Текст книги "Призрак-40-2242. Литературный сборник"

– Ты смотри, какую философию развел?! Кто бы подумал… Деревенщина, лаптем щи хлебал, а туда же!.. Учить меня вздумал? Да я…

– Я в курсе, – быстро сказал Рогов. – Извините, Николай Петрович, ещё масса дел. Мы продолжим этот увлекательный разговор после отпуска. Честь имею!

– Ах, ты так? Ну, Рогов, погоди!.. Будет тебе увлекательный разговор…

Сильно, неузнаваемо изменился курсант Рогов. За один год из тихого, скромного мальчика, казалось временами, что чем – то пришибленного, он превратился в зрелого юношу, смело отстаивающего свою точку зрения, независимого в суждениях и очень крепкого физически. С житейских позиций и здравого смысла, наверное, Рогову не стоило бы конфликтовать со всемогущим замполитом. Зря он, как говорил Коля Воронов, попер на замполита, как на буфет с порванным рублем, но Вася решил не сдаваться. Вызывая насмешки деревенских парней, он в сельской библиотеке прочитал популярное издание сочинений Ленина и даже пробовал читать «Капитал» Маркса. Мало что понял, но цепкая память сохранила с десяток названий ленинских работ и отдельные цитаты. И это было сильное оружие в борьбе с малограмотным, но амбициозным замполитом. Что из этого выйдет, жизнь, как он говорил, покажет.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой Рогов убывает в отпуск, а в это время происходят некоторые события, возвращение Воронова

Самым счастливым человеком в школе, а теперь в училище был Менинзон. И дело не в том, что теоретическая механика в школе носила абстрактный характер, так как практически была не нужна, разве что для общего развития курсантов, но в училище имела четко определенный смысл. Если, как говорилось в первой главе, котельному машинисту или мотористу термех по барабану, то механику необходим. Но самое главное, заключалось в том, что теперь – о – о, теперь!! – будет такой оркестр, что мама не горюй! Но и здесь в бочку его счастья судьба подкинула ложку дегтя. Прочитав приказ, он воскликнул:

– Как?!

И помчался к начальнику училища. В кабинете начальника царила праздничная атмосфера. Даже из – за закрытой двери доносился возбужденный гул голосов, и секретарь тормознула Моисея Самуиловича, сказав:

– Совещание.

Но преподаватель не растерялся и уверено сообщил секретарю:

– Назначено.

Начальник училища Юрий Федорович Полищук, глянув на открывшуюся дверь, радостно воскликнул.

– Где ты бродишь, Моисей Самуилович, у нас уже трубы горят, а тебя все нет. Проходи, давай. Нет, каково, а? – Да что же это делается, Юрий Федорович?..

– А что такое?.. Чем могу – помогу…

– Читаю приказ и прямо – таки удивляюсь… Я столько бился с Вороновым, наконец, он стал лучшей трубой оркестра, а его отчисляют… Как вам это нравится?.. Оркестр, можно сказать уже образцовый, концерты может давать, а что я буду делать без Воронова?

– Дорогой Моисей Самуилович, – Юрий Федорович откинулся в кресле, – у нас не консерватория, а мореходное училище. Прошу это помнить. Есть приказ министра, начальника пароходства… Я не могу через них перепрыгнуть, вы меня тоже поймите. Что же получается… Восемнадцатилетнего Сысоева отчислить, а двадцатичетырехлетнего Воронова оставить? Поймут ли меня…

– Согласен. Но Сысоев, как бы это сказать помягче, совершенно неуспевающий, вот товарищи преподаватели подтвердят…

– Да уж, – заметил старый капитан, который вел теорию устройства судна, – это точно. Ему, что кливер, что лиселя – все одинаково, но это полбеды. Я сколько не бился, так он и не смог запомнить разницу между якорем Холла и якорем Болдта. Туповатый паренек…

– А с математикой вообще проблема…

– Я уже не говорю об истории, – фыркнула Людочка.

Преподаватели зашумели и единодушно согласились, что Сысоев – трудный отрок.

– И дисциплина хромает, – сердито сказал ротный.

– Вот, – сказал Менинзон. – Видите, я прав.

– Но и Воронов не блещет, – сказал Юрий Федорович, вздохнув. – Я смотрел его ведомость… Почти всюду «удовлетворительно». Только по практике «отлично» и по физо. К тому же, двадцать четыре года… Закончит – если закончит – ему будет двадцать восемь…

– Но не тридцать же! – воскликнул Менинзон. – Двадцать восемь!.. Прекрасный возраст для специалиста! К тому же оркестр…

– Дался вам этот оркестр… – досадливо сказал Юрий Федорович, – А если проверка? Мне же первому шею намылят.

– Приказы министра никому не дозволено нарушать, – веско сказал замполит.

– К слову о вас, – вдруг встрепенулся Юрий Федорович. – Вы, Николай Петрович, направляетесь на теплоход «Михаил Фрунзе». Вот приказ начальника пароходства. Извините, чуть не забыл. А что, помполитом – неплохо. Тем более, что «Фрунзе» ходит в основном за границу…

– Как это?! – взвился Николай Петрович. – Съели?.. Ха – ха… Я так и думал, что здесь не коллектив, а змеиное кубло! Отлично! Обтяпываете свои делишки! Оркестр… Может, еще джаз будете играть? Эту музыку зажравшейся буржуазии! Я вам устрою оркестр… Вы у меня попляшите. Я вам устрою…

– Николай Петрович, – мягко сказал Юрий Федорович, – это еще в 1953 году, до марта месяца, вы могли бы что – то устроить, не сомневаюсь. А нынче 1959 год. Паровоз ушел, как говорится.

– Посмотрим, – зло сказал Николай Петрович. – Ишь ты, окопались!

Он схватил роскошную фуражку с огромной кокардой и выскочил в коридор. Ещё минуту из приемной доносился его возмущенный крик. Наконец, все стихло. Юрий Федорович вздохнул.

– Трудный человек…

– А что с Вороновым? – напомнил Моисей Самуилович.

– Где его теперь искать? – сказал Юрий Федорович. – Он уже где – то возле Гонконга, наверное…

– Должен зайти в шк… в училище, – поправился начальник отдела кадров. – Он ещё документы не забрал.

– А – а, семь бед, один ответ, – махнул рукой Юрий Федорович и нажал кнопку звонка.

Вошла секретарь.

– Лена, пишите приказ: «Курсанта Воронова – инициалы посмотрите – перевести на второй курс мореходного училища, судомеханического отделения». Шапка и все такое, как обычно. Не тяните. Отпечатайте по – быстрому, я подпишу.

– Спасибо, Юрий Федорович.

– Да полно, не стоит благодарности… Ещё неизвестно, что нам подбросит ваш любимчик… Только ради вас…

Юрий Федорович выше среднего роста, начинающий полнеть мужчина сорока двух лет. Слегка выдающийся животик, он маскировал тем, что пуговицы форменной тужурки были всегда расстегнуты. На тужурке знак ДВВИМУ, а чуть ниже располагался знак капитана дальнего плавания – секстан, в обрамлении лаврового венка. Строгое и властное лицо, скорее всего маска, за которой скрывался характер мягкий отзывчивый, добродушный, с пониманием относящийся к делам и проблемам курсантов.

Через неделю, после того как гражданский народ получил форму и немного попривык к ней, он приказал построить школу на плацу и произнес короткую речь:

– Товарищи курсанты! – нервно сказал он. – Я видел, как убивают, грабят, насилуют, но такой бардак, что творится в школе, я вижу впервые! Командирам рот, в недельный срок навести порядок! Это черт знает, что такое!..

Напугав курсантов подобным образом, он больше никогда не выступал перед строем, предоставляя это право своему заместителю по учебной работе и замполиту, который обожал держать курсантов по стойке «смирно» час – полтора.

– Во, зверь! – сказал Сорокин. – Облаял ни за что…

Но когда тому же Сорокину потребовалось срочно отлучиться домой по семейным обстоятельствам, начальник школы без лишних вопросов подписал ему увольнительную на неделю и позвонил в финчасть, чтобы курсанту Сорокину выдали в подотчет сто рублей. По тем временам довольно солидная сумма.

– Я даже не ожидал и денег не просил, – говорил потом Валерий. – Вот это Федорыч. А я думал…

– Индюк тоже думал и ластами щелкнул, – веско сказал Князев. – Федорыч – голова, я сразу это понял, ещё в строю.

И, конечно, курсанты платили ему тем же. Так что престиж школы был высоким. Второй раз, но уже мягче, начальник школы выступил перед курсантами, отправляя их в отпуск, и речь его была более обширной. Но тоже своеобразной с вкраплением матросского сленга. Что делать? Натура брала своё…

– Мы с вами славно потрудились в этом учебном году. Теперь, когда мы из урок будем делать людей, задача усложнится. Не воображайте, что четыре года вы просидите в училище и на шару получите диплом. Не выйдет. Флоту придурки не нужны. Поэтому мы из вас будем жать масло на всю катушку. Но игра стоит свеч. И я думаю, что мы вместе решим все поставленные задачи.

Далее, очень сильно надеюсь на то, что с вашей помощью гражданская шелупонь, что придет на первый курс, быстро поймет, где находится, и мне не придется краснеть за марку училища. Надеюсь также, что где бы вы не оказались, вы будете высоко нести звание советского курсанта, и на училище не будут приходить бумаги из известных вам милицейских заведений. У меня всё. Счастливо отдохнуть от трудов праведных. До скорой встречи…

Вот такая речь…

Юрий Федорович отходил на судах морского флота два десятка лет и в его речи нет – нет, да и проскальзывали словечки, не означавшие вовсе призрения к гражданскому сословию. Нет. Так было яснее и доходчивее. Для связки слов и мыслей, так сказать.

После того, как руководящий состав нового училища покинул кабинет, он что – то вспомнив, накрутил номер отдела кадров.

– Полищук. Да. Появится Воронов – немедленно ко мне. Да. Я вам начальник или балалайка! Найти. Всё.

Довольный собою, он взял личное дело Воронова и задумчиво полистал.

– Да ладно, – сказал он вслух. – Отстою, если что. Флоту такие люди нужны. Парень знает жизнь, чего уж там…

Участь Воронова была решена окончательно. Но готов ли Коля к такому повороту в жизни ещё оставалось загадкой. Может у него свои планы на этот счет…

Вася ехал домой. Дорога дальняя, в самую глушь, в поселок лесорубов Веселый, тогда ещё живший полнокровной жизнью. В те, почти первобытные времена, до Веселого можно было добраться двумя путями: морем – до портпункта Малая Кема, а там тридцать километров на попутках или по дороге, на перекладных – тут уж как придется. Сначала на «КРАЗах», что шли груженные из Кавалерово до Варофоломеевки, а обратно порожняком. Потом от Кавалерово до Тетюхе на рабочем автобусе. И еще несколько раз пересаживаться с попутной на попутную – так что никаких нервов не хватит. Путь морем быстрее, но Вася решил прокатиться и добирался до места назначения три дня. Об этих трех днях, потраченных в пути, он не жалел. Устал, но не жалел. В Тернее его «подхватил» знакомый шофер – лесовоз шел прямо в поселок.

– Рассказывай, Вася, как она жизнь флотская.

– Да что рассказывать, дядя Гриша, в море не ходили… Так, по бухте на шлюпках погоняли и всё. Морская практика на третьем курсе начинается.

– Какой третий курс?.. Загибаешь, Василий, ты же в морскую ремеслуху поступал или как это называется… ШМО, что ли?..

– Это точно. Я и сам не ожидал. Уже к выпуску готовились, а тут – приказ. И все. Да что я? Вот курсантский билет и зачетная книжка.

– Дядя Гриша даже свой «Студебеккер» остановил, чтобы получше разглядеть документы.

– Ишь ты… – уважительно сказал он, – мореходное училище, второй курс.

Полистал зачетку. Прочел вслух.

– Судовые силовые установки – «отлично». Ух, ты… Ну, Вася, ты даешь… Да, здорово. А так и не подумаешь… В тихом болоте черти водятся… Да, Вася?..

– Да, – сказал Вася.

– Ты смотри… – сказал дядя Гриша, вынул из бардачка пачку мятых папирос «Север» и сосредоточено закурил, наморщив лоб. – Ты, значит, морским инженером будешь, – сказал он, натужно думая о своем.

– Да каким инженером… Техник – механик судовых силовых установок: котлов, турбин, дизелей…

– О! – сказал дядя Гриша. – Нет, ну это все равно…

И замолчал, закурив, чертыхаясь, новую папиросу. Они ехали, и дядя Гриша думал.

Он молчал километров тридцать. Да и дорога не способствовала разговору. Машина то ныряла в ухабы, то, натужно подвывая мотором, выбиралась на дорогу.

– Мериканская техника, мать её… Все мосты ведущие, не то, что наш «ЗиС‑5»…

Он снова закурил папиросу и погрузился в раздумья, изредка тихо матерясь на ухабах, и вращая баранку. Когда выехали на сравнительно ровную дорогу, он спросил:

– А ты надолго в отпуск?

– Почти до сентября.

– Ага, – и снова замолчал, о чем – то думая. – А чего ты в спортивном костюме, форму не дали, что ли?

– Белую выдали, а по такой пыли… В чемодане.

– Понятно, – сказал дядя Гриша. – Ты же в дизелях понятие имеешь?

– Первый курс, – сказал Вася. – Так, в общих чертах.

– Пойдет, – сказал дядя Гриша. – У нас ухари и общей черты не знают. А поработать не хочешь? Гулять у нас негде, сам знаешь. Или садовником будешь… груши околачивать?..

– Ну-у, не знаю.

– А что тут знать. Работа не пыльная. У нас на электростанции морской дизель монтируют, Томас Манн называется. Слыхал о таких?

– В училище такой же стоит.

– Значит, разбираешься?

– Да как сказать…

– А ни чо не говори. Завтра пойдем к начальнику участка и назначим тебя главным на стройке. Да не боись! Чертежи есть, вся документация есть, ты парень грамотный – разберешься. Тебе шестьсот рублей лишние? Да ещё премия, если к отъезду дизель пустишь. Около тыщи и набежит. Чо, плохие деньги?

– Можно попробовать, – осторожно сказал Вася.

– Одна попробовала – семерых родила, – сердито заметил дядя Гриша. – Ты согласен или будешь весь отпуск богодулить?

– Дядя Гриша, так вы же не начальник, вы же не решаете… – улыбнулся Вася.

– Ё-моё, – заволновался дядя Гриша, – я, если хочешь знать, специально в Терней заезжал, чтобы кого – то из мотористов уговорить, месяца два поработать. Начальник участка просил найти толкового мужика. Так зачем нам моторист, если свой механик, моряк домой едет. Сделаешь, тебе не только деньги обломятся, а начальник ещё в училище письмо напишет, какой ты молодец.

– Так я еще ничего не сделал.

– Ага, согласен?

– Не уверен, что буду полезен, но попробовать можно.

– Вот это разговор, – повеселел дядя Гриша. – Вот это по – нашему! Будет свет в деревне!

– Постараюсь, – вздохнул Вася.

Инспектор отдела кадров пароходства тоскливо посмотрел на Воронова и сказал, зевнув:

– Документы.

– Так ещё в школе, сказали зайти – узнать…

– А куда вас предварительно распределили?

– На «Бухару».

– Ты из какой школы? – спросил инспектор. – Что за бардак! «Бухара» в море и будет через месяц… Тебя в отпуск разве не отправляли? Черт знает что… Постойте, как ваша фамилия?

– Воронов.

– Воронов? Так какого черта вы ломаете тут комедию, курсант! Марш в училище! В море он захотел… Ишь, шустряк какой… В училище! И чтобы до выпуска ноги тут вашей не было. Вон, я сказал!

Воронов вышел из кабинета, а инспектор продолжал кипеть в одиночку:

– И ходят, и ходят… Нет, чтобы получить диплом… Так ходят, а чего ходить… Всему свое время. Тоже мне Робин Гуд

или как его Дон, этот, Кихот… – и он тихо посмеялся.

Коля, сбитый с толку, и ничего не понимая, сел в трамвай и покатил в училище. Да нет же, он сам читал приказ об отчислении… С тревожными мыслями он зашел в отдел кадров училища.

– Ба! Знакомые всё лица! Где вы бродите, Воронов, минуточку. – Он накрутил номер телефона. – Лена, начальник у себя? Да, нашелся пропащий. – Он положил трубку. – Так, курсант Воронов, к начальнику училища. Бегом – марш…

– Ничего не понимаю, – почесал затылок Коля.

– Если Воронова оставляют, значит, это кому – то нужно, – усмехнулся кадровик. – Иди, Коля, начальник ждет.

– Заходите, Воронов, – начальник училища бросил в ящик стола какие – то бумаги, – присаживайтесь. Мне говорили, что вы дисциплинированный курсант, а что получается…

– Что? – мрачно спросил Коля.

– Куда – то исчезаете… Ни слуху, ни духу… Уже хотели во всесоюзный розыск подавать…

– Зачем? – удивился Коля. – Меня же отчислили или выпустили… Ходил в кадры флота, а там накричали, послали сюда… Вот я и пришел.

– Ну и молодец, – добродушно заметил Юрий Федорович. – А вопрос такой: есть желание учиться дальше или на флот, на «Бухару»?

– Просто интересно – все меня «Бухарой» пугают… Но я бы остался. Четыре года пролетят, не заметишь, зато специальность…

– А потянешь? – спросил Юрий Федорович. – Дальше сложнее будет, а ты этот курс закончил еле – еле… Слабовато. Если бы это было сразу в училище, то тебя, Николай, надо было бы или сразу отчислять, либо условно переводить до первой двойки. Так как?..

– Потяну, – сказал Воронов убежденно, чувствуя ответственность момента. – Сам летом математикой займусь. А там Вася Рогов поможет… Потяну.

– Вот это разговор, – одобрительно сказал Юрий Федорович. – Хорошо. Тогда… – начальник училища сделал паузу, запустил руку в стол и вынул две книжечки, – получай удостоверение курсанта и зачетную книжку. И в отпуск, Николай. Двадцать пятого августа быть здесь, без опозданий.

– А Князь, извините, Князева тоже вернули?

– Князь, как ты говоришь, уже… в море, у них рейс был в Японию, в Майдзуру. Да, Коля, летнюю форму ты не получишь – вещевой склад закрыт, но это же не главное?..

– Так точно.

– Свободен.

– Есть!

– Счастливо, курсант Воронов.

Улыбающийся Воронов вышел в приемную.

– И как? – спросили Лена.

– Второй курс. Аж не верится…

– Это Моисей за тебя лысиной по паркету постучал, – сказала Лена. – Ему спасибо скажи.

– Скажу, – пообещал Коля.

А в это самое время Вася Рогов критически осмотрел то, что нагородили сельские умельцы. Сделано было, что называется, от фонаря.

– Кто старший? – раздраженно спросил Вася.

– Ну – я, – поднялся мужик. – Пантелеев, моя фамилия. А ты кто будешь, пацан? Поработать хочешь?..

– Хочу. Итак, Пантелеев, с этой минуты я руковожу работами по установке и запуску дизеля.

Мужики посмеялись.

– А бетон мешать, не желаете, товарищ начальник?

– Нет, – спокойно сказал Вася, – а желаю я видеть всю документацию и альбом с монтажными чертежами.

– Иди, хлопец, иди… Пока пинка не дали. Начальничек… Вот их развелось…

И кто его знает, как бы обернулось дело, но подъехал начальник лесоучастка.

– Пантелеев! – нервно сказал он, нервный, как все начальники. – Опять богодулите…

– Да я чо… Газ кончился. Поехали в Малую Кему за баллонами.

– Так. Старшим на стройке назначается курсант судомеханического факультета мореходного училища товарищ Рогов. Все его распоряжения выполнять беспрекословно. Вопросы есть?

– Баба с возу – кобыле легче, – мрачно сказал Пантелеев. – Только уж больно он молодой…

– Придет время – состарится, – отрезал начальник. – Какие замечания, товарищ Рогов?

– Звать – то как начальника, – спросил Пантелеев. – Мы знаем, что он – Василий, а как по батюшке, раз начальник, то положено авторитет блюсти…

– Обойдемся без отчества, – сказал Вася. – А сделано всё не так. Вы, Пантелеев, в чертежи заглядывали?

– Да вон они лежат. Попробуй, разберись…

– Зачем же тогда… Ладно.

– Что нужно, товарищ Рогов? – спросил начальник участка.

– Пятитонный кран… Трубы цельнотянутые… Я чертежи посмотрю, а завтра утром скажу метраж и диаметры… Так, газосварка – есть, инструмент – есть, а остальное по ходу дела.

– А кран зачем? – удивился Пантелеев.

– Двигатель нужно разобрать и уже по блокам устанавливать. Вы эту махину вчетвером поднимите? То – то… Установим картер на фундамент, закрепим и начнем сборку и обвязку. А что вы наворотили – убрать.

– Вот так вот, Пантелеев, учись. Кран будет после обеда, – сказал начальник участка. – Ну, работайте. Я на тебя, Вася, надеюсь. Ух, голова…

– А куда они денутся… – Усмехнулся, Вася. – Так, гвардия лесов. Хватит сидеть! Начали…

– Ты смотри… – озадачено сказал Пантелеев. – Тут в пору в ухо дать, чтобы не мешался, а нельзя – начальник. Пошли, мужики, работать. Говори, малец, что делать нужно, раз такой умный…

– Отсоединяйте трубы. Снимайте, головки цилиндров. Будет кран, начнем разбирать полностью. Завтра устанавливаем…

– Ну, ничего ты даешь, парень… Мы же не кони…

– Все претензии к начальнику участка. Можете доложить, что я с вас масло жму и требую работы, а не выпаривать сало из живота.

– Ух, ты какой… Смотри, не надорвись…

Вася круто взялся за дело. И двадцать второго августа дизель – генератор зарокотал, давая поселку дополнительную энергию. А двадцать четвертого Вася открывал парадную дверь училища.

Если бы не работа по монтажу дизель – генератора, то Вася, наверное, очумел бы от скуки. Поселок представлял одну улицу в сорок домов по двадцать с каждой стороны дороги. Школы – нет, клуба – нет, в больницу за сто верст… Баня у ручья, правда глубокого, заезжая лавка с водкой, песни женщин за околицей – вот и всё. Даже магазина постоянного не имелось. Всё в Малой Кеме, до которой тридцать километров по жуткой дороге. «Сто рублей не деньги, сто километров не расстояние», – говорили лесорубы. Впрочем, такая поговорка бытовала на всем Дальнем Востоке.

Вася не был привязан к поселку древними или дальними корнями. Вырос у бабки в Малой Кеме, учился в Тернее, а в поселок наезжал повидать мать, что рубила сучки на лесоповалах, и не столько от тяги к родному очагу – что ему было родным, в этом временном поселке? – сколько по житейской необходимости. Папа?.. Что – то смутное мелькало в памяти. Это смутное пахло крепким самосадом, лесом и дымом костров. На единственной фотографии, что сохранилась в доме, был снят молодой парень, прислонившись плечом к кедру. Снимали, видно, для газеты, а может для Доски почета… Кто его знает… Мать с годами все больше и больше отдалялась от сына и, кажется, он становился ей обузой. Вася это чувствовал и замыкался в себе.