Текст книги "Огненная купель Шантунга"

– Моришита, сколько попаданий?

– Не меньше восьми, командир. Мы тонем и одновременно собираемся взлететь на воздух. Мину выпустили по головному транспорту. Но попали во второй. С него ее не видели и не успели сманеврировать. Сдается мне, гайдзины вообще не поняли, что это наша рыбка была. Похоже, оторвали ему винт и руль – вон он дрейфует в сторону пролива. Думаю, что наши артиллеристы с берега умудрятся-таки его добить, наконец…

– Почему русская канонерка нас не утопила?

– Наверное, или там решили, что с нами по-любому уже кончено, или получили другой приказ. Второе вероятнее, уж больно быстро они побежали в сторону Авадзи.

– Я вижу кроме двух их больших пароходов еще два броненосца береговой обороны типа «Ушаков»…

– Броненосцев мы видели три. Один ушел к Вакаяме. А эти два затеяли дуэль с нашими батареями. Причем маневрируют постоянно и довольно большими ходами. По нам они не стреляют. В них пока ни одного попадания не видел. Но батареям нашим, особенно легким, тем, что в проходе, не поздоровилось конкретно. Ну, это вы и сами видите.

– Вижу… Демоны на их головы! Русские веселятся, как в Красном квартале… А что будет в Осаке… Их дестроеры прошли в залив?

– Да. Все семь. Как на параде.

– А как же наши армейские артиллеристы? Кикаккэ, самовлюбленные брехуны! И где их хваленая меткость?! Выучились стрелять по стоячим щитам… Где наши миноносцы?

– На дне, командир.

– Кто-нибудь спасся?

– Думаю, нет. Русские не останавливались, наших в проливе нет, шлюпок я не видел. А доплыть оттуда до берега в такой воде… это вряд ли.

– Тори-сан, помогите мне подняться в рубку.

– Но, командир!

– Это приказ… Мы еще имеем ход.

Штурвал действовал. И это была вторая хорошая новость после того, как стало ясно, что русские броненосцы совершенно не уделяют внимания тонущей брандвахте.

«Славно… Это очень благородно с вашей стороны, господа гайдзины. Я все-таки попробую встать на мель в проходе. Правда, нас и так несет к берегу. Только вот что раньше? Трюм затопит или погреб рванет?..»

Смелым везет. «Тада-Мару» сел на грунт на ровном киле в паре десятков метров от берега Токушимы, практически на самом краю пролива Китан. Морская вода, затопив первый трюм и котельное, сама остановила пожар. Но вместо приказа перебираться на берег минеры брандвахты получили совсем иное распоряжение. Теперь они перезаряжали минный аппарат, прикрыв его от взглядов с моря кучей обломков и обрывками кормового тента.

* * *

– Все, до нас уже ничего не долетает. И до Матусевича тоже. Мы в заливе Осака, порт скоро будет виден. Поздравляю, господа! Прорыв осуществлен в полном соответствии с планом… Что мы имеем по повреждениям?

– Имеем попадания в четыре истребителя. Кроме нас. «Бедовый» получил три 47-миллиметровых с миноносца. Без серьезных последствий. Двое раненых. «Блестящий», 9-сантиметровая граната прямо в кормовую трехдюймовку. Орудие уничтожено. Двое убитых, пятеро раненых. Поврежден осколками кормовой минный аппарат, но не критично, должны скоро починить. Мелкие пробоины в палубе и борту забили деревом. Скорость не снизилась.

– Слава богу, что не взяли шаровых мин… Кто еще?

– «Безупречный». Снаряд неустановленного калибра снес за борт половину четвертой трубы. Без взрыва. И без потерь в людях.

– Повезло Матусевичу. Бог миловал.

– Ну, и мы… 9-сантиметровая граната рванула в карапасе с левого борта. Потерян якорь, надводная пробоина, временно заделана. Трое легкораненых. Включая вас, Евгений Владимирович.

– Замечательно. Поздравляю всех с удачным началом боя! Теперь не торопиться и действовать наверняка! Впереди у нас, скорее всего, еще одна встреча с миноносцами. Их теоретически может быть штук восемь. Хотя я лично полагаю, что не больше шести. Но все равно: смотрите в оба! И попросите Матусевича выйти нам на траверз. Обсудим дальнейшие действия. По-моему, мы смело можем заниматься портом до заката. Подрывные патроны проверили, Николай Владиславович?

– Еще с вечера, Евгений Владимирович.

– Помните, господа: после того, как с миноносцами разберемся, мы в заливе полные хозяева. И делаем здесь все, что хотим. А именно: сначала в ходе стремительного налета топим минами самые крупные цели. Затем к Нептуну идут все оставшиеся иностранцы – подрывными патронами, а в конце – артиллерией японские джонки, каботажные баржи и всю прочую мелочь. Мины имеем право расстрелять все. Снаряды – 75 процентов боезапаса… Ага! Вот и «Безупречный» подходит. Кстати, с тремя трубами он весьма импозантно смотрится, не находите?

– Как бы ни смотрелся, главное, чтобы хода не терял.

– Иосиф Александрович! У вас дым этот минерам стрелять не помешает?

– Справятся! Только злее все стали, не беспокойтесь.

– Славно! Котел дышит?

– Тяга не та, конечно, но не больше пары узлов потеряю на полном.

– Значит, с Богом, вперед!

– Добро, Евгений Владимирович! Я по плану начинаю от восточного волнолома?

– Да! Никаких изменений. Сначала глушим только большую рыбу. Дальше – смотря по обстоятельствам. И будьте внимательны: их миноносцы придут, я не сомневаюсь…

* * *

Когда истребители Коломейцова и Матусевича в вечерних сумерках проложили курс на выходные створы пролива Китан, общие потери японского торгового флота составили более сорока тысяч брутто-регистровых тонн. Кроме того, на дно у причалов Осакского порта, в бухте и у Вакаямы легли 14 иностранных пароходов тоннажем почти в 65 тысяч брутто-регистровых тонн …

Бурные события предшествующих этому шести часов достаточно подробно описаны в военно-морской литературе, там же приводится подробное перечисление того, чье, какое, с каким грузом, кем и каким именно образом было пущено ко дну судно. Мрачное зрелище окутанного дымом порта, взорванных пароходов и горящих джонок было запечатлено десятками фотокамер, став наглядным подтверждением полной удачи дерзкого русского рейда. Из предпринявших попытку контратаки шести японских миноносцев два были утоплены истребителями Коломейцова, один – «Апраксиным», один – минными катерами-газолинками. Два уцелевших были столь серьезно повреждены комендорами истребителей Матусевича, что были вынуждены сами выброситься на берег. Добивать их русские не стали, поскольку разборке с купцами они помешать уже не могли.

Финальный аккорд сражения прозвучал в сгущавшейся темноте, когда канонерка «Храбрый» решительно вошла в пролив Китан, дабы подавить пару прожекторов и несколько оживших орудий, решивших отомстить выходящим из залива русским истребителям. В итоге и прожектора, и пушки были довольно быстро «погашены», но…

Уже на выходе из пролива таранный форштевень канонерки был выдран мощным взрывом мины, выпущенной с казавшейся давно покинутой командой приткнувшейся у берега японской брандвахты. Понимая, что в сложившихся обстоятельствах его корабль обречен, кавторанг Похвистнев выбросил канонерку на отмель у острова Токушима, где экипаж был снят кораблями отряда Матусевича, а сам «Храбрый» взорван, дабы не стать японским трофеем. Разорванный на куски взрывом кормовых погребов, он упокоился в пяти кабельтовых от места, где нашел свой конец погубивший его мстительный брандвахтенный пароход.

Русские броненосцы береговой обороны не только подавили пытавшиеся вновь подать голос японские береговые батареи, но и дали несколько залпов главным калибром по упрямо не желающему признавать себя побежденным «Тада-Мару». На окончательно разрушенном 10-дюймовыми снарядами суденышке погибло еще 12 моряков, включая и его отважного командира капитан-лейтенанта Ямаситу…

Пройдя пролив Кии, корабли отряда Беклемишева приняли в море полный запас угля с «Гриффинсборга», после чего их пути разделились: истребители и транспорт взяли курс на Циндао, откуда им предстоял прорыв в Артур, а броненосцы береговой обороны со своим последним угольщиком (поврежденный «Стокгольм» пришлось затопить) двинулись во Владивосток с заходом в Корсаков.

Глава 3
Присядем на дорожку

Порт-Артур, броненосный крейсер «Громобой». 26 ноября 1904 года

Очередной военный день Тихоокеанского флота и крепости Порт-Артур подходил к концу на удивление мирно. Японцы третьи сутки не тревожили флот и базу своими минными силами. В салоне стоящего в противоминном коробе «Громобоя» было тепло и уютно, чуть слышно журчала вода в трубках обогревателей, тикали большие круглые часы на переборке над входом, показывая десять минут за полночь. Корабль погружался в дремоту, заступившая вахта старалась не тревожить сна товарищей.

Руднев, расслабившись в кресле за большим письменным столом, мысленно перебирал итоги многодневных выматывающих авралов. Флот после завершения массы ремонтных работ, после утомительных ежедневных учений и уже набивших оскомину выходов на огневую поддержку армии, начал наконец активные действия.

Вчера в море ушли Грамматчиков и Засухин. Первому было поручено для начала заминировать подходы к Чемульпо и провести демонстрацию у Пусана, а второму – встретить в архипелаге Люхэндао немецкие транспорты со снарядами и минами, перегрузить их опасный груз в трюмы «Риона» и «Лены», после чего, присоединив в Шанхае наши трампы с углем и провизией, по телеграмме комфлота выйти в Артур. В ближнем охранении конвоя пойдет уже прибежавший к тому времени от Кореи «летучий» отряд Грамматчикова.

Вчера штаб Макарова ввел ограничение на увольнения на берег для линейных эскадр. Значит, близится наш час. И хотя командующий пока никак не отреагировал на его, Руднева, предложения относительно идеи использовать этот конвой в качестве приманки для Того, Петрович понимал, что выход линейных сил навстречу транспортам и крейсерам эскорта состоится при любом раскладе.

Утром он сможет со спокойной совестью доложить комфлоту, что вторая броненосная эскадра к походу и бою готова. Пришлось помучиться с «Пересветом». Долго не ладилась отрядная стрельба у небогатовского отряда. Да и маневрировали двумя отрядами поначалу на троечку. Но сегодня это уже позади, Николай Иванович с «пересветами» довольно лихо управляется.

Вполне окреп после внезапного приступа тропической лихорадки командир «Победы» Василий Максимович Зацаренный. Болезнь обострилась после его вынужденного купания в холодной воде в утробе броненосца, когда он личным примером возглавил борьбу за спасение своего корабля, подорвавшегося у Тигровки.

Повезло. Вадик как-то случайно еще «в той» жизни трепанул, что у него был курсовик именно по этой гадости. Подсказал телеграммой, что у китайцев давно уже есть порошки от этой изводящей каперанга дряни. Нашли, отпоили, теперь он у нас почти как огурчик. Слава богу. И Макаров рад, оказывается, они дружны еще с Черного моря.

Вписался вполне в их компанию и командир «Осляби» Владимир Иосифович Бэр. Очень хорошо, что сделал правильные выводы из полунамека Руднева, который получил во Владивостоке. На его броненосце теперь полный порядок в умах, и в «драконах» у команды командир не ходит. Это тем более отрадно, что по цензу и заслугам он без пяти минут от чина контр-адмирала…

* * *

«Так. А это кого еще принесло? – насторожился Петрович. – Я никого, собственно, за полночь не жду. Командиры разъехались два часа как, все мы обговорили, но… Чей-то катер пропыхтел же мимо? И при этом замедлялся…

Ага, кто-то все-таки пожаловал. Вахтенный начальник сейчас Руденский. Да, Дмитрия Петровича голосок слышу и… Ну, да! Сам. Степан Осипович!»

Буквально через несколько секунд за дверью раздались быстрые шаги, и когда Руднев откликнулся на несильный, но настойчивый стук вестового Чибисова, тот с характерным нижегородским оканьем протараторил:

– Ваше высокопревосходительство, Всеволод Федорович! Простите за беспокойство, но сам адмирал Макаров на борту, сюды жалуют…

– Спасибо, братец! Я сам уже понял. Иду… Да, Тихон, голубчик! Чаю там приготовь нам с печеньем. И варенья, что мы с товарищами командирами с вечера не доели. Стыдно, но не готовились мы… – отозвался Руднев, быстро проходя в свою каюту, где висела на плечиках в шкафу форменная тужурка, а в изголовье кровати валялась… Нет, конечно, чинно лежала его адмиральская фуражка.

– Всеволод Федорович?.. Друг мой, и где это вы от меня прячетесь? – прозвучал в кают-компании доброжелательный знакомый басок.

– Здравия желаю, Степан Осипович, – приветствовал Руднев Макарова у двери в салон.

– Здравствуйте, здравствуйте! Только без церемоний, ладно, Всеволод Федорович? Вы уж меня простите за незваное вторжение.

– Всегда милости прошу к нашему шалашу, но что это вы так вдруг? Простите ради бога, разносолов на ночь глядя особых уже и нет, поели каперанги… Или что? Опять плохи наши дела?

– Тьфу, типун на язык! Как будто я не могу к вам просто в гости покалякать заглянуть, – с хитрецой улыбнулся Макаров. – Причем инкогнито. Мой флаг на «светлейшем» остался, а ваших офицеров я просил никакой суматохи не поднимать. Да, а вы как чай-то пьете? По-новомодному, из нагревателей? Или по-нашенски, из самовара?

– Из нагревателей, конечно.

– А почему же «конечно»? А ну-ка, заносите его!

Дверь кают-компании широко отворилась, и в нее вплыл громадный десятиведерный самовар, который с пыхтением несли два матроса в сопровождении лейтенантов Дукельского и Егорьева. На отполированном до зеркального блеска бронзовом боку технического чуда российской чайной церемонии блестела свежей гравировкой надпись: «Доблестному экипажу и кают-компании крейсера 1-го ранга ”Громобой” от экипажа и кают-компании эскадренного броненосца ”Князь Потемкин-Таврический”».

– Вашему кораблику с намеком подарок, Всеволод Федорович, – рассмеялся Макаров. – Мои на «светлейшем» прознали про ваше «громобоево» с «Варягом» побратимство. Вот и заставили меня везти презент, мне-то вы не откажете, так ведь? Традиции, тем более такие, во флоте нам ох как надобны.

– Здравия желаем, господа адмиралы!

– Здравствуйте, Николай Дмитриевич! Рад вас видеть, Илья Александрович! Эх, просил ведь, чтобы Дмитрий Петрович вас всех не будил, не беспокоил, – приветствовал Макаров вошедших командира крейсера Дабича и старшего офицера Виноградского, – но, вижу служба на корабле налажена, если вас, невзирая на указание комфлота, из коек подняли. Я тут посекретничать с Всеволодом Федоровичем задумал, вы уж меня простите. Но раз разбудили нукеры «громобоево» начальство… Давайте-ка все по чайку! Я ведь к самовару и плюшек наших «потемкинских» захватил. Прямо с камбуза, не остыли еще. С маком! И можно грамм по сто чего покрепче, за успех Грамматчикова.

– Уже есть сведения от Константина Александровича?

– Да. Часа два назад шифротелеграмму через немцев передал, что в Циндао бункеруется и жестянкой занимается после боя с Камимурой…

– Что?! Как с Камимурой?..

– У Чемульпо? В море? Все ли целы?

– Точно. У Чемульпо… Встретил его с конвоем сразу после того, как свалил мины и утопил соглядатая в виде номерного миноносца, а потом и еще одного. Японцев было пятеро. Адмирал шел на новом английском броненосце типа «Трайэмф». Из интересного – у «Якумо» вместо башни на корме под щитом пушечка дюймов так в десять-одиннадцать, а «Адзумы» с ними опять не было. Повезло, конечно, что не прямо японцам под главный калибр из тумана вышел.

Ну а потом прекрасно провел бой. На эффективную дистанцию не подходил, но задергал Камимуру изрядно. Под конец тот строем фронта за нашими погнался, и в это же время транспорты его вылезли на мины! Сколько подорвались, кто потоп, за дальностью не увидели, так что пусть разведка доносит.

У самого – несколько попаданий в «Аскольд», и «Олегу» пару раз попало. Серьезных повреждений нет, слава богу. Но шестерых матросов они отпели. Так что давайте помянем воинов российских, господа офицеры…

* * *

Глубоко за полночь два адмирала затворились в салоне «Громобоя». Макаров достал из кожаного портфеля несколько сложенных пополам листков бумаги, не спеша расправил и, казалось, углубился в чтение того из них, где на полях виднелись многочисленные пометки, сделанные синим химическим карандашом.

Руднев без труда узнал в этом документе свою докладную записку, поданную на имя командующего еще две недели назад. Записку, где были изложены его, то есть Петровича, мысли о том, как вызвать Того на бой и не дать ему уйти в случае угрозы поражения, как он однажды это технично сделал.

Судя по всему, Макаров изучал его предложения по тактике борьбы с Соединенным флотом на современном этапе истории не просто тщательно. Обилие пометок на полях говорило само за себя…

– Итак, если не рискнем всем, значит, ничего и не выиграем… Верно я вас понимаю, Всеволод Федорович? – Кресло скрипнуло, Макаров, потянувшись вперед, положил бумаги на стол. После чего откинулся на высокую спинку, скрестил руки на груди и, глубоко вздохнув, задумчиво полуприкрыл глаза, чем-то неуловимым напомнив Петровичу скульптуру медитирующего Будды. Было ясно, что он вновь, в который уже раз, взвешивает расклады будущей баталии и все-таки не готов пока принять окончательное решение.

– Степан Осипович, полагаю, что Хейхатиро-сан на любой, даже самый искусный блеф больше уже не поведется. Его установки понятны. Теперь он рискнет на генеральное сражение только при особых обстоятельствах. А именно, если будет видеть за собой если не перевес, то хотя бы равенство в силах, плюс сильнейший стимул для боя именно здесь и сейчас. Проводка нашего конвоя с продовольствием, углем и боеприпасами – хороший стимул. Отсутствие первых двух наших броненосных отрядов – некоторый перевес в силах. У него и у нас будет по семь броненосцев и пять броненосных крейсеров, зато у него бонус: его корабли быстроходнее. Но пока мы его держим…

– Держите?! Всеволод Федорович! Спуститесь с небес на земельку грешную. Без шести наших лучших броненосцев он вас с Григоровичем побьет! У Ивана Константиновича опыта эскадренных боев нет, маневрировать вам из-за разных скоростей предстоит отдельно…

Раскатает в пух и прах по одному, если любая невязка случится, и мы с Чухниным к вам не поспеем. У него пять первоклассных линкоров да «Трайэмф» этот окаянный, а к моменту боя, глядишь, и второй в строй введут. Хотя тот уже, вашими стараниями, послабже будет… Но у вас из семи – три «Пересвета» да «великий» «Сисой»! Того, друг мой, это вам не Камимура, хотя тот тоже адмирал грамотный и справный. Но, поверьте моему опыту, если бы у Кодзимы на мостике «Идзумо» стоял Того, так просто вы бы не отделались! Уж я-то это все на своей шкуре прочувствовал… Как только у вас «Рюрик» вывалился, а он начал бы с него, и как минимум четырьмя кораблями, наплевал бы он на ваш «ослябский» поход и двинулся бы старика добивать. Вы к нему, что и требовалось… Сцепиться, пару крейсеров вам еще стреножить, через три часа Дева подойдет, и…

Слава богу, что Камимура – не Того. Хейхатиро-сан, как вы этого супостата называете, от главной цели – уничтожения противостоящей морской силы – ни за что бы не отказался.

Вот Рейн ваш, кстати, если все хорошо пойдет, может вырасти и повыше его. И меня, то есть нас с вами. Правильно вы его приметили. И вовремя. Таких офицеров растить надо, как алмазы гранить потихоньку. Тот же Эссен наш – ну диво как хорош! Согласны?.. Да, характерец там…

А Ушаков, Де Рюйтер, Сюффрен или сэр Горацио агнцами были, что ли? Так?

Я вот, между делом, подумываю: что бы Рейн сегодня поутру вытворял, окажись на месте Грамматчикова? Нет, конечно, Константин Александрович прав был абсолютно, план операции под срыв подводить было нельзя. Но жаль, что нас там на мостике не было, ведь на месте всегда виднее…

Так вот, в том планчике, что вы представили, все будут решать часы, может статься, минуты, а между нами изначально, на старте, около двухсот миль, а то и поболее. Та еще задачка у нас получается. Григорий Павлович, кстати, ситуацию видит несколько иначе. Взгляните-ка на его записку… Он там все по полочкам разложил. Вот, почитайте. – Макаров протянул Рудневу плотно исписанный аккуратным почерком Чухнина листок.

«Первое: создать нашу маневренную базу на островах Эллиота. Второе: ликвидировать маневренные базы и порты снабжения армии противника в Корее, затем блокировать ее побережье, тем самым оставив японскую армию на материке без снабжения. Если СФ сделает попытку помешать нашей атаке на Пусан – дать генеральное сражение, в котором разбить противника. Если Того не осмелится нас атаковать, тогда третье: всем флотом встретить и гарантированно привести в крепость конвой со снабжением и снарядами. Четвертое: к моменту прихода японских подкреплений довести выучку всего флота до максимально достижимого уровня, отработав и применение минных сил в дневном эскадренном бою, невзирая на перспективу серьезных потерь в истребителях. Пятое: в связи с изоляцией японской армии на материке, их флот, получив подкрепления, сам будет вынужден немедленно искать боя при соотношении одиннадцать броненосцев (возможно, тринадцать) и шесть броненосных крейсеров у нас против восьми и двенадцати, соответственно, у них. Пользуясь нашей лучшей выучкой и преимуществом в наиболее живучих судах – броненосцах, разбить противника в генеральном бою, в первую очередь атаковав и выбив его наименее устойчивые в боевом отношении корабли – броненосные крейсера…»

Что скажете, Всеволод Федорович?

– Вице-адмирал Чухнин как всегда скрупулезен и академичен. Все-таки два года начальствования над Академией и Кадетским корпусом за плечами сказываются, – улыбнулся Руднев, – но свою уверенность в том, что мы при должной подготовке непременно разобьем даже серьезно превосходящего нас числом противника, он высказывал неоднократно. И несомненно, что предложенный им вариант вполне может привести к желательному для нас результату. Кстати, насколько я понимаю, Иессен, Молас, Витгефт и Александр Михайлович поддерживают именно такой план… Да, успех, скорее всего, будет. Адмиралу Того деваться некуда, его заставят сражаться, как только подкрепления будут здесь. И мы его побьем. Весной. Самое позднее – в начале лета. К этому времени еще Куропаткин, как вы помните, гарантировал сбор миллионной армии и выигрыш сухопутной кампании. Но есть одно но, даже два…

– Какие?

– Внутриполитическая ситуация в России весьма нестабильна. Вы сами прекрасно это знаете. Несмотря на ужесточение цензуры и законодательства, социалисты и анархисты всех мастей агитации своей не прекратили, и кому за это им платить, тоже есть. Не дай бог их антивоенные и подстрекательские лозунги приведут к чему-то серьезному. Не до войны уже в Зимнем будет, и джокер уйдет японцам. Это первое.

А второе – давая время англичанам и американцам осознать, каким крахом может закончиться для их самурайских выкормышей затеянная ими авантюра, мы сами приближаем себя к повторению Берлинского конгресса. Или даже прямого военного вмешательства, как в Крымскую. Время, в моем понимании, жестко работает против нас. Ведь с каждым днем их вложения в Японию растут, но долги-то им должен отдавать дееспособный заемщик, а не разгромленный и обобранный вчистую калека… Так что наша задача, как и Гриппенберга, – заканчивать с этим как можно скорее. Как вы считаете, Степан Осипович?

– Думаете, вести войну с Японией до полной победы над Британией мы пока не готовы?

– Думаю, пока нет. А вы?

– Помните, Всеволод Федорович, что однажды сказал об офицерах английского флота Питт-старший? – в свою очередь вопросом на вопрос ответил Макаров.

– Затрудняюсь… А когда именно? И по какому поводу?

– Повода-то я и сам не помню, грешным делом, но сказал он примерно так: «Всякий командир британского корабля в чужом порту есть дипломатический посланник империи!» Хорошо сказал… Кто-то поймет, что, мол, батарея больших пушек с моря – самая лучшая дипломатия. А кто-то догадается, что каждый командир корабля, каждый адмирал, должен оценивать перспективу своих действий с точки зрения политической целесообразности для своей страны. Вот таких догадливых у нас мало, к сожалению. Непозволительно мало! А чтобы этому в корпусе или даже в академии у нас учили…

Так ведь лоб расшибить, доказывая, можно! Жизни никакой не хватит. Не поймут-с!

Конечно, Григорий Павлович наш – кремень. Настоящий моряк. Флотоводец от Бога. И, между нами говоря, у нас лучший. Поэтому я его сразу на первую эскадру и поставил. Он как бульдог: вцепится – не оттащишь. Но политика – это не его.

Макаров помолчал, а затем, улыбнувшись и разгладив на сюртуке свою окладистую бороду, продолжил:

– Всеволод Федорович, а знаете, что мне самому надумалось, пока с вашими мыслями не ознакомился? Не поверите, но почти то же самое, только чуть-чуть с другим составом! – Макаров задорно рассмеялся. – Я хотел Григоровича и «Святителей» оставить, чтобы иметь в запасе перед Того хоть один занюханный узел скорости!

Да, кстати, я вам не говорил, и вы никому: мои мехи записку вашего Лейкова изучили, и в пятницу, когда «Потемкин» на маневрирование с отрядом ходил, знаете, сколько мы дали? Шестнадцать и семь десятых! Причем довольно свободно. На сколько хватит, не знаю, но говорят, что на несколько часов обеспечат. Зря вы его с флота отпустили. Я представление ему на Станислава уже пустил. Большое дело сделал человек…

Но вернемся к нашим шарадам. Тут вы сами, сознательно, предлагаете этот узел-два и, следовательно, инициативу завязки боя отдать ему, разбойнику. А не слишком ли шикарно? Хотя… Ну-ка, пообмозгуем, как наши идеи сблизить. Вы говорите, что блеф не пройдет. Но это смотря как блефовать.

Давайте разложим: первый и второй отряды первой эскадры стоят на рейде в коробах. Их шпионская братия днем видит прекрасно, если тумана нет. Один броненосец в передовом дозоре с сетями. С ним миноносцы, канлодки и «Мономах». К этому японцы уже привыкли. И в такую знатную погоду, кто там стоит или… не стоит, с берега никак не разглядишь. Так?

– Так, Степан Осипович.

– Отлично. Отлично! Вот, считайте, Григоровичу мы «Святителей» уже и подкинули. Так, Всеволод Федорович?

– Логично, и стало быть, мы его подождем еще до Шантунга и дальше идем уже с восемью броненосцами.

– Именно. А «Святители» – корабль мощный, удар должен держать хорошо, да и сам зубастый, правильно, что его 120-миллиметровки шестидюймовками заменили. И возьмем грех на душу, отправим с ним и «Мономаха». Если рвутся в бой и рапорты пишут, то пусть хоть транспорты прикрывают. А Рейценштейна я, как выхожу, от Талиенвана посылаю в отрыв: все же если четыре крейсера к вам пораньше подойдут, будет неплохо. Тем более что один из них «Баян».

– Кстати, по поводу блефа, есть еще мыслишки, Степан Осипович. Было бы неплохо убедить Того, что вы выходить в море не планируете, пусть Смирнов с Щербачевым заранее назначат грандиозное совещание с вашим участием. Скажем, на двенадцать часов следующего дня, как ваш с Чухниным и Иессеном след в Артуре простынет. Вечером перед выходом по кабакам отпустить матросов вспомогательных судов, выдав бескозырки с лентами броненосцев. Ведь признак верный: если часть команды на берегу, командиры поход не планируют. И обязательно еще все телеграфы с утра вырубить, а на «Амуре», пока в доке днище свое после камня этого дурацкого латает, посадить телеграфиста хорошего на забивку любых беспроволочных сообщений. Мало ли что, вдруг у них на такой случай секретная станция уже где-то имеется. Ученые, поди, после Эллиотов… А чтобы и с моря лишнего не увидели, придется рискнуть – выдвинуть канонерки с миноносцами дозора вперед миль на пятнадцать-двадцать. Пусть держат возможных японских разведчиков, пока силенки есть, вне видимости рейда.

Макаров, внимательно выслушав Петровича, согласно кивнул, после чего неожиданно встал и, пройдясь пару раз по салону, остановился у иллюминатора, вглядываясь в ночную темноту. Руднев предположил, что командующий обдумывает что-то, внезапно пришедшее ему в голову. И не ошибся.

– Вот еще что, Всеволод Федорович. Подумал я сейчас… И решил: на «Святителях» пойдет к вам вице-адмирал Чухнин. Он тихоходами и будет командовать. Иван Константинович Григорович у него младшим флагманом. И ваша эскадра в оперативном подчинении, естественно, до моего подхода. Не возражаете? Все-таки ваш почти план работать будем, не обидел?

– О чем вы, Степан Осипович?

– Ну-с, вот и прекрасно, Всеволод Федорович, что не сочли за недоверие. Мне, честно, так много спокойнее будет. Хоть рубки мы и добронировали, но как их фугасы действуют, я у Эллиотов насмотрелся. Мы после того боя тоже ученые. А теперь – главное…

Макаров не торопясь подошел к столу, отхлебнув чайку, аккуратно поставил стакан и промокнул усы салфеткой.

– Теперь – главное, Всеволод Федорович. Почему я сказал почти ваш план…

Командующий опустился в кресло, искоса взглянув на Руднева. В глазах у Степана Осиповича играла лукавая хитринка. Петрович ждал…

– То, что вы его на живца ловить предложили – это правильно. Абсолютно так. Только ведь живец-то живцу рознь. А так ли уж критичен, с точки зрения Того, этот наш снарядный конвой? Он понимает, что теперь мы, если захотим, то уйдем всем флотом во Владивосток, и всего-то делов. Там снаряды, уголь, доки. И ему нам помешать никак не получится… Может ведь и не заглотить он такую наживку… Но есть одна вещь, которой он как Кощей поломанной иглы боится. Только одна… Это паралич их морских коммуникаций в Корею. По информации от Алексеева из Мукдена, японцы сейчас к большому наступлению активно готовятся, причем в их понимании – генеральному и решающему. Так что подвоз подкреплений и снабжения для них вопрос архиважный. А что они имеют? Чемульпо японскому флоту не отстоять – уж больно удобно нам его минами заваливать. Да и Артур рядом. Другое дело – Пусан. Но если их армия потеряет подвоз и через этот порт, да еще зимой…

– Степан Осипович, но этот порт так просто уже не «заткнешь». Тут лишь один вариант – высаживать в нем и в Мозампо десант. И удерживать их с суши. Это только если гвардейцев туда везти, а нам всем флотом потом коммуникацию с Владиком держать. Рискованно весьма, да и перешеек у Цзиньчжоу оборонять нужно. Конечно, миноносцы и крейсера…

– Погодите, погодите, Всеволод Федорович! Представьте на минутку, что мы все-таки рискнем. Артурцев на перешеек, гвардию на транспорты, и вперед! Что будет Того делать?

– Во-первых, попытается напасть на гвардию в море, еще до высадки. Во-вторых…

– А нам надо «во-вторых», Всеволод Федорович, а?

– Но…

– А что подумает наш умничка Того, когда он получит от разведки своей информацию, что гвардейцы Щербачева сдали свои позиции крепостным героям нашим, а сами грузятся в Дальнем на транспорты? А что он подумает, когда его дозоры эти транспорты с эскортом в море откроют? Да еще если мы их не всем флотом ведем? И что тогда делать будет?