Текст книги "Родословная Советского коллектива"

Хотя крестьянская община не стала прототипическим образцом большевистского проекта социального переустройства, именно она была главным институтом социализации подавляющего большинства первых граждан нового государства. «Человек будущего в России – мужик», – предрек Герцен в упомянутом письме французскому историку. И оказался прав. Согласно переписи населения Российской империи 1897 г. более 77 % подданных считали себя крестьянами, проживали же в сельской местности более 85 %. По данным сельскохозяйственной и продовольственной переписи 1917 г. 71,9 % населения 52 губерний Европейской России, Сибири и Степного края – крестьяне. Вплоть до 1926 г. доля горожан составляла примерно 18 %. Деревенское прошлое не могло не повлиять на революционное настоящее советских первопроходцев, а через воспитание детей и внуков транслировалось в будущее. От каких напастей и ошибок могли и хотели предостеречь потомков наши крестьянские предки? На что советовали обратить внимание как на залог благополучия и счастья? Хозяйственные, экономические, эстетические и т. п. наставления оставим на откуп специалистам. Попытаемся понять, какие правила социальной жизни общины были, возможно, предметом «межпоколенческой культурной трансмиссии», как по-ученому именуют сегодня передачу жизненного опыта старшими младшим. Кстати, по упомянутой переписи 1917 г. из 14,6 млн учтенных крестьянских хозяйств 88,1 % составляли т. н. приписные, связанные с общиной, не исчезнувшей в одночасье.

Историческая изменчивость и структурное многообразие института общины не дают надежды получить универсальный и в то же время конкретный ответ. И все же рискнем. Дореволюционная общинная библиография насчитывала около трех тысяч книг и статей[82]82
  Миронов Б. Н. Историк и социология. Л., 1984. С. 59.


[Закрыть]. Насколько удалось понять, полемику общиноведов стимулировали два вопроса. Первый – происхождение общины. Древнейшее естественное следствие народной нравственности или относительно позднее государственное вмешательство? Преодолеем соблазн включиться в дебаты и прислушаемся к резонному комментарию Головина: «Вопрос о происхождении у нас общины, строго говоря, с практической точки зрения совершенно безразличен. Каково бы ни было это происхождение, явилась ли наша община как самородок или как искусственное насаждение, во всяком случае она занимает в нашем быту довольно видное место и имеет уже слишком долгое прошлое»[83]83
  Головин К. Указ. соч. С. 82–83.


[Закрыть]. Второй и уже очевидно практически значимый вопрос – агротехническая и экономическая эффективность общинного и подворного землепользования. Напомним вкратце: первое предполагает общность владения пахотной землей и угодьями на уравнительных началах, второе – семейную собственность земельного участка. Общинное землевладение некогда умилило барона Гакстгаузена, назвавшего его одним из «замечательнейших и интереснейших государственных учреждений, какие только существуют в мире», ибо «дети не наследуют в русской общине нищеты своего отца». Приведший этот восторженный отзыв Риттих язвительно парирует: «Рано или поздно настанет такое время, когда при сохранении между всеми членами общины, сколько бы их ни народилось в будущем, права на земельный участок, это право сделается чисто фиктивным по ничтожности того участка земли, который будет доставаться на долю каждого. Кончится ведь тем, что право всех на землю будет равносильно праву умереть с голоду на участке земли, недостаточном для пропитания человека… Общее равенство в отношении прав на землевладение будет равносильно общему равенству всех членов общины перед голодной смертью»[84]84
  Риттих А. А. Указ. соч. С. 43–44.


[Закрыть]. Гипербола? Конечно. Хотя с 1860 по 1900 г. население 50 губерний Европейской России возросло с 50,3 до 86,1 млн человек.

Диапазон аргументов за и против включал, разумеется, не только идеализированные или устрашающие образы прошлого и будущего, но и конкретные агроэкономические показатели урожайности, севооборота, технической оснащенности, размера, удаленности и удобренности наделов и т. п. Они неоднократно и всесторонне проанализированы до и частично после Октября. Нередкая запальчивость авторов невольно провоцирует впечатление принципиальных отличий образа жизни в селениях с общинным и подворным землевладением. Интересующие нас ценности и традиции социального поведения, конечно, связаны с правами на землю-кормилицу, но не всецело детерминированы ими. Длительное и вынужденное сосуществование представителей нескольких поколений в фиксированном пространстве деревни и ближайшей округи дает много оснований для формирования общественных взглядов и привычек. Фактор собственности не должен, стало быть, серьезно исказить результаты наших поисков. Кроме того, согласно подробной статистике[85]85
  Статистика земледелия 1905 г. Свод данных по 50 губерниям Европейской России. СПб., 1907.


[Закрыть], собранной под начало аграрной реформы, в 1905 г. в 46 губерниях Европейской России, исключая казачьи земли, 81,1 % общин, 76,1 % дворов и 81,7 % земли находились в сельских обществах с общинным земледелием; 18,9 % общин, 23,9 % дворов, 18,3 % земли – подворным. В пореформенные годы поземельных общин поубавилось, но их доля доминировала вплоть до революции.

Историк П. Н. Зырянов, подсчетами которого мы воспользовались[86]86
  Зырянов П. Н. Крестьянская община Европейской России в 1907–1914 гг. М., 1992. С. 36–37.


[Закрыть], как и ряд его коллег, настойчиво подчеркивают, земельные переделы – не единственный вид жизнедеятельности общины как органа самоуправления. «Подворные и беспередельные общины – это общины, временно или навсегда утратившие свои земельно-распорядительные функции. Однако неимение одних функций не означало отсутствия других. В условиях чересполосицы, когда крестьяне были связаны общими сроками сева и уборки урожая, определение этих сроков зависело от общины. В общинном владении оставались некоторые угодья общего пользования (пастбища, выгоны, иногда леса)»[87]87
  Там же. С. 39.


[Закрыть]. «Ошибочно полагают, что распорядительная власть схода в хозяйственных делах тесно связана с общинным владением. На самом деле эта власть может принадлежать миру при какой угодно форме собственности»[88]88
  Головин К. Ф. Указ. соч. С. 223.


[Закрыть], – итог размышлений Головина.

Ознакомившись с общиноведческими исследованиями, убеждены: именно «мир» – первоисточник архетипических образцов коммунального поведения, доживших благодаря культурной трансмиссии до эпохи зрелого социализма. Непосредственный контакт представителей разных поколений, когда вечно недовольные младшими старшие настойчиво требуют руководствоваться их личным жизненным опытом, – не единственный инструмент передачи взглядов и привычек. Былины, сказки, притчи, пословицы и поговорки, песни, частушки, религиозные, календарные и иные ритуалы и обычаи также являются прямыми и косвенными средствами регламентации поведения, наследуемыми от предшествующих поколений. Впрочем, пока не время обсуждать общие проблемы историогенеза российского менталитета, а также структуры и динамики коллективной памяти[89]89
  См.: Емельянова Т. П. Конструирование социальных представлений в условиях трансформации российского общества. М., 2006; Емельянова Т. П. Социальные представления: история, теория и эмпирические исследования. М., 2016; Историогенез и современное состояние российского менталитета / Отв. ред. В. А. Кольцова, Е. В. Харитонова. М., 2015; История отечественной и мировой психологической мысли: Ценить прошлое, любить настоящее, верить в будущее. М., 2010; Лурье С. В. Историческая этнология. М., 1997; Мочалова Е. В., Загороднова И. В. Российский менталитет в социально-философском и историко-культурном осмыслении. Саранск, 2008; Полежаев Д. В. Феномен менталитета в социально-гуманитарном знании: историографические заметки. Волгоград, 2007; Российский менталитет: вопросы психологической теории и практики / Под ред. К. А. Абульхановой, А. В. Брушлинского, М. И. Воловиновой. М., 1997; Семенов В. Е. Российская полиментальность и социально-психологическая динамика на перепутье эпох. СПб., 2007; Русская история: Проблемы менталитета. М., 1994; Трофимов В. Н. Русский менталитет: истоки, сущность, социально-культурные проявления. Ижевск, 2005.


[Закрыть].

Вернемся к «миру» – термину и феномену. «Миром» со стародавних времен крестьяне называли собрание домохозяев, как правило, мужчин, двумя третями голосов решавших важнейшие проблемы жизни деревенской общины, которая впоследствии и сама стала именоваться миром, задругой, обществом[90]90
  Топоров В. Н. Праславянская культура в зеркале собственных имен (элемент mir-) // История, культура, этнография и фольклор славянских народов. М., 1993.


[Закрыть]. Организационно-экономическим основанием действенности «приговоров» мирского схода служили, во‐первых, общая собственность на пашни, луга, леса и иные угодья, на равных правах распределяемые между членами общин, во‐вторых, круговая порука – фискальная ответственность всех за недоимки каждого. Прислушаемся к современникам. Риттих: община – прообраз высшей социальной формы справедливости и равенства благодаря обобществлению средств, процесса и результатов производства[91]91
  Риттих А. А. Указ. соч. С. 17.


[Закрыть], она предохраняет слабых крестьян от голода, нищеты и бездомности за счет объединения сил и ресурсов на основе неотчуждаемости земли[92]92
  Там же. С. 22.


[Закрыть]. Головин: круговая порука «на деле применяется весьма редко, если видеть такое применение в продаже имущества одного хозяина для очистки недоимки другого: добровольно, конечно, ни один мужик не уплатит за соседа. Но в смысле угрозы, как некий дамоклов меч, круговая порука постоянно висит над имуществом каждого исправного домохозяина; она побуждает мир пользоваться дарованным ему правом отнимать у недоимщика часть его земли… или даже вовсе лишать его надела. Благодаря ей, и ей одной, мир имеет право вмешиваться в хозяйство односельчанина»[93]93
  Головин К. Ф. Указ. соч. С. 48–49.


[Закрыть].

Константин Федорович, полагаем, несколько переоценил значение круговой поруки как решающего фактора общинной жизни. Ее отмена высочайшим повелением 12 марта 1903 г., возложившим ответственность за уплату сборов на каждого отдельного домохозяина, радикальных изменений статуса схода как органа регуляции крестьянского труда и быта не вызвала. Упразднение угрозы лишиться имущества за долги соседа, естественно, сказалось на стратегии сбора налогов, но это лишь одна из функций общины и мира. Определив последний как «ответственное перед государством коллективное лицо»[94]94
  Головин К. Ф. Указ. соч. С. 61.


[Закрыть], Головин, возможно, счел ее главной. И, видимо, не он один. «Крепостная зависимость от помещиков сменилась кабальной зависимостью от фиска. Назначением крестьянина стало – служить податным животным»[95]95
  Веселовский Б. Б. Крестьянский вопрос и крестьянское движение в России (1902–1906 гг.). СПб., 1907. С. 7.


[Закрыть], – метко заметил историк и экономист Б. Б. Веселовский (1880–1954). Согласимся на мгновение с этой в то время молчаливо разделяемой многими саркастической оценкой. Подобная миссия предполагает трудоспособность а следовательно, прокорм рабочей силы. По данным обстоятельного исследования экономиста-аграрника К. Р. Качоровского (1870 – после 1937), 65 миллионов человек в начале XX в. жили и работали в общинах, сообща владеющих землей, на равных правах предоставляемой в пользование крестьянам[96]96
  Вениаминов П. Крестьянская община (Что же она такое, к чему идет и что может дать России?). СПб., М., 1908. С. 3.


[Закрыть]. Поскольку «общинная земля кормит три четверти нашего крестьянства»[97]97
  Там же.


[Закрыть], именно практика ее уравнительных переделов учеником и последователем Качоровского П. Вениаминовым (П. Г. Архангельским) названа «душой» общины[98]98
  Вениаминов П. Указ. соч. С. 84.


[Закрыть]. Общины, где уравнительное землепользование в какой-либо форме («по душам», «по едокам», по числу рабочих рук в семье и пр.) регулярно практикуется, актор окрестил «живыми». По данным земских переписей 1897–1902 гг., в 35 губерниях Европейской России, где были обследованы почти 74 тысячи общин (3 582 780 семей, до 22 млн человек) «живых» оказалось 64 %, проживало же в них 75 % семей, обрабатывавших 83 % земли, находящейся в общинном владении[99]99
  Вениаминов П. Указ. соч. С. 85–107.


[Закрыть]. В целом на рубеже XIX–XX вв. беспередельное пользование мирской землей осталось лишь в 12 % общин, в 86 % установились и окрепли уравнительные порядки, причем 19 % из них избрали принцип «по едокам»[100]100
  Там же. С. 122.


[Закрыть].

Экономические последствия переделов – вне наших интересов и компетенции, квалификация же их как «души» общины заслуживает психологического комментария. Но прежде любопытный факт в ответ на вопрос: «Набираются ли две трети голосов из тех крестьян, которым передел выгоден, так как приносит прирезку земли?»[101]101
  Там же. С. 227.


[Закрыть] Голосование по переделу в 32 общинах (6590 хозяев) Острогожского уезда Воронежской губернии: «за» – 4924 голоса (75 %), «против» – 25 %. А теперь самое интересное: 72 % голосов «за» принадлежали крестьянам, получавшим выгоду, 5 % – тем, кому он был ни в убыток, ни в прибыль, оставшиеся же 23 % подали те, которым он был в убыток[102]102
  Там же. С. 229.


[Закрыть]. «При каждом переделе от одной трети до одной четверти крестьян голосуют за него не для того, чтобы получить прибавку земли, соглашаются на него вопреки своей хозяйственной выгоде»[103]103
  Там же. С. 230.


[Закрыть]. Почему же? Автор называет два резона: «Крестьяне стоят за общинное владение <…> потому, что оно полезно для будущих поколений и справедливо»[104]104
  Там же. С. 233.


[Закрыть]. В поддержку – мнение крестьянина Ярославской губернии: «К подворному владению желают перейти лишь те, которые только себе желают, а до других им дела нет. По-моему же, совершенно невозможно, потому что у одних будет густо, у других пусто, а у третьих ничего. Имея отдельную собственность, всякий должен ее охранять от соседа; и затем некоторые семьи уменьшатся, а некоторые увеличатся; одних делать счастливыми, других несчастными; и вечные скандалы. Я нахожу это совершенно невозможным, всматриваясь в будущее»[105]105
  Вениаминов П. Указ. соч. С. 232.


[Закрыть].

Комментария заслуживают не сами по себе бесхитростные, хотя и не без морализации, рассуждения деревенского жителя начала XX в., а породившая их старинная идея об имущественном равенстве как залоге психологической гармонии взаимоотношений собственников. По заверению Аристотеля[106]106
  Аристотель. Политика // Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Категории. Минск, 1998. С. 463.


[Закрыть], первым предложил сделать земельную собственность граждан равновеликой Фалей – политический деятель родом из Халкедона на Боспоре Фракийском, живший до Платона и Аристотеля. Согласно историкам античности, «попытка осуществить это предложение была предпринята в Херсонесе Таврическом ок. 375–350 гг. до н. э.»[107]107
  Любкер Ф. Иллюстрированный словарь античности. М., 2005. С. 1139.


[Закрыть] и, возможно, поспособствовала процветанию города в конце IV в. до н. э., завершившегося спустя несколько десятилетий по ряду объективных причин, в том числе – узости аграрной базы, не отвечавшей запросам растущего населения[108]108
  Там же. С. 1196.


[Закрыть]. Рекомендованные Фалеем манипуляции с приданым (богатые дают, но не получают, бедные получают, но не дают) если и были реализованы, внутренней социальной смуты предотвратить не смогли. Называя имущественное равенство «до некоторой степени полезным во взаимных отношениях граждан»[109]109
  Аристотель. Указ. соч. С. 467.


[Закрыть], Аристотель полагает: решающего значения оно не имеет, поскольку не выравнивает человеческих вожделений: «Вожделения людей по природе беспредельны, а в удовлетворении этих вожделений и проходит жизнь большинства людей»[110]110
  Аристотель. Указ. соч. С. 467.


[Закрыть]. «Кроме того, – резонно замечает философ, – люди вступают в распри не только вследствие имущественного неравенства, но и вследствие неравенства в получаемых почестях»[111]111
  Там же. С. 465.


[Закрыть]. Добавим: и по многим иным поводам.

Вопреки славянофильской мифологии земельные переделы не обеспечивали имущественное равенство домохозяев. Дифференциация в сфере земледельческого хозяйства, социальная стратификация, классовое расслоение крестьянства отмечались не только леворадикальными авторами[112]112
  Книпович Б. Н. К вопросу о дифференциации русского крестьянства. СПб., 1912.


[Закрыть]. Иными словами, в общине бок о бок соседствовали зажиточные, середняцкие и бедняцкие дворы, причем обитатели последних нередко служили батраками у состоятельных односельчан[113]113
  Варб Е. Наемные сельскохозяйственные рабочие в жизни и законодательстве. М., 1899.


[Закрыть]. В конце XIX в. в 50 губерниях Европейской России отходничеством – постоянной или сезонной работой по найму вне собственного земельного хозяйства – было занято более 7 % сельского населения[114]114
  Распределение рабочих и прислуги по группам занятий и по месту рождения на основании данных первой всеобщей переписи Российской империи 28 января 1897 г. СПб., 1905.


[Закрыть]. Частично это был кустарный промысел, в том числе артельный; частично – участие в строительных и дорожных работах в качестве чернорабочих; частично – работа на фабриках и заводах близлежащих городов. Однако большинство (67,4 %) тех, кто указал работу по найму как основное занятие, являлись батраками – сельскохозяйственными рабочими, «деревенским пролетариатом», как называл их В. И. Ленин. В 1913 г. накануне войны в целом по России его численность составляла примерно 4,5 млн человек[115]115
  Рашин А. Г. Формирование рабочего класса в России. М., 1958. С. 167.


[Закрыть].

В современной литературе пролетарскими иногда называют хозяйства, где нет рабочего скота. «По данным военно-конской переписи 1812 г. в Европейской России они составляли 31,6 %. Хозяйств, имевших одну лошадь, насчитывалось 32,4 %, сельскохозяйственное производство могли поддерживать при этом в основном крестьяне нечерноземной полосы, а в Черноземье требовалось на обработку того же количества земли как минимум две лошади. Поэтому эта категория крестьянства была беднейшей. 2–3 лошади имело 29,7 % крестьян, входивших в группу среднего крестьянства»[116]116
  Российская революция 1917 года: власть, общество, культура. В 2 т. Т. 1. М., 2017. С. 204.


[Закрыть]. По сведениям из того же источника к 1917 г. 11,4 % деревенских дворов Европейской России являлись безземельными, 18,4 % – беспосевными, 34,6 % – безлошадными[117]117
  Там же.


[Закрыть].

Материальное неравенство, аккуратно названное Б. Н. Книповичем (1890–1924) дифференцированностью, – повседневная реальность деревенского быта, не корректируемая приговорами сходов. Они гарантировали лишь равенство прав пользования коллективной собственностью общины. Не более. Была ли эта собственность объектом всеобщей заботы, объединяющей крестьян? Чем-то «нашим», требующим сотрудничества и определяющим сплоченность односельчан? Или ее ценность продиктована прежде всего надеждой на использование в личных целях? «К тому, что составляет предмет владения очень большого числа людей, прилагается наименьшая забота. Люди заботятся всего более о том, что принадлежит лично им; менее заботятся они о том, что является общим, или заботятся в той мере, в какой это касается каждого. Помимо всего прочего, люди проявляют небрежность в расчете на заботу со стороны другого»[118]118
  Аристотель. Политика. С. 447.


[Закрыть], – так Аристотель оценил отношение древних греков к «коллективному добру». «…Те, которые чем-либо владеют и пользуются сообща, ссорятся друг с другом гораздо больше тех, которые имеют частную собственность»[119]119
  Там же. С. 453.


[Закрыть], – интегративный потенциал общности имущества вызывал у философа большие сомнения. Похоже, их разделяют и многие отечественные общиноведы. О чем речь?

Хозяйственные решения деревенского схода в основном регламентировали место, время и содержание работы отдельных домовладений. Большинством голосов «сход решает, где будет луг, где выгон, где пашня, на сколько полей разделять общинную землю; тот же сход постановляет, какой именно хлеб и где сеять, когда начинать покос, сев, жатву и другие работы, к какому сроку должна быть снята трава с луга и хлеб с поля»[120]120
  Вениаминов П. Указ. соч. С. 192.


[Закрыть]. Предписывались способ обработки земли, например, возможность использовать сенокосилки, количество дней распашки целинных земель, нормы унавоживания наделов, правила пастьбы скота, рубки леса и т. п.[121]121
  Там же. С. 13.


[Закрыть] Надзор за исполнением подобных решений осуществлялся специальными уполномоченными – «полевыми сторожами» с последующим поощрением рачительных и наказанием нерадивых. Запрет нарушать постановления схода распространялся и на хозяйственные дела, требующие совместных усилий общинников: строительство церквей, школ, библиотек, дорог и мостов, плотин, изгородей, осушение полей и лугов, расчистка леса под пахоту, пополнение хлебозапасных магазинов на случай неурожая и других бедствий. Насколько охотно и дружно исполнялись такие дела?

Непосредственный подворный опрос крестьян-домохозяев 5500 селений Московской губернии, проведенный в конце 70-х гг. XIX в. статистиком В. И. Орловым с сотрудниками, привел скрупулезного автора к выводу, что «общей обработки земли, общего скота, общих земледельческих орудий, общих семян, общей жатвы и т. п. не встречается в общинах Московской губернии»[122]122
  Орлов В. И. Формы крестьянского землевладения в Московской губернии. М., 1879. С. 266.


[Закрыть]. Десятилетие спустя, сославшись на привлекшее всеобщее внимание исследование Орлова, неразвитость коллективных форм крестьянского труда отметил Головин[123]123
  Головин К. Ф. Указ. соч. С. 68.


[Закрыть]. Причина, на его взгляд, в том, что «каждый мужик боится переработать, боится, как бы из-за своего усердия он не исполнил часть дела за своего ленивого соседа. Общая артельная работа имела бы, таким образом, несомненным последствием понижение успешности труда до уровня наихудших работников»[124]124
  Там же. С. 69.


[Закрыть]. Возможно, Головин был наслышан о результатах начатых в 1883 г. исследований французского инженера-агротехника Макса Рингельманна, установившего, что тягловая сила мужчин заметно уменьшается с увеличением количества лиц, одновременно тянущих канат. Так, каждый из 5 участников прикладывал на 30 % меньше усилий, чем в одиночку, каждый из 8 – на 49 %[125]125
  Ringelmann M. Recherches sur les moteurs animés: travail de l’homme // Annal de l’institut National Agronomique. 1913. Vol. 12. P. 1–40.


[Закрыть]. Эта тенденция, названная впоследствии эффектом Рингельманна или социальной леностью, объясняется, в частности, и упомянутым Головиным снижением индивидуальной ответственности при решении коллективных задач, позволяющих затеряться в общей массе[126]126
  См. Майерс Д. Социальная психология. СПб., 2007. С. 343–349; Тейлор Ш., Пипло Л., Сирс Д. Социальная психология. СПб., 2004. С. 442–446.


[Закрыть].

Не все противники общинного землевладения отрицали наличие «каких-нибудь признаков развития артельного начала если не в целом хозяйстве, то по крайней мере в некоторых его отраслях», каковые, по Головину, «при всем старании не отыскиваются»[127]127
  Головин К. Ф. Указ. соч. С. 68.


[Закрыть]. Пятнадцатью годами после Головина Риттих, например, констатировал: «На почве общинных интересов возникает иногда кооперативный труд, в особенности по уборке сена. Отмечено также унавоживание полей на артельных началах; распространено общинно-артельное устройство прудов, осушение заболотей, постройка изгородей, общих гумен, овинов, мельниц, покупка машин, племенного скота и т. д.»[128]128
  Риттих А. А. Указ. соч. С. 50–51.


[Закрыть]. Разнобой приведенных оценок обусловлен, возможно, терминологическими причинами. Как отмечают современные знатоки досоветской крестьянской жизни, называвшиеся складничеством, супрягами, артелями, товариществами, «объединения для совместного владения на паях землёй, рабочим скотом, овинами, мельницами, пасеками или для организации некоторых видов промыслов существовали у русских крестьян издавна», но лишь в конце XIX в. стали именоваться кооперацией[129]129
  Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях русского народа. М., 2000. С. 332.


[Закрыть]. «По ориентировочным подсчетам, – сказано в процитированной работе, – накануне Первой мировой войны 82,5 % деревенского населения России участвовало в тех или иных формах кооперации»[130]130
  Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях русского народа. М., 2000. С. 332.


[Закрыть]. В качестве примеров приводятся артели по использованию лошадей и содержанию почтовых станций, обработке овчин, рубке и заготовке леса, рытью арыков, обустройству пасек. Поскольку слово «артель» известно в русском языке с начала XVI в.[131]131
  Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2-х т. Т. 1. М., 2007. С. 53.


[Закрыть], а обозначаемое им явление – основанный на круговой поруке добровольный союз нескольких лиц, совместно преследующих хозяйственные цели, – много древнее, перечень артельных занятий крестьян можно дополнить. Так трудились бурлаки, каменщики, плотники, кузнецы, бортники, охотники, рыбаки, все те, чьи служения и работы «несоразмерны силам одного человека», как прописано в Уставе о цехах 1799 г.

Опыт таких неподвластных одиночке коллективных работ у крестьян, естественно, был, и немалый. По подсчетам экономиста А. А. Рыбникова, перед Первой мировой войной в мелкой сельской промышленности, т. е. ремесленно-кустарном производстве, в том числе семейном, было занято порядка четырех миллионов человек, что составляло половину всех рабочих 1913 г[132]132
  Рыбников А. А. Мелкая промышленность России. Сельские ремесленно-кустарные промыслы до войны. М., 1923; Рыбников А. А. Мелкая промышленность и ее роль в восстановлении русского народного хозяйства. М., 1922.


[Закрыть]. Согласно другому авторитетному источнику, после падения самодержавия в России существовало 63 тыс. кооперативов с 24,4 млн членов, 80 % кооперативов обслуживало сельское население[133]133
  Российская революция 1917 года: власть, общество, культура. В 2-х т. Т. 2. М., 2017. С. 103. См. также: Корелин А. П. Кооперация и кооперативное движение в России: 1860–1917 гг. М., 2009.


[Закрыть]. Вопрос не о навыках сотрудничества и кооперации крестьянства. Важно понять, служила ли основой их развития или объектом применения коллективная собственность селян? Одним из требующих солидарности дел были т. н. общественные запашки – совместное возделывание особых полос пашни, урожай с которых шел в хлебозапасные магазины на случай недорода либо продавался для удовлетворения каких-либо общих мирских потребностей. Как ни странно, это поддержанное властями благое общее дело не пользовалось крестьянской благосклонностью и даже натыкалось на саботаж. По оценке историка П. Н. Зырянова, «явно неудачные опыты с «общественными запашками» свидетельствовали о том, что община не испытывала внутренней потребности перейти от обобществления земли к обобществлению земледельческого труда. Всякие такие попытки навязывались крестьянам извне и встречали сопротивление с их стороны. Совместное выкашивание лугов в некоторых обществах, по-видимому, было исключением»[134]134
  Зырянов П. Н. Крестьянская община Европейской России. 1907–1914 гг. М., 1992. С. 63.


[Закрыть].

Гипотеза о неприятии внешнего давления как причине саботажа общественных запашек правдоподобна. Организованные по собственной инициативе совместная противоправная запашка помещичьих земель, закос не принадлежащих общине лугов, порубка барского леса, бойкоты и забастовки сопротивления в крестьянской среде не встречали. «Забастовки крестьян обычно проходили очень дружно, никто не осмеливался нарушить общественный приговор»[135]135
  Вениаминов П. Указ. соч. С. 243.


[Закрыть]. Не осмеливался и, возможно, не намеревался этого делать. Борьба с внешним врагом-эксплуататором привлекательнее поисков внутреннего блага. Однако правительственный прессинг и угроза репрессий провоцировали не только бунты, но и покорность. Отнюдь не все предписания встречались общинниками в штыки. Не кроются ли за саботажем не столь уж обременительных общественных запашек чуть более глубокие мотивы, чем нежелание подчиняться? Порассуждаем. Подавляющее большинство крестьян к общине принадлежали по рождению. По рождению же они становились совладельцами-сопользователями неотчуждаемой совместной собственности, которая до высочайшего указа 9 ноября 1906 г. не подлежала разделу. Иными словами, собственность общины не была многотрудным и долгожданным боевым трофеем, требующим неусыпной скоординированной защиты и поклонения. Будучи для крестьян начала прошлого века оплаченной предшествующими поколениями данностью, она, по-видимому, не являлась и не воспринималась как объединяющая непреходящая ценность. В противном случае массовый выход из общин вследствие столыпинских реформ не случился бы. Цифры разнятся. По одной из компетентных оценок[136]136
  Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 106–107.


[Закрыть], к 1 мая 1915 г. 1 949 131 хозяйство укрепилось в личную собственность, за 1907–1914 гг. из общины вышло примерно 31,8 % домохозяев по отношению к численности 1905 г.[137]137
  Там же. С. 130.


[Закрыть], при этом около четверти перешедшей в личную собственность земли было продано почти половиной покинувших общину крестьян[138]138
  Там же. С. 122.


[Закрыть].

В вышедшей в 1892 г. «Крестьянской общине» народник и «экономический романтик», как его называли, В. П. Воронцов (1847–1918) писал: причину предпочтения общинного землевладения нужно искать не во внешних условиях, «а в чувствах и мыслях массы, в слабом развитии чувства личной собственности, в готовности крестьянина, ради общей выгоды, поступиться личным интересом, в предпочтении социальных средств обеспечения своего благосостояния индивидуальным»[139]139
  Воронцов В. П. Крестьянская община // Воронцов В. П. Артель и община. Избр. соч. М., 2008. С. 82.


[Закрыть]. Год спустя в работе «Наши направления» он вновь возвращается к той же мысли: общинная форма жизни «способствует образованию психического типа с задатками высоких альтруистических черт. Непосредственное участие всех членов общества в разрешении множества весьма существенных для интересов каждого мирских дел – причем в народе замечается стремление разрешать спорные вопросы не путем образования в пользу известного мнения достаточного большинства, а, по возможности, примирением требований всех заинтересованных лиц, – служит прекрасным воспитательным средством для развития способности к солидарной деятельности. Совокупным влиянием перечисленных обстоятельств в русском народе создается психологически подготовленная почва не для стадных действий под руководством вожака, а для самостоятельного социального творчества путем работы коллективной мысли, каковое обстоятельство обеспечивает практичность, оригинальность и разносторонность результатов этого творчества, а, следовательно, и возможность развития в будущем высоких социально-бытовых форм»[140]140
  Воронцов В. П. Наши направления. СПб., 1893. С. 142–143.


[Закрыть].

Патетическая публицистика, выдающая желаемое за действительное? Да – когда речь идет о забвении личных интересов в угоду общей выгоде: альтруизм и самопожертвование в обыденных обстоятельствах уступают эгоизму и инстинкту самосохранения. Нет когда постулируется предпочтение социальных средств обеспечения личного благополучия индивидуальным. Здесь сторонником Воронцова становится даже такой «недоброжелатель» общинного землевладения, как Риттих. При сомнительной социально-экономической эффективности общины демонстрируют «высокие нравственные начала взаимопомощи: маломощным, женским семьям дают землю, освобождая от повинностей, которые мир принимает на себя, снимают подати и с погорельцев или пострадавших от падежа скота. Отмечены случаи организованной помощи больным и маломощным: мир наряжает вывозить навоз на их полосы, помогать им при уборке хлеба. Часто это делается совершенно добровольно «для ради Христа»: косцы или жнецы, оканчивая свои полосы, идут помогать тем, кто задержался в работе «по маломочности», зарегистрированы весьма разнообразные виды такой «помочи»[141]141
  Риттих А. А. Указ. соч. С. 50.


[Закрыть]. Их обстоятельный обзор выполнен историком и этнографом М. М. Громыко[142]142
  Громыко М. М. Мир русской деревни. М., 1991; Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях русского народа. М., 2000.


[Закрыть]. Не обошли вниманием феноменологию деревенской взаимопомощи и другие авторы[143]143
  См., напр.: Безгин В. Б. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX – начала XX века). М. – Тамбо, 2004; Зырянов П. Н. Крестьянская община Европейской России в 1907–1914 гг. М., 1992.


[Закрыть].

Судя по описаниям, «помогающее поведение», как сегодня его называют социальные психологи, – характерная черта дореволюционного крестьянского труда и быта. Из современников в распространенности «помочи» открыто сомневался разве что Головин: «Мы решительно недоумеваем, из-за чего некоторые публицисты приходят в восторг по ее поводу. Все, что мы узнаем об этом якобы живом проявлении общинной солидарности, напротив, показывает его крайне мизерные размеры»[144]144
  Головин К. Указ. соч. С. 70.


[Закрыть]. Поскольку количественной оценке масштаб взаимопомощи не подвергался, этим мнением, полагаем, можно пренебречь. Тем более, вернувшись к теме в конце книги, автор признает, совместная жизнь «связывает мелких хозяев общими нуждами и выгодами, сдерживает эгоистические инстинкты и обеспечивает помощь слабым, то есть вдовам, сиротам, больным, увечным и старикам. Другими словами, мир представляется какою-то богадельней»[145]145
  Там же. С. 205.


[Закрыть].

Заведением для призора дряхлых и неисцелимых нищих – так, по В. И. Далю, в то время толковали «богадельню» – община, разумеется, не была. Но опеку над своими членами выполняла исправно. Более того, она возникла и просуществовала так долго именно потому, что обеспечивала не просто порядок, но и сохранность жизни попавших в беду соплеменников. Мир не «представлялся» Божиим домом – приютом, он был им. Для своих. «Самое главное в обществе, – точно подметил историк русского языка и культуры В. В. Колесов, – общность миросозерцания, культуры, того неуловимого духа свойственности, который определяется важным словом свои. <…> Svojь – ключевой термин всякого общества: он определяет и характер собственности в этом обществе (тот же корень слова), и характер принадлежности человека к собственной, т. е. к своей родной среде. Такого же смысла и слово общий, от него славянофилы образовали термин община. По исконному смыслу корня *obьtjь – «круглый»: общим для всех является всё, что лежит вокруг. Община – это свой круг, свои»[146]146
  Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. СПб., 2006. С. 66.


[Закрыть]. Семантика круга присутствует и в слове «группа»[147]147
  Донцов А. И. Группа: психология и этимология // Вопросы психологии. № 4, 1983.


[Закрыть], древнеславянское «племя» уважаемые этимологи возводят к «быть полным»[148]148
  Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995. С. 239.


[Закрыть].

Притяжательное местоимение «свой» («свои») имплицитно включает позитивно окрашенную пространственную категоризацию окружающих людей на основе родства и тесной связи с ними[149]149
  Толстая С. М. Пространство слова. Лексическая семантика в общеславянской перспективе. М., 2008. С. 320.


[Закрыть]. «Свойство» – отношения супругов с кровными родственниками друг друга и между ними самими. Став «свояками», люди магически перестают быть «иными», «чужими» и на какое-то время превращаются в «Мы». «Не свой», «другой» – находящийся вовне близкого круга, привычного, безопасного, родного. «Чужой» – «тот, кто приходит извне»[150]150
  Бенвенист Э. Указ. соч. С. 236.


[Закрыть].

Свое/не свое (иное, чужое) лингвист О. Н. Трубачев называет «универсальной культурной дихотомией»[151]151
  Трубачев О. Н. Славянская этимология и праславянская культура // Славянское языкознание. X Международный съезд славистов. М., 1988. С. 292.


[Закрыть], подчеркивая: фундаментальная архаичность *svojь сочетается с «редкостной неугасающей активностью и живыми связями с категориями самосознания и мировоззрения славян как древнего, так и нового времени»[152]152
  Там же. С. 300.


[Закрыть]. Психологическая реалистичность этого вывода подтверждается эмпирически: взаимо– и самокатегоризация на основе названной дихотомии поныне является важным фактором субъективного благополучия российских граждан[153]153
  Донцов А. И., Зеленев И. А. Человек публичный: оценивающий и оцениваемый // Развитие личности. 2009. № 4; Донцов А. И., Зеленев И. А. О связи категоризации социального окружения («своих», «чуждых», «иных») с оптимизмом/пессимизмом у россиян // Развитие личности. 2010. № 1.


[Закрыть]. Однако вспомним о традиции «помочи» в дореволюционной общине: ее ареал замкнут кругом односельчан, своих по месту и образу жизни, по судьбе. На посторонних благотворительность не распространяется. Редкие исключения – ходоки по святым местам, удостаивавшиеся еды и ночлега, да арестанты, одариваемые на Пасху. Обман пришлого «чужака», если он не богомолец и не калека, преступлением не считался.