Текст книги "Противостояние"

* * *

Неудобство и бесперспективность стрельбы его корабля по «Идзумо» стала очевидна для командира, следующего третьим в русской колонне «Витязя». Вспомнив, что Руднев сказал, что «в бою надлежит проявлять разумную инициативу», Миклуха приказал перенести огонь на идущий в японской колонне третьим «Ивате». Стрелявший до этого по «России» в полигонных условиях «Ивате» не долго оставался в положении не пораженного корабля, и теперь в японской колонне похвастаться отсутствием попаданий могла только «Токива». Крейсер, казалось, оправдывал свое название – «Вечная», или «Незыблемая».

За все время боя носовая башня «Памяти Корейца» добилась двух попаданий в «Идзумо». Первое с большой дистанции в грот-мачту. При не взорвавшемся бронебойном снаряде оно осталось не замеченым для русских. Но японцам от того было не легче – пробитая насквозь, она вот-вот готова была рухнуть со всей своей оснасткой. Во втором попадании на русском крейсере тоже были не уверены – снаряд прошил японский корабль почти насквозь, взорвавшись в угольной яме противоположного борта.

После переноса ее огня на «Якумо» последний получил сперва довольно безобидное попадание. Метровая пробоина высоко над ватерлинией никак не повлияла на мореходность и боевые качества крейсера. Но не могло же японцам везти бесконечно! На каждом их крейсере бронированные казематы шестидюймовых орудий и пара башен главного калибра занимали примерно десять процентов от площади бортовой проекции. И при этом броня эта вполне пробивалась десятидюймовыми снарядами. Рано или поздно хоть один из них, но обязан был попасть в уязвимое место, просто по теории вероятности.

Хотя, в общем, японскому флоту, даже получившему ожидаемое попадание, скорее все же повезло. Попади в первый час боя снаряд с «Памяти Корейца» в башню какого-либо корабля британской постройки – «Идзумо», «Ивате» или «Токивы» – и тот бы взорвался. На каждом из них в башне хранилось несколько десятков снарядов, что позволяло повысить скорострельность в первый, самый важный период боя. К счастью для японцев, носовая башня «Памяти Корейца» вела огонь по построенному консервативными немцами «Якумо».

Проектировщики верфи «Вулкан», в Штеттине, разместили все снаряды и заряды к ним в погребе боеприпасов, где им и место. А для увеличения скорострельности установили на «Якумо» два снарядных элеватора вместо одного, как было сделано на кораблях британской постройки. Но расплачиваться за это пришлось уменьшением количества снарядов: если на «Идзумо» на восьмидюймовый ствол приходилось по 120 выстрелов, то на «Якумо» – всего 80. Зато после того, как двухсоткилограммовый снаряд проломил броню кормовой башни и взорвался на станине орудия, сдетонировали только два снаряда и заряды к ним. Получи такой удар любой из «англичан» Камимуры, одновременный взрыв до 50 снарядов гарантированно разрушил бы не только башню. Неизбежен был взрыв погребов боезапаса.

Впрочем, для находившихся в кормовой башне «Якумо» и двух поднятых в элеваторах снарядов с пороховыми картузами хватило с избытком. Из амбразур орудий выплеснулись длинные, метров по тридцать, полотнища огня, сорванная крыша башни плюхнулась в воду за кормой, а сам крейсер, казалось, силой взрыва был вдавлен в воду до балкона командирского салона.

Одномоментно к «перистым облакам» – корабль назван в честь священной горы Якумо, в полном соответствии с именами остальных японских кораблей линии, носивших названия гор или провинций на территории Японии, но дословно «Якумо» в переводе означает именно «перистые облака», – перенеслись души тридцати пяти членов его команды. От сотрясения на несколько минут заклинило рулевую машину, и «Якумо» медленно стал вываливаться из строя вправо, невольно уходя от основного места сражения.

Глава 4. Старших нужно уважать

Японское море. 6 июля 1904 года

Громогласное, раскатистое «ура» прокатилось по палубам русских кораблей, а потом подобно цунами затопило их низы и трюмы, куда весть о взрыве японского крейсера попала через переговорные трубы. Даже на сильнее всех пострадавшем от огня японцев «Рюрике» радостно орали все, кто мог хоть что-то произнести вслух. Но к этому моменту их старейший из принимавших участие в бою крейсер выглядел страшно…

Несмотря на все усилия по установке дополнительных противоосколочных переборок на батарейной палубе, большинство орудий его правого, подбойного борта было приведено в негодность. Из шести восьмидюймовок, в начале боя устроивших «Якумо» дождь металла и пироксилина, могли вести огонь кормовая на верхней палубе и носовая казематная. Был шанс до конца боя починить погонную: комендоры под градом осколков пытались выбить намертво заклинивший накатник осколок. В пробоины медленно, но верно поступала вода, и «Рюрик» накренился на правый борт на два градуса. На батарейной и верхней палубе вповалку лежали тела убитых, а лазарет и перевязочная в бане были переполнены ранеными. Оттуда слышали, как за переборкой шуршит высыпающийся через пробоины за борт уголь.

Этот уголь чуть позже стал причиной очередной маленькой трагедии, которыми полон любой бой. Если бы угольная яма была полной, попавший в борт с «Такасаго» бронебойный восьмидюймовый снаряд (после боя в Чемульпо в боекомплект крейсеров со складов вернули старые бронебойные снаряды британского образца, но, к счастью для русских, их было очень мало) взорвался бы в толще угля. Но, увы, пробив борт, он беспрепятственно дошел до скоса бронепалубы и рванул, частично пробив его. Из находившихся в перевязочной людей погибло более половины, включая и старшего доктора. Оставшиеся в живых перевязывали друг друга как могли и чем пришлось. Впоследствии этот случай лег в основу обязательного обучения всех солдат и матросов русской армии и флота основам оказания первой помощи…

Спустя пару минут после возвращения «Якумо» в строй, что было встречено громовым «Банзай» на японский крейсерах, «Рюрик» получил снаряд, чуть не решивший его судьбу. Казалось, что противостояние этих двух кораблей вышло за рамки обычной перестрелки воюющих сторон и перешло в область чего-то личного. Не успев даже занять свое место, «Якумо» всадил шестидюймовый снаряд в рубку «Рюрика». От полного уничтожения его командование спасла зауженная амбразура и снятый «грибок»-козырек, исправно отражавший осколки в рубки русских кораблей всю эту войну в мире Петровича.

Но даже улучшенная конструкция рубки не смогла уберечь всех. Убиты были рулевой квартирмейстер Приходько, один из сигнальщиков, а старший штурманский офицер Солуха получил осколок в бок и был, несмотря на отчаянные попытки остаться в рубке, отправлен в лазарет. Мичман Иванов с пробитой в трех местах рукой остался на посту. Командир крейсера Трусов был ранен двумя осколками в лицо. Один распорол правую щеку, а второй, раскрошив предварительно бинокль, выбил капитану первого ранга передние верхние зубы. Оставшись после перевязки в рубке, Трусов теперь изъяснялся настолько невнятно, что ему приходилось свои приказы дублировать жестами…

Едва на «Рюрике» справились с поражением рубки, как с того же «Якумо» прилетел роковой снаряд. Даже лишившись кормовой башни и потеряв от огня «Рюрика» три из шести шестидюймовок левого борта, японский крейсер смог отправить в нокдаун своего оппонента.

Восьмидюймовый снаряд из орудия носовой башни, которая тоже перешла на стрельбу бронебойными, проник в румпельное отделение «Рюрика». И взорвался, не только размолотив рулевую машину, но и погнув тяги привода пера руля, А сам руль оказался заклиненным в положении тридцать градусов «право на борт». Дедушка «Рюрик» резко рыскнул вправо, вывалившись из линии в сторону противника.

* * *

В рубке «Варяга» Руднев, не отрывавший взгляда от «Идзумо», как раз воскликнул «Есть» по поводу очередного взрыва в носовой оконечности японского флагмана, который уже сбавил ход до 16 узлов. Его радостный возглас почти совпал с выкриком-всхлипом Вандокурова: «Рюрик!..» Сигнальный квартирмейстер с левого крыла мостика наблюдал за следующими за «Варягом» русскими кораблями. Мгновенно высыпавшие на мостик из рубки офицеры сквозь дым разглядели, как «Рюрик» выкатывается из строя и закладывает явно неуправляемую циркуляцию в сторону противника. Фраза Руднева «опять старику не повезло, наверное, и у кораблей есть карма»[10]10
  В бою при Ульсане поражение небронированного румпельного отделения стало причиной гибели «Рюрика». Причем, опровергая известную поговорку, снаряд попадал туда дважды. Второе попадание пришлось в уже затопленное помещение, заклинив руль в положении «право на борт». Это не позволило команде поставить руль прямо, что дало бы крейсеру возможность, управляясь машинами, развить приличный ход.


[Закрыть] осталась без внимания товарищей офицеров.

С «Варяга» было видно, как «Рюрик», управляясь машинами, медленно возвращается на первоначальный курс. Увы, с заклиненным в положении «право на борт» рулем, он не мог идти прямо со скоростью более шести узлов. Видя бедственное положение русского корабля, к нему, как стая гиен к раненому льву, устремились японские бронепалубные крейсера.

Камимура хотел было приказать командующему ими Того-младшему, держащему флаг на «Наниве», атаковать хвост русской колонны. Но к тому моменту «Идзумо» уже не мог нормально отдавать приказы – поднять сигнал на фок-мачте было невозможно, а растянутые на ограждении мостика флаги были не видны с расстояния шести миль. Именно там, позади японской боевой линии с небольшим отставанием и болтались японские бронепалубники, дисциплинированно выполняя ранее отданный Камимурой приказ.

Они ждали момента, когда смогут заняться добиванием вышедших из строя русских крейсеров. И наконец-то дождались: выпавший из строя «Рюрик», который сейчас, неуклюже виляя (в румпельном отделении ныряющие к перебитым тягам матросы отчаянно, но пока тщетно пытались поставить перо руля прямо, отчего крейсер рыскал то вправо, то влево), пытался следовать за эскадрой, показался Того-младшему законной добычей.

Опережая медлительного флагмана, к подранку ринулись более современные и быстроходные «Такасаго» с «Иосино». Обычно они сопровождали отряд броненосцев Того, и их командиры посматривали на своих коллег из 4-го боевого отряда немного свысока. Вот и сейчас, пользуясь преимуществом в скорости, они хотели утереть нос своим более медлительным коллегам и первыми нанести удар по «охромевшему» русскому.

Повернувшись к командиру корабля, Руднев приказал:

– Поднять сигнал «Богатырю» – к повороту. Трусова надо выручать, ворочайте влево на шестнадцать румбов, и за нашей линией полным ходом идем давить их бронепалубников.

Подобно двум ангелам мести русские шеститысячники лихо развернулись «через левое плечо» и, дружно дымя и с каждой секундой увеличивая ход, легли контркурсом своему броненосному отряду. На траверсе «России» они уже мчались со скоростью около 22 узлов. Все матросы и офицеры на броненосных крейсерах, которые могли их видеть, откровенно любовались проносившимися в миле большими, красивыми кораблями. Белоснежный бурун у носа, пышный султан черного дыма из высоких труб вселяли уверенность, что вышедший из строя «Рюрик» не будет брошен и помощь, как в сказке, подоспеет вовремя. Над палубами русских крейсеров вновь понеслось примолкшее было при виде раненого «Рюрика» «ура!».

Заметив разворот «Варяга» и «Богатыря», Небогатов заволновался и начал внимательно изучать горизонт впереди по курсу. Однако командир крейсера Арнаутов, поняв тревогу адмирала, доложил, что «Рюрик» вывалился из строя, начинает отставать и Руднев, вероятно, пошел ему на помощь. Разобрав сигнал с «Варяга» о продолжении боя, адмирал успокоился.

* * *

На носу «Рюрика» под руководством мичмана Платова, после десяти минут махания кувалдой под стальным осколочным дождиком, уже стоившего жизни одному из матросов расчета, удалось-таки ввести в строй восьмидюймовое орудие, выбив заклинивший накатник злополучный осколок. Не получая из рубки никаких данных о дистанции до противника (там были заняты подбором оборота машин, обеспечивавшим крейсеру максимальную скорость на прямой), молодой офицер вспомнил известное изречение Нельсона: «Стреляйте, стреляйте до последнего ядра, и, может быть, именно оно принесет вам победу».

Пользуясь тем, что «Рюрик» отстал от японской линии и корабли противника почти створились, Платов повел огонь, целясь по носовой оконечности «Якумо» на максимальном угле возвышения орудия. Не имея возможности определить дистанцию до цели, он надеялся, что в случае перелета у снаряда будет шанс попасть по какому-либо из следующих перед «Якумо» крейсеров. До начала стрельбы по приближающимся бронепалубным крейсерам противника носовое орудие успело выпустить двенадцать снарядов. По уходящим японским броненосным крейсерам били и из пушки, стоящей на спонсоне левого борта, открывшей огонь впервые с начала сражения.

И невероятно, но факт: именно в эти минуты «Токива» получил в крышу кормового каземата левого борта попадание восьмидюймовым снарядом. С какого именно из русских крейсеров тот прилетел, точно сказать невозможно, ибо «официально» по «Токиве» в этот момент вообще никто не стрелял. Поэтому «Рюрик» – первый кандидат на авторство удачного снаряда. Однако случайность попадания не сделала его последствия менее тяжелыми.

В начале боя японцы выложили в казематы к каждой шестидюймовке по пятьдесят снарядов. На вопрос оторопевшего британского наблюдателя Пекинхема, находившегося на борту «Идзумо»: «А зачем это делается?» – последовали пространные рассуждения о том, что «уменьшение количества снарядов в погребах уменьшает вероятность подрыва крейсера в случае попадания торпеды или подрыва на мине». На самом же деле физическое состояние японских подносчиков и неудачная конструкция снарядных элеваторов не оставляли шансов на поддержание нормальной скорострельности без этой вынужденной меры. Но объяснять это занудному англичанину…

К моменту, когда русский снаряд взорвался, прошив словно картон 25-миллиметровую крышу каземата, у верхнего кормового орудия оставалось восемь не расстрелянных с начала боя снарядов. Их детонацией разрушило крышу нижнего каземата, комендоры которого тоже не успели выпустить одиннадцать из заранее припасенных выстрелов…

Вылетевшей от взрыва бронированной стенкой снесло стоящее на верхней палубе третье шестидюймовое орудие. Наружная шестидюймовая броневая плита каземата просто выпала в море, обнажив внутренности крейсера. Так «Токива» одним махом лишился почти половины артиллерии среднего калибра левого борта. На совершенно не поврежденном минуту назад корабле разгорался внушительный пожар…

* * *

А на «Рюрике» пора было думать, как бороться с новой напастью – со стороны правого, изувеченного борта приближались «собачки». Первым по нему открыл огонь «Такасаго», единственный японский бронепалубник, имевший на борту пару восьмидюймовых орудий.

Впрочем, «иметь на борту» и «попадать при стрельбе» – две совершенно разные вещи…

Для броненосных крейсеров водоизмещением порядка десяти-двенадцати тысяч тонн и русских шеститысячников легкое волнение моря – к вечеру посвежело, и волны разгулялись до двух баллов – не представляло проблем. Но для более мелких японских крейсеров даже такая волна мешала вести точный огонь с большой дистанции. Впрочем, осознав, что им отвечают с «Рюрика» всего-то одно восьмидюймовое и три шестидюймовых орудия, капитан первого ранга Исибаси решительно пошел на сближение.

Приблизившись на две с половиной мили, он повернул к противнику бортом, чтобы ввести в дело пятерку своих бортовых 120-миллиметровок, а также шестидюймовки и 120-миллиметровые орудия следующего в кильватере «Иосино». Четверка более медленных японских крейсеров во главе с «Нанивой» отстала мили на три. Тем временем «Варяг» и «Богатырь», спешащие на помощь раненому товарищу, должны были сделать крюк, чтобы обойти свою и чужую боевые линии, соваться между которыми было равносильно самоубийству.

В рубке «Рюрика» Трусов лихорадочно пытался что-то объяснить стоявшему у рукояток машинного телеграфа старшему офицеру Хлодовскому. Наконец, отчаявшись быть понятым, командир просто отодвинул подчиненного от единственного оставшегося средства управления крейсером и дал левой машине крейсера полный ход, уменьшив до малого обороты правой. При заклиненном в положении «право на борт» руле это позволило ему довольно быстро, на пяточке развернуть крейсер вправо.

Подобно хромому атакующему носорогу, «Рюрик» развернулся к подходящей кусачей японской мелочевке левым, еще не стрелявшим, почти не поврежденным бортом. Закончив поворот, Трусов перевел рукоятки машинного телеграфа на «малый» и «средний» вперед, для левой и правой машин соответственно, обеспечив более или менее прямолинейное движение крейсера. После этого он, оскалившись, отчего снова открылась рана на щеке, махнул рукой старарту корабля. То, что на этот раз командир вместе с выразительным жестом в сторону противника промычал «работайте головного», разобрали все…

На беду для японцев, Исибаси, командир «Якумо», еще не имел возможности оповестить другие корабли о резко возросшей огневой мощи старого русского крейсера…

Первые залпы левого борта «Рюрика» не вызвали у японцев никаких опасений – первые три шестидюймовых снаряда легли с большим перелетом, вторая и третья тройка – недолет: единственный дальномер Барра и Струда разбит еще в середине боя, а микрометры не давали нужной точности, поэтому дистанция уточнялась пристрелкой полузалпами, кроме этого надо было внести поправки на крен корабля.

Следующие три тройки снарядов легли вполне прилично, окончательно уверив японцев, что больше орудий, способных вести огонь, у «Рюрика» нет. Но тем большей неожиданностью стал для Исибаси залп пяти восьмидюймовок, комендоры которых сдерживались до момента определения точной дистанции. После дружного залпа все орудия левого борта перешли на беглый огонь, и до момента поспешного отворота «Такасаго» получил восьмидюймовый снаряд в нос и пару шестидюймвых в придачу. Еще один восьмидюймовый «подарок» настиг уже убегающего от опасно огрызающейся добычи «шакала»…

* * *

Проектирование боевого корабля – всегда путь компромиссов, а когда приходится иметь дело с заведомо уменьшенным водоизмещением при завышенных требованиях, то и подавно. Нет, если заказчику непременно приспичило втиснуть в четыре с небольшим тысячи тонн водоизмещения две восьми– и десять пятидюймовок, гениальные инженеры на Эльсквикской верфи в Англии это сделают. Обеспечат они и скорость в 22 узла, пусть на форсированной тяге и ненадолго, но обеспечат. И запас угля для дальности плавания в 5000 миль втиснут, но… Но чем-то все же придется для этого пожертвовать.

В случае с «Такасаго» в жертву были принесены мореходность и общая прочность конструкции корпуса. В истории, которую изучал Карпышев, «Такасаго» погиб от взрыва единственной русской мины, хотя многие другие японские крейсера и даже миноносцы после подобных подрывов выживали.

Сейчас же он все больше зарывался носом, который с каждой минутой садился все ниже. Под напором воды, впрессовываемой в пробоину в носовой оконечности ходом крейсера, переборки сдавали одна за другой. Этому способствовало и то, что они были повреждены вторым попавшим в него снарядом, который прошил корпус навылет и взорвался снаружи, у противоположенного борта. Пока Исибаси не уменьшил ход до десяти узлов, отдалившись от «Рюрика» на безопасное расстояние, его крейсер успел погрузиться носом в волны почти по клюзы. Об участии в добивании неожиданно кусачего русского «старика» речь уже не шла. Надо было уносить ноги. Получив на отходе еще пару снарядов, «Такасаго» на восьми узлах «заторопился» куда подальше от места «разборки».

Следующий за ним «Иосино» успел добиться пары попаданий, но видя пример своего товарища, его командир Саеки решил не искушать судьбу. Он отошел к приближающимся крейсерам Того, чтобы добивать «Рюрика» впятером. Однако не успел ведомый «Нанивой» отряд, приняв в кильватер «Иосино», подойти на 40 кабельтовых, как вокруг его головного крейсера стали падать снаряды «Рюрика». Решительно сблизившись почти на три мили, Того-младший сумел поразить «Рюрик» пятью и получить с него два снаряда, до того момента, когда с подошедшего на расстояние выстрела «Варяга» прилетел первый снаряд.

Руднев не стал заморачиваться с тактикой и выбором курсов, два его крейсера просто шли на «Наниву» на максимально остром курсовом угле, который обеспечивал действие большей части бортовой артиллерии. До этого момента «Варяг» и «Богатырь» получили несколько снарядов, которые не нанесли им существенного урона. И сейчас пара русских шеститысячников всем своим видом давала понять, что связываться с ней в зоне досягаемости орудий «Рюрика» себе дороже.

Того-младший трезво оценил соотношение сил. И предпочел отойти. А Руднев, отрядив «Богатыря» проводить «Рюрик», на котором наконец-то поставили руль прямо и теперь могли идти на 13 узлах, слегка подправив курс, на полном ходу рванулся за уходящим «Такасаго». Японский контр-адмирал разгадал нехитрый маневр «Варяга», но помешать ему уже не мог. Отвернув, он двигался «немного» не в ту сторону. Да и командир «Такасаго», направляясь к ближайшему берегу, выбрал неудачный, роковой для себя курс.

Нет, японский отряд, конечно, развернулся и двинулся в сторону отползающего подраненного товарища полным ходом. Вот только «Варяг» имел фору минимум в четыре узла. И был гораздо ближе к своей цели…

* * *

Граф Нирод азартно выкрикнул с марса «Сорок пять», и носовое орудие разрядилось в корму уходящего японского крейсера, не дожидаясь команды Зарубаева. Это уже ни в какие ворота не лезло, и «товарищ великий князь» Кирилл, коршуном слетев с мостика, метнулся наводить порядок. Его провожал одобрительный взгляд командира крейсера, который еще совсем недавно сам понесся бы «раздавать сестрам по серьгам».

Прислушиваясь к доносящемуся с бака веселому августейшему мату, контр-адмирал одобрительно кивал и под конец воспитательного процесса обернулся к Степанову.

– Ну, и как вам новый старшой, любезный Вениамин Васильевич?

– Знаете, Всеволод Федорович, честно и по секрету говоря, я ожидал худшего, – пожал плечами, не отрывая взгляда от «Такасаго», Степанов, – особенно в свете кое-каких слухов о его «художествах» на «Ростиславе». А уж о кутежах во время службы на «Пересвете» и «Нахимове» мне прямо очевидцы рассказывали. Там ведь чуть до дуэли не дошло… Кстати, Всеволод Федорович, а как это вы его уговорили опять на «старшого», после «Нахимова»?

– На «Варяга» он согласился сразу. И сам. А тут, среди орденоносцев да георгиевских кавалеров, характерец-то свой особо не повыпячиваешь. Кают-компания у нас, слава богу, славная подобралась. Один за всех и все за одного, – Руднев негромко рассмеялся. – Да, я, признаюсь, с офицерами особо поговорил. С каждым. Как и с вами. И с ним самим пару раз задушевные беседы вести пришлось.

– Экий вы предусмотрительный, право!

– Приходится. Кстати, те его приснопамятные береговые художества на фоне коньяка с шампанским проистекали во многом от несчастной любви. Беднягу угораздило влюбиться в разведенку. На мой взгляд, конечно, это частное дело семьи Романовых. А вот то, что она – английская принцесса, а он под влиянием сего амурного влечения начал воздыхать по всему британскому, это, как ни крути, дело уже наше общее, государственное. Согласны?

– Вполне. Не хотелось бы…

– Вот-вот. Поэтому и взял я на себя смелость прописать князю активную флототерапию. Морем, порохом и осколками. А в Петербурге он это решение вполне одобрил… Как считаете, результаты есть?

– Ну, вы сами видите: вполне компетентный, бравый офицер. Труса под огнем не празднует, дисциплину в экипаже поддерживает без лишнего держимордства, но и без панибратства. Ну, а что на берегу погулять любит…

– Так-так, с этого места поподробнее, неужто моего прошлого «фитиля» опять ему мало показалось? – встрепенулся Руднев.

– Всеволод Федорович, может, сначала японца добьем, – ехидненько, как в старые добрые времена, поинтересовался бывший старший офицер «Варяга».

Оторвавшись на мгновение от бинокля, Руднев стряхнул с козырька фуражки брызги, долетевшие до мостика после падения ухнувшего совсем недалеко от борта японского восьмидюймового «привета».

– Ладно, первым делом мы утопим «Такасаго». Но на будущее запомните – вы в ответе не только за то, как ваши люди воюют в море, но и за то, чем они занимаются на берегу! А в данном случае – вдвойне. Поговорку «рыба гниет с головы» помните? А он часть головы рыбы всероссийской. И вправить мозги этой конкретной голове можем только мы, раз судьба так распорядилась. И дурь эту пробританскую из нее повышибить. А больше, увы, некому.

– Ну, беготня под осколками английских снарядов, выпущенных из английских пушек английскими союзничками, знаете ли, несколько способствует, Всеволод Федорович.

– О том и речь, любезный Вениамин Васильевич. И кстати, давайте-ка пойдем за броню. Начинается кордебалет, и эти самые британские осколки до нас уже долетают. «Собачка» обречена по-любому, поэтому глупо рисковать – никакого смысла не вижу. Кирилл Владимирович! Поднимайтесь к нам, в боевую!

* * *

Пока на мостике господа старшие офицеры обсуждали судьбы России, артиллеристы под командованием Зарубаева уточнили дистанцию пристрелкой. Глухо прорычала пара восьмидюймовок, и дружно, подобно пулемету-заике, загрохотали бортовые шестидюймовые орудия. На «Такасаго» попытались, резко изменив курс, выйти из-под накрытий. Но тщетно – раненый крейсер не мог спастись от своего более крупного, лучше вооруженного и быстрого противника. А если принять во внимание разницу в классе артиллеристов и дальномерщиков (если на «Варяге» тренировались в стволиковой стрельбе каждую неделю и ежемесячно проводили стрельбы штатными практическими снарядами, то «Такасаго» обычно выполнял разведывательные и дозорные функции и серьезных столкновений с противником не имел), то становилось очевидно – шансов у японцев нет.

Но сдаваться без боя моряки флота Микадо, естественно, не собирались. Когда на «Такасаго» поняли, что уйти от настигающего «Варяга» или хотя бы выброситься на берег не удастся, его командир Исибаси приказал изменить курс на три румба вправо, чтобы ввести в бой артиллерию левого борта и носовую восьмидюймовку. Если боги так распорядились, значит, ему остается лишь попытаться подороже продать свою жизнь и жизни своих моряков.

Кормовое орудие огрызнувшейся «собачки» всадило восьмидюймовый снаряд под полубак «Варяга», выбив вторую шестидюймову левого борта и больше половины ее расчета. Уцелели лишь прикрытые от форса осколков казенником и тумбой орудия. Несколькими минутами позже второй такой же снаряд ахнул в борт, под кормовым вельботом правого борта. Его осколками посекло несколько человек из прислуги ближайшей шестидюймовки, а сам вельбот превратили в дуршлаг. Попадания шести пятидюймовых снарядов унесли жизни еще четырех матросов и одного кондуктора.

Но, по мере сближения кораблей, все больше давал себя знать серьезный недостаток проекта японского крейсера. Каждое попадание снаряженного тротилом русского снаряда в верхнюю палубу японца приводило к молчанию одно, а то и два орудия. Они стояли, слишком тесно прижавшись друг к другу.

Примерно на десятой минуте с момента открытия огня русский снаряд (или разрыв собственного в стволе) оторвал две трети дула у кормовой восьмидюймовки «собачки». А еще через пару минут восьмидюймовая бомба взорвалась между мостиком и погонной пушкой японца, разметав ее расчет, смяв щит и лишив горизонтальной наводки. С этого момента огневое преимущество русского крейсера стало подавляющим…

Когда «Варяг» подошел на 15 кабельтовых и стал закладывать дугу для торпедного «удара милосердия», с залитой кровью и заваленной погибшими и умирающими палубы «Такасаго» огрызались только два пятидюймовых орудия.

Впрочем, Исибаси показал себя настоящим мастером своего дела: первый залп двух торпедных аппаратов «Варяга» прошел мимо. Отработав машинами, «Такасаго» отвернул, изящно пропустив оба смертоносных «угря» по носу. И русскому крейсеру пришлось, не прекращая, всаживать снаряды в упрямо не желающий отправляться в гости к Нептуну корабль, разворачиваться левым бортом, дабы разрядить вторую пару торпедных аппаратов. На этот раз одна из мин Уайтхеда в цель попала, но к этому моменту его противник уже не управлялся.

Вполне удовлетворившись содеянным, Руднев приказал дать полный ход, и «Варяг», сохраняя достоинство, «порысил» от подходящих к месту боя пяти японских бронепалубников под защиту орудий «Рюрика» и «Богатыря». Того-младшему оставалось только снять экипаж с медленно погружающегося, обреченного «Такасаго» и отправиться догонять Камимуру. От греха подальше, пока к месту гибели «собачки» не приблизился неспешно ковыляющий «Рюрик».

Через пятнадцать минут японские бронепалубники окончательно вышли из зоны огня медлительного русского броненосного крейсера, а без его поддержки пара рудневских шеститысячников их доставать не собиралась.

Вскоре на правом крамболе, на уже начавшей сереть восточной стороне горизонта, показались дымы, а за ними мачты четырех больших кораблей. На японских крейсерах надеялись на скорый реванш: максимум через час они встретятся с основными силами Камимуры, развернутся и отомстят русским за гибель «Такасаго». Может быть, «Варяг» с «Богатырем» и сбегут, но раненому «Рюрику» точно не уйти.

Но по мере сближения Того-младший с горечью опознал в головных четырехтрубники русской эскадры. И при этом никаких следов японских кораблей линии, за исключением отдаленного облака дыма на горизонте, не было…

* * *

На продолжавшей упорно перестреливаться с японским флагманом «России» адмирал Небогатов медленно приходил в себя от последствий контузии. И спустя полчаса после того, как мимо него на полном ходу пролетели «Варяг» с «Богатырем», ему пришлось принимать серьезные решения.

– Дымы прямо по курсу! – прокричал сверху, с фор-марса, сигнальщик.

– Кто это может быть? – обеспокоенно спросил командир крейсера у контр-адмирала, чем заставил Небогатова задуматься. С его же (и Руднева) подачи японцы должны были послать для встречи «Осляби» кроме Камимуры не менее двух броненосцев. А ну как им надоело ждать «Ослябю» в проливе? Или Камимура их вызвал? Жаль, что никого не потопили у него, но лучше не рисковать.

Конечно, «Якумо» и «Идзумо» выглядят «краше в гроб кладут», но если к японцам с оста подходят свежие, и с полными боекомплектами, броненосцы… С избитыми трубами «Россия» даст не больше 16–17 узлов. Если ее догонит хоть один из них, а с его 18 узлами он это сможет, то петь панихиду придется не по «Якумо», а по «России».

– Не знаю. Однако нам сейчас лишние встречи ни к чему, господа. Свою задачу мы выполнили. А там могут оказаться японские броненосцы. Поднять сигнал «разворот все вдруг влево на двенадцать румбов». И не забудьте продублировать ракетами. Пойдемте посмотрим, что с «Рюриком» делается, прикрыл ли старика от «собачек» Всеволод Федорович. Думается мне, Камимура не будет нас преследовать. Ему все же неплохо досталось.