Текст книги "Призрак-40-2242. Литературный сборник"

ГЛАВА ПЯТАЯ. Рогова приглашают домой
Неожиданная встреча. Южно – Китайское море. Дизель – электороход…

Годы учебы пролетели незаметно. Напряжение курсантских лет и даже отречение от простых житейских радостей дало результат. Диплом с красно-коричневой обложкой стал наградой за тяжкий труд. Да и Вася стал уже далеко не тем застенчивым мальчишкой, что пришел в ШМОньку. Он заметно подрос, раздался в плечах, а под рубашкой играли мускулы, результат занятий гимнастикой. Отгремел оркестр, провожая первых выпускников училища, отзвучали речи. Парни, кто успел обзавестись девушкой, исчезли. Кто сразу отбыл к месту работы, а Воронов и Рогов сидели на старой, перевернутой вверх дном шлюпке.

– Тебя куда? – спросил Воронов.

– На север, на ледоколы, – сказал Вася, – а ты? Коля помялся, пряча глаза.

– Знаешь, меня в Находку пригласили, в Дом культуры моряков. Буду в ансамбле играть. Похоже, что Моисей подсуетился…

– А чего ты стесняешься?.. Ты же захиреешь на судне без трубы.

– Да неудобно как – то… Учился – учился, тянулся изо всех сил, а выходит зря.

– Не переживай. Каждому – своё. Кому дизеля и море, кому труба и сцена. Будет сольный концерт, не забудь пригласить…

– Обижаешь, Вася. Кого же приглашать как ни тебя… Даже странно от тебя слышать…

– Не верится даже… – Сменил Рогов тему. – Поступали в ШМО с очень скромными запросами, а вышли механиками, – усмехнулся Вася, – командирами…

– Ты в отпуск?

– Куда и к кому?.. Мать умерла, никого нет, лесоучасток – я слышал – закрывают… Нет, Коля, я к месту службы. Мой ледокол в Анадыре стоит. Послезавтра вылетаю. А ты? – Я – в отпуск. Ансамбль на гастролях сейчас.

– Лихая у тебя будет жизнь, – со смехом сказал Вася. – Гастроли, цветы, поклонники… Не то, что у меня: ледокол, машина, кают – компания, каюта, вахта… И день за днем. А кругом льды, белые медведи…

– Ты сам напросился или…

– Да как тебе сказать… и да, и нет.

– У тебя же красный диплом, мог выбирать.

– Мог. Но в кадрах сказали, что «Макаров» – отличное судно, а для практики лучше всего навигацию или две отходить на ледоколах.

– И ты согласился?

– Сразу.

– Рогов!

– Вася, тебя Лена зовет, – Коля с интересом посмотрел на друга, – а все молчал…

– Да я ни сном, ни духом, – засмущался Вася. – Наверное, по делу…

– Васька… – тихо сказал Коля, – знаю я эти дела… Не теряйся…

– Отвали, – так же тихо сказал Вася.

– Да брось ты… У девушки всё при всём, не упускай момент. Сколько же можно под мальчика молотить…

Рогов слегка толкнул Воронова в плечо и Коля тихо засмеялся.

– Иди, иди…

Вася подошел к Лене и доложил:

– Товарищ секретарь училища, третий механик ледокола «Макаров» Василий Рогов прибыл по вашему приказанию!

– Вася, что ты дурачка валяешь – курсанты смотрят…

– Потому и докладываю по форме.

– Вася, – сказала Лена и сделала паузу, задумавшись продолжать или нет, и храбро закончила, – поехали ко мне.

– Что – то надо помочь?

– Скажешь, я тебе не нравлюсь?

Тут Вася смешался совсем, но подошел Воронов.

– Лена, извините. Вася, я поехал, пока. Может быть, когда – нибудь встретимся. У меня поезд через час.

– Но ты же говорил…

– Через час, Вася. Лена, забирайте Рогова, а то он… Словом, счастливо ребята! Помчался я! Вася, я на «Макаров» телеграмму пришлю!

И Коля, не оглядываясь, быстро пошел в низ к остановке трамвая.

– Ты не ответил на вопрос, – сказала Лена тихо. – Курсант Рогов – это одно, и я не могла к тебе ни подойти, ни сказать, а механик Рогов – совсем другое…

– Да. – Вася поправил фуражку. – Если я правильно понял…

– Вот парни пошли… – вздохнула Лена. – Нет, чтобы взять под руку, помочь девушке дойти до остановки… Так им сначала надо что – то понять…

Вася по – новому взглянул на Лену и отметил, что у девушки ясный взгляд, высокая грудь, стройная фигура и, как выразился Коля, все при всем.

– А… – он запнулся – в нем ещё жил курсант и к новому своему качеству он не успел привыкнуть, но переборол себя и закончил мысль, – ты далеко живешь?

– Наконец – то… – вздохнула Лена. – Нет, на Луговой. Пешком можно дойти. Пойдем, нам есть о чем поговорить.

– Пошли, – сказал Вася, терзаясь, потому что не знал, зачем он идет и о чем разговор, но, как загипнотизированный шел рядом с девушкой, ощущая её тело и охваченный предчувствиями, совершенно для него новыми.

Говорила в основном Лена, а Вася лишь кивал головой, вставляя «ага», «ну», «да». Из сбивчивых слов девушки – видимо, Лена тоже волновалась изрядно – он понял, что она обратила на него внимание ещё на первом курсе, в школе, стало быть. Но ШМО – это ШМО, она думала, пройдет год и чувства остынут. И даже не чувства, а она не знает что. Наверное, так мать относится к своему робкому, но способному сыну (в этом месте Вася хмыкнул). А уже потом, когда школу перевели в училище, и Вася резко стал меняться, чувство вспыхнуло снова и вот, что хочешь, а это, наверное, любовь (в этом месте Вася остановился, поставил чемодан на растрескавшийся асфальт, взял девушку за плечи и повернул к себе).

– И четыре года молчала? – спросил ошарашенный Вася.

– Ага, к тебе подойдешь… Ещё нехватало, чтобы курсанты тебя донимали и за моей спиной хихикали.

Вася нашел это решение мудрым и спросил:

– Лена, выходит, что ты меня любишь?

– Рогов, тебе зря дали красный диплом! Как ты будешь жить с таким поздним зажиганием?..

Относительно зажигания Лена переборщила. Едва он взял девушку под руку, его прошила искра, а чем дальше они шли, и чем интереснее складывался разговор, тем больше, по выражению Воронова, у Васи дымился кочан.

– Лена, – упавшим голосом сказал Вася, – а как же быть? Я через три дня улетаю в Анадырь.

– Устроишься, дашь знать, я прилечу следом. Пойдем. Мы почти пришли.

– А дома кто? – спросил Вася.

– Мы вдвоем с мамой живем. Она сейчас в санатории, вернется к концу месяца. Так что мы с тобой все твои три дня вместе будем.

Понятно, что три дня они не играли в подкидного дурачка или в домино. И уже в кресле самолета, закрыв глаза, он вспоминал, как, едва переступив порог квартиры, вся одежда полетела во все стороны. Как, едва прикоснувшись к девушке, Вася обрызгал ей живот. Как потом всё пошло как надо и три дня они вставали с кровати, чтобы наскоро перекусить и снова наслаждаться друг другом. Это была страсть двух истомившихся тел, и они отдавались ей без оглядки. На третий день Лена сказала:

– Вот это да-а… Ну, мы и оторвались…

– Ой, как неохота уезжать, – вздохнул Вася.

– Мы теперь будем всегда вместе, – сказала Лена. – Я обязательно прилечу…

Старший механик, которого на всех флотах от Калининграда до Владивостока зовут «дед», представил нового третьего механика машинной команде.

– А вот ваша вахта, Василий Сергеевич, старший моторист Зинченко и моторист Сысоев. Всё, товарищи. А вы, Рогов, зайдите ко мне.

У себя в каюте «дед» пригласил садиться и прочел небольшую лекцию об особенности ходовых вахт на ледоколе – особенно во льдах.

– А моторист Сысоев давно на судне?

– Уже год. Его после окончания курсов плавсостава сюда направили. Втянулся. Справляется. А что, были знакомы раньше?

– Да имел несчастье познакомиться…

– Вы уж, Василий Сергеевич, если что – то негативное, то не обостряйте. Рейсы у нас затяжные, деваться некуда. А злость только помешает делу. Да и напряжение в экипаже ни к чему.

– Какая злость… Скажем так, пикантная ситуация.

– Я не психолог, – сказал «дед». – Если пикантная, то сами разберётесь.

– Да, – согласился Рогов.

– Ну что, вступайте в свои права третьего механика. Сегодня ночью отходим. Как раз на вашей вахте. Я спущусь в машину. Да, и не стесняйтесь спрашивать у мотористов. Здесь ничего зазорного нет. Теория – теорией, а практика она и есть практика. Вы согласны с такой постановкой вопроса?..

– Разумеется. А в машину я спущусь. Вот только переоденусь…

– У нас на вахту можно выходить в парадной форме, но как угодно… Сейчас в машине второй механик, пообщайтесь с коллегой, пощупайте железо своими руками. Это полезно.

Рогов вышел из каюты старшего механика и с удовольствием открыл дверь с табличкой: «Механик – 3». Каюта просторная, с квадратными иллюминаторами, здесь всё было приспособлено для долгого пребывания и с максимальным удобством возможным на судне такого класса. В дверь постучали.

– Открыто, – сказал Рогов, – прошу.

Вошел Сысоев.

– И как жить будем, Вася?

– Давайте условимся, Сысоев, не Вася, а Василий Сергеевич. Или, если вам не нравится, товарищ третий механик. Что ещё?

– Я спрашиваю, как жить будем? Вот удружил «дед»… Ещё и на твоей вахте оказался.

– Сбылось пророчество Воронка, – усмехнулся Рогов. – А как будем жить? В рамках должностной инструкции.

– Злишься за прошлое? Ну, ударь меня…

– Вот что, Сысоев, о нашем прошлом, думаю, здесь никто не знает. В ваших интересах его не касаться. И давайте на «вы». В пределах уставных отношений…

– Да я лучше спишусь с коробки! В рамках Устава… А в рыло хочешь?

– Попробуй, – равнодушно сказал Вася. – Если у вас всё, моторист Сысоев, то свободны. И не вздумайте на вахте истерику закатывать.

– Да пошел ты!.. – выкрикнул Сысоев и бабахнул дверью, выскочив из каюты.

Зинченко высокий, симпатичный парень, в щегольском комбинезоне с надписью “Montana”, в кепке с фирменной маркировкой, “Shell” являл собой образец советского матроса времен «хрущевской оттепели», когда фирменная одежда уже не являлась поклонением Западу, а лишь подчеркивала, что даже на вахте можно одеваться стильно и красиво. Опять же, чистая одежда и легкий запах мужского одеколона говорили о том, что машинное отделение перестало быть преисподней, и превратилось в рабочее место высокой культуры, не только технической.

Открытое лицо старшего моториста выражало доброжелательность, а в его поведении не ощущалось ни чинопочитания, ни желания угодить начальнику, пусть и новому. Словом, он знал себе цену. Механики приходят и уходят, а мотористы остаются, это было его жизненной установкой. Он пожал Рогову руку и спросил:

– Это у вас первая вахта, Василий Сергеевич?

– Да, – ответил Рогов.

– Не страшно. Давайте так, вы ведите всю документацию, а мы с Витей не подведем. Поможем молодому командиру. Да, Витя?

– Это запросто, – неожиданно для Рогова миролюбиво сказал Сысоев. – Через месяц такой командир будет, что в льяла загнать может.

– Не страшно, – усмехнулся Зинченко. – У нас в льялах можно в чистой рубашке ползать, не то, что на других коробках.

Рогов качнул головой, а Сысоев поджал губы – подколка не вышла.

– Меня Игорь зовут, а моего корешка по вахте, Витя. Работать может, но гниловатый… Может на Севере человеком станет. Я верно говорю, Витек?

– Чего это я гниловатый?

– А чего ты Сергеича подкалываешь? Я не знаю, конечно, может, ваши дорожки и пересеклись где – то, но я чувствую, что льяла – это давняя подколка. Или я не прав?

Рогов вздохнул, а Сысоев промолчал.

– Ну и вахта… – покачал головой Игорь. – Ладно, выведу я вас на чистую воду.

Каждое судно имеет свою особенность. И хотя принципиальное отличие невелико, но это в принципе, а на практике незначительные отличия чувствуются ощутимо. В другом месте клапана, не так стоят приборы, несколько иной запуск, иначе стоят баллоны высокого давления запуска двигателя. Конечно, мелочи, но первая вахта может превратиться в тихий кошмар, если не оказалось времени на предварительную подготовку. Потому с предложением старшего моториста пришлось согласиться и не корчить из себя большого начальника, всезнайку. Это море. Или один за всех или все против тебя, а деваться некуда – кругом вода…

Рогов довольно быстро освоился, и жизнь вошла в нормальное русло. И прошло два года. Наверное, так бы все и катилось. Годы, звания, рост в должности меняли друг друга, а однажды внезапно обнаружилось, что живот против воли выпирает, наблюдается невесть откуда взявшаяся, отдышка, по коленям ползают внуки и вообще… пенсия. Наверное…

Отпуск. После ледяного безмолвия зелень травы и деревьев радовала глаз.

– Хорошо – то как! – вскрикивал Вася, ныряя в воды бухты Тихой. – Лепота…

Квартира Роговых почти рядом с кинотеатром «Искра». Можно сказать, что жизнь устроена. Сынишка Коля ходит в садик, Лена все так же работает секретарем в училище, хотя зарплаты полярного механика вполне хватало, чтобы жена не работала.

– Нет, ты посмотри, что пишут! – разволновался Рогов, открыв вечером газету. Слушай «Началом варварской бомбардировки Демократической республики Вьетнам самолетами с авианосцев «Констеллейшн» и «Тикандерога» послужило якобы имевшее место нападение на эсминцы 7‑го флота США «Мжддокс» и «Тэрнер Джой» торпедных катеров ДРВ. Так называемый «Тонкинский инцидент» дал повод Соединенным Штатам довести свой воинский контингент во Вьетнаме до двухсот тысяч человек». Это война, – сказал Вася. – Отдохнул, называется. Сейчас точно отзовут.

– А ты здесь при чем! – всполошилась Лена. – Где Вьетнам, а где Советский Союз…

– Вьетнам строит социализм, а мы им помогаем. Наши суда уже ходили в Хайфон, насколько я в курсе.

– Но ты же полярник. На ледоколах служишь.

– Оно – то так, но тем не менее однако, – сказал Вася. – В самом деле, что нам до какой‑то войны, правда, Коля?

– Да! – выкрикнул Коля и уселся к папе на колени.

– Лена, давай еще одного или одну спроектируем, – сказал Вася. – Парню нужен кто – то или братик, или сестричка. А то один… Ни два, ни полтора…

– Ой, скажешь тоже, – отмахнулась Лена. – Тут с одним не знаешь куда деваться… Но, – она усмехнулась, – эту тему мы обсудим… вечером.

– Так другой разговор!.. – сказал Вася. – Да, Коля?

Коля поковырял в носу и сказал:

– Я хочу писять.

– Ну, пошли.

А через две недели Рогову позвонили и просили срочно зайти в отдел кадров, к начальнику.

– Что? – встревожилась Лена.

– Все нормально. В кадры вызывают.

– Я так и знала… Не ходи.

– Как это? Да успокойся, всё нормально.

– Василий Сергеевич, вы нас извините, конечно, но надо срочно подменить заболевшего (надавил начальник на слове «заболевшего») механика на «Ереване». Всего два рейса. И отдыхайте дальше. Понятно, что время, проведенное в рейсе, вам зачтется. Хотите в денежном эквиваленте или отгуляете, разумеется, всё будет оплачено.

– Так же третьим?

– Нет. Вторым механиком. Все документы и виза уже готовы. Отход завтра.

– А куда рейс?

– На Вьетнам. Груз сугубо гражданский – мука, сахар, соль…

– А под мукой…

– Уверяю вас, все чисто, на этот раз, – усмехнулся начальник.

У Рогова на секунду сжало сердце и отпустило.

– Да не волнуйтесь, Василий Сергеевич, – заметил проступившую бледность на лице Рогова начальник отдела кадров. – По советским судам не стреляют. Так… шалят, но… ничего особенного.

– А тип судна?

– «Ереван». Это типа либерти…

– Добро, – сказал Рогов. – Поеду принимать дела.

– Да что там принимать. Отдыхайте сегодня. К слову, на «Ереване» есть выпускники вашего училища: Сорокин, Князев… Знаете их? – Ещё как… – усмехнулся Рогов.

– Вот и отлично. Счастливого рейса!

– К черту.

Пока Рогов получал документы в разных службах пароходства, пока – не выдержал все – таки – забежал на судно, солнце уже клонилось к вечеру. А вечером были слезы, прощание и… «проектирование». Утром он поднимался по трапу «Еревана».

Японское море прошли без приключений, но на подходе к Цусимскому проливу стали появляться американские самолеты. Они заходили издали и пролетали над мачтами парохода так низко, что можно было разглядеть смеющиеся лица пилотов. Восточно – китайское море тоже прошли без осложнений, а вот в Южно – китайском издевались над советским судном, как хотели. Сбрасывали на пароход деревянные бочки, наполненные в отхожих местах, и, разбиваясь о палубу, они распространяли зловоние по всему судну. Палубная команда не успевала смывать «добро» за борт.

Сбрасывали бочки из – под бензина, пробитые в нескольких местах. Падая, они издавали дикий визг и вой. Казалось, что судно бомбят и капитан, матерясь, как последний забулдыга, маневрировал, уворачиваясь от небесных подарков. Только ночами шли полным ходом и без приключений.

Так вошли в Тонкинский залив. До Хайфона оставалось несколько миль, когда налетели «Фантомы» и открыли огонь по безоружному судну. С той высоты, с которой американские летчики расстреливали пароход, нельзя было не видеть, советский флаг. На судне начался пожар, перебивались пожарные шланги, от попадания реактивного снаряда в борт – хорошо, что выше ватерлинии – вышли из строя помпы. В машине был сущий ад, но команда, выбиваясь из сил, держала ход парохода и производила возможный ремонт израненного судна. Всеми работами руководил Рогов. И пароход шел! Подбежал Сорокин.

– Вася, телефон. Видать с мостика.

Говорил капитан.

– Спасибо, Василий Сергеевич, уже видно Хайфон. Дошли.

– Понял, – сказал Рогов.

– Валера, я на палубу воздуха глотнуть.

– Давай. Мы теперь сами.

Василий вышел на палубу и посмотрел, как один из самолетов заходит в атаку. Он ещё увидал, как в носу самолета мелькнули огоньки. Сверкнула мысль – нырнуть в надстройку.

Матросы видели, как самолет, дав короткую очередь, что высекла сноп искр из палубы улетел, а второй механик, отброшенный к переборке, рухнул, как подкошенный, окрашивая палубу красным.

* * *

Прошло пять лет. Коля ходил в первый класс, а пятилетняя Даша возилась с куклами. И однажды на квартире Роговых раздался звонок.

– Елена Викторовна, – сказал мужской голос, – сейчас за вами придет машина. Будьте готовы.

– Вася! – вскрикнула Лена, едва не падая в обморок. – Жив!

– Будьте готовы, – сказал голос.

– Деточки, собирайтесь, быстренько! Поедем папу встречать.

Она уже не понимала, что говорит. Вася, её Вася должно быть жив. А иначе, зачем же звонить? Конечно, чтобы не расстраивать. Наверное, в госпитале лежал, может, даже за границей с тяжелым ранением… А сейчас возвращается домой. Господи, Даша, ну одевайся же скорее…

Её привезли на причал и сказали:

– Смотрите.

– Коля, Даша, смотрите, куда дядя говорит.

– Да не вижу я ничего, – недовольно сказал Коля.

– А куда? – спросила она.

– Видите, в бухту входит новый дизель – электроход?

– И там – Рогов? – спросила Лена.

– Подождем, – хмуро сказал человек с нашивками на рукаве капитана дальнего плаванья.

Когда судно подошло ближе, Лена едва не потеряла сознание: на черном борту судна ясно виделись белые буквы: «МЕХАНИК ВАСИЛИЙ РОГОВ».

1980

ПРИДУРОК
(рассказ)

Его звали скромно и незатейливо: Александр Сергеевич Пушкин. Надо же такому случиться – полное совпадение! От великого поэта Александра Сергеевича отличало одно: за свои двадцать пять лет он не написал ни строчки из того, что называют стихотворением и тяги к этому виду творчества он не испытывал ни малейшей.

Видать, когда Господь Бог раздавал таланты, Александр Сергеевич либо чесал в затылке, либо разглядывал камешки. На что Господь и заметил раздраженно:

– Вот и занимайся каменьями! Аминь.

С тем и отпустил на землю. А на планете жизнь оказалась смешнее не придумаешь. Во – первых, «железный занавес» со всеми вытекающими обстоятельствами, во – вторых, ненавязчиво выяснилось, что надо всюду садить кукурузу, потому как витамины, но это мелочь, а главное – она царица полей, и, наконец, глухомань – поселок лесорубов, а, значит, план, кубометры и никакой геологии.

Нет, десятилетку Саша осилил. Даже очень прилично. И вроде бы что – то замаячило в перспективе. Так новая напасть. Батьку на лесосеке хлобыстнуло кедром. Не успел увернуться. То ли ствол юзом пошел, то ли «Дружбу»[7]7
  Имеется ввиду бензиновая мотопила.


[Закрыть] зажало – поди, разбери. Да в этом никто и не разбирался. Нарушение техники безопасности на лесоповале и все дела. Схоронили. Мать не долго пережила отца – увез Саша и её на погост. Остался один. Хоромины батя отстроил, дай Бог каждому – здоровенные. Тут бы жениться. Пилу в руки и живи, как все люди. Но камешки…

Таскать их в дом Саша начал с самого детства. Батя хмыкал улыбчиво, мать ворчала. Отец определил сыну угол в просторных сенях, и к концу десятого класса там скопилась такая куча камней, словно через их дом проходило войско Тамерлана. Здоровенная. Отец, когда ещё жив был, уже с опаской посматривал на эту кучу – не проломила бы пол в сенцах, и успокаивал мать:

– А-а, да нормально всё. Ещё маленько Сашка поднатаскает и двор выстелим. Будешь, как королева к поросятам ходить.

– Так ить пол проломится, – вздыхала мать.

– А лучше, если он по девкам шастать начнет? – вопрошал отец.

– И то верно, – соглашалась мать. – Поди, дитё совсем, – и подпирала голову худеньким кулачком.

А батя иногда садился к куче и перебирал эти камни. Попадались, порою, такие, что глаз не оторвать. Тогда отец отрешенно смотрел в пустоту, доставал «Север», и, закуривая тощую папироску, вздыхал задумчиво:

Да – а–а… А вздыхать было от чего. Не всё он понимал в этих камнях образования, как говорится, два класса и коридор, а когда было учиться?.. То война. То лес вот стране позарез нужен, но книжки читал. Про Мотю, который этот… Ну, как его?.. Ну – да, Кристо. А ещё фантастику. Про полёты, жизнь, что раньше была и черте когда и какой будет. Журналы, что сыну выписывал, само – собой. И жутко хотелось, чтобы сын грамотешке выучился, чтобы умный был, как те мужики, что в журналы пишут.

И как‑то яснее становилось, отчего сын камнями увлекся. Гляди вот… Где достал, откуда? Камень, вроде как обычный. Да уж больно в нем дырка правильная и по центру. Может вода продолбила, а может и лет ему целая тыща, и не воды это рук дело.

И вставали у бати перед глазами дымные костры, люди в шкурах и что‑то пока ещё зыбкое. Но тревожащее душу. И смалил он нещадно «Север», вставал от кучи камней с просветленной душой и говорил со странной интонацией:

– Да – а–а-а… Тем временем, уже после смерти родителей, военкомат призвал Сашку, как сильно образованного, в армию, а там определили его к пушкам. Служба серьезная. Где не только сила нужна, но и голова сметливая. Баллистика, колиматорные прицелы – это не тяп-ляп, соображать надо.

Закрыл Саша дом на замок и исчез из поселка на долгих три года. Служил, видать, исправно, потому как вернулся с одной широкой лычкой вдоль погона, грудь в значках. Герой, а не хлопец. Да и то сказать… Рост под два метра. Русые волнистые волосы, глаза… Ого! Девкам лучше не смотреть. Любая в поселке, даже не охнув, согласилась бы родить ему сына, а то и двойню. Удался хлопец и лицом, и статью. Да и силушкой Бог не обидел, но… Неделю наводил Саша порядок в доме: мыл, белил, вытряхивал, красил, стучал молотком, ширкал рубанком. Вечерами выходил на крыльцо и думал о чем‑то. А поразмышлять было над чем. Демобилизовался поздно. Огород не вспахан. Люди уже отсадились. Картошка на грядках проклюнулась, а у него в усадьбе и конь не валялся. Институт… Да не то, чтобы опоздал с документами, а не готовился. Так и опозориться недолго. И думай не думай – жить как – то надо. Отпуск кончается, а дальше – путь один, леспромхоз.

В вечер раздумий и запахов черемухи стукнула калитка в доме и в сумерках надвигающейся ночи встала перед ним Шура Перегудова. Саша мрачно посмотрел на девушку. Ничего особенного для себя не отметил.

– Тебе чего? – спросил насторожено.

Шура за словом в карман не лезла и могла так резануть, что охоту разговаривать отбивало напрочь. Местные парни относились к ней с опаской.

– Да так… Вижу скучаешь – зашла.

Саша промолчал.

– Завклубом новую пластинку достал «Скелет в дымоходе» называется. Зашел бы.

– Куда?

– В клуб.

– Я там ничего не забыл.

– Слушай, а ты вот так на крылечке и будешь сидеть всю жизнь?

– Тебе – то, что?

– Мне? Да ничего. Сиди.

– Ну и сижу. Тебе – то что от меня нужно?

– Ничего.

– Ну и иди, куда шла…

– А если никуда, если к тебе. Я тебе нравлюсь? – вдруг в упор спросила Шура. – Ты – Сашка, я – Шура. Жили бы вместе.

– И что мне с тобой делать? – усмехнулся Саша.

– То, что все мужики со своими бабами делают, – сказала Шура. – Ты чего такой?.. Сама, ведь, пришла. Не пацан. Понимать должен. А хочешь, я у тебя останусь? Откроешь меня. У меня ещё никого небыло. Одно твоё слово, и ты будешь первый.

– Для этого нужна самая малость, Шура, чтобы я тебя любил.

– Чтобы ощутить вкус яблока, надо его попробовать.

– Философ…

– А ты не прикидывайся, что не понимаешь. Это жизнь. И ничего тут мудрого нет.

– Скучно тебе в поселке? – Спросил Саша.

– Не город, поди.

– Глупости не надо делать даже со скуки, – еле выдавил он из себя, где – то слышанную фразу.

– Умник? – спросила Шура.

Саша пожал плечами.

– Образованный? Десять классов закончил, да? – Да. – Придурок ты, если мною бросаешься. Пожалеешь, да поздно будет.

– Будь счастлива, Шура.

Зло хряпнула калитка и топ – топ – топ возмущенные шаги быстро – быстро затихли в темноте.

Утром он пошел в контору леспромхоза. Определи его вальщиком в бригаду лесорубов. И год прошел, как один день. Работал истово. План перевыполнял. Получал знатно, но деньги на водку не тратил. Берег.

– Саш, да куда ты их копишь? – удивлялись мужики. – Не пьешь, не куришь, бабы у тебя нету – не понять…

– Хозяйство хочу завести, – отвечал Саша. – Корову, например, чушек пару, кур…

– Передохнут же, – смеялись мужики. – Ты же в лесу да в лесу.

– По зиме – женюсь, – обещал Саша.

Это было понятно, это не вызывало сомнений, и, с точки зрения мужиков, очень практично. Отстали.

А ровно через год – день в день – Саша взял расчет, снял деньги с книжки, закрыл дом на замок и исчез. В поселке гадали: куда? Но через неделю объявился, кряхтя под тяжестью двух объёмистых чемоданов

– Кирпичи что ли прет? – судачили бабы на завалинках. – Ишь, аж взопрел сердешный.

В чемоданах была целая библиотека по математике и геологии.

И снова исчез Саша. Не то, чтобы совсем: видели его соседи изредка. В поселковый магазин забегал иногда, а больше все в доме да в доме. Не работал человек – ясно, как божий день. Сидеть дома да книжки листать – не положено. Налицо – тунеядство. С тем и пришел к нему участковый милиционер. Времена другие были! Это сейчас хочешь – спи целыми днями, хочешь – гуляй. Никого не волнует за счет каких средств ты живешь, откуда у тебя средства на «евроремонт» в квартире или другой момент: сколько раз за эту неделю ты поел… Но это сейчас! А когда народ надрывался на стройках социализма, гнал план и всеми силами боролся с происками империализма на профсоюзных собраниях – сидение дома категорически запрещалось. Даже имелось подзабытое ныне название этому сидению – тунеядство. С тем и постучал в дверь Пушкина участковый.

– Проходите, открыто, – сказал за дверью сильный голос.

Участковый поправил свой «ТТ» на поясе, оправил гимнастерку и вошёл. Саша оторвался от толстого фолианта и уставился на пришельца.

– Чем обязан?

– Старшина милиции Грушевенко, ваш участковый.

– Понял, что дальше?

– Гражданин А. С. Пушкин?

– Да. – Документик покажте.

Саша показал паспорт. Грушевенко просмотрел внимательно, полистал, вернул.

– Почему не работаете? – строго спросил милиционер.

– А это не работа?

– Книжки читать – не работа, – отрезал милиционер.

– Смотря какие, товарищ старшина, это учебники.

– Студент, что ли? – недоверчиво спросил участковый. – Ежели учишься, то документ должен быть, а, если заочно, то всё одно – работать надо.

– Пройдите сюда, – пригласил Саша.

– Куды ещё? – насторожился милиционер, – Ну и чё? Там документ? Если там – принеси, чего бы я по хате шастал…

– Это надо видеть, – усмехнулся Саша. – А вы проходите, не бойтесь.

– У меня пистолет заряженный, – сообщил участковый. – Шмальну не зарадуешься. Чего бы я боялся?

– Тем более, – улыбнулся Саша. – Проходите.

Грушевенко вошел в предложенную комнату и остановился ошарашенный: лучи солнца переливались в кристаллах горного хрусталя, бросая на стены веселые зайчики, отражал острые лучики неведомый камень, тускло отсвечивал гранит, и много было такого, от чего помутилось в голове у Грушевенко. И всё на стеллажах, под стеклом, с бирочками…

– И где ты всё это стырил? – наконец пришел в себя участковый. – Признавайся.

– Это я насобирал. Камни начал собирать с детства. Кое – что геологи подарили.

– Ты мне байки не рассказывай! – набычился участковый. – Насобирал он… Ишь, ушлый! Все ценности принадлежат государству. У тебя есть документ, что тебе разрешено дома музей держать? Нету. Не работаешь, не учишься… Развел, понимаешь, ахинею. Я тебя запросто арестовать могу. Тунеядец. Сейчас протокол составлю…

– Постановление прокурора есть на изъятие коллекции? – спросил Саша.

– Чего – о–о-о? – обиделся участковый.

– Нет…

– Я тебе покажу постановление! – взвился участковый. – Ну – ка, руки вверх!

– Успокойся, дядя, – побледнел Саша. – Не 53‑й год. И двигай отсюда, пока не разозлил ты меня окончательно.

Грушевенко тоскливо покосился на стенку, где висела двустволка 16‑го калибра. «Село таежное, глухомань, патроны, как всегда в стволе, а мне для «ТТ» опять в районе патронов не дали…» – трусовато промелькнуло в голове у участкового.

Да и головой он доходил Саше до подбородка.

– Ладно, – заскрежетав от злости зубами, сказал участковый. – Ты у меня попляшешь. Я тебе покажу, где раки зимуют!

– Покажешь, – согласился Саша. – Только сюда больше не заходи.

– Пугаешь?! – перекосило Грушевенко. – Да я тебя так упрячу!.. Твою мать, от же зараза на мою голову! Пугает меня!

– Не пугаю – предупреждаю.

– Считай, что подписал себе приговор, – пообещал Грушевенко. – Ученый…

– Свидетелей нет. Проваливай.

Бабахнув дверью, участковый выскочил. А куда деваться?.. Народ осмелел. Лет шесть назад ты бы, милок, у меня поплясал на горячей сковородке. Нынче же, видишь, что вытворяют. Совсем нюх потеряли. На власть писю дрочат. А с другой стороны, на три села один милиционер. Взопреешь за порядком доглядывать…

В ту же ночь Александр Сергеевич исчез. Куда?.. Никто не знал. А на следующий день, где – то в полдень, Грушевенко прикатил с нарядом милиции на трех мотоциклах к дому Пушкина. Пригласили понятых, вскрыли дом, вошли. В комнате чисто, прибрано. На полках, где ещё недавно лежали «ценности, украденные у государства», ровными рядами стояли книги.

– Спрятал гад!! – выдохнул Грушевенко. – Вот тебе крест, тут лежали!

– Вы же член партии, – поморщился молоденький лейтенант, – причем здесь крест? Пить надо меньше, старшина. Тогда не будет мерещиться всякая ерунда. Тоже мне – Пуаро…

– Так ни в одном же глазу, – расстроился Грушевенко. – И вообще, тунеядец он. – В леспромхозе характеризуется положительно, – отрезал лейтенант. – Сами говорите – за книгой сидел. Парень грамотный, может в институт готовится…

– Ну – да, умник. Стрелять надо этих умников! – зло бросил Грушевенко. – От них все пакости.

– Это вы бросьте, старшина! – резко сказал лейтенант. – Со сталинизмом покончено раз и навсегда. Надо читать доклады Хрущева Никиты Сергеевича. Понятно излагаю?