Текст книги "БеспринцЫпные чтения. ТАКСИчная книга"

Юлия Ивлиева

Сейчас я уже не припомню, кто мне дал столь ценный совет и в каком бреду я сочла его дельным. Когда я только села за руль, решила поработать в такси, чтобы «накатать» опыт, и не бесплатно. Никаких «Яндексов» и «Уберов» тогда в помине не было, а заявки принимались по рации, от оператора.

Первый рабочий вечер. Я в предвкушении, что вот сейчас мгновенно приобрету непревзойденный водительский опыт, старательно объезжаю ямы. Туман клочками лежит на мокром раздолбанном асфальте. Капот новенькой «корсы» то въезжает в мутную пелену, то выныривает в просвете. Весь день стояла изнуряющая жара, к вечеру пролил дождь и раскаленный асфальт заволокло теплым прилипчивым туманом.

Проезжаю промышленную зону, соединяющую два района города. Ни одного фонаря. На фоне темного неба возвышаются грозные, необитаемые ночью здания, переплетаются трубы, по крышам и заборам вьются клубы колючей проволоки. Словно спящие чудовища замерли огромные баки и бочки.

– Двадцать восьмой, примите заказ. Промышленная, 12,– прочирикало из рации.

– Первый заказ! Совсем рядом! – наивно радуюсь я, дергая ролик обдува. Стекла постоянно запотевают.

В следующее мгновенье из тумана выплывает человеческая фигура, а я ударяю по тормозам с криком: «Мама!»

Машина встает как вкопанная, новые тормозные колодки все-таки. Удара вроде не было. Но и фигуры, возникшей перед капотом, не видать.

– Ну только не это! Пожалуйста, только не это! – молюсь я. Любому водителю, даже такому неопытному, как я, известно, что дрянное это дело – сбить человека.

– Надо выйти посмотреть – смело решаю я, берясь за ручку.

– Бац! – хлопает пассажирская дверь. От неожиданности я дергаюсь и ударяюсь затылком об окно.

В салоне возникает посторонний человек. От осознания, что в мою машину могут так запросто и внезапно проникнуть, по спине бегут противные мурашки.

Рядом сидит старушка. Желтое, в пятнах, морщинистое лицо, маленькие темные глазки, курносый, вывернутый ноздрями вверх нос. Старушка кутается в мокрый черный плащ, от которого расползается темное пятно на чехлах. Она шаркает черенком лопаты об потолок моей любимой «корсы», опускает спортивную сумку без молнии между ног и, утерев нос концом замызганного платка, шамкает:

– С час тебя поджидаю. Промокла насквозь, – бабка изображает улыбку.

Удивительно бледные узкие губы обнажают гнилые кривые зубы с внушительными прорехами и неестественно ярко-красные десны.

Меня мутит, я судорожно сглатываю и уточняю:

– Промышленная, 12?

– Она самая, тут и нет больше ничего, – подтверждает гостья и велит: – Ну ехай! Чего стоишь-то?

Она отодвигает от коробки передач лопату, та падает на пассажирское сиденье и пачкает его чем-то бурым.

Я включаю зажигание и трогаюсь. Внутри все похолодело, уши заложило от страха, ладони вспотели.

«Она что, именно меня ждала? Откуда она едет? Вечер же, уже никто не работает! А куда ей надо? Почему не сказала? Ей что, все равно? – в перепуганном мозгу одна за другой всплывают странные и страшные мысли.

Бабка все ерзает, никак не может пристроить лопату. Наконец она раскрывает свою сумку и пихает туда лоток, что-то хлюпает и звонко брякает. Я невольно скосила взгляд и обмерла. Из сумки выглядывает метла без черенка, серп, перепачканный кровью, и черная мочалка, жутко напоминающая копну волос.

Я пискнула, руки затряслись, прошиб пот, перед глазами все поплыло.

Зачем эта Баба-яга меня поджидала, никаких сомнений не осталось, так же как и о роде ее деятельности. Богатое воображение вмиг нарисовало мою ухоженную светловолосую шевелюру в спортивной сумке без молнии.

Дальше я плохо различала дорогу, про ямы и вовсе забыла.

– Ну хоть бы встречка какая попалась, – шепчу я. – Куда они все запропастились? Город же!

Но кромешная темнота и жуткий туман отнимают последнюю надежду на спасение.

– Щас киоск будет. Дык ты, дочка, сверни за ним, недалеко там, на колесах-то вмиг обернешься, а самой-то мне не дотащить, – жалобно просит старушка.

– Еще бы! – хлюпаю я носом и бубню: – Сумка головами набита, разве допрешь?

– Раньше через кладбище ходили, так оно переполнилось, закрыли его, а в обход не находишься. Дык добрые люди дырку в заборе проковыряли. Так и ходим напрямки, среди могилок, – бормочет пассажирка, сверля меня колючим взглядом. – Мертвых бояться не надо…

Меня колотит в ознобе, но, подчиняясь неведомой силе, я безропотно сворачиваю за киоском, накрест забитым досками. Дорога совсем испортилась. Грязь и редкие куски асфальта.

Ужас и паника железной хваткой сжимают сердце. Как я в это вляпалась? Не было никогда здесь никакого поворота, и киоска не было, а кладбище? Откуда тут кладбище? Я почти не различаю дороги, кочки то и дело шаркают по дну автомобиля, но это не доходит до обезумевшего сознания.

«Может, остановиться и убежать?» – думаю я. Но тут же представляю, как падаю в грязную лужу, подкошенная брошенной в спину лопатой, а на дорогу из оврага сползаются жуткие бабки, протягивающие ко мне жадные, крючковатые пальцы.

– Раньше бы бегала, – злюсь я на себя, – свернула уже!

– Вот она – дорога на кладбище! – бабка странно повеселела, потерев рукавом запотевшее окно. – Охти, – вдруг переполошилась она. Пошарила рукой в сумке и, вытащив испачканную бордовой жидкостью ладонь, облизала ее. – Вот корова старая. Не довезла до деда-то моего, потекло.

Старушка достает серп, стряхивает стекающие с него красные капли в сумку.

– Я напачкала тебе тут, ты уж прости бабку старую.

Под сумкой, на коврике, расплывается темное пятно.

– Угу.

– Не держи зла, – добавляет пассажирка и улыбается запачканным кровавым ртом. Потом она снова тянется к сумке, и тут я понимаю, это ВСЁ!

Сейчас прошедшая жизнь промелькнет перед глазами, лязгнет железо и мир потемнеет навсегда…

Я зажмурила глаза, клацнуло, стукнуло, машина накренилась и увязла. Я жала газ, выжимала сцепление и снова жала газ, машина раскачивалась, но не ехала.

– Охти, как же оно! – волнуется старушка. – В грязюке, видать, застряли! Тут частенько в грязюку попадают. Звать надо кого-нибудь, сама-то не уедешь, – решает она.

Я трясущимися руками тычу в мобильник, хотя вижу, что связи в этом проклятом месте нет, и дрожащим голосом в абсолютную тишину объясняю якобы мужу, где меня найти, пугая старушку вымышленными героями, спешащими мне на помощь.

Старушка морщится и кривится.

– Чуть до кладбища не доехали, – переживает она. – Да я тогда пойду! – вдруг решает пассажирка, вытаскивая сумку из машины и вываливаясь сама. – Чего я твоего мужика ждать буду, меня свой дожидается.

Я не верю своему счастью. Едва за бабкой закрывается дверь, выжимаю сцепление и газ, резко выворачиваю руль, машина визжит и идет юзом, по глянцевому борту хлыщут ветки, но «корса» выбирается из грязевой западни. Я разворачиваюсь и, не глядя в заднее зеркало, несусь прочь.

P. S. Позже на сиденье обнаружилась смятая купюра, а при свете дня нашлись и забитый киоск, и поворот. Неподалеку действительно была небольшая деревенька и старое закрытое кладбище. Царапину на боку автомобиля отшлифовали, диск прокатали. Успокоившись, я решила, что мочалка совсем не была похожа на волосы, а лужа на коврике оказалась вишневым соком. Супруг хохотал и восхищался моим воображением. Стоит ли уточнять, что бабка стала моей первой и единственной клиенткой.

Елена Шумара

Кто бывал в Туле – знает, красивый город. И мужики там красивые. Не все, конечно, но тот, что вез меня на вокзал, хорош был несказанно. Брюнет с густыми бровями, лоб высокий, глаза синющие, ну хоть в кино снимай. Сразу спросил: откуда я, узнал, что из Питера, кивнул, мол, приличное место. Сам оказался из Плеса, в Туле недавно и все никак не привыкнет.

– Смешно тут у них и странно. Москва близко. В том году в багажнике крокодила забыли, или подкинули, уж не знаю. Хорошо, хоть в коробке. А недавно парня вез, так он всю дорогу стихи какие-то читал. Вслух, представляете? Ни здрасьте, ничего, сел и давай. Надоел страшно. А хотите про Никакеева расскажу?

Я понятия не имела, кто такой Никакеев, но сказала, мол, да, хочу. Брюнет тут же приглушил задорно воющий «Мираж» и выдохнул:

– Во-о-от. Значит, звонит мне как-то шеф. И говорит – слышь, Санек, тут клиентка Никакеева хочет. Спрашиваю – а я-то при чем? Я Субботин. Оказалось, она фотку дала Никакеева этого и сказала водителя найти, чтобы похож был. Ну и вроде я похож. Ладно. Похож, так похож. Тем более что работа на весь день и платят нормально.

Забрал я дамочку от Кремля. Ничего такая, лет сорока. Чемодан, значит, при ней и вешалка с мужским костюмом. Сначала на Упу поехали. Река у нас есть – Упа, правда, мелкая и заросла вся. Там встали. Дамочка на вешалку кивает и говорит:

– Переоденьтесь.

Сама покурить вышла. Хотел я было отправить ее куда подальше с костюмом вместе, а она как почуяла – сует мне в окно косарь. Ну, думаю, пусть. Кое-как оделся в кустах, вроде по размеру костюм и новый даже. Галстук затянул, зову дамочку. По ней не поймешь – довольна, нет. Сказала в «Тульские самовары» ехать. У самоваров поторчали минут пять, поехали к пряникам. Потом еще куда-то, уже не помню. Тоже вхолостую. И так часа четыре по всей Туле.

Вечером, около шести, наверное, тормознули у цветочного. Дамочка строго так:

– Идите, купите цветы. Ирисы, девять штук, покрупнее. Вот деньги. Вернетесь – сделаете мне предложение.

– Какое, – спрашиваю, – предложение?

– Руки и сердца, конечно.

Ну, думаю, бес попутал, связался с сумасшедшей. Хотел женатым сказаться, но, честное слово, струхнул – мало ли что выкинет. А она улыбается – и пятитысячную мне в карман.

– Да вы не волнуйтесь, – говорит, – все хорошо будет. Вы, главное, сыграйте… от души. Чтобы я поверила.

Эх, коготок увяз – вся птичка пропадай! Да и деньги однако. Купил цветов, вернулся в машину. Смотрю сквозь букет, хриплю:

– Выходите за меня!

Вижу – не верит. Вылез обратно, дверь с ее стороны открыл и прямо там на колени – хлобысь! Благо тепло было, сухо. Мужик в «мерсе», мимо проезжавший, чуть шею не свернул.

– Выходите! – на этот раз кричу почти. – За меня!

Дамочка букет взяла, глазками похлопала и лопочет:

– Замуж, за вас?.. Вот так, просто?.. Нет, нет, простите. Я не могу! Я не хочу! Отвезите меня в аэропорт!

С меня пять счастливых потов слилось. Аж рубашка взмокла. Еду и думаю – лишь бы насчет денег не перерешила. И еще думаю – завтра шефу башку отъем вместе с шеей.

На стоянке вынул ей чемодан. С костюмом, спрашиваю, что. Она – оставьте себе, мне без надобности. Потом за рукав взяла.

– Спасибо, – говорит, – мечта у меня была – Никакееву отказать. Вот исполнилась.

Он снова покрутил ручку, и радио громко запело про милого бухгалтера.

– А кто это, Никакеев, узнали? – спросила я.

– Понятия не имею. Мне потом шеф фотку дал, хотите – поглядите.

Водитель открыл бардачок и вытащил фотографию. Видно, держал поближе для таких, как я.

Со снимка смотрел синеглазый брюнет Ник Кейв. И правда, очень похожий на Санька. «Вот так, – подумалось мне, – живет человек и не знает, что ему отказали в обычном тульском такси».

Виктория Топоногова

Вано подрулил по указанному диспетчером адресу и оглянулся в поисках места для парковки среди метровых сугробов. Места не было. Из сугроба торчала выкинутая после Нового года елка с остатками мишуры. Но машину уже ждали: у подъезда топтались две девчушки. Без шапок по молодежной моде, с тощими ножками, торчащими из-под ярких курточек, они пританцовывали на морозе. У одной волосы были зеленые, у второй бордовые.

«Если б, не дай бог, мои дочки так на улицу вышли, выгнал бы к лешему, – подумал Вано. – О нет, только не это!»

Девчушки, вопреки ожиданиям, бросились не к такси, а к каким-то деревянным штабелям, сложенным на лавочке возле мусорного бака.

– А откройте багажник, пожалуйста, – прочирикала та, что с бордовыми волосами, наклонившись к машине и балансируя огромными связками не-пойми-чего в обеих руках.

Вано не услышал сквозь стекло, но и так все понял. Он понял, что сейчас будет скандал. Поэтому сразу перешел в наступление:

– Дэвушки, вы нэ прэдупрэдили, что с багажом.

– Ой, вы извините, пожалуйста, мы же не знали. Мы думали, что если машина, то она же с багажником, верно?

Думали они. Куры тоже думали.

А Вано вчера вечером вызвонила теща, и пришлось ни свет ни заря ехать на дачу за ее банками с помидорами, – чтоб им, этим помидорам, провалиться вместе с теплицей, их породившей, и тещей, взрастившей всё это богатство на нашу грешную голову. И теперь эти огромные трехлитровые стеклянные пузыри, наполненные нелепыми красными полузатонувшими батискафами, да еще и заботливо переложенные тряпками и газетами, занимали практически весь багажник. Разгрузиться перед сменой времени уже не было.

Вано с трудом выбрался из машины. Под кого они вообще делают эти самодвижущиеся консервные банки? Под задохлых хлюпиков-горожан? Нормальному мужику просто не разместиться! Он открыл багажник.

– Ой, тут банки какие-то, у нас всё не поместится, – грустно протянула та девушка, что первой начала переговоры (Вано назвал ее про себя «красной пигалицей»). – Но мы можем на сиденье положить, мы уместимся.

Ишь ты, разбежалась!

– Э-э, слющай, в салон нэхорошо! – Вано с содроганием вспомнил, как он только вчера чистил обивку заднего сиденья после куда менее габаритной сумочки, зато с каким-то ядреным протекшим зельем.

Девушки робко посмотрели на огромную фигуру Вано в распахнутой куртке.

– А что же нам делать? – они совсем сникли.

– За салон доплатить надо, – нашелся Вано. – Еще ви обивку мнэ порвете, углы у вас острые.

Девушки почему-то дружно посмотрели на свои коленки. Вано тоже посмотрел, хотя смотреть там было не на что.

– Я про багаж, – уточнил Вано. Он наконец разглядел, что за груз был у девушек: картины в рамах, увязанные в несколько разновеликих пачек. Что за работы, было не видать – холсты все повернуты лицом внутрь. Вряд ли они, конечно, что-то порвут, но хоть вчерашнюю возню с обивкой компенсируют.

– Сколько доплатить? – робко спросила девушка с зелеными волосами и покраснела. Контраст был живописный.

Он назвал сумму. Девушки призадумались. Но деваться им было некуда, и они согласились.

Вано облегченно выдохнул: могли ведь и скандал закатить, начальству про банки доложить. Обошлось.

За это время вокруг уже собралась толпа: кто-то не мог проехать и сигналил, два дворника-таджика, опершись на древки лопат, ждали возможности нарастить ближайший сугроб, граждане, вышедшие погулять с собачками, тоже остановились поглазеть на бесплатный цирк, а еще откуда-то появился мусоровоз, и ему, конечно, нужен был именно этот подъезд. Поэтому грузились в спешке. Кое-что уместилось и в багажнике, поверх банок.

По дороге девчушки расщебетались, и Вано узнал, что зовут их Ира и Катя, что работы они везут в музей, на их первую большую выставку после универа. Он вполуха слушал радио, которое было не в силах перекрыть трескотню о каких-то этюдах, эскизах, мастихинах и прочей художественной ереси.

И вдруг Катя судорожно заметалась по заднему сиденью, насколько позволяла сложенная вокруг нее художественная поленница, и озабоченно выдохнула:

– Ир, я что-то серию с Академки не вижу. Маленькая такая пачка была, помнишь?

– Может, в багажнике? – откликнулась зеленоволосая Ира с переднего сиденья, обнимая стопку работ, которая заменяла ей подушку безопасности.

– Не, в багажник три большие пошли, из Коломны.

– Ну не знаю… Я ее вроде не клала…

Вано так и думал. Одна баба – это уже проблема. А две безмозглые куры с картинками – это просто катастрофа. Пришлось разворачиваться и ехать обратно к тому проклятому подъезду, чтоб ему стоять тыщу лет посреди пустыни Гоби.

Мусоровоз уже просочился дальше, но толпа у дверей, похоже, только увеличилась. Судя по крикам и активной жестикуляции, народ обсуждал что-то насущное и животрепещущее. Над толпой возвышалась елка в сугробе. Издалека это все было похоже на новогодний утренник в детском саду. Вано вышел из машины, раздвинул плечом крайних зевак и озадаченно остановился.

На лавочке у подъезда были разложены картины – надо думать, те самые, которые эти куры посеяли. Одну из них две бабы тащили в разные стороны.

– Я первая эту вещь заметила! – вопила одна.

– А я первая взяла! – не отступалась другая.

– Э! – громко сказал Вано. – Что происходит?

– Тут красоту в помойку выкидывают, а мы ее спасаем, – откликнулась одна из баб.

Вид этой потрепанной жизнью дамы, лицом и хваткой поразительно напоминавшей мелкого бульдога, вызывал сильные сомнения в сказанном.

– Вот ведь люди зажрались – хоть бы рамочки оставили, ведь хорошие ж рамочки, а то все уже разом и выкидывают, – добавила одна из зрительниц.

Ира и Катя с трудом протиснулись к эпицентру действия, но от шока даже сказать толком ничего не могли.

– Это же наши работы… – пискнула Катя, но ее никто не услышал.

– А я вот эту возьму, с цветочками, – тщедушная старушонка потянула с лавки маленький этюдик. – На кухне повешу.

Дворники-таджики, как ни странно, тоже активно интересовались живописью. Один из них вертел работу так и эдак, видимо пытаясь угадать, где верх. Второй помогал советами.

– Э, стой гдэ стоишь, да? – гаркнул Вано.

Все разом замолчали и повернулись к нему. Голос Вано вполне соответствовал его богатырскому сложению.

– Положили все давай назад! – скомандовал он.

Люди благоразумно вернули работы на лавочку. И только тетка-бульдог, намертво вцепившаяся в пейзажик с красным помидором заката, не согласилась:

– А чего это ты тут командуешь?

– Это их вещи, – Вано кивнул на девчат. – Забирайте давайте живо, да? – он подтолкнул их к лавочке.

Ира и Катя вышли из ступора и принялись судорожно собирать работы.

– Это в помойке было, значит ничье! – заявила упертая тетка, цепляясь за пейзаж.

– Нэ в памойке, а около! Разныца видышь? Ты тоже вон возле мужиков стоишь, а они тэбэ кто? – завелся Вано.

Тетка оглянулась на дворников, которые и впрямь были рядом, и отпрыгнула на метр в сторону.

– Ты что несешь, придурок? – завизжала она.

– Картына давай, да? Вон елку себе возьми, если нада, для красоты! – Вано выхватил у нее пейзаж. – Все собрали? – он оглянулся на девушек. – Поехали давай! Врэмя – дэньги!

Они кивнули и быстренько сели в машину с охапками творений.

– Нэт, ну что за люди! – кипятился Вано, вновь выруливая на трассу. – Искусство от мусора нэ отличают, да?

– Спасибо вам большое, – сказала Катя.

– Нет, вишь ты, схватила, как родную, и тащит! Попробовала бы она из музея что-нибудь стащить. Но вы тоже хараши! Кто ж такые вэщи возле мусорки аставлят? Харашо, что рэбята в мусоровоз нэ закинули.

– Вы нас так выручили… – поддержала Ира.

– А-а, это ерунда. Вот врэмя – нэ ерунда, – вспомнил Вано. – Начальство спросит – гдэ был? Что я скажу?

Девушки испуганно замолчали. Великодушную мысль предложить еще денег они сразу затолкали туда, откуда она появилась, – и так согласились заплатить ни за что – за отсутствие свободного багажника.

– А вы знаете что… – робко проговорила Катя, – вы приходите к нам на выставку, она в субботу открывается, в два часа. Интересно будет.

– Нэ люблю я все эти тусовки, – признался Вано. – Да и работа у меня… Врэмя совсем нет.

– Тогда приходите, когда сможете, – поддержала Ира. – Есть же у вас выходные?

Вано поморщился. Теща всегда точно знала, что именно он должен делать в свои выходные. Иногда куда легче баранку крутить.

– Да я и нэ панимаю во всей этой живописи, – буркнул он.

Девчушки замолчали. Темы для разговора были исчерпаны.

Вано торопился. На лежачих полицейских в салоне глухо брякали штабеля картин, а в багажнике жалобным перезвяком откликались банки с помидорами. Так и доехали до музея. Девчата расплатились, выгрузили работы на едва расчищенную от снега дорожку, и тут Катя сказала:

– А хотите, мы вам что-нибудь подарим? Все равно они пачку всю растрясли, а без вас мы бы и не вернули ничего… Посмотрите, что вам нравится?

Вообще-то Вано ничего из этого не нравилось. Но обижать девчушек не хотелось. Они хоть и куры, но безобидные. А если их одеть прилично и крашеные патлы в порядок привести, то и вовсе нормальными были бы.

– Вот эту, с помидором, может быть, – он взял самую маленькую, ту самую, что отбил у наглой тетки. – Теще должно понравиться, любит она их, помидоры-то…

– Конечно, берите, – Катя решила не говорить ему, что это был закат.

– А хотите, я вам… вот, на открытие ваше… закуска, – Вано, вспомнив про помидоры, вдруг взял да и вымахнул из багажника одну из банок. Не будет же теща их пересчитывать!

– Спасибо… – Катя обняла банку, пытаясь сообразить, как теперь картины-то нести.

– Не за что! – широко улыбнулся Вано и искренне добавил, садясь в машину: – А все-таки хорошо, что вы не скульпторы.

И в этом девушки были с ним совершенно согласны.