Текст книги "Русская апатия. Имеет ли Россия будущее"

И только ничего не понимающий в русской психологии, в русском человеке Обама может поверить в то, что отставка Путина, переход власти к либералам избавит его от всего, что связано с непредсказуемостью русского характера. Разве не либералы, кстати, при помощи США, сохранили в октябре 1993 года власть за Ельциным и тем самым открыли дорогу русским силовикам к власти? В том-то и дело, что, если говорить о нынешней ситуации всерьез, то на самом деле никто не знает, что надо сделать, чтобы русские одолели свои садомазохистские привычки, чтобы они по собственной воле не встретились уже в последний раз лицом к лицу со своей смертью. Надежда есть. На самом деле мы отказались от проекта «Новороссия», заговорили о территориальной целостности Украины, делаем явные шаги для того, чтобы избежать дальнейшей конфронтации с Западом. Но, на мой взгляд, для коренного перелома в нашей судьбе нам дальше надо, как завещал тот же Федор Достоевский, обуздать свою гордыню, привести свои эмоции, страсти в соответствие со своими возможностями. Бывают минуты в истории, когда приходится жертвовать самолюбием во имя сохранения жизни, тем более жизни тысячелетнего государства, жизни десятков миллионов людей. Мне кажется, что нам не хватает до сих пор здравого смысла, и прежде всего во внешней политике, потому что мы так и не вышли за рамки советского иллюзорного мира и самих себя. Да не был СССР великой державой. Мы упустили, как писали те же русские философы, возможность стать полноценной, великой европейской державой еще в 1917 году. Не может быть никакого «величия» без развитой, конкурентоспособной экономики, без благ современной цивилизации. Страна тотального дефицита во всем, что касается жизни людей, их элементарных человеческих потребностей, страна «колбасных электричек» никогда не была великой в полном смысле этого слова. Десятки тысяч танков, стоящих у границ с западным миром, рождали на десятилетия страх и озлобление соседей России. Но не давали ни достоинства, ни «величия».

В конце концов, ни США, ни Запад не несут ответственности за то, что мы начали свой безумный 70-летний коммунистический эксперимент, выбрали, как писал тот же Путин, «тупиковый путь развития». Но, по определению, выход из советской истории, из советской системы не может быть простым. За семьдесят лет мы создали сами, своими руками многие препятствия на пути цивилизационного развития. За семьдесят лет, за Будапешт 1956-го, за Прагу 1968-го мы создали море неприязни к России. Мы никак не можем понять, и это настоящая драма, что для некоторых народов бывшего СССР зверства НКВД были куда более чувствительны и болезненны, чем зверства гестапо. Поэтому в городах и селах Прибалтики и Западной Украины летом 1941 года немцев встречали с восторгом, с цветами, со слезами радости на глазах. Так это было. Зверства НКВД заставили десятки тысяч молодых украинцев записаться добровольцами в дивизию СС «Галичина». За многими нынешними антирусскими настроениями стоит тяжелое наследство сталинских методов строительства социализма. И если бы мы более трезво относились и к так называемым «достижениям советской эпохи», и к самим себе, то, наверное, у нас было бы больше здравомыслия, и уменьшилась бы опасность сползания страны в очередную русскую катастрофу.

НГ, 16.01.2015

Религия войны побеждает?

Почему сострадания в русской душе так мало, а изуверской жестокости все больше и больше

И все-таки я был прав. Россия в 2014 году предпочла редкие для нас радости достатка, нормальной человеческой жизни, все то, что рождало в нулевые веру в будущее страны, радостям нашего военного сословия, жаждущего исторического реванша, хотя бы маленьких побед на поле брани (см.: Александр Ципко. Идеалы скопцов живы. – НГ, 16 января 2015 года). Но смогу сразу сказать, что каждая новая победа на полях Донбасса увеличивает в России количество молодых людей, и прежде всего одаренных, желающих раз и навсегда расстаться со своей родиной.

Замаячившей на горизонте после Минских соглашений 13 февраля хотя бы частичной нормализации отношений с Западом, частичному смягчению санкций мы сознательно предпочли радость побед «бывших шахтеров и трактористов Донбасса» над «продавшимся американцам олигархом Порошенко». И уже сейчас, спустя несколько дней, видно, что за моральную победу ополченцев над Порошенко Россия заплатила немалую цену, прежде всего экономическую. В тот момент, когда ополченцы водружали флаг над завоеванным ими Дебальцево, международное рейтинговое агентство Moody’s обрушило рейтинг гособлигаций РФ с инвестиционного уровня до спекулятивного. Теперь это уже не бумаги, а мусор, и от него все будут как можно быстрее избавляться. Шансы на внешние источники развития России в будущем сокращаются, как шагреневая кожа. Все более дает о себе знать раздражение Запада тем, что Керри назвал «лицемерием» нашей дипломатии. К экономическим уронам, таким образом, добавляются политические. У лидеров Запада все меньше и меньше желания о чем-то договариваться с Россией. И это еще одно напоминание о том, что никакие самые разумные программы выхода России из кризиса ничего не дадут, если мы во главу угла нашей внешней политики будем ставить радость от побед «бывших шахтеров и трактористов». У нас внешняя политика существует сама по себе. И экономика – сама по себе. И наши до смерти робкие министры экономики никак не решатся вслух сказать, что так долго продолжаться не может. Сервильность посткрымской России ставит небывалые рекорды. Даже в советские времена чиновники меньше держались за свое кресло, чем сейчас.

Ситуация серьезная, ибо Путин при всем при этом остается для большинства населения национальным лидером и в своем осознанном или неосознанном (я этого не знаю) стремлении подчинить целиком и полностью судьбы России идее всяческого ослабления решившей уходить на Запад Украины. Судьба многомиллионной России с ее тысячелетней историей стала зависеть от строя души одного-единственного человека. Правда состоит и в том, что подавляющая часть населения действительно верит, что судьбы России решались в Дебальцево, что никакие «модисы» и новые санкции нам нипочем, что мы погибнем, если Новороссия не будет с нами. Я уже не говорю о том, что даже образованные люди – врачи, учителя – как мантру повторяют, что если бы Россия в марте 2014 года не присоединила Крым, то она бы обязательно погибла. И если ты начинаешь объяснять этим людям, что до присоединения Крыма, до последовавших санкций мы имели в десятки раз больше возможностей для экономического развития страны и, тем самым, для модернизации вооруженных сил, то на тебя смотрят как на сумасшедшего. Нет ничего опаснее в современной России, чем здравый смысл и навыки мышления бывших отличников. И это еще одно свидетельство того, что полная и окончательная победа военного мышления, победа «партии войны» ведет к утрате у нас инстинкта самосохранения, чувства реализма, способности думать. Мечта Геннадия Зюганова, о которой он много писал еще в середине девяностых, мечта о том, чтобы русские забыли о западной рациональности, перестали «жить умом» и стали жить по-русски, «жить сердцем», наконец-то реализовалась в посткрымской России. И русские действительно уникальный народ. Они готовы пожертвовать и здравым смыслом, и способностью мыслить во имя того, чтобы всласть прочувствовать поражение своего очередного врага.

На самом деле так называемые моральные победы «партии войны» сопровождаются не только утратой реализма и тем самым – инстинкта самосохранения, но и одновременно – элементарным озверением людей, утратой способности к состраданию, к жалости, и не только к тем, кого нам навязало в качестве врагов наше телевидение, но и к своим. Я имею в виду сострадание к тем, кто уже отдал свои жизни за радости тех, кто придумал план об отторжении Новороссии от Украины. Но нам абсолютно не жалко тех, кто будет завтра умирать в Украине, если, не дай бог, мы перейдем к «экстраординарным мерам» по защите русскоязычного населения в Восточной Украине. В том-то и дело, что злоба, агрессия к «пятой колонне», ко всем тем, кто сохранил в России здравый смысл и берется говорить обезумевшим людям правду, соседствует у нас одновременно с каким-то поразительным равнодушием, о чем я уже сказал, к тем, кого наши новые патриоты будут посылать воевать за свои идеалы.

Я только сейчас понял смысл слов Ивана Бунина «Мне истина дороже России». Главный конфликт современной России состоит в конфликте между теми, кто сохранил способность думать, и теми, кто восстал против здравого смысла. И что поразительно! Сама по себе способность к состраданию, способность ценить человеческую жизнь, сознавать, что на самом деле на крови ничего прочного построить нельзя, что человек не может быть средством, не возродилась у нас в России вслед за смертью русского коммунизма. Кстати, что, очевидно, не надо доказывать, сознание идеологов «партии войны» – чисто советское, марксистско-ленинское. Для этих людей очевидно, что «без крови ничего прочного построить нельзя», что «лес рубят – щепки летят». И опасность состоит в том, что в современной России вместе с победой религии войны возрождается коммунистическое мировоззрение, возрождается ленинское «нравственно все, что служит великим идеалам». Просто сейчас вместо идеала коммунизма «партия войны» ставит идеал возрожденной Новороссии. Все идеологи Изборского клуба, которые морально и идейно поддерживают войну в Восточной Украине до победного конца, или являются коммунистами, или симпатизируют «красному проекту». Мы как никогда не ценили человеческую жизнь саму по себе, ни свою, ни чужую, так и не ценим.

Обратите внимание. Как только религия войны победила Россию окончательно, не только авторы новой концепции советской истории, но и РПЦ на самом деле отказалась от морального подхода к истории, отказалась от осуждения преступлений против человечности, совершенных Лениным и Сталиным, советской властью в целом. И даже наш Святейший патриарх Кирилл, идя вслед за настроениями посткрымской России, только вскользь упомянул о крови революции 1917 года в своем выступлении в Думе 22 января сего года. А «справедливость», якобы привнесенная Октябрем в нашу историю, назвал одним из величайших завоеваний советской власти. В чем «справедливость»? В убиении сотен тысяч, миллионов людей только за то, что они были священниками, дворянами, офицерами, только за то, что они ходили в пенсне? А потом убиение крестьян за то, что без их голода и смерти нельзя было построить Днепрогэс?

Как мы видим, даже патриарх, глава РПЦ, имеющей тысячелетнюю историю, идет вслед за требованиями нашего «военного» времени и уходит от того, в чем, казалось бы, состоит назначение церкви, если она считает себя христианской. Уходит в своем анализе русской истории от осуждения изуверств, насилия, от заповеди Христа «не убий». Церковь на самом деле почти ничего или очень мало делает для пробуждения в наших все еще советских марксистско-ленинских душах сострадания к мукам и болям мучеников советской эпохи. Мало делает, на мой взгляд, для напоминания о самоценности данной человеку одной, неповторимой жизни. Более того, как видно из текста выступления Патриарха в Думе, он осуждает тех историков, которые уделяют слишком большое внимание пролитой во время революции крови.

И все это очень серьезно и очень характерно, практически неизбежно для посткоммунистической страны, подчинившей себя религии войны. По моему глубокому убеждению, никакое подлинное возрождение православия в России невозможно, если руководство РПЦ полностью и окончательно откажется от морального, христианского подхода к российской истории, откажется от попыток отделить в советской истории добро от зла.

Критика Патриархом, как он считает, излишнего увлечения разговорами о крови, пролитой революцией, является вызовом не только христианскому «не убий», но и всей великой русской литературе, великой русской религиозной философии начала ХХ века. Все, что было в русской культуре подлинно христианским, вошло в сокровищницу мировой культуры, было пронизано проповедью того, что человек не может быть средством, что не стоит счастье всего человечества слез одного замученного ребенка. В этом – великая русская культура, подлинно гуманистическая, подлинно христианская. И этим она облагораживала русские души, несла в себе свет веры в Бога, в человека. Но, отказываясь от моральной оценки истории, призывая забыть о крови революции, советской истории, мы тем самым отвергаем все самое ценное, что было создано нашей нацией. Не забывайте, что все эти подлинные гении русской культуры учили до самой смерти, что русская душа никогда не проснется, так и останется в советской мертвечине, пока не осознает изначально аморальную, античеловеческую и противоестественную сущность советского эксперимента.

В том-то и дело, что, когда в России так не хватает добра, так много жестокости, злобы, к сожалению, даже церковь мало напоминает о христианской любви к ближнему, о важности сострадания к болям человека. По какой-то непонятной причине каждая новая идеологическая инициатива руководства РПЦ в последние два года не просто отделяет нас от Запада, но и отделяет от всего того, что порождено христианским учением об исходной, равной моральной ценности каждого человека. Каждая ее новая идеологическая инициатива противопоставляет Россию идеалам свободы, ценности человеческой личности, ценности человеческой жизни, гуманизму в целом. Я имею в виду прежде всего проповедуемое Патриархом в его публичных выступлениях учение об особой русской коллективистской цивилизации, якобы имеющей моральное превосходство над западной. Ведь еще до революции многие русские мыслители доказали, что на самом деле учение об особой русской коммунистической цивилизации является вызовом христианству, вызовом учению об исходном моральном равенстве людей и наций, вызовом учению Христа, что для него нет ни эллина, ни иудея. Учение об особой русской цивилизации на самом деле было рецидивом древнеиудейской идеи богоизбранности своего народа. Даже характерный для славянофильства русский мессианизм, сама вера в то, что русская идея в чистом ее виде есть идея осуществления правды, братства людей и народов, – в последние годы ее разделял даже Николай Бердяев, – с точки зрения большинства русских философов противоречит сути христианства. Владимир Соловьев в этой связи писал, что национальная идея состоит не в том, что народ думает о себе во времени, а в том, что думает о нем бог в вечности. Философ Е. Н. Трубецкой, критикуя мессианские идеи Николая Бердяева, обращаясь к новозаветным текстам, напоминал ему слова апостола Павла о том, что человечество – как дерево, у которого корнем является христианство, а отдельные народности – лишь ветви: если корень свят, то и ветви питаются его соком, и ни одна из них не может превозноситься, если корень свят. Для Е. Н. Трубецкого, что должны учитывать поборники идеи особой соборной русской цивилизации, было очевидно, что «с точки зрения этого органического понимания взаимных отношений мессианского и народного ясно обнаруживается логика всяческого национального мессианизма. А смягченный мессианизм, утверждающий особую близость русского Христа, превращается в явно фантастическое суждение, будто на всенародном дереве жизни ветвь нам ближе корня»[11]11
  Цит. по: Волкогонова О. Бердяев. Жизнь замечательных людей. – М.: Молодая гвардия, 2010. – С. 363.


[Закрыть]. Но мы почему-то до сих пор, вопреки своим собственным традициям, настойчиво внедряем в сознание уже новых русских эту изначально антихристианскую и антигуманистическую идею особой русской цивилизации.

Но совсем поражает и даже шокирует, по крайней мере меня, учение одного из ведущих иерархов РПЦ, Всеволода Чаплина, учение о том, что именно при позднем, послевоенном Сталине страна стала на подлинно «русский путь». В чем тогда русскость? В муках сотен тысяч матерей, которые были отправлены в ГУЛАГ только за то, что они вынесли с поля своим голодным детям несколько жменей зерна? Непонятно, как можно иерарху РПЦ славить личность руководителя России, с именем которого связаны муки и страдания миллионов людей? Если, конечно, исходить из того, что радость избранных на небе пропорциональна их мукам на земле, то Сталин действительно очень много сделал для радости загробной жизни. Но тогда по этой логике надо рядом со Сталиным ставить Гитлера, ведь его преступления, в том числе трагедия Холокоста, тоже создали моря человеческих страданий. Призывы поклоняться Сталину – абсурд со всех сторон, не говоря о том, что они аморальны, что они вообще ставят крест на попытках морального выздоровления посткоммунистической России.

И, я думаю, совсем не случайно нынешним победам религии войны, по природе своей несовместимой с вопросом о жертвах и, самое главное, религии, отвергающей с порога саму возможность сострадания к жертвам «великих побед», предшествовала наша массовая, идущая в последние годы и сверху и снизу реабилитация Сталина как руководителя страны. Вслед за реабилитацией Сталина мы начали мыслить в категориях военного времени, настойчиво отделяя врагов от друзей, стимулируя характерные для войны настроения агрессии и ненависти. Тут все логично. Если у нового человека нет никакого сострадания к жертвам сталинских репрессий, репрессий прошлого, то у него и не появится сострадания к тем, кто сегодня умирает во имя воодушевляющих нас моральных побед на Донбассе. Сострадания нет, а какой-то изуверской жестокости все больше и больше. И она дает о себе знать не только у поклонников «красного проекта», но и у нового поколения, которое не имеет опыта жизни в условиях советских ограничений и запретов. Советскую идеологию они не знают и знать не хотят, а вот ленинское «Цель оправдывает средства, нравственно все, что служит великим идеалам» у них есть. И самое главное – у нового поколения, выросшего уже в условиях якобы демократии, так и не появилось понимание самоценности человеческой жизни. Вернее, свою жизнь они очень ценят, а смерть других у них, как правило, не вызывает никаких чувств. Книги, прославляющие «мудрость» Сталина, раскупает прежде всего молодая интеллигенция.

На мой взгляд, откровенно игнорируют уникальную сложность и драматизм нынешнего момента русской истории и те авторы, кто сводит нынешний всплеск агрессии, злобы, нынешнюю жажду крови к непреодоленному так называемому «имперскому синдрому». Факты не соответствуют этим представлениям. Совсем недавно, чуть более двадцати лет назад, те же люди, которые радуются, что Крым наш, что жители Донбасса хотят вернуться в Россию, не только мечтали, но и делали все возможное и невозможное, чтобы «советская империя распалась», чтобы эти «братья-украинцы», которые им надоели, шли себе восвояси. Никакой не только «имперскости», но даже «русскости» не проявляли миллионы сторонников «суверенитета РСФСР». Тогда им была абсолютна безразлична судьба 25 миллионов русскоязычного населения, оставшегося за границами РСФСР, в том числе и судьба крымчан. Но сегодня эти же люди не могут простить Украине, что она не сделала русский язык государственным и что она избрала так называемый западный вектор развития[12]12
  Обращает на себя внимание, что ни Глеб Успенский, ни Александр Энгельгардт, ставшие первопроходцами на ниве изучения психологии русского крестьянства, не обнаружили даже признаков особой российской имперскости, особого русского государственничества. Скорее всего был прав Лев Толстой, который весьма скептически относился к способности массового русского человека, русского крестьянина проникнуться всей душой заботой о судьбе своего государства, государственническими чувствами. «Я прожил полвека среди русского народа, – писал Лев Толстой, – и в большой массе настоящего русского народа в продолжение всего этого времени ни разу не видел и не слышал проявления или выражения этого чувства патриотизма, если не считать тех заученных на солдатской службе или повторяемых из книг патриотических фраз самыми легкомысленными и испорченными людьми народа. Я никогда не слыхал от народа выражений чувств патриотизма…
  Рабочий народ слишком занят поглощающим все его внимание делом поддержания жизни, себя и своей семьи, чтобы он мог интересоваться теми политическими вопросами, которые представляются главным мотивом патриотизма. <…>
  В России, где патриотизм в виде любви и преданности к вере, царю и отечеству с необыкновенной напряженностью всеми находящимися в руках правительства орудиями: церковью, школой, печатью… прививается народу, русский рабочий человек – сто миллионов русского народа, несмотря на ту незаслуженную репутацию, которую ему сделали, народа, особенно преданного своей вере, царю и отечеству, есть народ самый свободный от обмана патриотизма и от преданности вере, царю и отечеству.
  Веры… той православной, государственной, которой он будто бы предан, он большей частью не знает, а как только узнает, бросает ее и становится рационалистом… К царю своему, не смотря на непрестанные, усиленные внушения… он относится как ко всем насильственным властям, если не с осуждением, то с совершенным равнодушием; отечества своего же, если не разуметь под этим свою деревню, волость, он или совершенно не знает, или, если знает, то не делает между ними и другими государствами никакого различия. <…> Как прежде русские переселенцы шли в Австрию, в Турцию, так и теперь они селятся совершенно безразлично в России, вне России, в Турции, в Китае» (Толстой Л. Н. Христианство и патриотизм. Полн. собр. соч. т. 39. – М.: Гос. изд. художественной литературы, 1956. – С. 53–54.). По крайней мере поразительное равнодушие миллионов и миллионов русских людей и к гибели Российской империи, и к гибели СССР свидетельствует о том, что скептик Лев Толстой лучше знал русский народ, чем идеологи русского казенного патриотизма, как прошлые, так и особенно нынешние.


[Закрыть].

Мне думается все же, что причины произошедшего в 2014 году морального кризиса глубже. Наверное, больше правы те авторы, которые обращают внимание на то, что, в силу того что русские не знают середины, они рано или поздно переходят из одной крайности в другую. Начавшуюся еще в шестидесятые годы прошлого века эпоху морального отторжения интеллигенции от так называемых преступлений Сталина, начавшуюся эпоху совести и сострадания сегодня сменяет эпоха традиционного русского зверя, жаждущего насилия и крови. В советское время даже в рамках советской идеологии происходила гуманизация и тем самым христианизация мыслей и чувств простого человека. Правда о сталинских репрессиях вызвала у многих чувство сострадания к бедам узников ГУЛАГа. А по логике перехода от одной крайности к другой, когда коммунизм умер и, казалось бы, о чем я уже говорил, должно было бы возвращаться христианское отношение к страданиям и мукам наших соотечественников, напротив, многими нашими душами начал овладевать холод, началась романтизация насилия «во имя идеалов», романтизация красоты революции. И я думаю, это связано с тем, что нам не удалось использовать благо полученных свобод, не удалось использовать правду о прошлом для того, чтобы очеловечить нашу жизнь, очеловечить наши мысли, внедрить в наше сознание самоценность человеческой жизни.

По непонятной причине, о чем я уже сказал, РПЦ так и не включилась активно в процесс декоммунизации русских душ. Не поставила себе цель осудить жестокость и злость, которые стояли за ужасами революции и «революционного преобразования человека». И вот отсюда, на мой взгляд, от явных неудач в деле облагораживания и гуманизации посткоммунистического человека, появилась жажда простых побед. Сначала – побед в спорте, на Олимпиаде, а потом побед более серьезных, геополитических. И все это для того, чтобы забыться, уйти от уймы проблем, которые, как оказалось, мы не способны решить. Военные победы на Украине, сначала бескровные, а потом кровавые, нужны были нам для того, чтобы забыться, уйти от неприятных мыслей, от наших поражений на пути преодоления нашей цивилизационной отсталости, забыть о крахе наших надежд начала девяностых о создании полноценной демократии, гражданского общества, забыть об опасной сверхцентрализации, когда власть над страной оказалась в руках одного человека, забыть о созданном и либералами, и патриотами всевластии одного человека, забыть о нашем бессилии в борьбе с коррупцией, бессилии в борьбе с преступностью, забыть о наших неудачах в деле модернизации России. И, действительно, произошло то, о чем так много пишут сейчас: интерес к победам бывших «шахтеров и трактористов», интерес к событиям на Украине полностью вытеснил не только с экранов телевидения, но и из нашего сознания мысли о том, от чего действительно зависит сохранение России, ее будущее, если у нынешней России есть будущее.

Но за потребление наркотика «Крым наш» мы платим не только материальную, но и большую моральную, духовную цену. Посткрымская Россия деградирует прежде всего в моральном, духовном отношении. Злобы и ненависти, агрессии и одновременно растерянности, неверия в будущее стало куда больше, чем в девяностые, я уже не говорю о, как теперь представляется, благополучных в духовном отношении восьмидесятых. И направлена эта злоба прежде всего на так называемую «пятую колонну», на тех, кто вопреки всему сохранил способность думать, сохранил совесть, кто отчаянно борется с наркотиком военного положения. Обращает на себя внимание, что даже радикальные либералы, которые еще несколько лет назад жаждали очередного русского бунта, сегодня куда более серьезно относятся к угрозам и рискам России, чем их противники – наши патриоты.