Текст книги "Сказки старого леса. Книга 1. Испытание Верой"

Глава вторая. Колдовства нет

– Бабушка, – Ваня выпрыгнул из-за печки на середину избы, – испугались?

– Здравствуй, здравствуй, внучок названый, – старушка закрыла за собой входную дверь и не торопясь начала выкладывать из котомки травы. – Не напужал, я тебя давно заприметила.

– Человечий дух почувствовали?

– Помыться тебе, конечно, надобно… токмо дело не в том. Ходишь по лесу как кабан напуганный. За тобой тропа стелется, ночью без фонаря видать. Пошто веточку надломил у сосенки возле ручья?

– Случайно, бабушка, – виновато заоправдывался Ваня, – поскользнулся я.

– Ладно, сказывай, где задержался. Я тебя ещё третьего дня ожидала.

– Ой, бабушка, всё как есть расскажу, – мальчик удобно устроился на лавке возле окна. – Сделал, как велели. Богатство, вами даденное, почти всё сохранил, потому как догадался колечки да монетки к лавошнику по одной таскать. Схрон надёжный заделал, отсюда всего часа четыре ходу, травку вашу от зверя вокруг раскидал.

– Молодец – удалец. Только чую, не всё так гладко, как сказываешь.

– Да разве от вас чего укроется, бабушка, под землёй видите… – Ваня тяжело вздохнул. – Пришлось тётке всю правду рассказать.

– Это какую из правд?

– То, что встретил в лесу Бабу Ягу и то, что она мне зелье волшебное для сестреницы дала. Я не хотел, бабушка, но ведь народ-то деревенский порешил, что тёткина дочка и год ентот не переживёт, а после вашего колдовства ужо к концу месяца по двору за курами бегать стала. Тётка меня к приходскому батюшке решила сводить – про чудо такое чудесное пересказать. Спужался я сильно, в церкви же не слукавишь, враз черти утащат. Вот и пришлось ей всё как на духу выложить.

– И тётка чего, поверила?

– Вначале только ухмылялась, а как начал вас описывать, так и присмирела. Только охала да крестилась.

– Удружил ты мне, внучок. Как бы не пришлось дальше в лес переселяться.

– Ой, бабушка, вы не беспокойтесь, тётка, видно, на радостях совсем рехнулась. Говорит, что вас Марфой кличут, – Ваня засмеялся. – Бабу Ягу – Марфой, вот смеху-то. Спутала вас. Говорит, что сама ещё невелика была, когда ента Марфа в соседних Капушках проживала. Мол, самая, пресамая великая целительница была. Что все травы были ей знакомы и понятны. Что к ней из самой столицы за помощью приезжали. И у ворот её весь день народ толпился.

Старушка молча смотрела в окно. Ваня, поощрённый её вниманием, поспешил продолжить.

– Как-то раз пришли утром, а Марфы той и след простыл. Хозяйство, как есть, не тронуто, словно испарилась, только собака привязанная скулит.

– Не привязанная, а в доме оставлена, чтобы следом не увязалась.

– Ой, бабушка, а вы-то откуда знаете?

– Да как не знать. История-то шумная была.

– Выходит, с этой Марфой вас и попутали. Разве же можно знахарство обычное с вашим волшебством сравнивать.

– А где ты разницу-то увидал? Я ведь тебе лишь травки дала для настоя.

– Ну да, скажете тоже. Почему ж воду велели брать ключевую, а не колодезную?

– Потому как без воды никто не сможет прожить. Ни цветок, ни зверь, ни человек, ни мошка мелкая. Выходит, вода и есть сама жизнь. Дальше надобность смотреть надо. Поскольку болезнь давно в сестренице твоей пристроилась, значит, уже устоялась. Отсюда стоячую воду, колодезную, не след использовать, только бегущую, лучше ключевую.

– А почему в полнолуние начинать приказали?

– Потому как мы травкой этой болезнь к луне привязали. Луна пошла на убыль и болезни за ней пришлось отправляться.

– Колдовское волшебство! – Ваня восхищенно смотрел на старушку. – Нет, скорей, волшебное колдовство. Бабушка, а почему кормить её запретили?

– Для верности. Вот представь себе, что ты болезнь лютая. И живёшь ты в девочке маленькой припеваючи. Лежи себе на печке да лопай калачи с пирогами. Кто ж от такого уходить захочет. А если кормить перестать, то уж не так сладко, и хватка у той хвори по-любому ослабенёт.

– Я вам, бабушка, ещё не всё рассказал. После того как вы ко мне Мыша подослали…

– Кого? – удивлённо перебила старушка.

– Под видом Спиридона, родственника дальнего. Я-то Мыша сразу признал. Ох и сильно у вас колдовство, бабушка! Когда тётка из избы на минутку выскочила, я его под столом коленкой толкнул и спрашиваю тихонько, как, мол, здоровьице у Кошки. Так ведь он и глазом не повёл, ничем себя не выдал, даже сделал вид, что не понимает о чём речь.

– Ну да, ну да… как же я про Мыша-то запамятовала.

– Так вот, опосля того как тётка меня отпустила, сестреница в руку вцепилась и в рёв. Мол, ни жить, ни быть, с тобой пойду.

– Тааак… – старушка с опаской глянула за печку, – надеюсь, ты один пришёл?

– Ну что вы, бабушка, мала она ещё по Бабам Йогам ходить. Пришлось только и ей всю правду выложить.

– Я тебе вечерком травку одну дам, – подозрительно ласково сказала старушка, – так ты уж, мил друг, будь добр, уважь бабушку, скушай её без остатка.

– Конечно, бабушка, как скажете. А что за надобность, для умения какого?

– Не решила ещё. Думаю, али чтобы прыщ на языке вскочил, али чтобы вместо слов мычанье у тебя выходило.

– Не губите в расцвете лет! – Ваня бухнулся на колени. – Коли прогневал вас чем, так простите дурака непутёвого! Не мог я ребёнка плачущего просто так оставить. Тайну великую ей поведал о Бабе Яге.

– Да, не долго той тайне великой быть, коли о ней уже, почитай, полдеревни ведает.

– А что вам, бабушка, заколдуйте всех, да и вся недолга.

– И я о том же. Проще одного болтливого мальчика обезголосить, чем по деревням шастать. И вообще, уморил ты меня с колдовством энтим. Завтра я тебе покажу, что нет никакого колдовства.

– Как же нет-то, если вы с первой секундочки знакомства только чудеса и творите?

– Коли не хочешь прыщ на язык, то помолчи до заката, – с этими словами старушка вновь занялась травами.

Вечером в потёмках, лёжа на лавке, Ваня осторожно продолжил разговор:

– Бабушка, не спится мне. Расскажите чего-нибудь. Вы, наверное, столько интересного знаете, что и вся деревня наша не знает. Да что там деревня, вся сторона наша. Да что там сторона, всё государство. Да что там государство…

– Угомонишься ты али нет?

– Бабушка, а вы лешего видели? А кикимору? А можно ль волшебством с мертвяком поговорить? А ступа ваша быстро ли летает? Бабушка, расскажите про Марфу-целительницу, с которой вас спутали. Уж больно уважительно о ней тётка вспоминала.

– Нету Марфы-целительницы, – вдруг ответила старушка, – была и вся вышла.

– Это понятно. Коли всей деревней не нашли, то значит и нет её. Только страх как любознательно, что с ней стало-то.

– Устала она от людей. Ей бы всё травки собирать да с цветами разговаривать, а к ней народ выстроился от ворот до заката. Помогала она им, как могла, пока не стали с глупостями надоедать. То мужика приворожи, то разлучницу отвадь, то погоду на сенокос обеспечь… А тут ещё люди важные из города про неё прознали, потребовали, чтобы Марфа к ним сама ехала. Вот и ушла она. Собаку накормила и ушла.

– Куда, бабушка?

– Далеко… на север, где людей поменьше.

– Вы, бабушка, похоже, знавали её?

– Знавала – и Марфу, и собаку её.

– А вы утром правда мне колдовство покажете?

– Ну, раз обещала, то покажу. Не побоишься?

– Бабушка, да я за вами хоть в лес, хоть в болото, хоть к Кощею на именины.

– Тогда подготовиться следует.

Ваня приподнялся с лавки:

– Чего делать надобно?

– Помолчать до рассвета.

Мальчик громко вздохнул, но удержался от ответа, снова устраиваясь на лавке.

Проснулся Ваня от запаха. Да такого вкусного, такого аппетитного, что сил никаких нет. Мальчик уселся на лавку и заворожённо уставился на печку. Рядом с лавкой на полу, тоже не отрывая глаз от печки, замерев, сидели рядком Кошка с Мышем. Все трое даже не шелохнулись, когда за их спинами скрипнула дверь.

– Я тут в котомке твоей порылась да крупицы взяла на кашу, скоро поспеет. Беги шустрей на ручей. Каша неумытых не любит.

– Бабушка, – через какое-то время Ваня, сидя за столом, нахваливал варево, – вы и кашу колдовством варите?

– Я тебе ещё вчерась сказывала, что нету никакого колдовства.

– Как же нету-то, когда такой вкуснотищи, поди, и в царских хоромах не едали? Как же без колдовства, когда хочется чугунок вывернуть да облизать.

– Ну, добавила чуток травки. Специально для нерадивых жён имеется. Я её зову объедень луговой. С такой приправой и дрова мелко порезанные на праздничный стол можно ставить.

– Колдовство, – довольно согласился мальчик.

– Вот ведь упрямый, как козёл однорогий. Кончай с трапезой, да начнём в лес собираться.

– Бабушка, мы пойдём смотреть, что волшебства никакого нету?

– Так и есть. Только подготовиться надо. Со стола прибери, посуду помой, сам снова помойся.

– Это-то зачем? Чай, не в церковь собираемся, а в чащу дремучую.

– О тебе же пекусь. Чтобы кашей в лесу не пахло. И вообще, делай что велено.

Вскоре мальчик снова сидел на лавке, сложив руки на коленях, внимательно разглядывая разложенные на столе травы.

– Выполняй всё в точности, – старушка показала на сухой пучок с краю. – Понюхай и запомни накрепко. Чем пахнет?

Ваня осторожно взял в руки траву, глубоко втянул носом воздух и удивлённо уставился на старушку: – Вами пахнет, бабушка.

– Правильно. И от тебя так должно в лесу пахнуть. Распихай пучок ентот по одежде своей. За ворот сунь, во все складочки, да в обувку побольше, небось ноги-то не помыл.

Мальчик тщательно выполнил указания.

– Теперича бери другой кустик со стола. Это та же травка, только свежая. Натирайся ею во все места, кои из рубахи да портков торчат… шею три к волосам поближе, руки, уши. Что осталось – в рот засунь да жуй не глотаючи. Рот вяжет? – переспросила старушка, глядя на перекошенное лицо Вани, – это хорошо, сильная травка, значит. Ещё жуй… теперича снова втирай чего нажевал.

Бабушка внимательно осмотрела мальчика, тщательно обнюхала его и осталась довольна.

– Вроде готов. Бери со стола мешочек на верёвочке, вешай на шею. Не вздумай снимать, пока в лесу живёшь. Пошли.

Выйдя на улицу, старушка строго сказала:

– По левую руку от избы далеко не плутай.

– Почему? – еле смог выговорить непослушным ртом мальчик.

– Скоро увидишь, – с этими словами бабушка довольно ходко направилась именно туда, куда запретила ходить.

Шли быстро, иногда притормаживая, когда старушка неожиданно нагибалась к какому-нибудь растению, что-то бормоча себе под нос. Наконец и к Ване вернулся дар речи.

– Бабушка, а чем это вы меня намазюкали? Травы колдовские?

– Опять за своё. Лечебник это болотный. Травка как травка, по виду ни в жизнь не отличишь от обычной. Только по запаху. Запомнил, как пахнет?

– Умирать буду, бабушка, а навряд ли забуду, пропах ею словно скотный двор навозом.

– Вот и славно.

– А чего лечит-то этот Лечебник?

– Да почти ничего. Я его чуток в сбор от косоглазия добавляю да иногда в настой от хромоты суставной.

– Как же, бабушка… зачем же?

Старушка остановилась, прислушиваясь:

– Кажись, пришли. Теперича молчи, от меня ни на шаг.

Они тихонько вышли на полянку и замерли. Ждать пришлось не долго. Внезапно кусты затрещали, и оттуда на них с рёвом выскочила огромная медведица. Не пробежав и двух метров, она резко замерла на месте, поведя носом. Затем как-то сразу успокоилась и даже довольно заурчала. На её зов из кустов следом появились два медвежонка. Один из них сильно прихрамывал на заднюю лапу. Медведица тихонько подтолкнула его мордой в сторону людей. Тот, поскуливая и постоянно оглядываясь на мать, подошёл к старушке.

Ваня оцепенел. Рядом с ним на поляне стояла громадная медведица, да ещё и с медвежатами. Он почти не дышал от страха, поэтому не с первого раза расслышал, что его зовёт бабушка.

– Помоги же, говорю, олух царя небесного… да тихонько… не торопись. Держи мягко, но крепко… да куда ж ты спиной к медведице, повернись лицом… пусть она тебя видит, руки ей всё время показывай. Вот так… – шептала бабушка, одновременно ловко осматривая медвежонка. – Слава Богу, ничего страшного. Накололся где-то играючи да занозился… держи крепче, – с этими словами старушка что-то там дёрнула, куда-то даванула так, что медвежонок отчаянно завизжал. Ваня втянул голову в плечи и скосил глаза на медведицу. Та стояла всё так же спокойно, продолжая принюхиваться.

– Готово, – старушка положила на ранку какой-то листочек, предварительно поплевав на него, достала лоскут материи и перемотала ранку. – Ну-ка, дай-ка мне из твоего мешочка на шее травинку одну. Она засунула её под повязку и отпустила медвежонка. Тот, скуля и жалуясь, припустил со всех ног к матери. Медведица, обнюхав его, стала пятиться назад и вскоре исчезла в кустах.

– И нам пора, – тихонько сказала старушка, так же, как медведица пятясь спиной вперёд. – На сегодня довольно.

Уже в темноте, лёжа на лавке перед сном, Ваня снова заговорил.

– Бабушка, вы мне больше неколдовство не показывайте. А то я после вашего неволшебства до сих пор заикаюсь.

– Дурень, сам же видел, всё дело в травке обычной. Это Лечебник болотный, есть ещё лесной и полевой. Но болотный – самый редкий и самый пахучий. Им все звери без разбору лечатся. Они как его учуют, так тихие становятся. Пока ты им пахнешь, никакая животина тебя не тронет. Так что нет никакого колдовства.

– Да, бабушка, как скажете, бабушка. Нет, так нет… токмо сдаётся мне, сказали бы вы тому медведю сегодня камаринскую сплясать, так он сейчас бы ещё кренделя выписывал. Если уж это не колдовство, то и говорить не о чем. Я, бабушка, грешным делом чуток сумлеваться начал, что вы Баба Яга. А сегодня вы мне показали, что колдовства-то нет. Так показали, что уж больше и сомнений никаких… Медведица сама дитёнка своего на лечение отдаёт. Какое же это волшебство?

– С медвежонком не нарочно вышло. Я думала токмо возле медведей постоять да уйти. А оно вона, как получилось. Лапку наколол. Животные сильно этот запах чувствуют и понимают, особенно когда больны. И ты впредь запомни: если в лесу подойдёт к тебе волк там какой или лось, к примеру, то, значится, плохо ему, а от тебя запах лечебный идёт. Помоги чем можешь.

– Как не помочь. Знамо дело, помогу. Кто я? Внук Бабы Яги или поросячье ухо? Вот только подучусь у вас малёха колдовству великому и помогу…

Глава третья. Пока я здесь, никто не умрёт

– Я готов, – Ваня уселся за стол, поправил рубашку и даже попытался руками на пробор уложить непослушные волосы, – учите меня колдовству.

– Ишь, шустрый какой, может, колдовство само не захочет тебе покориться, – старушка на какое-то время отвлеклась от перебирания травы.

– Да как же, бабушка, – мальчик заёрзал на лавке, – вы же обещали. Я стараться буду, всё запомню, всё в точности повторю, всё, как велите, исполню.

– Я тебе давно сказывала, что делать. Токмо стараний пока не вижу.

– Почто наговариваете? Вы мне сегодня велели хвороста натаскать, воды набрать да на чердак не лазать. Знали бы вы, как тяжело было последнее исполнить… любопытственно же…

– А ты залезь, залезь. Враз мышью летучей обернёшься.

– Ой, бабушка, расхотелось мне. Чего я на том чердаке не видел?

– Тебе ещё в первый день сказывали: учись животных слухать и с растениями говорить.

– А я что? А я так и делаю. Кошке вчерась полдня внимал.

– Это когда с леса возвернулась, а вы вповалку на печке спите?

– Сморился чуток. Так этмо опять же от старания.

– Ну и чего тебе Кошка наговорила?

– Молчаливая она у вас какая-то. Может, немая…

Мяу… – донеслось с печки. – Слыхал? – старушка подняла крючковатый палец. – Говорит, сам ты немой. А с растениями чего?

– Нуу… побеседовали с кустами ближайшими о погоде.

Бабушка протянула Ване цветок со стола, – На, общайся, чтоб я видела.

– Здравствуйте, цветок, – забубнил мальчик, – хорошая погодка сегодня. Меня зовут Ваня. Мне 10 лет…

– Ты чего это делаешь? – грозно перебила старушка, – так ты с камнем неживым говорить будешь… да и с камнем так нельзя. Енто же цветок. Всё слышит, всё понимает.

– А как же, бабушка?

– Подь со мной, – с этими словами старушка решительно встала, не глядя на мальчика, вышла из дома и засеменила в лес.

– Смотри чудо расчудесное. Посреди ельника дуб столетний, – бабушка подвела Ваню к огромному дереву. – Этот дуб здесь стоял, когда о тебе ещё не слыхивали. Этот дуб тут рос, когда ещё твои родители босиком за своими мамками бегали. Этот дуб был выше всех, когда ещё твоих дедушки с бабушкой в помине не было… Ладно, ладно… одна бабушка с длинным носом уже была бабушкой. Ты подойди, потрогай его.

Ваня приблизился и осторожно положил руку на шершавый ствол.

– Он такой сильный, что можно такой силищей всю землю спахать отсюда до моря, – продолжала старушка. – Он такой умный, что все умники в мире вместе взятые и половины его не знают… Вот тебе задание важное: обними это дерево, насколько рук хватит, и стой так, пока сами слова не польются. А там уж не сдерживай себя.

Бабушка развернувшись, ушла. В течение дня она пару раз специально проходила мимо, слушая обрывки фраз, раздающиеся из-за деревьев:

– «…я Сеньке Рваному за это в глаз дал. Он меня побил, но я всё равно ему при встрече снова в глаз дам…», «…скучаю я по мамке, иногда аж до слёз…», «…девчонка эта жутко вредная, но красивая…»

Вернулся Ваня в избу, когда уже стемнело. Молча опустошил поставленную перед ним тарелку с кашей. Так же молча расстелил тулуп на лавке и улёгся на бок лицом к окну.

В этот раз первой в темноте заговорила старушка:

– Эй, будущий кудесник, здоров ли?

– Бабушка, – тихонько ответил мальчик, – а они все такие, растения эти?

– Какие такие?

– Ну, такие… Я же чувствовал, что он меня слышит, дуб ентот. А чего я пересказать не мог, то он и без слов понимал.

– Да уж не глупей нас с тобой точно. Вот ты с утра соскочишь с лавки и бежать куда ни попадя, а они на одном месте стоят всю свою жизнь. И жизнь та у кого один день, а у кого сотни лет.

– И что, бабушка?

– Ну вот знал бы ты, что вся летопись твоя в один денёк поместится. Как бы тогда каждой встрече, каждому лучику солнечному, каждой дождинке радовался. А окажись наоборот, пятьсот лет на одном месте замереть. Сколько бы мыслей наимудрёных за это время посетило!

– Бабушка, можно я завтра, когда за продуктами пойду, тихонько в деревню заверну. На сестреницу свою гляну. Беспокойно мне за неё.

– Она ж с мамкой. Не нравится мне это.

– Да я ж издалека, никто не заметит.

– Скучаешь?

– Совсем малёхочко.

– Чую, не к добру это, ну уж куда тебя девать-то, побегай.

– Спасибо, бабушка.

– За что? Тебя тут никто не держит.

– За дерево сёднейшнее. Наперёд наука.

Как ни старался Ваня проснуться вместе с бабушкой, ещё ни разу у него не получилось. Вот и сегодня вроде встал с первыми лучиками, а её уже и в доме нет. На столе, как обычно, кружка с настоем полезнущим. Выпил да ушёл в деревню. А старушке весь день неспокойно было. И травы не собираются, и дела не делаются. Вернулась она к дому и уселась на порог мальца ожидать. Как в воду глядела. Появился тот к вечеру чуть живой от усталости, видно, всю дорогу бегом бежал. На руках кулёк из лоскутного одеяла, а из него, батюшки святы, ножка детская свисает.

– Что ж ты делаешь-то со мной? – только и смогла вымолвить старушка.

– Бабушка, бабушка, я быстрей не мог, – слёзы в три ручья текли по лицу мальчика. – Бабушка, он умер, да? Ребёночек умер? Я не успел, да?

– А ну цить! – строго прикрикнула старушка. – Пока я здесь, никто не умрёт. Неси его в избу и клади на стол.

Развернув одеяльце, бабушка стала внимательно рассматривать нежданный подарочек. Им оказалась девочка, годика полтора от силы.

– Слава Богу, жива, – выглядывал из-за спины Ваня.

– Надолго ли? Уж больно слаба…

– Бабушка, родненькая, наколдуйте чего-нибудь скорее.

– Тут суетиться нельзя. Это же дитё малое. Второй попыточки не будет. Следи внимательно и учись. Видишь, ворочается только в левую сторону. Значит, вправо больнее. Ищем с ентого бочку. Теперича гляди дальше: правая ручка резче сгибается, а правая ножка почти не шевелится. Значит, болезнь книзу правого бока.

Старушка наклонилась совсем низко:

– На тельце ничего не видать, ни пятнышка, ни вздутия, значит, хворь вглубь ушла, – затем она медленно провела пальцем по выбранному месту, остановившись лишь раз вместе с замершей на миг девочкой. – Плохо дело. Тута ни огонь, ни ветер не помогут. Топить придётся.

– Кого топить? – с ужасом вскрикнул Ваня.

– Хворь коварную. Кого ж ещё?

Старушка замерла, на некоторое время что-то обдумывая, наконец решительно тряхнула головой:

– Чего встал как истукан? А ну бегом.

– Куда, бабушка, в деревню?

– Дурында, за избу бегом. Там где-то у стены старое корыто валяется. Найдёшь, отмоешь с песочком – и сюда. Шевелись поживее, а я пока с травами разберусь.

Когда Ваня вскоре появился на пороге с чистым корытом в руках, то поначалу даже отпрянул от пахнувшего на него аромата, почти вся избушка была заложена травами. Туески, мешочки, коробочки были сняты с верхних полоков, раскрыты и разложены повсюду. Ими были заставлены и стол, и подоконник, и даже печка.

– Ты где ребёночка такого болезненного нашёл? – спросила старушка, не отрываясь от только ей понятного перекладывания трав.

– Ой, бабушка, не виноват я, – мальчик шмыгнул носом, – соседки это нашей. У неё за пять годков третий народился, и все трое померли ещё малыми… точнее, этот третий будет, если не выживет. Ей, видимо, тётка сказанула, что я Марфу-целительницу встретил. Вот она и сидела за огородом все эти дни, меня высматривая. Даже до избы дойти не дала. Вцепилась в руку, глаза бешеные и ревёт белугой.

– А ты чего?

– Знамо дело, говорю, никакой Марфы в помине не видел. А она в ответ, мол, всё одно, ни ребёночку, ни ей не жить больше на этом свете. Лучше сразу на себя руки наложить, чем каждый год, через год детей хоронить. И муж, мол, тоже грозится выгнать её такую из дому. Сунула мне свёрток в руки да краюху хлеба за пазуху и свалилась без чувств прямо у забора. Я и сиганул к вам, бабушка.

– Хлебушек, говоришь, дала? Это хорошо… Так… лавку к печке двигай, ставь, чтобы огонь видно было. На неё корыто, в него воды налей. Следить будешь всё время, чтобы вода та ни холодная, ни горячая была… Поспешай, не торопясь, а я к тому времени с настоями разберусь.

Вскоре всё было готово. Девочку тихонечко опустили в воду, уже полную трав. Бабушка устроилась у изголовья, расставив рядом с собой всю, какая была, посуду в доме. В каждой что-то плескалось, а в одной даже пузырилось.

Ночь прошла неспокойно. Ваня то подливал воды в корыто, то чего-то приносил по наказу старушки, то забывался в коротком сне, сидя прямо на полу у стенки.

День прошёл ещё тяжелее. Бабушка ни разу не отошла от купели, становясь с каждым часом всё мрачнее и мрачнее. Наконец, ближе к вечеру, подозвала мальчика к себе поближе.

– Не отпускает её болезнюка проклятая. Видно, и вправду колдовать придётся. Я там за образок припрятала, тащи сюда. Думала, не сподоблюсь больше, да выходит, судьба такая.

Ваня осторожно достал из-за иконы запылённый мешочек с завязками и передал старушке. Та в свою очередь ловко вынула из него на свет маленький корешок.

– Что это, бабушка?

– У этого и названия-то нет… Запоминай строго. Вода должна быть тёплой. Кажные три часа давай ей мякиш хлебный, в тряпицу завёрнутый, пусть посасывает. Коли красненькая станет да заворочается, то в эту миску мякиш макай, – показала старуха на расставленную возле неё посуду. – Коли ослабнет да побелеет – в эту кружку. А если, дай Бог, уснёт, то на губки ей отсюда капай.

– Бабушка, вы так говорите, как будто собрались куда.

– Можно и так сказать.

– Бабушка, не оставляйте меня! Вдруг не справлюсь…

– Не боись, помни, чей ты внук, да и куда ж я денусь, тута буду… почти вся, – с этими словами старушка сунула корешок в рот.

Ваня отпрянул, даже руки поднял, чтобы лицо прикрыть, мало ли… колдовство всё таки… Но ничего не произошло, бабушка уселась поудобней на лавке и стала, не мигая, смотреть на огонь. Почти час не шевелилась, вдруг неожиданно плавно поднялась, словно и не старуха вовсе, прошлась по избе от окна к окну, понюхала какой-то пучок, погладила какой-то цветок, села рядом с корытом, наклонилась и начала что-то нашёптывать, будто убаюкивает кого.

Поначалу Ване боязно было, затем понял, что бабушка его и не замечает вовсе. Он даже позвал её тихонечко, а один раз, осмелев, рукой коснулся, но старушка, как склонилась над корытом с девочкой, так и продолжала шептать… всю ночь… и весь день… и ещё ночь…

И только на утро третьего дня совсем выбившегося из сил мальчика, задремавшего прямо на полу возле печки, разбудил знакомый голос.

– Всё богатство своё проспишь. Подымайся ужо.

Ваня подскочил как ошпаренный. Огляделся и, никого не увидев, бросился на улицу, чуть не столкнувшись со старушкой. Та сидела на пороге, щурясь на солнце.

– Ой, бабушка, я и прикорнул-то только минуточку одну. Всё глаз не смыкаючи, бдил.

– Да мы, почитай, уже часа два с подружкой твоей новой храп богатырский слушаем. Горазд ты носом свистеть, прямо как свёкор-батюшка апосля попойки.

– Простите, бабушка, уморился.

– А ты как хотел? Не передумал ещё колдовству учиться?

– Ой, боязно.

– А у тебя вроде как и выбора больше не осталось. Теперича каждый будет норовить тебе болячку свою показать. Так и станешь всех ко мне в лес таскать?

– Боязно, что могу не оправдать доверие ваше, учите меня, бабушка.

– С этим погодим пока. Сейчас топай в деревню свою, ребёночка отнеси родителям, с ума поди сходят. Девочку я покормила, спит она. Мамке её накажешь, чтобы поначалу молока побольше давала.

– Понятно дело, молочко вона какое приятное.

– Молоко крепит сильно, а ей этого сейчас больше всего и надобно. Скажешь, что здорова она и дочка её теперь здорова… А ну, сделай рожу пострашнее…

Ваня сначала не понял, затем попытался скривить гримасу.

– Во-во, с таким видом муженька у ней на разговор отзовёшь. Перескажи ему так: бабка, мол, которая лечила, сказывала, что жена его здорова, а гнилуха в нём прячется. И если он, поганец, ещё раз попрекнёт бабу, то она сама проследит, чтобы у него отсохло… – старушка замолчала.

– Что отсохло? Рука али нога?

– Не говори, чего, пущай сам угадывает. Так доходчивей будет.

– Бабушка, а как вы узнали, что болезнь в нём сидит?

– Да откуда ж мне знать, но им сподручней станет так жить.

– Я мигом обернусь, одна нога здесь – другая там.

– Не торопись. Когда возвернёшься, не пугайся, я спать буду.

– Долго?

– Как получится, последний раз после ентого корешка аккурат неделю продрыхла.

– Ух ты… Бабушка, а что за корешок такой? Неужто совсем названия нет?

– Как не быть, есть, наверное… Только я тебе ужо сказывала, не запоминаются мне названия людские. Как вижу цветок, как чувствую траву, так и прозываю по-своему.

– А чего ж этот-то без имени?

– Не подходят к нему слова обычные. За всю жизнь три разика пришлось попробовать, и все три раза он разный был.

– А шептали вы чего? Заговоры колдовские?

– Кто-то заговором колдовским назовёт, кто-то отворотом лечебным, а кто-то молитвой святой. И каждый прав будет по-своему.

– А где слова нужные найти?

– А где ты находил их, когда с дубом разговаривал? Тут главное чистым быть и верить. Вот зачем корешок нужен.

– Я тогда, бабушка, его Верником назову.

– Хорошее имя, похожее на него. Пущай так и будет… Да, чуть не забыла, когда возвернёшься, корыто с водой отнеси подальше в лес. Яму выкопай, сколько сил хватит, да туда водичку сбрось вместе с корытом. Землицей закидай, да пометь, чтобы случайно растение какое не сорвать на том месте.

– Не беспокойтесь, так запрячу – нипочём не найдёте.

– Я-то как раз найду. На том месте вскоре гриб особый вырастет, – старушка зевнула, – а из того гриба можно потом средство от тараканов сварить.

– Вы отдыхайте, умаялись, видно.

– И то правда. Всё одно, самое сложное у тебя ещё впереди.

– Вы о чём это, бабушка? – насторожился Ваня.

– Погоди, когда мамка девочки ентой нарадуется вся, побежит спасителя своего благодарить. Вот где настоишься в красном углу, накраснеешься как свёкла. Помнишь, чего сказывала про награду?

– Помню: если чего возьму с людей за лечение, то потом с умения своего отдам.

– Вот и не забывай. А хвалить станут, слова добрые говорить – чтоб как вода с гуся, – старушка снова зевнула. – Марфа-целительница, сказывала, что от людей убежала и из-за таких вот благодарностей.

– Мне не привыкать самую сложную работу делать. Прикрою вас, бабушка, на себя удар возьму – пусть хвалят. Учиться колдовству, так учиться.

– Вот ведь лис изворотливый… Погодь, ещё чуток. Глянь, там хлебца не осталось ли?

– Совсем крохи, горбушечка только.

– Как раз для моего беззубья. Волоки сюда да побегай в дорогу.

Старушка отправила за щеку корочку и стала смотреть, как удаляется в лес мальчик, гордо несущий свою ношу.