Текст книги "Господин судебный пристав"

2

Время, проведённое в одиночной камере для особо опасных преступников, – пора раздумий и долгих ожиданий…

Сибагат Ибрагимович ждал суда. В нём ещё теплилась слабенькая надежда на чудо, хотя Аллах едва ли простит его за загубленные жизни.

Сибагат Ибрагимович ни о чем не жалел. «Так на роду написано», – считал он. Но мысль о возможной казни и смерти пугала его. «Мне ещё рано туда», – не раз говорил Халилов себе и вспоминал предсказание старой цыганки, встретившейся ему в кабаке. Тогда он был ещё бедным сапожником…

Богатство и уважение нагадала ему цыганка на картах, а еще сказала, что жизненный путь Сибагата будет долгим и тернистым, но примет он страшную трагическую смерть в глухом месте.

«Я прожил шестьдесят лет, а это уже немало. Путь мой уже можно назвать долгим и тернистым. Был богатым? Был. А теперь вот… Если судья решит казнить меня, то жизнь оборвётся трагически, в петле, на виселице, и я помру не в кругу родственников. Жизнь моя может продлиться ещё, но уже на каторге, а там… Там можно принять страшную трагическую смерть от чего угодно…»

И вдруг на него нашло-накатило. Сибагат Ибрагимович вдруг ужаснулся от мысли, какая мука его ждёт там, на каторге. Уж лучше смертная казнь! Набросят петлю на шею, вышибут табурет из-под ног, и всё! Здравствуй, ад или царство небесное! А что там, за барьером, придёт на смену жизни, можно узнать прямо сейчас.

Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, Сибагат Ибрагимович снял рубаху и разорвал её на полосы, сплёл кручёную верёвку, сделал на конце петлю и накинул её себе на шею. «Прости меня, Всевышний, если ты есть, – думал он, привязывая конец верёвки к оконной решётке. – Оказывается, умереть не так уж и страшно…» Зажмурившись, Сибагат Ибрагимович поджал ноги и… Перед глазами пронеслась вся его жизнь, после чего наступили мрак, пустота и серость…

* * *

Когда Халилов пришёл в себя, перед ним стоял человек в белом халате и щупал его шею. Сибагат Ибрагимович глубоко вздохнул и попросил:

– О Аллах, вколи мне чего-нибудь, чтобы я умер. Я не хочу жить…

– Я не могу этого сделать, – ответил доктор. – Я здесь не для того, чтобы забирать чужие жизни.

На восстановительном лечении в тюремной больнице Халилов провёл десять дней. И всё это время он редко вставал с постели. Лечил его всё тот же доктор, которого звали Пётр Егорович.

– Долго мне ещё тут валяться? – спросил Халилов на очередном осмотре.

– Надеюсь, что скоро мы с тобой расстанемся. У тебя крепкий организм.

– А вы можете мне помочь, доктор?

Пётр Егорович сделал какую-то запись в больничной карте и посмотрел на Халилова.

– Из Иркутской тюрьмы бежать невозможно, – сказал он, подходя ближе. – Стены не проломить, решёток не перепилить.

– Но почему вы подумали, что я собираюсь бежать? – удивился Сибагат Ибрагимович.

– На твоём месте просить помощи в чём-то другом едва ли уместно. Ты считаешься чрезвычайно опасным преступником.

Халилов облизал губы и взволнованно сказал:

– А вы, господин доктор, не смогли бы мне помочь умереть?

Пётр Егорович покачал головой и сказал ровным голосом:

– Нет. Я лечу людей, а не убиваю их, запомни.

– А если я предложу вам деньги за свою смерть? Очень много денег, целое состояние!

– Нет, я не поступлюсь своими принципами ни за какие посулы.

Доктор покинул палату, и охранник занял привычное место на скрипучем стуле у кровати Халилова. «А с этим дундуком и вовсе не о чем поговорить, – покосился на его хмурое лицо Сибагат Ибрагимович. – Надо хорошенечко подумать и поискать для “своего благополучия” возможность, которую, если постараться, всегда можно найти…»

* * *

Через два дня Халилова перевели в одиночную камеру. На этот раз его обыскали очень тщательно и даже срезали пуговицы с одежды. Сибагата Ибрагимовича лишили чашки, ложки и кружки, а на двери больше не закрывалось оконце, через которое охранник из коридора вёл за ним постоянное наблюдение.

Сибагат Ибрагимович корил себя за совершённую глупость и тщетно искал причины, толкнувшие его на этот отчаянный шаг. Больше покушаться на свою жизнь он не собирался. Значит, нужно найти способ для побега. В чужом городе это, конечно, не удастся, а вот в Верхнеудинске у него осталось надёжно припрятанное состояние. И часть его он использует для обустройства побега. А ещё в родном городе остался надёжный человек, на которого всецело можно положиться.

Сибагат Ибрагимович со всех сторон взвешивал и вынашивал свой замысел. «Спокойствие! – думал он. – В своё время я проворачивал много авантюр, и большинство из них удавались. Надо только хорошо всё обдумать и найти верное решение». Халилов старался припомнить всё, и вдруг его охватило волнение: в голове возник рискованный, но вполне осуществимый план. Сибагат Ибрагимович вскочил с «лежанки» и принялся расхаживать по камере.

Ночь он провёл плохо, надежда на спасение не давала ему покоя. Проснулся Халилов от скрежета ключа в замке.

– Эй, душегуб, в дорогу собирайся, – сказал охранник раздражённо, приблизившись к кровати. – Пять минут тебе на сборы и с пожитками на выход.

– Нищему собраться только подпоясаться, – угрюмо буркнул Халилов, вставая. – А чего среди ночи? Дня для этого не хватает?!

Они вышли на тюремный двор, где арестанта дожидалась знакомая железная «карета». Сибагат Ибрагимович «путешествовал» на ней, когда его привезли в Иркутск.

…Едва тронулся поезд, Халилов огляделся. В «купе» для преступников он был не один. На верхней полке, из-под телогрейки, выглядывала чья-то лысая голова и плечо, да ещё свешивалась с полки откинутая рука, покачиваясь вместе с вагоном.

Взгляд Сибагата Ибрагимовича задержался на руке. Очень мелкая, почти женская ладонь с длинными, как у пианиста, пальцами. «Если он в нашей компании, значит, тоже преступник, – подумал он. – Наверное, вор-карманник, или…» Он увидел большие, крепкие руки, с узловатыми пальцами «соседа», дремавшего напротив, и подумал уже в другом направлении: «А этот наверняка разбойник или убийца… Или взломщик на худой конец. Вот с такими людьми теперь приходится жить бок о бок, купец Халилов… Стыдно, но приходится…»

Когда наступил рассвет, поезд ехал вдоль реки Ангары. Возле самого полотна протекали быстрые воды стремительной реки. Течение на Ангаре было настолько сильным, что река не боялась крепких сибирских морозов, которые не могли сковать её льдом. А потом начался Байкал.

В отличие от стремительной Ангары, великий Байкал был похож на огромное ледяное поле, простиравшееся за пределы видимости. Синие трещины бороздили тяжёлый лёд по всем направлениям. Когда наступала весна и лёд Байкала трескался, над озером стоял такой грохот, что уши закладывало.

Прижавшись лбом к стеклу, Сибагат Ибрагимович с грустным взглядом наблюдал, как мимо проносился извилистый берег Байкала. На малой скорости он неожиданно нырял в тоннели и так же неожиданно выныривал из них. За окном проносились скалистые обрывы, нависавшие над полотном.

– Эй, ты? – услышал Халилов голос «соседа» напротив.

– Это ты мне? – отвернувшись от окна, посмотрел на него Сибагат Ибрагимович.

– Нет, тому коню, который сидит напротив меня и в окошко пялится, – обнажил в улыбке свои редкие гнилые зубы «попутчик». – Кто таков будешь, старикашка? Что-то не приходилось встречать тебя раньше.

– Нет, мы не знакомы, – ответил Халилов и снова повернул голову к окну. – Я раньше не ездил в таких вагонах.

– Опа! – округлил глаза «попутчик». – Эй, урки, да среди нас новичок престарелый объявился! А он на барина похож, братки! А ну прыгайте с полок вниз, воздадим ему почести!

Двое «попутчиков» с верхних полок соскользнули вниз и уставились заспанными отвратительными физиономиями на Сибагата Ибрагимовича.

– Я Ухват, – представился ехавший напротив и кивнул на соседа сверху. – Вот этот, с дамскими пальчиками, король карманных воров. Ему нет равных по ремеслу щипачей во всей Сибири! А зовут его Ювелир.

– Здравствуйте, наше вам, – кивнул тот.

– А вот этого рыжего, – Ухват кивнул на сидевшего справа уголовника, – зовут Гнедой. Он конокрад, да ещё к тому же рыжий, как мерин!

Не говоря ни слова, Халилов кивнул.

– Ну а теперь колись, как тебя «величают», старец? – полюбопытствовал Ухват, разглядывая его с нескрываемым любопытством.

Прежде чем ответить, Сибагат Ибрагимович осмотрел попутчиков. Странно, они, все трое, казались ему на одно лицо. Лысые, с давно не бритыми заспанными физиономиями… Хотя некоторые различия у них всё же были. Ухват – мужчина лет сорока с рассеченной долголетним шрамом нижней губой. Он был широкоплеч и, наверное, верховодил над остальными. Ювелир… На первый взгляд ему можно было дать лет двадцать пять, ну, с натяжкой, тридцать. С бледной, незапоминающейся физиономией. Встретив его на улице, никто не обратил бы внимания. И это качество, наверное, давало ему существенное преимущество, касающееся его «профессии». Ну а Гнедой… Хоть он и был лысым, как и все остальные, но по усыпанному конопушками лицу было не сложно определить, что когда отрастут волосы на его голове, то они обязательно будут огненно-рыжими.

– Ну, чего таращишься, старикашка? – нахмурился Ухват. – Мы ждём, когда ты начнёшь выворачивать перед нами своё гнилое нутро.

Сибагат Ибрагимович сначала неприязненно поморщился, и вдруг… Его вдруг осенила блестящая мысль. Он понял, что настал тот самый долгожданный момент, когда можно запускать свой план в действие. А для этого всего лишь надо…

– Я купец, и с такими, как вы, еду впервые, – ответил он дерзко, заранее зная, что последует за этим, и готовясь ко всему.

– Ишь ты, а он с гонором, – улыбнулся широченной улыбкой Ухват. – А купец – это погоняло твоё такое?

– Зовут меня Сибагат Ибрагимович, – огрызнулся Халилов. – Прошу и впредь обращаться ко мне по имени и отчеству!

– Видишь ли, твои имя и отчество, пока не заматеришься, не выговоришь, «уважаемый», – захохотал Ухват и ударил себя по коленям. – А ты, старикашка, ведёшь себя неправильно в честной компании. Говоришь невежливо и задираешь свой шнопак! А перед кем выделываешься, ты даже не представляешь…

– Не знаю и знать не желаю, – угрюмо буркнул Сибагат Ибрагимович. – И вообще, оставьте меня в покое. Мы разного поля ягоды и общаться с вами у меня нет ни настроения, ни желания.

Вытянув лицо и надув губы, Ухват подмигнул сначала Ювелиру, а потом Гнедому.

– Вот и уважай седины стариков после этого, – сказал он насмешливо. – С ним по-хорошему, старым козлом, а он…

И тут Сибагат Ибрагимович впервые столкнулся с изнанкой каторжной жизни. Трое уголовников за пару минут так отделали его в наказание за заносчивость, что когда подоспевшие на шум охранники открыли дверь, Халилов лежал на полу купе-камеры весь в крови и без сознания…

3

После рождественских праздников Кузьма Малов как обычно направился «на службу». На углу улицы Почтамтской дорогу ему преградила большая толпа. Какой-то долговязый мужчина, взобравшись на табурет, не то произносил «пламенную» речь, не то что-то растолковывал толпившимся вокруг него людям. Ему аплодировали, кричали «ура», но Кузьма заметил и таких, которые наблюдали за оратором со стороны хмуро и настороженно.

Кто-то коснулся сзади его плеча, и Кузьма обернулся. К своему изумлению, он увидел Митрофана Бурматова, который, не говоря ни слова, кивком головы подал знак следовать за ним. Они выбрались из толпы и перешли на другую улицу. Бурматов закурил папиросу и посмотрел на Малова.

– Рад тебя видеть живым и невредимым, Кузьма, – сказал он насмешливо. – Хотя едва ли кто осмелится навредить тебе в Верхнеудинске, но… Но и один, даже такой огромный, как ты, против толпы устоять не сможет.

Малов нахмурился.

– О чём это ты, Митрофан?

– Сейчас опасно форму носить, – ответил Бурматов. – Ты что, не видишь, чего на улицах творится? Сейчас для горожан, сознательных и не совсем, человек в форме – как красная тряпка для быка.

– Я что-то не совсем тебя понял, господин сыщик, – округлил глаза Кузьма. – Почему ты мне говоришь об этом?

– Сейчас и здесь, на этом месте, не время вдаваться в объяснения, – уклонился от ответа Бурматов. – Может, в кабачок, что на базаре, визит нанесём? Я ещё дома не был со вчерашнего утра и с ног валюсь от усталости.

– Тогда чего меня в кабак приглашаешь? – изумился Кузьма. – Иди домой и отдыхай. Мне на службу пора, а я не привык опаздывать.

– Можешь не спешить в свою контору, господин судебный пристав Малов, – усмехнулся Бурматов. – Всё ваше начальство, да и моё тоже, в Общественном собрании. Они там с «первыми лицами города» совещаются, и сдаётся мне, что это надолго.

– А с чего бы это? – оторопел Кузьма. – Ты мне что-то не договариваешь, Митрофан?

– С Питера телеграмма тревожная пришла, – внимательно осмотревшись, перешёл на шёпот Бурматов. – Под царём трон качается. Того и гляди его императорское величество Николая Романова с «занимаемой должности» попросят!

– Вот как? – удивился Кузьма. – Это что, заговор, или…

– Кое-что похлеще, – нетерпеливо перебил его Бурматов. – В Питере, Москве все как с ума посходили. Обвиняют Николашку во всех тяжких и менее тяжких грехах… Поговаривают, что свергнуть собираются. Там митингуют на каждом углу, вот и у нас от столичных не отстать стараются… Сам только что видел митинг, где этот чёртов эсер Лазинский вовсю старается.

– Это ты о том высоком человеке на табурете? – поинтересовался Кузьма.

– О нём, мерзавце, – ответил сердито Бурматов. – Вся страна в хаос погружается, и такие, как Лазинский, сбивают людей с панталыку. Вот ты в форме на службу пошёл и, попадись на глаза большевикам, митингующим на другой улице, то… Одним словом, не помогли бы тебе ни сила твоя безмерная, ни пудовые кулаки.

Закончив говорить, он снова осмотрелся.

– Давай не будем испытывать судьбу, Кузьма? – сказал он, вздыхая. – Сядем в кабаке за столик и обо всём обстоятельно поговорим. Сегодня ни тебе, ни мне спешить некуда, проведём прилично время, я угощаю…

* * *

В кабаке Митрофана и Кузьму встретили радушно. Назар Кругляков усадил их в уголке за столик для «особых гостей» и, встретившись с выразительным взглядом Бурматова, поспешил удалиться. С улицы снова послышались крики, аплодисменты и громкие выступления ораторов.

– Вот, уже и здесь, на базаре митинг устроили, – недовольно поморщился Митрофан. – Того и гляди всей толпой нагрянут в кабак и начнут здесь горланить свои манифесты, вызывая у таких, как мы, бедолаг, несварение желудка.

– Всё это пройдёт, – вздохнул Кузьма, возвращаясь из своих раздумий. – И царь-батюшка на троне усидит, и всё вернётся в свои рамки. Не успокоятся сами, успокоят с применением силы. Так уже было в 1905 году, так будет и в нынешнем 1917-м.

– А я вот иначе думаю, – покачал скептически головой Бурматов. – На сегодняшний день всё гораздо серьёзнее.

– Ты и правда так думаешь? – спросил озабоченно Кузьма.

– Да кто его знает, – пожал плечами Митрофан. – Эту смуту кто-то тщательно подготовил и организовал. А какие эти «кто-то» преследует цели, поживём – увидим.

– Да-а-а, дела, – вздохнул Кузьма, немного расслабившись. – Я далёк от политики. Я стараюсь не обращать внимания на то, что творится вокруг и…

– Быть беде, господин Малов, вот увидишь, – ухмыльнулся Бурматов. – Скинут с трона царя – ещё полбеды. Самое страшное – то, что за этим последует.

– Скинут Николая, коронуют другого, – предположил Кузьма. – Россия не останется без царя. А кто нами потом править будет, тоже не нам с тобой решать. Кого коронуют, тот и будет. И нечего ломать над этим голову, Митрофан, всё равно на что-то повлиять мы не в состоянии.

Они принялись за графинчик с водкой, который поставил на стол официант вместе с жареной курицей и солёными огурцами.

– Есть один выход, Кузьма Прохорович, – заговорил Бурматов, заполняя стаканы водкой. – Если дело начнёт выходить за рамки, надо будет перебираться куда подальше из Верхнеудинска.

– Если начнётся что-то здесь, у нас, то же самое начнётся и везде, – сказал Кузьма. – Но ты зря паникуешь, всё хорошо будет, вот увидишь.

– Убираться отсюда надо, от греха подальше, – вздохнул Митрофан. – Да не куда-нибудь в другой город, а за границу. Ну а там, в спокойной обстановке переждать суету бушующих событий. Только вот вся беда в том, что кому мы будем там нужны с дырявыми карманами?

– Что-то я тебя не совсем понимаю, – насторожился Малов. – Лично я пока ещё не вижу никаких причин для беспокойства. А твои непонятные намёки…

– Ладно, давай о другом побеседуем, – усмехнулся Бурматов. – Ты такой огромный, а мыслишь как дитя малое, ей-богу. Ты не сердись на меня, Кузьма, но не надо жить одним днём. Лично я предпочитаю побольше думать о будущем, оценивать ситуацию нынешнюю и… Моя интуиция мне подсказывает, что дело дрянь, господин пристав, а потому… – Он не договорил и потянулся за бутылкой.

Они выпили и закусили.

– Слыхал, Сибагата Халилова в Верхнеудинск привезли, – сказал вдруг Митрофан, отламывая ножку от румяной поджаренной курицы.

– Кого? – едва не поперхнувшись, переспросил Кузьма.

– Халилова, вот кого. Его в поезде попутчики-каторжане так отделали, что едва дух не вышибли… Его сейчас в больнице содержат под охраной, а он едва дышит.

– Раз привезли, значит, суд скоро, – предположил Кузьма.

– А вот в этом я как раз и сомневаюсь, – с усмешкой возразил Бурматов. – До суда ему ещё дожить надо. Я видел Сибагата и не узнал его. Едва дышит старикашка чёртов и сам на себя не похож.

– Сдаётся мне, что он сам эту драку спровоцировал, – снова предположил Кузьма. – Не хочет гад перед судом предстать, вот и ищет любые способы уйти из жизни.

– Нет, он просто чем-то не понравился уголовникам, – высказал своё предположение Митрофан. – Поди, свой норов не к месту применил. А для ухода из жизни других способов полно, не столь болезненных… Хоть в петлю лезь, хоть грызи себе вены. Да-а-а, натворил дел «купец» Халилов. То из грязи в князи вылез, подлюга, а теперь наоборот…

Они снова выпили и закусили. Бурматов внимательно вгляделся в задумчивое лицо Малова и вкрадчиво сказал:

– Лично мне глубоко безразлична судьба этого выродка, что «заслужил», то и получит. А вот его капитал не даёт мне покоя… Он ведь так и не сознался на следствии, куда припрятал свою кубышку.

– А мне наплевать, куда этот убийца запрятал свои кровавые деньги, – помрачнев лицом, проронил Кузьма. – Они не принесли ему счастья и никому другому не принесут. Главное, что уже скоро свершится возмездие и негодяй понесёт заслуженную кару. Я откровенно порадуюсь, когда эту мразь вздёрнут на виселице!

– Да, я тебя понимаю, – вздохнул Бурматов. – Для старика Халилова любой приговор смертелен. Он, наверное, мечтает быть повешенным, чем медленно подыхать на каторге.

Кузьма слушал Митрофана, сложив перед собой на столе руки, – серьёзный, сильно взволнованный. Когда Бурматов замолчал, он так сжал кулаки, что хрустнули суставы. Трудно было определить, о чём он думал и переживал. И вдруг…

С улицы снова послышался шум. Бурматов перевёл взгляд на дверь и замер.

– Вот они и сюда заявились, – прошептал он. – Видно, замёрзли, митингуя на морозе, и решили крепеньким разговеться.

Официант подошёл к двери, отворил её и закричал:

– Господин управляющий? К нам люди идут… Много их!

Дверь распахнулась настежь. В кабак стали входить люди.

– Знаешь что, а не пойти ли нам отсюда? – вдруг предложил Митрофан. – Не знаю, как тебе, но мне что-то не нравится эта шумная компания.

– Мне тоже она не по душе, – согласился с ним Кузьма. – Раз сегодня «выходной», я проведу этот день с родителями дома…

* * *

«Митингующие» покинули кабак лишь поздно вечером. Многие из них были пьяны в стельку и едва переставляли ноги.

Пируя, они на чём свет стоит ругали царя и всю мировую буржуазию в придачу и спорили о будущем без самодержца. «Серьёзные разговоры», разбавленные водкой, квашеной капустой и солёными огурцами, становились всё горячее и горячее, а слова, перемешанные крутым трёхэтажным матом и произносимые заплетающимися языками, – всё непонятнее и злее. Митингующие готовы были прямо сейчас, немедленно совершить революцию!

Когда они разошлись, Назар Кругляков облегчённо вздохнул и запер дверь. Отпустив официантов и поваров, он прошёл в свою каморку и устало присел на кровать.

Назар обвёл хмурым взглядом стены убогого жилища и покачал головой. Уже десять лет он вынужденно прозябал в этой жалкой «берлоге», живя с надеждой на обеспеченное будущее, но… Всё рухнуло в одночасье. У Сибагата Ибрагимовича вдруг помутился разум, и он застрелил свою племянницу. Сам теперь в «остроге» дожидается суда, а его «верные слуги»…

Крепко выругавшись, Назар вскочил с места. Ему вдруг захотелось напиться до чёртиков и забыть терзающие душу невзгоды. «Сам ушёл, а нас всех на бобах оставил, – со злостью подумал он о Халилове. – Все наши деньги у него, а он… Хорошо хоть сыскарям не выдал, а то парились бы с ним вместе сейчас на нарах и ждали суда, а может быть, и “вышки”».

Наполнив стакан до краёв водкой, Назар жадно отхлебнул половину. «Ладно хоть кабак приносит неплохой доходец», – подумал он и с облегчением допил водку. И вдруг… Назар прислушался – показалось, что двери кабака открылись и тут же закрылись. Послышался звук шагов. Назар поставил стакан на стол и поспешно вышел из своей каморки в зал.

Рядом со стойкой стоял человек.

– Макар? – тихо позвал Назар, сжимая вспотевшей ладонью браунинг.

– Да, я это.

– Фу, чёрт, – вздохнул Назар с облегчением, узнав голос. – Чего пришёл? Я же велел затаиться и не высовываться.

Ночной гость ухмыльнулся:

– Он велел… А кто ты такой? Мы уже и так сколько времени сидим, прижухавшись, но ничего не высидели. Хозяин в «остроге» парится, а мы…

– Скажи спасибо, что вы не с ним заодно паритесь, – с усмешкой оборвал его на полуслове Назар.

– Не за что ему спасибо говорить, – угрюмо возразил Макар. – Мужики все на взводе, доли свои получить хотят. А где они, доли наши? Как их теперь у хозяина выцарапать?

– Ничего, обождите чуток, – вздохнул Назар. – Или вы Сибагата Ибрагимовича не знаете? Какие дела вершили под его началом, аж дух захватывает! Он и на этот раз сухим из воды выберется, вот увидите.

– В том-то и дело, что все мы хорошо знаем хозяина, – сказал «гость», наблюдая, как Кругляков зажигает керосиновую лампу. – Вот мы и думаем, что он нас всех облапошить хотит.

– Вы что, и правда так думаете? – опешил Назар. – С чего это вдруг такие мрачные мысли?

– Хитёр, как лис, наш хозяин, все мы это знаем, – пробубнил Макар. – И все мы знаем, что он ничего просто так не делает. Вот мы и считаем, что он неспроста эту кашу заварил.

– Не пойму, о чём вы? У Сибагата Ибрагимовича мозги переклинило. Почему он застрелил племянницу на глазах нескольких человек, если…

– Потому и застрелил, что так задумал заранее. Девка ему мешала, дело понятное. Но он мог от неё и другим способом избавиться: отдал бы нам, и дело с концом. А он что-то задумал, точно. Сибагат решил вот так от нас спрятаться.

– О чём ты мелешь, дубина? – вдруг разозлился Назар, которому недоверие разбойников к хозяину показалось вполне обоснованным. – Если бы он заранее захотел от племянницы избавиться и нас с носом оставить, то придумал бы что-то попроще. С его-то деньжищами…

– С нашими общими деньжищами, – поправил Макар. – Он уже всё решил заранее и всех купил, кого надо было. Мы так думаем. Сейчас его приговорят к смертной казни и… Пойди потом проверь, когда и где его «повесили»? Все будут его казнённым считать, а он… Он спокойно заберёт весь капиталец и свинтит куда-нибудь.

– А в ваши головы не пришла такая мысль, что его могут и на каторгу осудить? – предположил, хмурясь, Кругляков. – Тогда ему никак не спрятаться?

– Он и на этот счёт что-нибудь придумал, – покачал недоверчиво головой разбойник. – Мы порешили не тянуть больше и не ждать, когда само собой всё обойдётся. Упустим время и…

– Постой, не гони, – одёрнул его Назар. – Раз вы такие умные и недоверчивые, поди уже придумали, что делать надо?

– А чего тут думать, – недовольно огрызнулся Макар. – Хозяина с кичи вызволять надо, а там видать будет, что и как.

– Ух ты, прыткий какой! – усмехнулся Назар. – Вы что там, все разом умом тронулись? Сибагат Ибрагимович в Иркутском централе. Как же вы его выцарапывать оттуда собираетесь?

– В Иркутске его нет, здесь он, – почесав подбородок, ответил разбойник. – Не срослось у него, видать, что-то, вот его и возвернули обратно в Верхнеудинск.

От ошеломляющей новости у Круглякова глаза полезли на лоб.

– Как это возвернули? – выдохнул он. – Так его что, уже на суд привезли?

– На суд, не на суд, или ещё по каким причинам, гадать не берусь, – пожал плечами Макар. – Только то, что он здесь, знаем точно.

– Но откуда? – оживился Назар. – Я ни сном ни духом, а вы?

– В больнице городской он сейчас под охраной отлёживается, – ответил разом на все вопросы разбойник. – Его чуть живого привезли и сейчас откачивают. В поезде с урками что-то не поделил, вот они его и ухайдакали.

– Но-о-о… Откуда ты всё это узнал?

– Карпуха Кривой рассказал. Он от безденежья и голодухи временно санитаром в больницу пристроился.

– А охрана большая при нём?

– Достаточная… Тут нахрапом не возьмёшь, хитростью надо.

Назар задумался.

– Новость хорошая, – сказал он. – Надо как следует всё взвесить и обдумать, чтобы…

– Нету на то времени, – оборвал его на полуслове Макар. – У нас дня два, от силы три, так Карпуха сказал. Оклемается Сибагат, перевезут в тюрягу, тогда уж нам до него не добраться ни в жизнь.

– Тогда поступим так, – сказал Назар, – завтра я всё уточню и разузнаю. Вы все ждите моего сигнала. Ну а ты… Завтра в это же время я буду ждать тебя на этом месте, приходи…