. Помянули погибшего – и быстро о нем забыли. В двенадцатом веке со смертью встречались так часто, что не придавали ей большого значения. На этот раз она тебя миновала, а когда не минет, тебе будет уже все равно.

Я опять ушел с Фион раньше, предупредив, что завтра в Ирландию за оставленными там лошадями пойдут двое новых, указал кто. Один из них – вместо Джека, который тяжелее всех перенес смерть товарища. Не было у меня больше уверенности в нем, но вслух сказал, что это та самая ротация кадров, о которой я предупреждал. Джек не огорчился. Он пошел в отца, имевшего жидковатую кровь. Зато его брат Джон – в мать валлийку, из него получится хороший боец, тем более, что он высокого роста и крепкого сложения.

19

На следующий день задул западный ветер, принес дождь. Пришлось идти против галсами, отклоняясь от генерального курса то влево, то вправо. Скорость под парусами была от силы узла три, поэтому весь день команда гребла, добавляя еще пару узлов. Жаль, нет часов, а то можно было бы измерить скорость именно с помощью линя с узлами. Чего мне здесь не хватало, так это GPSа, который постоянно показывает не только точные координаты, но и скорость. Впрочем, мне здесь много чего не хватало. Я до сих пор иногда думаю, что надо бы позвонить Фион по мобильному телефону. Ночью мы легли в дрейф, опустив плавучий якорь. Трюм был выстелен сеном, так что спалось нормально. Я уже стад привыкать к тому, что верхняя одежда у меня почти все время сырая.

На следующий день увидели ирландский берег. Вышли к нему миль на десять южнее нужного места. Поджались к берегу и пошли вдоль него только под парусами на север. Если нас ждет засада, они будут высматривать нас на востоке. Следов мы оставили много. Выйти по ним к берегу и понять, куда мы делись, не составит труда. Вопрос только в том, будут искать обоз или нет? Ждали ли в тот день приезда купца? А может, были свидетели нашего нападения? Если ты никого не видел, это не значит, что и тебя никто не заметил. Как-то два моих пьяных однокурсника по мореходке убегали от наряда милиции. Один спрятался за толстый ствол платана, прижавшись в него лицом, а второй уткнулся в спину товарища. Они милиционеров не видели и надеялись на взаимность. Наряд хохотал минут пять. Потом отпустили обоих курсантов. В Одессе ценят юмористов.

Высадились в бухточке в милях трех от предыдущего места. С севера нас закрывал высокий мыс, так что, если там и были наблюдатели, вряд ли нас заметили. На всякий случай выставил два караула по два человека в каждом, а остальным приказал далеко не отходить. В разведку послал Умфру и Джона. Без луков, налегке. Посоветовал им сделать крюк, зайти со стороны дороги. Дождь разошелся не на шутку. Ребята сделали навес из веток и травы. Пол навесом развели небольшой костерок из сырых веток, который громко шипел и потрескивал. На нем разогрели копченую треску и перекусили. Даже треска кажется приятной пищей, если обзавелась запахом костра. С навеса падали крупные капли, которые выбивали лунки земле. Скучно и грустно.

К вечеру вернулись разведчики. Оба мокрые с головы до ног. Я посадил их возле костра и дал по лепешке и куску копченой трески. Есть они очень хотели, но и рассказать об увиденном тоже. Поэтому говорили набитыми ртами, дополняя друг друга.

– Есть засада, расположились между поляной с лошадьми и берегом, – начал Умфра.

– Один рыцарь и девятнадцать копейщиков и лучников в лагере и один в дозоре на берегу, – продолжил Джон.

– Когда отлив набрал силу, дозорного сняли, – добавил Умфра.

– Они живут в пяти шалашах, – рассказал Джон. – Рыцарь – в самом большом…

– … который самый дальний от берега, – закончил Умфра.

Значит, ночью на берегу дозора тоже не будет, незачем. Переведут охранять лагерь. Я показывал своим ученикам, как надо резать спящих. Вот только опыта у них нет. Да и у меня он небольшой. С другой стороны, еще никто не научился ездить на велосипеде, пока не сел на него.

Вышли примерно за час до темноты. Вспомнив фильмы о войне, заставил ребят попрыгать на месте, чтобы убедиться, что ничего не звенит. Потом понял, что у них железного – меч и нож. Луки и стрелы я приказал оставить под навесом. Ключи или мелочь они в карманах не носят хотя бы потому, что не имеют ни того, ни другого, ни во что их положить. Только у меня есть, чему звенеть. Перед отправкой в этот рейс я сказал Фион, чтобы сшила шерстяное сюрко – безрукавку, которую надевают поверх кольчуги. Будет предохранять от дождя и приглушать стук ножен по кольчуге.

Седлав крюк по лесу, подошли к засаде со стороны дороги. Примерно в километре от нее остановились. Я сел на корточки под толстым и раскидистым дубом, прислонившись спиной к его стволу. Ребята расположились рядом, тесно прижавшись друг к другу. Уже стало темно, но не так, как на юге. Летом ночи здесь темно-серые. В лесу было тихо. Только дождь шелестел монотонно и беспрерывно. У меня появилось подозрение, что англичане стали самыми крупными колонизаторами потому, что хотели сбежать от любимой погоды. Время тянулось медленно. На войне оно становится резиновым: то растягивается до бесконечности, то сжимается до мгновения.

Ребят задремали. Они все «жаворонки», а я «сова». Поэтому думал, что дальше делать? Пора приобретать какой-то социальный статус. Пока я – никто, несмотря на наличие шлюпа, коней, оружия. Деревня принадлежит рыцарю Джошуа. В любой момент меня могут попросить из нее. Надо становиться рыцарем, идти на службу к какому-нибудь сеньору и выбивать из него манор или купцом и перебираться в город. Решил попробовать в Чешире первый вариант. Если не получится, переберусь в какое-нибудь южное графство, где теплее и суше, и стану купцом. У меня начали слипаться глаза. Значит, сейчас у «жаворонков» самый крепкий сон. Пора нам идти на дело.

Шли цепочкой. Впереди Умфра, за ним Джон, потом я, а следом все остальные. Вышли к большому шалашу. Он был сложен из еловых веток. Между ним и остальными шалашами стоял навес, под которым у затухающего костра сидел спиной к нам и сгорбившись часовой, закутанный в темный плед. Я показал рукой, чтобы все остановились и подождали. Если поднимется шум, должны сразу отступить в лес.

Часовой дремал. Голова его медленно клонилась, пока подбородок не упирался в грудь. Тогда часовой рывком поднимал ее, пару минут держал прямо, а потом она опять начинала клониться. Плед он накинул и на голову, что усложняло мою задачу. Я бесшумно подошел к навесу, согнувшись проник под него. В тот момент, когда часовой в очередной раз вскинул голову, я левой рукой зажал ему рот, а кинжалом в правой ударил в шею, как учил Сафрак. Голова дернулась. Из-под моей ладони раздался сдавленный, глухой, еле слышный звук. Нижняя челюсть задвигалась, сквозь губы выплеснулась то ли кровь, то ли слюна. Тело обмякло и начал оседать. Я помог ему бесшумно опуститься на землю, а затем потер о мокрую кожу доспеха левую ладонь. Никаких эмоций, даже брезгливости, не почувствовал.

Я обернулся к ребятам и махнул рукой, чтобы приступали к работе. Серые тени парами разошлись по лагерю, каждая к заранее намеченному шалашу. К большому, где спали пятеро, подошли Умфра и Джон. Все знали, что сперва надо резать крайних, потом перемещаться к центру. В случае тревоги убегать в лес. Я вынул меч и приготовился прикрыть их, если такое произойдет. Сначала все шло хорошо. Из одного шалаша послышался тихий стон, но никого не разбудил. Вдруг в большом раздался шум, кто-то вскрикнул. Из шалаша с громким воплем выскочил человек с ножом в руке. Он оказался в двух шагах от меня, наверное, приняв за своего. Увидев меч, ирландец попробовал уклониться, но не успел. Я перерубил ему плечо у шеи. И сразу развернулся, ожидая нападения врагов из других шалашей. Но там все были мертвы.

Ко мне подошел Умфра, прижимающий к животу правой ладонью левую, согнутую в кулак.

– Ранен? – спросил я шепотом, хотя понимал, что все враги мертвы.

– Не сильно, – ответил юноша и показал окровавленную левую ладонь. – Он посередине спал. Мы разбудили его, когда резали соседей. Протянул к нему руку, а он ударил ножом и вскочил.

А ребята растерялись от неожиданности. Но хорошо то, что хорошо закончилось.

– Разожгите костер поярче, – приказал я и дал одному шлем: – Принеси морской воды.

Под навесом возле костра промыл морской водой рану Умфры. Нож пробил ладонь насквозь. Кровь продолжала течь. Рану перевязали смоченной в морской воде лентой из льняной ткани. Несколько таких я теперь всегда беру в поход, ношу в кармане. Хотел сказать юноше, что до свадьбы заживет, но забыл, как по-валлийски свадьба.

До рассвета сидели под навесом, грелись у костра. Хотя опасаться было уже некого, разговаривали все тихо. Потом собрали трофеи. Кольчуга была только у рыцаря. Без капюшона, но с разрезами внизу. У остальных – кожаные доспехи. Зато все носили металлические шлемы наподобие моего. Луки были раза в два меньше, чем валлийские, а стрелы короче. Ребята посматривали на них с презрением. Копья около двух метров длиной. И мечи были короткие, всего сантиметров шестьдесят. Для ближнего боя такие лучше.

– Подберите себе по доспеху, шлему и мечу, – приказал я. – В следующий раз воевать будете в них.

– В доспехе стрелять хуже, – со знанием дела сказал Умфра.

– Плохому бегуну яйца мешают, – перефразировал я для них русскую поговорку, потому что не знал, как по-валлийски танцор.

Аргумент был встречен дружным смехом. Все с шуточками начали примерять доспехи. Кроме раненого Умфры, которому подобрал Джон. Они были одинакового сложения.

Коней стало на два больше. Видимо, к ним добавились жеребцы рыцаря и еще кого-то. Навьючили на лошадей добычу, пошли к шлюпу. Дождь все еще моросил, но теперь работал на нас – смывал следы.

Поскольку трюм был практически пуст, и экипаж мог разместиться там, погрузили на палубу шесть лошадей. Ветер все еще дул западный, но поутих до двух баллов. Теперь он был попутный и гнал нас к дому со скоростью узла четыре. Через сутки с небольшим ошвартовались у своей деревни.

Я взял из трофеев оставшиеся шлемы, доспехи и мечи и раздал их самым старшим и рослым своим ученикам, которые еще не бывали в походах, с указанием тренироваться только в них. Из лошадей мне достались три жеребца и кобыла, остальные две кобылы и кольчуга – ребятам. Кольчуга отдали мне на хранение.

На следующий день отправились за оставшимися лошадьми. Вместо Умфры взял новенького. Ветер не менял направление, поэтому до Ирландии добирались двое суток. Высадились немного южнее места последней стоянки. Засады не было, поэтому во время отлива погрузили оставшихся пятерых лошадей – жеребца и четырех кобыл – и с приливом отправились в обратную сторону. К ночи дождь перестал, ветер начал крепчать, и небо прояснилось, стали видны звезды. Я решил не ложиться в дрейф, всю ночь рулил. На рассвете мы увидели на горизонте полуостров Уиррэл. К тому времени ветер начал переходить в штормовой. Поскольку груз был на палубе, а не в трюме, шлюп начало медленно перекладываться в борта на борт. Казалось, еще чуть-чуть – и черпнем фальшбортом воду. Лошади испуганно ржали, громко стуча копытами по палубе. Гнедой жеребец, стоявший в носовой части между двух кобыл, сумел оторваться и, когда шлюп лег на левый борт, сиганул в море. Он долго плыл за нами и громко ржал. Кобылы отвечали, но повторять его подвиг не решались. Что ж, теперь было легче разделить добычу. В итоге у меня стало семь жеребцов и четыре кобылы. Даже больше, чем мне надо.