Текст книги "Могила для горбатого"

Глава 13

А в это время Сашка Шиляев ехал в душном автобусе, до отказа забитом пассажирами, тюками, узлами и сумками. Позади было шесть часов пути, впереди еще два. За окном тянулись бесконечные хлопковые поля, разделенные арыками с росшими по берегам тутовыми деревьями. Иногда попадались пыльные кишлаки с замершей в них на жаркое время суток жизнью. Большинство потных, заморенных пассажиров дремали, развалившись в удобных креслах «Мерседеса». Сашка не спал. Он вообще после наркотика мог долгое время бодрствовать. Шиляев чувствовал себя спокойным и защищенным. Там, на дне портфеля, за подкладкой лежал «заряженный» «ханкой» шприц. По пути на автовокзал Нечистый взял ему еще немного наркотика, на обратную дорогу. Так что «ломка» Сашке не страшна.

О старушке Шиляев старался не думать. Не знал он еще о том, что Серебрякова осталась жива, а если бы узнал, то вряд ли обрадовался бы. Сидеть тогда Сашке за решеткой, а там без наркотика сдохнет он, как рыба без воды.

Шиляев был из благополучной семьи. Отец офицер, мать преподаватель в вузе. И с чего бы это вдруг его потянуло на кайф? А к нему он стремился с детства. Лет с двенадцати ночью, лежа в постели, делал несколько глубоких вдохов, задерживал дыхание и перетягивал себе шею шарфом. Держал в себе воздух сколько мог, а потом концы шарфа отпускал. От резкого притока крови к голове на краткий миг проваливался в обморок, а затем сознание возвращалось к нему вместе с покалыванием, похожим на блуждающие по телу пузырьки газировки. Вот это состояние как раз и нравилось Сашке. С годами он к алкоголю так и не пристрастился. От выпивки становился вялым, апатичным, клонило в сон. Да и с похмелья сильно мучился. А вот кайф из-под анаши чем-то напоминал то полуобморочное состояние с «тонизирующими» пузырьками. Со временем подсел на иглу. Узнав о том, что их сын наркоман, родители, разумеется, пришли в ужас. Несколько раз лечили Шиляева, да все бесполезно. Выдержки Сашки хватало максимум на три месяца. Правда, последний раз держался он полгода, тогда-то и сошелся с Зойкой, а потом снова сел на иглу. В конце концов родители поставили на сыне жирный крест, продали остатки имущества, которые сынок не успел растащить, квартиру и укатили в другой город. Куда – Сашка и сам не знал. И плывет теперь Шиляев по течению на волне кайфа, не имея ни малейшего представления, куда вынесет его эта мутная река. Впрочем, известно: вынесет она его на кладбище в общую могилу с бесхозными трупами. Но до этого, как считает Сашка, еще далеко. Увидим…

За окнами потянулся парапет с установленными на нем через равные промежутки коробочками хлопчатника. Ехали по дамбе водохранилища. Из него уже стали брать воду для поливки хлопковых полей. К началу осени оно так обмелеет, что появятся островки, а у одного из берегов будет торчать корма затонувшего катера.

Вскоре кишлаки вытянулись в одну сплошную линию, затем замелькали современные постройки пригорода, и автобус въехал в столицу республики. Час был предвечерний, жара начинала спадать, и одуревший за день от зноя город потихоньку оживал. Открывались двери вечерних кафе и ресторанов, на улицы высыпала праздная публика.

Сашка вылез из автобуса на автовокзале, поймал такси – деньги на этот вид транспорта ему также выделил Нечистый – и назвал адрес. Десять минут спустя он выгрузился у одноэтажного здания из стекла и бетона с крупными буквами «Кооператор» поверху. В тени деревьев клубились несколько молодежных групп, очевидно, завсегдатаев ресторана, поджидающих остальных членов своих компаний. К одной из таких групп и подошел Шиляев.

– Мне Витька Дудник нужен, – сказал он, обращаясь к одному из троих ребят – крупному блондину с холеным лицом. – Говорят, он в «Кооператоре» каждый день ошивается. Как его найти?

Парень презрительным взглядом окинул непрезентабельно одетую фигуру Сашки, его вышедший из моды дедушкин портфель, разбитую губу, выглядывающий из-под дымчатых очков краешек лилового синяка и тоном, каким богач разговаривает с нищим, ответил:

– Без понятия. Спроси дальше у ребят, может, они знают.

Однако Шиляев не отставал.

– Я издалека приехал, ребята, – заговорил он заискивающе. – Пожалуйста, помогите!

Крупный парень равнодушно пожал плечами и хотел было уже отойти от навязчивого мужика, но тут в разговор вмешался второй парень, с прыщавым лицом и узкими девичьими плечами.

– Ну как же, Витька! – воскликнул он, обращаясь к приятелю. – Это же тот, что каждый год помирать собирается от цирроза печени. Он еще у Султана шестерит.

– А-а… этот, – без особого воодушевления изрек крупный блондин. У него вообще не было никакой охоты продолжать разговор с незнакомцем. – И что же?

– Сегодня он был здесь? – спросил Шиляев.

Узкоплечий неуверенно ответил:

– Кажется, был. Там, наверное, в кабаке торчит.

– Позовите мне его, пожалуйста, ребята, – заканючил Сашка. – Он мне нужен!

– Ну вот еще! – фыркнул блондин, всем своим видом давая понять, что и пальцем не пошевелит для того, чтобы хоть чем-то помочь забулдыге.

Неожиданно откликнулся самый молодой из компании – парень с худым, резко сужающимся к подбородку лицом.

– Я пойду гляну, если он там, позову, – пообещал он, повернулся и быстро стал подниматься по мраморным ступенькам к стоявшему на бугорке ресторану.

Сашка отошел в сторону, чтобы не раздражать более крупного парня, и с видом человека, преисполненного чувством собственного достоинства, стал прохаживаться вблизи фонтанчика, поливающего газон. Здесь было свежее и прохладнее. Вскоре из дверей ресторана вышел парень в сопровождении низкорослого, одетого в темные джинсы и бежевую «жеваную» рубашку мужчины лет тридцати. Парень кивнул в сторону Сашки и сбежал по ступенькам к своим приятелям. Мужчина также спустился к подножию холма и степенным шагом направился к Шиляеву. По мере приближения к нему физиономия мужчины приобретала все более брезгливое выражение. Что еще за бич к нему пожаловал?

– Чего надо? – грубо и недоверчиво спросил он, останавливаясь перед Сашкой.

Руки не подал. Впрочем, Шиляева это обстоятельство ничуть не огорчило, ибо руки у мужчины были в каких-то черно-коричневых шелушащихся пятнах и прикасаться к ним было неприятно. Такие же кляксы были и на неровной, будто в мелких оспинках коже его лица, отчего физиономия с грубыми чертами казалась пятнистой гранитной глыбой.

– Ты Дудник Витек? – в свою очередь спросил Сашка.

– Ну я, – буркнул мужчина. – Говори, что надо?

Шиляев покосился на троих ребят, с интересом наблюдавших за ними, и, на всякий случай понизив голос, сообщил:

– Я от Нечистого.

Каменная маска на лице Дудника шевельнулась, выдав нечто похожее на улыбку.

– От Вовки?! Кореша! Как он там поживает?

– Нормально. Привет тебе передает.

– Спасибо, – сказал Витек и сразу перешел на деловой тон: – С чем пожаловал?

– Нечистый вот иконы прислал, – с нотками неуверенности признался Шиляев. Честно говоря, он не верил в то, что кто-то согласится отвалить за эти почерневшие от времени дощечки хоть сколько-нибудь денег.

Однако Сашка ошибался. При упоминании об иконах Дудник заметно оживился.

– Гля, – издал он звук, похожий на клекот. – Не забыл, значит, кореш, наш уговор. Где товар?

Шиляев выразительно тряхнул портфелем.

– Здесь. Три штуки.

– Ну, я вообще-то смыслю в иконах не больше, чем ты… – сразу признался Дудник и красноречивым взглядом окинул Сашку, подыскивая подходящее сравнение, – чем ты в высокой моде. Поэтому давай-ка я пойду звякну одному приятелю, пускай он на них взглянет.

С этими словами новый знакомый Шиляева повернулся и скорым шагом направился к дверям ресторана. Появился он минут через десять. С озабоченным видом подошел к Сашке и заявил:

– Едем к Султану, он нас ждет!

Такси покружило по центральной части столицы, затем нырнуло в лабиринты улиц частного сектора и остановилось у добротного каменного дома с большими воротами. В чистом, ухоженном дворе, огороженном высоким забором, под навесом стояла новенькая «Нексия». Центр двора занимал лимонарий с молодыми деревьями, глянцевитые листья на которых были словно только что выкрашены ядовито-зеленой краской. По ступенькам с двумя каменными львами по бокам (наследие некогда жившего здесь царского генерала) Витек и Сашка поднялись в прихожую. Их никто не встречал, и новые знакомые прошли в дом.

В просторной комнате, обставленной в строгом стиле, в огромном кресле спиной к входу сидел мужчина и смотрел по телевизору боевик. Хозяин был в удлиненных шортах, и его полные, лишенные какой бы то ни было растительности ноги с круглыми коленками напоминали две желтые дыни. К вошедшим мужчина даже не повернулся – Султан, одним словом, – поэтому Дудник и Шиляев вынуждены были пройти в дальний конец зала к телевизору и там сесть на стулья, чтобы оказаться лицом к хозяину.

Султан был с гонором. Об этом ясно говорила его надменная, заплывшая жиром узкоглазая физиономия. А вообще-то он здорово напоминал японского бонзу со сложенными на отвисшем животе пухлыми руками.

Наконец-то оба были удостоены мимолетного взгляда, и хозяин вновь уставился в экран телевизора.

– С чем пожаловали? – бросил он небрежно.

Ответил Витек:

– Вот фраерок прибыл от Нечистого из автономии, иконы приволок.

По телевизору шла кровавая бойня. Делая вид, что внимательно следит за ней, хозяин изрек:

– Первый раз слышу о Нечистом и каких бы то ни было иконах.

– Да брось, Султан, не дрейфь! – Дудник покривил в ухмылке рот. – Нечистый свой кореш, я с ним на зоне срок мотал. А потом на воле мы с ним дела почище икон проворачивали. Короче, он недавно по новой из зоны вышел, а месяц назад в столице объявился, старые связи налаживал. Вот я ему тогда и трекнул, что, мол, есть человек, которому старинные иконы нужны. Потому-то он и прислал гонца. Так что здесь все чисто.

Витек, по-видимому, убедил Султана не опасаться гостя, говорить открыто, и хозяин, секунду подумав, повернул голову к Шиляеву и спросил:

– Сколько их у тебя?

– Три. Две иконы и распятие, – объявил Сашка.

– Показывай! – коротко бросил Султан.

Шиляев торопливо извлек из портфеля две темные дощечки, крест и сложил их перед хозяином на журнальный столик. Султан беглым взглядом окинул реликвии Клавдии Павловны. К ним он даже не притронулся. И вообще вел себя весьма сдержанно, не проявляя заинтересованности, чем как бы снижал значимость доставленного товара.

– И сколько ты за них хочешь? – спросил хозяин.

Шиляев и понятия не имел, поэтому пошел на хитрость.

– А вы сколько предлагаете? – задал он вопрос.

– Послушай, Султан, – вмешался Витек. – Мне плевать на этого фраера, – признался он, имея в виду Шиляева, – но с Нечистым нужно рассчитаться по совести. Он мужик серьезный и, если не дай бог узнает, что его лоханули, поднимет такую бучу, что нам всем потом несдобровать.

Султан снова стал пялиться в экран телевизора и некоторое время внимательно следил за ходом кулачного поединка, затем медленно произнес:

– Я человека одного вызвал. Он должен с минуты на минуту подойти. Вот он пускай и оценит ваш товар.

Действительно, менее чем через четверть часа в комнате появился невзрачный сухонький старикашка с исполосованными глубокими морщинами лицом. Он надел очки, потом еще взял лупу и долго сидел, склонившись над иконой, сверкая лысой макушкой.

– Где добыл? – спросил он наконец, с любопытством уставясь на Шиляева.

– Вам-то какое дело? – возмутился Сашка. – Я же не спрашиваю, куда вы потом сбудете иконы.

– А если за этими образами кровавый след тянется? – возразил Султан. – Ниточка ведь может к нам привести.

– Да нет, – разом стушевался Шиляев и пробормотал: – Чистые они. У старухи одной сперли.

– Небось со взломом? – язвительно спросил старик.

– Было дело, – неохотно признался Сашка. – Да вы не волнуйтесь. Старушка древняя, лет под восемьдесят, глухая как тетеря. Живет одна. Спала без задних ног, когда хату брали. Она икон и не хватится, а если и хватится, то в милицию не заявит. У нее в доме такими иконами вся комната увешана. Подумаешь, три штуки пропали.

Лицо Султана оставалось непроницаемым. Шиляев так и не понял, верит ему хозяин дома или нет, старик же, слушая Сашку, ехидно улыбался и кивал в такт его словам.

– Что скажешь, Михалыч?! – спросил Султан у старика и указал на образа.

Старик сразу стал серьезным.

– Иконы, конечно, ценные, – признал он авторитетным тоном, потом наклонился к сидевшему рядом с ним хозяину и что-то быстро зашептал ему на ухо.

По мере того как старик говорил, жирное лицо Султана светлело, а одна из его куцых бровей медленно приподнималась.

– В общем так, браток, – сказал он, выслушав старика. – Даю тебе за все две штуки баксов.

Сумма была неслыханной. Шиляев опешил, но быстро взял себя в руки и, сдерживая радость, нахально заявил:

– Нечистый сказал, что иконы стоят четыре тысячи.

– Ах, так, – усмехнулся Султан. – В таком случае пускай твой Нечистый сам приезжает сюда торговаться, а не присылает каких-то бичей.

– Это я бич?! – взвился Сашка.

– Нет, я, – позволил себе улыбнуться хозяин. – А ты большая шишка. Короче, забирай свои иконы и проваливай отсюда! А Нечистый твой, я вижу, любит, когда для него другие из огня каштаны таскают. Так ему и передай!

Шиляев сразу сник, потух. На худом лице его появилось угрюмое выражение.

– Ладно, – согласился он устало. – Давайте две штуки.

– Ну, вот и сошлись, – удовлетворенно сказал Султан, встал и босыми ногами прошлепал в соседнюю комнату. Вскоре он вернулся в зал с пачкой стодолларовых купюр, которую бросил на журнальный столик. – Проверь.

Шиляев пересчитал валюту, сунул ее в карман и, холуйски кланяясь, шмыгнул за дверь.

Глава 14

В среду утром, едва Шатохин пришел на работу, как ему позвонили из больницы и сообщили хорошую новость: к Серебряковой вернулось сознание. По правде говоря, Клавдия Павловна пришла в себя еще вчера вечером, однако была так слаба, что ни о каком допросе не могло быть и речи. И вот к утру состояние старушки настолько улучшилось, что лечащий врач перевел ее в общую палату и решил вызвать Шатохина. Майор немедленно выехал в горбольницу.

Здание больницы, еще дореволюционной постройки, с толстенными стенами идеально подходило под лечебное учреждение: зимой здесь было тепло, летом без всякого кондиционера прохладно. Впрочем, здание, обладающее такими свойствами, идеально подходило и под любое другое учреждение, в том числе и под жилой дом. Увы, так уже не строят. Но это к слову… Шатохин поднялся на второй этаж в хирургическое отделение, взял на санпосту халат, накинул его на плечи и направился по широкому гулкому коридору с двумя рядами дверей, высматривая нужную палату. Номер семнадцать пришелся на предпоследнюю дверь по левой стороне коридора.

В четырехместной палате были заняты три койки. На одной – справа от окна – почивала дебелая особа лет сорока пяти с отечным хмурым лицом, на другой – по левую сторону – сидела и со скучающим видом точила пилкой ноготь миловидная девушка, на третьей – в глубине палаты – лежала Серебрякова. О том, что это была именно она, говорили два обстоятельства: во-первых, она одна из присутствующих по возрасту подходила под возраст Клавдии Павловны; во-вторых, на лице старушки были явственно видны следы побоев.

Шатохин поздоровался и, придвинув стул к кровати Серебряковой, сел. Вблизи лицо пожилой женщины выглядело еще ужаснее: правый глаз заплыл, лоб, висок и щека черные, распухшие.

– Вот он вас уделал, черт возьми! – не удержался от возмущенного возгласа Шатохин. – Вот негодяй!

Клавдия Павловна ничего не сказала, она лишь вздохнула и печально посмотрела на майора здоровым глазом.

– Моя фамилия Шатохин, – представился майор. – Можете называть меня Юрием Ивановичем. Я буду вести ваше дело. Про вас я кое-что знаю, бабуля. О вашей жизни мне рассказывал ваш брат, а о здоровье лечащий врач. – Шатохин подкупающе улыбнулся: – Видать, вы в рубашке родились, Клавдия Павловна. Всего несколько миллиметров отделяли вас от загробного мира. Еще где-нибудь болит?

– Грудь и бок, – пожаловалась старуха. – Дышать трудно, сынок.

Майор развел руками и шутливо сказал:

– Ну, в таких случаях принято говорить: ничего, до свадьбы заживет.

– Заживет! – неожиданно проворчала из своего угла дебелая женщина. Она, оказывается, не спала, а прислушивалась к разговору следователя с Серебряковой и от скуки, видимо, была не прочь почесать язык. – Чуть не угробили бабку, изверги!

Майор бросил в сторону женщины суровый взгляд и с досадой произнес:

– У меня нет времени на пустые разговоры. Врач дал мне только пять минут, поэтому я должен потратить их с пользой. Так что извините… – И он снова склонился к Серебряковой. – А скажите, Клавдия Павловна, преступника вы видели в лицо?

– А как же, – охая, пошевелилась на кровати Серебрякова. – Видела, милок. Как тебя сейчас вижу. Я же проснулась, когда он в дом залез. Вот в коридоре мы с ним и столкнулись. Он иконы в руках держал.

– Сколько их было?

– Две, сынок. Икона и распятие. Я икону у него хотела отобрать, а он на меня и напал…

Брови Шатохина поползли вверх.

– Отобрать хотели? – переспросил он изумленно. – Вы что же, первой на него напали?

– Ну да.

– Ну вы, бабуля, даете! – восторженно воскликнул майор. – Впервые встречаю такую женщину!.. Как же вы не побоялись встать перед бандитом лицом к лицу?

– А как же, милай, он же осквернил святыню, – спокойно и уверенно ответила старушка.

– А не боялись, что убьет?

– Нет, не боялась. Он ведь хотел убить меня иконой, которая, наоборот, исцеляет людей от всех болезней.

– То есть? – не понял Шатохин.

– Икона, говорю, которой он хотел меня убить, называется «Всех скорбящих радость». На нее люди молятся, чтобы исцелиться от всякого рода недугов и болезней, а он ею хотел меня убить…

Майор был атеистом, однако с пониманием отнесся к религиозным воззрениям Клавдии Павловны.

– Вот оно в чем дело, – сказал он серьезно и наконец задал ужасно интересовавший его вопрос: – А бандита вы этого раньше видели?

– Встречала один раз, – охотно откликнулась Серебрякова. – Я вот со вчерашнего дня все мучилась, вспоминала, откуда его знаю, а сегодня утром припомнила… Он племянницы моей Зойки муж.

– Значит, все-таки родственник, – с мрачным видом заключил майор.

– Да какой там родственник! – слабым голосом, будто жалуясь, возразила Клавдия Павловна. – Пьянчуга он, и Зойка такая же. Они лет шесть назад поженились, вот тогда ко мне в гости и заходили… А Зойка моего мужа сестры дочь… – Серебрякова начала уставать, заговорила с остановками. – В детстве частенько к нам домой забегала, с детьми моими играла. Хорошая девочка была, красивая… Школу неплохо окончила… Все думали, дальше учиться будет, а она по рукам пошла… А когда мать-то ее умерла, то и вовсе опускаться стала…

Майор решил, что для первого раза узнал достаточно и дальше утомлять старушку не имеет права.

– Как фамилия вашей племянницы? – спросил он вставая.

– Долженкова Зоя… Иконы-то мне вернут, сынок?

Здоровый глаз Серебряковой смотрел на него умоляюще, и он твердо пообещал старушке:

– Вернут, Клавдия Павловна. Непременно вернут. Выздоравливайте, я к вам еще загляну.

Глава 15

Женька стоял на коленях в маленькой, тесной комнате, свесив голову над унитазом. Его рвало. В общем-то все, что можно было, желудок из себя уже исторгнул, однако мышцы его через определенные промежутки времени продолжали судорожно сокращаться, и парню в эти моменты казалось, что сейчас у него оторвутся все внутренности и выскользнут в унитаз.

Женька все же попробовал анашу. Так, курнул пару раз, чтобы наконец отвязались Нечистый с Колькой. Это все они, провокаторы. Зойка-то была категорически против любых экспериментов парня с наркотиками. Она и сама не курила, тем самым как бы подавала пример мальчишке. Шиляеву же, чье возвращение из столицы праздновала сегодня компания, было глубоко плевать на Женьку, Зойку, Нечистого, Кольку и целый мир в целом. Сегодня он снова перешел со слабенькой и дешевой «ханки» на героин и был занят исключительно собой.

Анаша подействовала через несколько секунд. Рот вдруг сам собой начал растягиваться в глупой улыбке, причем так сильно, что сводило судорогой скулы. Потом во рту стало сухо, будто в аэродинамической трубе, и Женьке так захотелось компоту, что казалось, если он сейчас его не выпьет, то непременно умрет. Компота у Нечистого не оказалось. Алиферов пошел на кухню, развел в литровой кружке вишневое варенье с водой и дал выпить Женьке. А через некоторое время парень неожиданно почувствовал сильнейшие спазмы в желудке. Он едва успел добежать до туалета, как его вывернуло наизнанку. Про вишневое варенье он уже успел позабыть и, увидев в унитазе красноватую жидкость, подумал, что у него пошла горлом кровь. Прибежавший на зов Алиферов расхохотался и фамильярно похлопал парня по спине.

– Это же варенье, придурок! Посиди пока здесь, не ломай остальным кайф. – Прикрыв дверь, он ушел.

Потом в течение часа к туалету несколько раз подходила Зойка и озабоченно спрашивала через дверь:

– Ну что там с тобой, Женечка?

Парень в ответ что-то мычал, а в конце попросил выключить так раздражавший его в туалете свет.

Наконец спазмы в желудке прошли, и у Женьки начались неприятные галлюцинации. Причем пока он, обнимая унитаз, сидел не двигаясь, ничего не происходило, он был словно в забытьи, но стоило ему пошевелиться, как начинало чудиться, что у него вытягиваются то ноги, то руки, то шея, а то вдруг они укорачиваются. Иной раз казалось, что вылезают волосы, а то неожиданно по всему телу начинают подниматься пузырьки «газа», как это бывает, когда отсидишь ногу или отлежишь руку. В эти моменты Женька клялся, что никогда больше в своей жизни не притронется к наркотикам…

А в комнате компания выпивала за успешно проведенную сделку.

Сашка заявился к Нечистому рано утром и торжественно вручил ему две тысячи баксов. На радостях они отправились на базар, купили мясо, морковь, рис, еще кое-какие продукты, а позже Долженкова в доме Алиферова приготовила плов. Кроме блюда с этим вкуснейшим восточным яством, на столе стояли всевозможные купленные готовыми салаты из корейской кухни, консервы, овощи, фрукты и батарея всевозможных напитков.

– За то, чтобы нам почаще такие куши выпадали! – Нечистый стукнул своей рюмкой о рюмку Шиляева. – Сегодня, кстати, Санек, готовься: нам вечером работенка предстоит! – заявил он и одним глотком опрокинул водку в рот. Закусывая, достал из кармана пачку долларов и принялся их делить. – В общем так, вам с Зойкой на семью полагается семьсот баксов, мне тоже семьсот, – Алиферов ухмыльнулся, – как вдохновителю и организатору операции. Пацанам на первый раз по сотне… С боевым крещением, Колян! Ну и оставшиеся четыреста будем считать общаковыми: мало ли для чего понадобятся. Возражения есть? – Вовка обвел присутствующих холодным взглядом.

Может быть, недовольные и были, но перечить Вовке никто не осмелился.

– Значит, говоришь, – наливая себе новую порцию водки, сказал Нечистый, – Витек тебя хорошо встретил?

– От души, – признался Шиляев. – Мне показалось, что он тебя побаивается.

Лицо Алиферова озарила самодовольная улыбка.

– Еще бы! Он меня знает. Если что не так, башку сверну.

Сашка подцепил вилкой салат из мелконарезанной моркови и, отправив его в рот, с любопытством спросил:

– А отчего у Витьки на роже да на руках пятна какие-то?

– Да черт его знает! – Алиферов уже до отказа набил желудок пловом, закусками и напитками и сейчас сидел, удобно откинувшись на диване. – Говорит, будто цирроз печени у него. Да врет, наверное. Если бы был цирроз, давно сдох бы, а он уж лет десять с такими пятнами живет и год от года толще становится… Вот что, Колян, включи-ка нам магнитофон.

Пьяненький Кабатов с трудом поднялся из-за стола, шагнул к полке, на которой стоял небольшой магнитофон, и нажал на кнопку. Из динамиков зазвучал голос любимого Нечистым певца Александра Новикова.

Соседская дочка без экстези просто Не может ни петь, ни плясать И в такт на диване не может попасть. Она театрально поклонная в доску, Но зелья не хочет бросать… Театр ей от бога, и он не дает ей пропасть…

При первых же звуках музыки сидевший на полу в туалете Женька очнулся. Он почувствовал себя значительно лучше, медленно встал, вначале на колени, потом на ноги и хотел было выйти из туалета, но тут голова у него закружилась, и он плюхнулся на унитаз.

 
И лечат ее в этой шумной квартире,
От боли любви и креста,
Лихой порошок и заезжий кумир… —
 

проникновенно пел Новиков.

…И тут вдруг Женька поймал самые настоящие «глюки». Неожиданно ему почудилось, что он сидит в шикарном баре в окружении великолепных девиц и пьет коктейль. Полумрак, музыка, а на небольшом возвышении полуголая стриптизерша с роскошной грудью принимает такие позы, что Камасутра по сравнению с ними кажется невинной забавой. Причем картинки такие яркие, сочные и объемные, что Женька почти физически ощущает тепло девицы, которую обнимает, душистый запах ее волос, нежную бархатистую кожу, тугую грудь.

…И двери в квартире все шире и шире, И в них, покидая места, Уходит в четыре погибели согнутый мир…

Женька откинулся на бачок унитаза, свесил руки и запрокинул голову. Одна красочнее другой картинки стали сменяться перед глазами, будто в калейдоскопе. Картинки были в несколько раз лучше самого восхитительного дивного сна.

 
…Шарк, шарк, шарк,
Ширк, ширк, ширк,
Как такси запоздалое в парк,
Как звезда, освистанная в мир…
 

За то время, что Женька грезил, в комнате произошли кое-какие перемены. Обед уже закончился, Зойка убрала со стола и мыла сейчас на кухне посуду. Колька лежал на полу на паласе и клевал носом, глядя по телевизору боевик с участием Стивена Сигала. Сашка «ширнулся» и тоже ловил «глюки», только сидя на диване, в более удобной позе, чем Женька. Сытому, пьяному Нечистому сейчас не хватало одного… Он встал, вышел в кухню, из нее прошел в тесную ванную комнату и оттуда поманил пальцем Долженкову. Недоумевая, зачем она ему понадобилась, женщина отложила посуду, закрыла кран и заглянула в ванную.

Нечистый тут же запер дверь, привлек к себе Зойку.

– Ты что, с ума сошел? – вырываясь, зашипела она. – Здесь же муж, ребята!

– Ну, пацаны, предположим, видели тебя во многих позициях, – усмехаясь, произнес Нечистый. – А мужу твоему сейчас так хорошо, что он вряд ли помнит о твоем существовании. – И Алиферов вновь грубо притянул к себе Долженкову.

– Погоди, – вдруг смягчилась она.

Как ни неприятен ей был бывший зэк, как ни побаивалась она его, но все же Зойке притязания Вовки польстили. Значит, она еще привлекательна, раз сам Нечистый снизошел до нее. Она улыбнулась ему самодовольной снисходительной улыбкой и стала поворачиваться, медленно задирая платье. Однако Нечистый приглушенно рассмеялся и похлопал ладонью по ее тощему заду.

– Ты неправильно меня поняла, детка! Твои подержанные прелести меня давно уже не прельщают. – Он схватил Зойку за руку, резко повернул к себе и с силой надавил ей на плечи. – Ублажи-ка меня по-иному…

Долженкова недолго сопротивлялась. В конце концов, Нечистый поил, кормил, обеспечивал Зойку деньгами. Он был временным ее хозяином и имел право требовать все, что хотел. Женщина вздохнула и покорно опустилась перед бывшим зэком на колени…

Пятнадцать минут спустя Нечистый постучал в двери туалета.

– Давай, братуха, выходи из гальюна! – потребовал он громко и решительно. – Здесь уж очередь выстроилась.

– Да-да, сейчас… – И, щурясь от яркого света, Женька выполз в коридор.

Нечистый хохотнул:

– Что, «галики» ловил? Почти три часа на толчке просидел.

– Ловил, – буркнул Женька и прошел мимо Алиферова в зал.

Чувствовал он себя на удивление хорошо. От наркотического опьянения не осталось и следа, ну разве чуть-чуть кружилась голова и очень хотелось пить. Под тревожным взглядом наблюдавшей за ним Зойки парень взял на кухне из холодильника бутылку пива, вернулся в комнату и устроился на полу рядом с храпевшим Кабатовым. После нескольких глотков терпкого напитка он вновь захмелел, и глаза сами собой стали смыкаться. Парень встал, с трудом доплелся до лоджии и, устроившись там на старом продавленном диване, провалился в глубокий сон.

Проспал он до двенадцати часов ночи и вместе с Колькой, хмурый и разбитый, вернулся домой. К счастью, отец этой ночью дежурил, и дверь ему открыла мать. На этот раз дверь была закрыта на щеколду, и ему не удалось пробраться в квартиру незамеченным, открыв дверь своим ключом.

Увидев бледное, измученное лицо сына, Вера Андреевна всполошилась.

– Что с тобой, Женечка? – воскликнула она, прильнув к сыну, и приложила ладонь к его холодному лбу. – Не заболел ли?

Стараясь не дышать перегаром в сторону матери, Женька отрицательно покачал головой.

– Нет, все хорошо… Устал только немножко. – Он отстранил мать, прошел в ванную комнату, а потом долго стоял под душем, под струями прохладной воды.