Текст книги "Князь Путивльский. Том 1"
![](/books_files/covers/thumbs_240/knyaz-putivlskiy-tom-1-232638.jpg)
Автор книги: Александр Чернобровкин
Жанр: Боевое фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
13
В двадцать первом веке почти вся степь превратится в пашни, сады и огороды. Неплодовые деревья будут расти только в балках, по берегам рек да в чахлых лесополосах, которыми оградят поля, чтобы не случались пылевые бури, не сдувался верхний плодородный слой, чернозем. В тринадцатом веке степь почти не пахана, служит огромным пастбищем. И деревьев на ней еще много. В некоторых местах они образуют большие леса. В одном из таких лесов, расположенном в четырех днях пути от Путивля, мы и ждали половцев на кратчайшей дороге, ведущей к нашему княжеству. По другой дороге, которая восточнее, в дне пути от нашей, пойдут на Рыльск. Могут и к нам завернуть, но напоследок, если у Мстислава Рыльского мало возьмут. По крайней мере, так половцы действовали в предыдущие годы.
Я остановил свой выбор на том месте, где дорога проходила между двумя холмами. Лес здесь отступал от дороги метров на пятьдесят с обеих сторон. На склонах назначил позиции для арбалетчиков и лучников. Пикинеров должны будут залечь в укрытиях и вступить в дело после того, как начнут стрелки, прикрыть их, если половцы вздумают напасть. В одном месте, где в лес уходила прогалина, сделали широкую и глубокую яму-ловушку. Кибитки спрятали на поляне в лесу, поставив их прямоугольником. Получился неплохой лагерь. В нем мы и ждали половцев, выслав в степь разъезды.
Ждать пришлось шесть дней. На нас шел отряд численностью человек пятьсот. Я понаблюдал за ними с края леса. Все одвуконь, причем вторая лошадь вьючная. Сражаться они не собирались. Ехали запастись на зиму. Экипированы и вооружены плохенько. Так понимаю, это не элитные бойцы, а шваль из разных родов, для которой мешок зерна и отрез холстины – хорошая добыча, из-за которой стоит поездить пару недель. Скакали они без разведки, разбившись на несколько групп, человек по двадцать-тридцать в каждой, и растянувшись примерно на километр. Я прикинул, что в засаду весь отряд не влезет. Жаль! Хотелось бы надолго отбить у них охоту ездить к нам за добычей.
Засада была в получасе езды от края леса. За это время кочевники, словно услышав мое пожелание, сбились поплотнее. От страха, наверное. Лес для них – незнакомая, а потому и опасная среда. Не понимаю, как можно не любить и бояться лес?! В нем безопаснее, чем на городских улицах, что в тринадцатом веке, что в двадцать первом. Впереди скакал на темно-гнедом жеребце плотный мужчина с типичным славянским круглым лицом и светло-русой бородой и усами. Половцы и славяне уже так перемешались, что национальность не определишь по лицу, только по речи, одежде да косолапой походке у большинства степняков. На голове черная шерстяная шапочка-подшлемник. Шлем с шишаком наверху, из которого торчала черная метелка из конских волос, был нацеплен на переднюю, высокую луку. Задняя лука, как и у славян, низкая, чтобы не мешала вертеться в седле, стрелять вбок и назад. На теле длинная кольчуга из крупных колец, с рукавами по локоть и, видимо, с разрезами посередине спереди и сзади, потому что по бокам не топорщилась. Правой рукой придерживает копье, короткое, меньше двух метров, которое лежало на спине лошади перед седлом. На поясе висит сабля. Судя по ножнам, слабо изогнутая. Круглый коричневый щит с зеленым растительным орнаментом по кругу был приторочен к седлу слева. Справа висели горит с луком и колчан со стрелами. На поводу вел неоседланную рыжую лошадь, которая везла тощий мешок. Я пропустил командира половцев немного вперед, чтобы оказался ко мне спиной на дистанции метров тридцать, тихо приказал трубачу, стоявшему позади меня:
– Труби, – и нажал на спусковую пластину арбалета.
Половец не увидел летящий болт, который вошел в спину слева под углом на уровне сердца. Легко пробив кольчугу, влез полностью. Командир половцев дернулся от удара и боли, начал привставать на стременах, а потом завалился вправо.
Медная труба, напоминающая пионерский горн, издала высокий и протяжный звук. Половцы еще соображали, что это прозвучало, смотрели в ту сторону, где стоял трубач, когда в них с двух сторон полетели стрелы и арбалетные болты. Лес взорвался от истошных воплей и ржания лошадей. Внезапное нападение вызвало панику, которая мигом превратила боевой отряд в отару испуганных баранов. Половцы, бросая вьючных лошадей, заметались между холмами. Они понимали, что смогут уцелеть, если будут все время двигаться. Так в них труднее попасть. Никто даже не попытался достать лук или саблю и оказать сопротивление. Расталкивая своих товарищей и брошенных лошадей, они ломанулись по дороге в обратном направлении. И зря. Если бы поскакали вперед, больше бы спаслось. Стрелы и болты догоняли их, вышибали из седел. Вскоре те, кому посчастливилось, скрылись за деревьями. Только быстрый перестук копыт был слышен какое-то время, а потом его заглушили стоны раненых людей и ржание раненых лошадей. Бой длился всего несколько минут, а все пространство между холмами было завалено убитыми и ранеными, между которыми бродили сотни лошадей и, как ни в чем ни бывало, щипали траву. Засада – самый эффективный способ ведения войны. Максимум убитых противников за короткое время и при минимуме потерь среди своих.
– Сколько мы их намолотили! – воскликнул сотник Мончук, позиция которого была метрах в трех справа от меня.
– Сажай своих людей на коней и скачи за половцами, посмотри, что они дальше будут делать, – приказал ему. – В степь не выезжай, не гоняйся за ними.
– Ага, – выдохнул он, глядя на убитых половцев с глуповато-счастливой ухмылкой.
– Пикинеры, вперед! – отдал я второй приказ. – Найдете легкораненого, приведите ко мне.
Из леса начали выходить пехотинцы, оставившие свои пики на позициях. Действую короткими мечами и ножами, они принялись добивать раненых и собирать трофеи. Поскольку все будет поделено по долям, никто не суетился. Оружие складывали в одну кучу, доспехи – в другую, одежду и обувь – в третью, провиант – в четвертую. Арбалетчики, которые до приказа должны были оставаться на своих местах, громко переговаривались. Кто-то хвастался меткостью, кто-то подсчитывал долю в трофеях. А доля будет немалая. Мы перебили сотни три с половиной половцев. Плюс удравшие побросали своих вьючных лошадей. Половину, в основном кобыл, заберу я, но и оставшихся хватит на то, чтобы у каждого моего дружинника был свой конь. До изобретения автомобиля это животное будет выполнять роль символа достатка.
Два пикинера подтащили ко мне молодого половца со сломанной правой ногой и раненого стрелой в левую руку. Я уже заметил, что судьба раздает неприятности ассиметрично: верхней половине тела с одной стороны, нижней – с другой. Правда, бывают исключения, когда парализует всю нижнюю или всю правую часть тела. Но ведь правила и придумывают ради исключений.
– Вот, нашли одного, князь, – доложи молодой пикинеров, лет восемнадцати, среднего роста и жилистый, с кошачьей походкой, дерзким лицом и хорошо подвешенным языком.
Такие нравятся романтичным девицам.
– Как тебя зовут? – поинтересовался я.
– Доман, – ответил пикинер.
– Говоришь по-половецки? – спросил я.
– Конечно, – ответил он. – У меня мать – половчанка.
– У меня тоже мать – половчанка, а говорю плохо, – сообщил я. – Посадите его под дерево, перевяжите рану, и останешься охранять. Чтобы ему не было скучно, расскажешь все байки, которые слышал обо мне. Только сильно не завирайся.
Люди не становятся умнее с развитием науки и техники. В тринадцатом веке, как и в двадцать первом, любят сочинять невероятные истории о себе и о других. Хорошее – о себе, плохое – о других, но и здесь бывают исключения. Куда без них?! Все мои успехи приписывают покровительству половецкой Волчицы-Матери. Тому есть неопровержимое доказательство. Сообщил его банщик, который стегал меня веником на полке, когда я отмывался после расправы с боярами. В том месте, куда меня ударил Нажир, был сине-бурый ушиб жуткого вида, но не опасный. По мнению банщика, которому поверили безоговорочно, там была смертельная рана, затянувшаяся сама по себе. Кинжал-то из рога все видели, и сотник Нажир – мужик не слабый, а что на мне кольчуга была – это как-то прошло незамеченным, поскольку не вписывалось в красивую историю.
– Ну, это я на раз! – пообещал Доман.
Вернулся Мончук со своими людьми, пригнал с полсотни лошадей и доложил, что кочевников и след простыл:
– Как сквозь землю провалились! Если бы не брошенные лошади, можно было бы подумать, что половцы здесь и не появлялись!
Когда закончили сбор трофеев, я приказал посадить легкораненого половца на лошадь, дать ему немного еды и бурдюк с водой. После идеологической обработки, проведенной Доманом, смотрел он на меня со смесью страха и восхищения.
– Передашь всем, что в Путивле теперь правит Александр, сын князя Игоря Святославича и внук хана Ильдегиза. Если кому-то недорога жизнь, пусть приходит с войной. Встречу и угощу не хуже, чем сегодня, – сказал я.
– Передам, князь, – склонив голову, пообещал половец.
Он затрусил на лошади мимо раздетых трупов своих бывших друзей и товарищей. Правая нога, на которую Доман наложил шину из двух толстых веток, обмотанных порванной на бинты трофейной грязной рубахой, была не в стремени, а левую руку поддерживал бандаж из той же рубахи, висевший на шее. Это не мешало кочевнику ловко управляться с лошадью. Надеюсь, он доберется до ближайшего стойбища и передаст мои слова. Испугал – наполовину выиграл.
14
Половцы больше не приходили. Не напали они в этом году и на Рыльское княжество. Видимо, в перебитом нами отряде ехали самые отмороженные, заводилы. Будем надеяться, что и в следующем году не сунутся. В базарный день я через глашатая объявил, что дам бесплатно кобылу и освобожу на три года от оброка тех, кто поселится в деревнях на левом берегу Сейма. Надеялся наскрести добровольцев хотя бы на одну деревню, но их набралось на все три. Наверное, сыграла роль халявная лошадь. Тем более, что я давал кобыл. Жеребец, конечно, помощнее, но кобыла – это еще и приплод.
Остальных лошадей из своей доли я продал по дешевке купцам, членам моей думы. В благодарность за помощь. Все равно ни один жеребец меня не заинтересовал. Думал, хотя бы несколько хороших лошадей отобьем у половцев. Увы, как и большинство кочевников, они предпочитали неказистых, мелких, но выносливых. А мне нужны быстрые иноходцы и крупные тяжеловозы. Первых можно раздобыть у ромеев, а вторых – у венгров. Там и поищем. Для этого мне нужно было судно. В Путивле строили небольшие ладьи, предназначенные для речных перевозок. Мне такая была маловата. Поэтому лошадей купцам я продал с условием, что взамен купят и пригонят ладью из Чернигова. Не новую, но и не гнилую. Меня заверили, что осенью такую можно купить по дешевке.
Купцы вернулись через три недели. Ладью пригнали. Она ничем не отличалась от той, на которой я приплыл в Чернигов. Не удивлюсь, если ее продал Борята Малый. Корма у нее была острая. Ладья имела рулевое весло и на корме, и на баке, могла свободно плыть задом наперед. Мне эта способность была ни к чему, поэтому первым делом убрал рулевые весла и установил на корме румпельный руль. Вторым новшеством была надстройка на корме. Она служила не только каютой для меня, но и с нее легче будет забираться на неф. Рядом с нами на рейде Месеврия стоял караван венецианских нефов. Они совсем не изменились за шестьдесят лет. Тот же крылатый лев на носу, корме и на флаге. Надводный борт высотой метра три-четыре. У ладьи всего полтора-два. Перебираться с нее на неф будет непросто, учитывая радушный прием, который в эту эпоху гарантирован пиратам. Это вам не двадцать первый век, когда экипаж может отбиваться только пожарными пушками.
Кстати, тоже неплохое средство, особенно, если напор мощный. Однажды я лично так поприветствовал в Южно-Китайском море деревянную моторную лодку, на которой десяток придурков с двумя охотничьими ружьями и кухонными ножами попробовали поиграть в пиратов. Как дал им струей в середину лодки – и через минуту они все, побросав ружья и ножи, лихорадочно вычерпывали воду, чтобы не утонуть, потому что осели по самый планширь.
Затем поменял на ладье прямой парус на косые, прикрепив к мачте гик и надев на нее сегарсы – дубовые кольца, к которым привязывалась передняя шкаторина триселя. Отдельно были приготовлены три лестницы с крюками сверху. Чем больше человек будет одновременно подниматься на борт нефа, тем больше шансов на успех.
Параллельно занимался обучением личного состава. Пришла мне в голову идея вооружить их алебардами. И против конницы прекрасное оружие, и для пирата лучше не придумаешь. Крюком подтягиваешь неф к ладье, топором рубишь снасти и врагов, а острием их колешь. По моему приказу изготовили три десятка алебард. Учил пользоваться ими как пикинеров, так и арбалетчиков.
Еще одним занятием, которое помогло мне скрасить зиму, было изготовление литого булата и рафинированной стали с использованием флюса из чугунной крошки. Я пересказал своим кузнецам теоретическую часть, опять сославшись на якобы спасенного мною кузнеца из Дамаска. Выслушали меня с интересом. Кое-что они и так знали. Клинки из рафинированной стали здесь уже делали и называли харалугом, только секрет знали не все. Путивльским кузнецам он был не ведом. Выслушав мои наставления, методом проб и ошибок кузнецы нашли способ изготовления вполне приличной рафинированной стали. Узор получался не такой однородный, как на привозных, но клинок без ущерба сгибался вполовину, перерубал железо и долго не тупился. До моей сабли они, конечно, не дотягивали, но были намного лучше тех, которые имели на вооружении мои дружинники. Когда грянули морозы, кузнецы заготовили «наалмаженной» стали, из пластин которой изготовили мне бригандину (на русском языке название этого доспеха пишется одинаково с типом судов, поэтому, чтобы не путать, буду писать его через «д») наподобие той, что имел в Англии, щит, оплечья, наручи, налокотники, наколенники, поножи, сабатоны и большой шлем, который опирался на плечи, и имел опускающееся забрало. Если какие-то подобия бригандин здесь знали, то шлем с забралом видели впервые. Обычно для защиты лица использовали железные маски, которые называли личины от слова лицо. Мне личины не понравились. Не дай бог иметь такое же лицо! Обзор в них плохой и дышать тяжело. Личина слишком близко ко рту и носу, и кажется, что не хватает воздуха. Я предпочел иметь щель для глаз между шлемом и забралом и несколько узких напротив рта в последнем, отступающем от лица на несколько сантиметров, отчего напоминал намордник. Такой же комплект брони был изготовлен и для воеводы и сотников. Кроме шлемов. Они предпочли привычные, с кольчужной бармицей, защищающей лицо. Я решил оснастить так десятка два-три всадников, превратив их в тяжелую конницу. Даже поотрабатывал с ними прорыв строем клин пехоты, которую изображали соломенные чучела. Кстати, ночью чучела бесследно исчезали. Лошадей в городе стало так много, что кормов им катастрофически не хватало. Цены на сено, солому и овес буквально взлетели. Всю зиму фураж везли в Путивль купцы по замерзшему руслу Сейма из Рыльска и Чернигова.
Весной, в самом начале половодья, я оставил город на попечение воеводы Увара Нездинича, а сам с шестью десятками дружинников отправился на переделанной ладье к Черному морю. Тесновато было, конечно, зато две смены на веслах, можно грести сутки напролет. Плыли быстро. Помогало течение и попутный ветер. В Кодаке взяли лоцмана – блондина с длинным греческим носом. Нос этот был постоянно заложен, отчего лоцман гундосил. Я понимал его с трудом. В эту эпоху лоцмана рулили сами и гордо называли себя кормчими. Он все порывался порулить веслом, пока не убедился, что румпельный руль лучше. Мы плыли вдоль правого берега. Русло на порогах сужалось метров до четырехсот, а на плесах растекалось на пару километров. Впрочем, из-за высокой воды порогов мы не увидели, только буруны кое-где. В одном месте их было сразу семь рядов, один за другим.
– Порог Несытый, самый опасный, семь гребель, – прогундосил лоцман. – После половодья через него редко кто пройдет, не потеряв человека или больше. Поэтому так и зовется.
Дальше Днепр повернул на запад, а потом опять на юг. Перед последним порогом сильное течение понесло ладью к левому, скалистому берегу. Вода бурлила, гудела, словно река досадовала, что пропускает нас безнаказанно. Я пару раз сплавлялся на плотах по горным рекам. Сейчас впечатление было примерно такое же. Лоцман еле справился с помощью румпельного руля. Представляю, что бы случилось, если бы рулил веслом. Дальше берега стали сближаться и подрастать. Вскоре мы оказались в ущелье шириной метров двести и высотой метров шестьдесят. Берега были отвесные, отчего казались выше. Сплошной гранит, вылизанный, на котором ни травинки, ни даже мха. Сколько веков потребовалось, чтобы проточить это русло в нем?! Что-то подобное я видел на Беломоро-Балтийском канале. Там один шлюз и подход к нему вырубили в скале. Бурили шурфы, закладывали в них взрывчатку, взрывали, а потом выгребали обломки. Во многих местах скалы словно бы щерились острыми горизонтальными выступами. Если судно напорется на них бортом, его вскроет, как консервную банку. Поэтому в опасных местах стояли прямоугольные бетонные быки-отбойники. На одном из них было гнездо чайки, которая, казалось, не замечала громадные теплоходы, снующие туда-сюда в нескольких метрах от нее. Кстати, такое пофигистское поведение «оцивилизовавшейся» дикой природы не в диковинку. В Кильском канале дикие гуси и лебеди не только не боятся суда, но и с неохотой уступают им дорогу.
– Волчье горло, – сообщил лоцман и, перекрестившись, добавил: – Пронесло, слава тебе, господи!
Берега начали снижаться и расходиться. Вскоре уже ничего не напоминало о порогах. Обычная равнинная река, широкая и спокойная. Разве что разлилась, как и положено в половодье. На острове Хортица мы высадили лоцмана. Там стояли десятка три ладьей, плывущих из Царьграда в города Киевской Руси, а некоторые и дальше, к варягам.
– Вверх тяжелее плыть, чем вниз? – поинтересовался я у лоцмана на прощанье.
– Один черт! – прогундосил он. – Вверх легче рулить, зато грести труднее.
Дальше мы поплыли без остановок, днем и ночью. Было полнолуние, ночью светло, как днем. Запах моря я почуял за несколько километров. Или мне так показалось, потому что соскучился по нему.
15
Вторую неделю мы крейсируем вдоль западного побережья Черного моря. Дует юго-восточный ветер силой балла три. Сейчас ладья идет под парусами курсом бейдевинд левого галса, то есть на юго-юго-запад. Заодно дружинники налегают на весла. Я никуда не спешу, но людей надо занять, иначе начнут дурить. Многие впервые в открытом море, и на некоторых оно действует также угнетающе, как лес на степняков. Берег недалеко, всего в нескольких милях, но видно его только с мачты. В «вороньем гнезде» сидит впередсмотрящий, приложив ладонь козырьком ко лбу, вглядывается в горизонт. Наблюдателей меняю каждый час, чтобы внимание не успело притупиться. Название «воронье гнездо» дружинникам понравилось. Когда приходит чей-то черед лезть на мачту, ему говорят со смехом: «Ворона, лети в гнездо!». В первые дни все постоянно поглядывали не «воронье гнездо», ожидая, что оттуда вот-вот прокаркают приятную новость. Теперь перестали. Я рассказал экипажу, куда и зачем мы плывем. Вначале всем было интересно. Они ждали, что купеческие суда табунами носятся туда-сюда по морю, как это будет в двадцать первом веке, а мы будем выбирать самое богатое. На сегодняшний день заметили только несколько рыболовецких суденышек и одну двухмачтовую галеру. Торговая это галера или военная, я проверять с неопытным экипажем не решился.
– Вижу! – доносится радостный вопль из «вороньего гнезда».
– Что видишь? – спрашиваю я.
– Паруса, много! – возбужденно кричит наблюдатель.
– Слазь, дай, я посмотрю, – приказываю ему.
Милях в пяти от берега шел караван нефов, девять штук. Скорее всего, идут к Сулинскому гирлу Дуная, как оно будет называться в будущем. Наверное, ждали попутный ветер или когда закончится половодье на Дунае, упадет скорость течения, и легче будет подниматься по реке. Поэтому раньше и не было торговых судов в этом районе. Запомним на будущее.
– К бою! – отдал я приказ.
Вот тут мой погрустневший за последние дни экипаж и засуетился радостно, как девка перед свадьбой. Позабыв на время о гребле, одни облачались в кольчуги и доставали алебарды, другие надевали тетивы на арбалеты, третьи готовили лестницы. Я тоже упаковался в кольчугу, бригандину, наручи и шлем и приготовил арбалет, щит, саблю и кинжал. Сначала постреляем, а потом сойдемся в рукопашной. Раньше я отбивал с высокобортного судна атаки пиратов с галер. Теперь побуду в их шкуре.
Когда дружинники приготовились к бою, приказал убрать паруса. В бою не до них будет. Хватит и весел. Дружинники налегли на них, разогнав ладью не менее, чем до пяти узлов. Сидя на скамьях под защитным навесом, который одновременно служил и палубой, они наклонялись вперед, заводя весло, затем откидывали тело назад, преодолевая лопастью весла сопротивление воды. Остальные быстро, сноровисто собирают помост в носовой части ладьи. Он будет высотой метра три с половиной. Наверху площадка на трех арбалетчиков. Они будут на одном уровне или немного выше тех, кто на палубе нефа. Этого, конечно, маловато, но более серьезная конструкция может быть опасна для ладьи. Детали помоста отмаркированны. Сборку-разборку производили в учебных целях несколько раз, так что дело продвигается быстро. Дружинники думают, что бой скоро начнется. На самом деле до ближайшего нефа миль семь. Он идет в нашу сторону со скоростью узла три-четыре. Значит, встретимся примерно через час, если ничего не изменится.
Паруса у первого нефа двухцветные, черно-красные. Где-то я читал, что следует избегать водителей в коричневых и красных автомашинах. Эти цвета любят беспредельщики, агрессоры. На нефе заметили нашу ладью. На форкастле появились арбалетчики. Действуют спокойно. Это настораживает меня. Были бы со мной валлийцы с дальнобойными, мощными луками, рискнул бы напасть, а со своими неопытными дружинниками не хочу рисковать, хотя уверен, что наши арбалеты бьют дальше. Про русских лучников это сказать не могу. Стреляют они метко и луки имеют композитные, но среднего размера, поэтому уступают по дальности стрельбы и пробивной силе.
Я замечаю, как из строя начинает вываливаться влево, к берегу, неф, который шел четвертым. То ли у него груз слишком ценный, то ли капитан слишком хитрый, хочет отсидеться за чужими спинами, то ли просто струсил. Паруса у него желто-зеленые. В зеленых автомобилях ездят самые надежные водили, уверенные в себе люди. На счет желтого цвета не помню. Впрочем, паруса мог выбирать хозяин, а управляет судном наемный капитан. Я решил узнать, почему этот неф пытается убежать. До ближайшего порта, расположенного южнее нас, миль пятнадцать-двадцать. Думаю, что успеем догнать неф.
Мы подрезали корму третьему судну и обрезали нос пятому. С обоих судов в нас выстрелили по несколько болтов. Дистанция была не менее полутора кабельтовых, поэтому болты не долетали до цели. Да и арбалетчики с этих нефов особо не напрягались, чтобы не рассердить нас. Они уже поняли, кто выбран жертвой. Спешить на помощь не спешили. Тоже странно. Ладно бы этот неф шел замыкающим. Там место отводят новичкам, самым бедным, наименее уважаемым. За такого стесняются заступиться. Зато остальные обычно помогают друг другу, действуя исключительно по трезвому расчету: не поможешь ты – не помогут и тебе.
Неф догнали часа через два. Последние полчаса мои дружинники гребли с утроенной силой. Им сверху постоянно докладывали расстояние до добычи. Это было судно метров тридцать длиной, с высокой, двухпалубной надстройкой на корме и чуть пониже на баке. Две мачты с латинскими парусами. По рулевому веслу с каждого борта. Такое впечатление, что внедренный мной в Португалии румпельный руль распространяться по миру не захотел. Еще один пример того, что талантливые изобретения долго пробивают себе путь в массы. Меня поразило, что на нефе мало арбалетчиков. Обычно их человек двадцать-тридцать, а на этом было всего шесть или семь. Одного убил я, выстрелив с упреждением. Он стрелял из-за фальшборта, позицию не менял. Бил метко, поразив двух дружинников на помосте. Когда наклонялся зарядить арбалет, исчезал из вида. Время на зарядку тратил одинаковое. Я выстрелил за мгновение до того, как его голова в округлом шлеме, отчего напоминала голову нерпы, появилась над фальшбортом. Мой болт попал под обрез шлема. Арбалетчик, выронив за борт оружие, упал навзничь. Жаль, мне хотелось бы посмотреть его арбалет, узнать, оружие ли было очень хорошим, или стрелок, или и то и другое?
Зато на борту было много рыцарей в темно-красных сюрко с каким-то золотым зверем на груди. Шлемы полукруглые, с назатыльником, наносником и двумя загнутыми горизонтальными пластинами, которые закрывали уши, щеки и примыкали верхними частями к нижней части наносника, оставляя открытыми глаза и середину рта. Что-то подобное я видел у ромеев в шестом веке, но этот вариант обеспечивал лучшую защиту. Все рыцари в кольчугах с капюшонами и длинными рукавами с рукавицами. Щиты деревянные, с железными полосами и умбоном, среднего размера, каплевидные, но с менее изогнутой, чем была в моде шестьдесят лет назад, верхней кромкой. Вооружены копьями длиной метра три с небольшим, явно кавалерийскими, и спатами. Рыцари, прикрываясь щитами, стояли у левого борта, к которому приближалась под углом ладья, готовые отбить атаку. Вот только не знали, что болт, выпущенный из арбалета со стальным луком, с дистанции в сотню метров пробивает и щит, и кольчугу, и тело в ней. Когда мы приблизились на такую дистанции и выстрелили одновременно, ряд рыцарей сократился с двух десятков до шести человек, которые быстро спрятались за кормовой надстройкой.
Теперь нам никто не мешал ошвартоваться к нефу. Гребцы втянули внутрь весла правого борта, а с левого по моей команде опустили в воду. Ладья сразу начала замедлять ход и поворачивать влево. Когда она встала почти параллельно к борту, весла левого борта подняли из воды. По инерции ладья медленно догнала неф, сблизившись с ним вплотную. Корпуса двух судов гулко поприветствовали друг друга. Дружинники с алебардами зацепились загнутыми, острыми обухами за планширь нефа, не давая ладье отойти. Три лестницы повисли на борту нефа.
– Теперь наш черед, – сказал я Мончуку, который был моим заместителем в походе, и Будише.
Забросив щиты за спину и продев руку в темляк сабли, чтобы висела и не мешала, одновременно втроем начали подниматься на борт нефа. Просоленное дерево корпуса имело белесый оттенок и неповторимый запах, который я называю парусниковым. В пазах просмоленная пакля, кое-где выпирающая наружу. Арбалетчики с помоста прикрывали нас, не давали врагам подойти к фальшборту в этом месте, поэтому на борт я взобрался без проблем. Рыцарей осталось четверо. Они стояли в дальнем углу у кормовой надстройки, где их прикрывала от арбалетчиков мачта и парус. Копья побросали на палубу рядом с трупами своих товарищей, приготовились биться спатами. На нас, когда мы перебирались через фальшборт, не нападали. Не потому, что благородные, а потому, что боялись подставиться арбалетчикам.
– Сдавайтесь, я сохраню вам жизнь, – предложил им на латыни, когда мы построились в линию.
Судя по безволосым подбородкам, это юноши, жизни которых мне были не нужны. Наверное, младшие сыновья, отправленные добывать себе лены. Я бы даже отпустил их без выкупа, потому что вряд ли дождался бы его в Путивле. Слишком далек и тяжек до него путь из Венеции. Но рыцари будто не слышали моего предложения.
– За деву! – выкрикнул стоявший чуть впереди – и они бросились в атаку.
Не стенкой, а каждый сам по себе. Мы же действовали сообща, организованно. Принимаешь на щит удар напавшего на тебя, а бьешь того, кто атакует твоего соседа справа. Этот враг к тебе открытым боком. Твоего возьмет соратник слева. Туговато будет только тому, кто крайний слева. Но помощь ведь спешит к нам. Алебардщики подымаются быстро, налегке, оружие им подадут на борт нефа.
Спата со звоном ударилась о верхнюю стальную защитную полосу моего щита, а я в это время отсек руку рыцарю, который бил Будишу, моего соседа. Вторым ударом разрубил кольчугу и тело наискось от плеча до позвоночника. Поскольку второго удара по моему щиту не было, следовательно, Мончук справился с тем, кто нападал на меня. Этот рыцарь, закрывшись щитом, еще стоял передо мной. Спата опущена. Я ударил по макушке его шлема, выглядывающей над щитом. Разрубил только верхушку его, дальше помешал щит, но этого хватило, чтобы рыцарь присел, а потом и завалился на левый бок. Правый бок у него был рассечен косым ударом сверху вниз, кольчуга в том месте была мокрой от крови. В это время Будиша с помощью подоспевшего алебардщика расправился с третьим рыцарем. Четвертого зарубили два других алебардщика. Один вогнал острый обух в щит, не давая им закрываться, а второй, пока рыцарь пытался перерубить защищенную железными лентами рукоятку алебарды, раскроил секирой шлем и голову почти до туловища. Больше на палубе никого не было.
Я подождал, когда на борт нефа поднимутся еще два десятка дружинников, расставил арбалетчиков на баке и корме, а алебардщиков на палубе. С главной палубы в кормовую надстройку вели три двери. Возле средней с обеих сторон было по узкому окну (язык не поворачивался назвать их иллюминаторами), закрытому деревянными жалюзи. В нее я и вошел, оставив щит на палубе. В узком помещении он только мешать будет. Каюта была шире, чем я предполагал. Справа от двери, под окном у переборки, был стол. Столешница лежала на двух ножках и выступе на переборке. На столе стояли бронзовые кувшин с арабской вязью по выпуклому пузу и три кубка. В одном из кубков еще осталось красное вино. Вдоль правой переборки стояли впритык сундуки, на которых лежали тюфяки, подушки и одеяла. В рейсе сундуки служили кроватями. У правой переборки была настоящая кровать с высокими бортами и застеленная красным шерстяным покрывалом или пледом. Возле этой кровати и стояла та самая дева, из-за которой погибли сопляки. А я-то думал, что они за деву Марию сражались! Лет четырнадцати-пятнадцати, высокая для женщины этой эпохи, примерно один метр шестьдесят пять сантиметров, длинные светло-русые волосы, распущенные, только прихвачены тонким серебряным обручем, голубые глаза, белая кожа и алые губки. Одета в белую льняную рубаху, окаймленную по вороту, подолу и краям рукавов тесьмами, расшитыми золотым и красным щелком, и красно-черную тунику из тонкой шерстяной материи и подпоясана изукрашенным серебряным шитьем кушаком, концы которого, перекрещенные сзади на талии, перекинуты вперед, на бедра. К каждому концу кушака крепилась длинная, покрытая узелками и украшенная кисточками шелковая красно-желто-зеленая косичка. Свободно связанные между собой, эти косички скрепляли пояс и свисали спереди. Обута в черные башмачки с немного загнутыми вверх носками и украшенными на стопе маленькими серебряными пряжками в виде бабочки. Подол рубахи заканчивался в полусантиметре от стопы. На груди серебряный крестик с бриллиантиком в центре на тонкой длинной серебряной цепочке. Общее впечатление – хороша, однако! Она смотрела на меня расширенными от испуга глазами и пыталась улыбнуться, но губки мелко подрагивали и не хотели растягиваться. Справа от нее и на полшага позади стояли пожилая женщина и молодая, судя по простенькой одежде, кормилица или наставница и служанка. Перепуганы они были не меньше своей госпожи, причем служанка пыталась сдержать икоту, отчего дергалась всем телом. Я попытался посмотреть на себя их глазами и подумал, что тоже бы напрягся и неслабо, если бы ко мне в каюту вломился тип в шлеме и доспехах и с окровавленной саблей в руке.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?