Текст книги "«Телефон доверия» и другие рассказы"

Мир, где оживают мечты

Сколько себя помню, всегда о чем-нибудь мечтал. Началось это еще в далеком детстве. Ложился на кровать, устраивался поудобнее. Даже просил, чтобы ко мне в комнату никто не входил. А иначе трудно было сосредоточиться и представить себя пожарным, но не таким, который только и делает, что спит на рабочем месте. Я из огня не выходил принципиально. Порой подмывало подняться в воздух на сверхзвуковом самолете или даже космическом корабле. И неизменно во всех сценариях мечта приводила меня к немыслимым подвигам и заслуженному званию Героя Советского Союза. Умереть я не боялся, пока однажды не увидел, как плачет мама, услышав по радио о гибели космонавта Комарова. А когда погиб Юра Гагарин, мы плакали с ней вместе.

Время шло, и мечты тоже не стояли на месте, только как-то помельчали. Став студентом, я мечтал когда-нибудь начать писать курсовик или сдать сессию без «хвостов». В армии полтора года каждый вечер мечтал о том, как буду возвращаться домой. И еще представлял, как увижу ее, хотя знал, что она уже замужем.

Став священником, продолжил мечтать о крышах и куполах, но самой навязчивой мечтой почему-то было построить «крестилку». У меня не получилось стать героем-пожарным, и на самолетах летаю в лучшем случае раз в год, зато мечты о крышах и куполах, слава Богу, воплощаются в жизнь.

Мечты – это те же мысли, только не высказанные вслух. И хотя открываются они одному лишь Господу Богу, но и бесы, как учат древние отцы, благодаря нашей болтливости, движениям и даже мимике, догадываются, о чем мы мечтаем. Они вообще в курсе всех наших дел.

Знакомый батюшка рассказывал, как однажды, еще до рукоположения в сан, решил навестить своего друга, пожилого уже священника, назовем его отцом Владимиром. Жил батюшка вдовцом и много молился. Знакомый мой навестил его воскресным утром, как раз служили литургию. Народ уже стал подходить к Причастию, когда мой приятель услышал:

– Вовка, ну чего тебе от меня надо? Может, договоримся?

Он оглянулся. Рядом, в нескольких шагах, стояла женщина лет сорока, а мужчина, как оказалось – ее муж, крепко держал жену под руку. Женщина смотрела в сторону священника широко открытыми, но пустыми глазами и громко на весь храм кричала:

– Что, не хочешь договариваться?

Отец Владимир обреченно вздохнул и сделал вид, что его это не касается.

– Молчишь, святоша? Мы грешные, ладно, – а сам-то что из себя представляешь? Ну-ка, расскажи народу. Молчишь? Хорошо, тогда я скажу.

И начала подробно рассказывать обо всем, что делал священник в течение прошедшей недели, и не только о делах, но даже и о мыслях.

– Володь, а хочешь, деньгами помогу? Ты крестилку хотел строить, соглашайся. И на воскресную школу подкину, ты меня только не причащай, не мучай меня-я-я-я!

Пока бесноватая перечисляла греховные помыслы священника, кто-то из прихожан засмеялся. Она немедленно перевела взгляд в сторону смеющегося и закричала:

– Ты-то что хохочешь? – и полился обличительный поток, от которого не в меру смешливый дяденька пробкой вылетел из храма.

Правда, причастилась женщина спокойно, но на выход самостоятельно идти уже не могла. Тогда муж попросил моего знакомого помочь проводить больную из храма.

– Она шла, тяжело опираясь на мою руку, – вспоминал мой знакомый батюшка. – За время пути к выходу бес просветил окружающих о таких фактах из моей биографии, что уши у меня запылали, словно маки.

Покинув храм, бесноватая пришла в себя, ее глаза вновь приняли обычную величину и цвет, но она ничего не помнила.

Отец Владимир рассказал, что несчастную женщину вот уже десять лет приводят к ним в храм. И каждое ее Причастие превращается в обличение самого священника. Поначалу ему было тяжело и очень стыдно перед своими прихожанами. Хотелось всеми способами избавиться от болящей, но потом понял, что ее присутствие для него – это милость Божия. Бес, пытаясь навредить священнику, сам того не желая, понудил батюшку жить особенно чисто и много молиться.

И снова возвращаюсь к своим мечтам. Мне всегда хотелось иметь отдельное помещение специально для совершения таинства Крещения. В самом храме это делать не всегда удобно. Может, какой человек, имея свободную минутку, хочет зайти в храм, постоять в тишине, помолиться, а вместо тишины вынужден слушать дружный ор младенческого хора. Это и удобно: в малом помещении подтопить можно и чистоту особую соблюсти, водичку в ней на Богоявление освятить. В общем, одни плюсы от такой часовенки.

Поделился своими мыслями с одной знакомой, она работает в строительной организации.

– Посоветуй, к кому обратиться, хотим разработать проект крещальной часовни.

Та переговорила с одним человеком, потом с другим, и постепенно наше желание иметь часовню дошло до Петра Петровича, руководителя небольшой строительной фирмы. Когда он приехал, сам такой видный, высокий, я подумал, что строители хотят заключить с нами договор на строительство, но ошибся. Оказывается, они сами решили построить и подарить нам часовню. Так мечта воплощалась в реальность.

С тех пор Петр Петрович стал нашим другом, но продолжал оставаться человеком мира. Правда, он бывал на церковных службах и научился брать благословение перед сложными деловыми переговорами. Мы служили молебны, и я заметил, что стоит ему помолиться, и все рабочие проблемы у него решаются как-то сами собой, без особого напряжения. А однажды, когда дела на стройке совсем застопорились – смежники поставили бракованное оборудование, – мы прямо на объекте в чистом поле отслужили молебен. И все как-то сразу двинулось с места, и объект сдали в срок. В жизни я встречал только двух человек, которых Господь ведет словно за руку, вразумляя за прегрешения и поощряя в добрых делах. Один из них – Петр Петрович.

Однажды, уже после строительства нашей часовни, ехал он на своем джипе в сторону Москвы. Ехал не спеша и, согласно правилам, по правой полосе. Дорога – четырехполоска, две полосы в его сторону совершенно свободны, сзади и спереди никого. Навстречу по своей половине дороги двигались две большегрузные машины. Одна – по левой стороне, на корпус обгоняя ту, что шла по крайней правой. Неожиданно Петр Петрович обнаружил, что справа по обочине мчится зеленая «девятка». Он замедлил ход, пытаясь пропустить ее вперед, но легковушка почему-то начала выдавливать его джип, подталкивая навстречу первому камазу.

– Я не мог понять, что происходит, – рассказывал потом Петр Петрович. – Зачем эта «девятка» упорно выводит меня на лобовое столкновение с большегрузом? Не знаю, чем бы это для меня закончилось, если бы не увидел широко открытые от ужаса глаза водителя грузовика и сам не захотел бы остаться в живых. Помню только, что закричал: «Помоги, Господи!» – и неосознанно, словно на автопилоте, совершив маневр, остановился на обочине.

После того как мне удалось увернуться, «девятка» сама оказалась на встречной полосе и, миновав первый камаз, влетела под второй, тот, что шел справа. Водитель второго грузовика спокойно вел свою машину, пока непонятно откуда взявшаяся легковушка не влетела ему под кабину и не взорвалась. Бедный человек, с ним случилась истерика. Он кружился рядом с местом аварии и все время повторял:

– Ничего не понимаю, ничего не понимаю!

Каково же было наше удивление, когда год спустя на этом же месте, только следуя в противоположном направлении, уже навстречу Петру Петровичу, теряет управление такой же тяжелый джип. Видя опасность, наш друг нажимает на педаль газа и почти успевает уйти. Основной удар пришелся на следующий за ним автомобиль. Водители двух столкнувшихся машин погибли.

В тот самый момент секретарша Петра Петровича, рабочее место которой располагается непосредственно возле кабинета шефа, почувствовала запах. Отвратительный смрад шел явно из директорского кабинета. Женщина зашла внутрь и ужаснулась: в кабинете пахло, словно от забытого куска мяса в отключенном холодильнике. Она взяла освежитель воздуха и прошлась с ним по всей комнате. Два сильных резких запаха, витая в воздухе, стали распространяться и по другим кабинетам. Благо у одной верующей сотрудницы оказалось в столе немного святой воды. Она, сообразив, что запах тления не может появиться без причины, окропила помещение, и тот исчез.

После этого случая Петр Петрович круто изменил образ жизни, стал исповедоваться и регулярно причащаться.

* * *

Кстати, о запахах. Умирала мама одной из наших верующих. Человек пожилой, той еще, старой закваски. В свое время много потрудилась на общественной работе в профсоюзе, старалась помогать людям. Но в церковь никогда не ходила, ограничивалась только освящением куличей. В последний год жизни начала понемногу разворачиваться к Богу, даже вышила для нас большую красивую салфетку. А во время Великого поста согласилась собороваться. Причащаться, правда, побрезговала.

Причащал ее дома, когда она уже не вставала. Исповедалась бабушка как могла. Хотя я еще не встречал человека, который, ранее не бывая в храме, на смертном одре покаялся бы по-настоящему. Наконец согласилась причаститься.

Старый человек постепенно угасал, и о ней по просьбе дочери молилось немало людей. Однажды дочь мне звонит:

– Батюшка, где вы? Мне нужно с вами обязательно увидеться.

Договорились о встрече.

– Иду по дому и вдруг чувствую в коридоре отвратительный запах тухлятины, – рассказывает дочь. – Сначала растерялась. Думаю – из-за чего он мог появиться? Зашла в комнату к маме и поняла, что запах идет именно от нее. Только живой человек так пахнуть не может. Подхожу к ней, она лежит и смотрит на меня широко открытыми глазами, и в них страх, мне и самой стало не по себе. Я тогда перекрестилась и стала читать Иисусову молитву. Меня никто этому не учил, само собой в голову пришло. Только запах исчез немедленно, как и появился.

Потом, уже на второй день после смерти мамы, вела машину и кожей почувствовала: сзади меня сидит что-то большое и страшное. Оно молча требует, чтобы я повернулась и посмотрела на него, а я не могу. Трасса переполнена, обернись я назад – и авария неминуема. Так и продолжаю ехать и слушать, как это нечто дышит мне на ухо. Наконец мой левый поворот, съезжаю на обочину и оборачиваюсь. Сзади, естественно, никого, но, вне сомнения, совсем недавно оно было рядом.

Слушаю ее и думаю: ишь как забеспокоились! Наверняка были уверены, что бабушка принадлежит им полностью и без остатка, а тут на тебе – молитва, Причастие. Вот и засуетились, запугивать начали. Отсюда и запахи, и страхования.

Автомобиль, как средство повышенной опасности, неизменно привлекает внимание аггелов. Поэтому мы их и освящаем. Порой случаются просто анекдотичные истории. Просит меня знакомый владелец большого туристического автобуса освятить ему лобовое стекло.

– Ты понимаешь, это стекло для нас – сущая проблема. Оно такое большое, что если у кого камень из-под колеса вылетит, то уж точно не промахнется.

И он показал, куда в последний раз попал камень и где потом пошла трещина.

– На днях специально в Питер ездил стекло менять. Оно само сорок две тысячи стоит да за работу семь, вот и считай.

Посочувствовав приятелю, я освятил предмет его беспокойства отдельно от всего остального автобуса, даже что-то пошутил по этому поводу, но святой водичкой полил на совесть. А на следующий день камешек, вылетевший из-под колеса идущего впереди грузовика, разбил лобовое стекло моей машины.

* * *

Приезжает ко мне из столицы женщина. Понятно, не от хорошей жизни. Просто так в нашу тьмутаракань не ездят. Потеряв дорогого человека, она сперва впала в отчаяние, а потом провалилась в депрессию. В таком состоянии люди способны на все. Кто-то посоветовал приехать именно к нам. Потому я и ездил встречать ее на железнодорожную станцию.

Не помню, о чем мы тогда говорили, но, когда отвозил гостью назад на вокзал, понимал: страдать ей придется много, но глупостей она уже не натворит. На светофоре возле церкви, завершая маневр, делаю левый поворот. Передо мной едет другой автомобиль, внезапно он останавливается пропустить пешехода. Соблюдая дистанцию, остановился и я – и немедленно почувствовал удар сзади. В меня въехали аккурат напротив входа в церковь.

Выхожу из машины и с грустью смотрю на помятый бампер, рядом на асфальте валяются остатки разбитой фары. Кто бывал в такой ситуации, тот меня поймет. Машина хоть и железная, но привыкаешь и жалеешь ее точно живую. Из белого «форда» выходит мой «обидчик»:

– Меня зовут Саркис, извини, не хотел. Слушай, дорогой, давай не будем вызывать ГАИ, а? Зачем нам, серьезным людям, вмешивать кого-то в наши дела? Здесь рядом армянская ремонтная мастерская, все расходы беру на себя.

Как ни жаль было мне моего железного «друга», но я, продолжая оставаться священником, должен был, как говорится, стать над «схваткой» и анализировать сложившуюся ситуацию.

У меня в машине сидела женщина, еще совсем недавно стоявшая на грани жизни и смерти. На эту душу уже «положили глаз», но душа уходила из лап. Почему именно этот человек в белом «форде» оказался на этом месте именно в этот час? Может, теперь уже для него наступает «момент истины»? Я допускал, что Саркис, скорее всего, меня обманет, но то был его шанс, и он должен был его использовать.

– Согласен, только, ты видишь, я священник и мы с тобою стоим возле храма. Сдержи слово, очень тебя об этом прошу.

Что я еще мог ему сказать? В ответ он, перекрестившись слева направо, торжественно подтвердил:

– Клянусь, Бог мне свидетель!

После таких слов судьба водителя белого «форда» оказалась полностью в его же собственных руках.

Мы немедленно проехали в мастерскую, где молодой парень, тоже армянин, осмотрев повреждения моего автомобиля, что-то говорил Саркису на армянском. Тот стоял и кивал головой в знак согласия. Потом Георгий, так звали ремонтника, договорился уже со мной о дне, когда мне нужно будет приехать, и мы расстались.

– А фару ты купи на свои деньги, Георгий ее тоже поставит, а я по счету оплачу твои расходы, – добавил Саркис. Он уже готов был отъехать, но потом вдруг вышел из машины, вернулся и пожал мне руку: – Надо же, ты поверил мне на слово. Спасибо, брат.

У меня на душе просветлело и появилась надежда, что и эта история будет иметь благополучный конец.

В назначенный день молодой человек отремонтировал мою машину, поставил новую фару и позвонил Саркису. Они снова говорили по-армянски, но я понял, что Георгий, периодически бросая на меня виноватые взгляды, о чем-то просит собеседника, а тот с ним не соглашается и кладет трубку. Потом парень трет переносицу и объясняет:

– Ладно, мои дела с Саркисом тебя не касаются, а за фару он тебе денег не отдаст.

– Почему? Разве он беден?

Георгий пожимает плечами:

– В том-то и дело, что нет. У человека свое кафе, большой магазин, несколько строительных бригад. Не понимаю, зачем тогда клясться.

Прошел год, звонит мне Георгий – тот самый автослесарь. И просит окрестить его сына.

Неделю спустя мы крестили маленького сынишку Георгия, и он спросил:

– Ты помнишь Саркиса?

– Конечно, но ничего о нем не знаю.

– За год он потерял все – и кафе, и магазин, и строительные бригады. Сейчас таксует на той машине, в которой в тебя въехал. И все из-за того, что польстился на какую-то мелочь.

Я уже думал, как бы ему объяснить, что происходит с нашим общим знакомым, но Георгий меня опередил:

– Потому что в мире есть что-то важнее денег. И это «что-то» – Бог.

Я удивился:

– Георгий, ты действительно так думаешь?

– Если бы так не думал, то не пришел бы к тебе. Спасибо Саркису, это он меня научил.

На днях ложусь спать, устраиваюсь поудобнее и, перед тем как заснуть, по привычке думаю: «Вот бы…» А мечтать-то и не о чем. Вспоминаю, о чем мечтал раньше. Все или исполнилось, или уже перестало быть насущным.

Говорят, если перестаешь мечтать, значит ты уже безнадежный старик. Нет-нет, мне еще рано записываться в старики и я обязательно помечтаю. О чем? О том, чтобы снова пришли мечты.

«Не клонись-ка ты, головушка…»

У каждого уважающего себя писателя обязательно должен быть рассказ о сумасшедшем, причем желательно написанный от лица самого душевнобольного. Что-то наподобие гоголевских «Записок сумасшедшего». Поскольку к писателям себя причислять не решаюсь, но себя все-таки уважаю, потому и дерзаю в подражание великим продолжить эту немного странную и очень трудную тему, пытаясь взглянуть на мир людей здоровых глазами человека болящего.

Наш деревенский храм хоть и стоит в стороне от торного пути цивилизации, но и к нам, словно ветром опавшие листья, прибиваются порою ее жертвы.

Первым по-настоящему душевнобольным, с которым мне пришлось столкнуться, был Владимир – солидный пожилой мужчина, красивый и очень представительный. В течение трех лет, приезжая отдыхать в расположенный поблизости санаторий, он неизменно появлялся и в храме. Причем ходил, стараясь не пропускать ни одной службы. Подойдет к свечному ящику, подаст несколько поминальных записок о живых и усопших, возьмет десяток свечей и молится возле подсвечников.

На отдых Владимир привозил с собой несколько костюмов, но из галстуков неизменно предпочитал бабочку. Иногда он делал строгие замечания входящим в церковь, мог прогнать людей, стоявших на середине ковра по причине того, что, мол, топчут ногами узор, похожий на восьмиконечную звезду – символ Пресвятой Богородицы.

Наши деревенские, впервые заприметив московского гостя, ломали головы, пытаясь понять, чем мог заниматься этот импозантный старик.

– Чай, музыкант какой известный. Или даже профессор.

И вот однажды одна из самых любопытных старушек, не удержавшись, сунулась-таки к нему с расспросами:

– Милок, а ты кем по жизни-то идешь? Больно уж вид у тебя гладкий.

Владимир, немедленно изменившись лицом, резко парировал вопросом на вопрос:

– А вы, мадам, случайно не на КГБ работаете? Отчего это вы вдруг так заинтересовались моей личностью?

А сам так бочком, бочком, и вон из храма.

В следующий свой приход он подошел ко мне – я как раз исповедовал – и спрашивает:

– Это не по вашей ли наводке, батюшка, мною здесь интересуются? Что, все еще в КГБ стучите? И погоны до сих пор под рясой носите, а после исповеди отчеты составляете куда надо?

От неожиданности и обиды я не нашелся что ответить. И пока ловил воздух ртом, Владимир спокойно и с достоинством проследовал в глубину храма. В тот момент наш народ и пришел к выводу: москвич, как говорится, «с приветом», а то стал бы он так со священником разговаривать.

На Илью-пророка заезжий красавчик почему-то пришел на службу с костылем в руках. Клирос запел, а Володя давай по храму с костылем круги нарезать, да быстро так:

– Люди, знаю я вашего попа, тот еще кагэбист, и все ваши попы кагэбисты! – громко кричит, во весь свой могучий голос. – Немедленно верните мне мои записки, стукачи продажные!

Что тут будешь делать, вышел из алтаря и прошу мужиков:

– Братья, человек намеренно срывает службу, надо бы его на улицу вывести.

Никто не ожидал, что этот старый интеллигент окажется таким физически сильным и будет так сопротивляться, но с Божьей помощью его все-таки удалось вынести из храма. Озорник, вскочив с газона, пришел в себя и, ухватив костыль, бежал в санаторий.

Два последующих года Володя как ни в чем не бывало, приезжая на отдых, наведывался в церковь. Мы за ним присматривали, и как только человек начинал терять над собою контроль, его уже достаточно было предупредить:

– Владимир, нам что, снова вас из храма выносить?

– Нет-нет, – отвечал он всякий раз, поправляя неизменную бабочку, – пожалуй, я сам уйду.

* * *

А вот Саша – человек мирный, такой тихий, безобидный алкоголик. В свое время его отправили исполнять интернациональный долг в дружественный Афганистан. Как ушел он в те далекие годы на фронт, так до сих пор и не возвращается, воюет и воюет. Однажды Саша мне во всех подробностях рассказал, как отличить, сошел человек с ума во время боя или с ним только нервный срыв случился. Рассказывает о ком-то с видимым сочувствием, а себя больным не считает.

Как мы с ним познакомились? Однажды подходит он после службы и докладывает:

– Батюшка, разрешите доложить, за время дежурства в храме мною замечено и пресечено пять попыток поставить свечу на подсвечник вверх ногами, три случая прочитать заговор вместо молитвы, а также пресечена попытка двух колдуний подпитаться энергией.

– Откуда ты такой взялся, дорогой ты мой? – спрашиваю Сашу.

– Командирован к вам седьмым небом и жду ваших дальнейших распоряжений.

– Понятно. Тогда приказываю вести преимущественно наружное охранение храма во время совершения нами богослужений.

– Есть проводить наружное охранение!

С тех пор иногда можно видеть, как в течение всей службы немолодой уже, сухощавый мужчина ходит вокруг нашего храма, внимательно вглядываясь в лица входящих. Он специально приезжает к нам из другого города и очень гордится своей службой.

Иногда звонит мне и предупреждает, что поступила конфиденциальная информация, согласно которой в квадрате таком-то ожидается проход террористов, и что ему с группой боевых товарищей поручено блокировать ожидаемого противника.

– Так что, батюшка, с трех до шести завтрашнего дня просьба никому без необходимости не появляться в указанном месте. Батюшка, вы уж там наших предупредите, пусть поостерегутся.

– Понятно, спасибо, дружочек, что поставил в известность.

Как-то приезжает в храм во хмелю, довольный, глаза сияют от радости:

– Вчера лично президент вручил в Кремле нашему подразделению боевое гвардейское знамя.

Мы его поздравляем, а у него на глазах блестят счастливые слезинки.

– Заслужили, батюшка, мы же предупредили нападение на автоколонну по Ленинградке, а два месяца назад предотвратили взрывы на Минском направлении.

И еще помню, как он входил в церковь после страшных взрывов в метро. На нем лица не было. Зашел незаметно и тихонько присел на лавочку, а я возьми, по глупости, да и ляпни:

– Как же вы, Саша, такую беду пропустили, вам же гвардейское знамя недавно сам президент вручал!

Мой вопрос Сане – словно удар под дых. Сломался человек пополам и стонет:

– Батюшка, это я во всем виноват, недоглядел! Не могу понять, как прошли эти гады, почему разведка не сработала, ведь никогда не подводила, а в этот раз… Столько невинных людей погибло, а я ничего не сделал, не выполнил свой долг, простите меня!

И застонал мой сумасшедший солдат точно от боли, обхватив голову руками.

В те дни новостные сводки об этих взрывах я во все глаза смотрел, и никто из тех, кто отвечает за нашу безопасность, не застонал и не попросил прощения. Оно и понятно: мы же люди «нормальные», а прощения просят только «безумные». В нашем мире после всех этих перемен последнего времени так мало осталось людей здоровых. Да и кого по большому счету считать здоровым? У любого, присмотревшись, можно найти червоточинку.

Приезжаю однажды в семинарию. Студенты в аудитории, собравшись вокруг одного из столов, что-то читают и громко смеются. А на мой вопрос отвечают:

– Батюшка, вот нашли в корзине на сожжение, – и подают мне увесистую стопку листов, скрепленных степлером.

Сегодня на официальные адреса церковных учреждений, в том числе и семинарий и даже отдельных храмов, приходит множество посланий, зачастую и от людей неадекватных. Кто-то шлет обличительные самиздатовские газеты, кто-то предлагает схемы кардинального преобразования Церкви и мира, а в руки семинаристов попало послание под удивительно философским названием. Цитирую: «Общий план спасения падшего во многий грех беспощадного к самому себе и безнадежно сумасшедшего человечества Адама и Евы».

– Очередной мессия, отец Александр, только написано до того смешно, что просто невозможно не смеяться.

«Да, – думаю, – с мессиями я еще не встречался». Вот «император» имеется, буквально недавно объявился. Нормальный когда-то был человек, пока не запил. Пил-пил, и вдруг слышит голос. Ты, мол, больше не Вова, а император всея Руси. Ну а раз он император, значит остальные, по логике, его рабы. Пришел он к нам в церковь, вызвал меня из алтаря и в торжественной обстановке вручил указ, написанный языком времен государя Иоанна Грозного, в соответствии с которым наш приход теперь обязан ежемесячно выплачивать ему десятину от приходских доходов. Ну если император требует десятину, то каковы же аппетиты у современных мессий?

Ребята отдали мне «план спасения», и уже вечером дома, оставшись один, я хохотал над ним просто до неприличия, до слез. Скажу честно, ни разу еще за последние годы я так не смеялся.

Достаточно сказать, что начинается план приблизительно так:

«Ну что, ребята, не ждали? А вы думаете, как бывает? А так и бывает: ехали себе ехали, и вот – приехали! Жили себе не тужили, и вот те на: конец света, оказывается!»

А когда устал смеяться, стал замечать, что среди множества до смешного наивных рассуждений вчерашнего «реального пацана» вдруг зазвучали трагические нотки:

«До 1997 года я был совершенным атеистом. И вот наступил 1997 год, в начале зимы пришел ко мне Господь Бог. И понял я, что Бог существует, но и мало того, – ведь Он стал общаться со мной, посылая мне знамения Его и знаки, и перестал я быть атеистом. И радостно мне было и легко, особенно когда пришел день, когда осознал, что я, оказывается, Царь и даже мессия.

И совсем не понимал, что мне делать дальше, но, однако же, знал, что вот, оказывается, пришел спасать человечество, но не понимал, что делать дальше. И тогда вдруг явился Господь Бог ко мне с вопросом таким: вот у тебя есть Цель, пойдешь ли ты к ней легким и радостным путем наслаждения, или же ты пойдешь к Цели путем страдания, как пошел Иисус? И ответил я Господу Богу моему, что пойду к Цели путем страдания. И я выбрал путь страдания: взял иголку, белую нитку и пошел в ванную зашивать себе рот».

После чего и попал в психиатрическую больницу. Пробыл там два месяца и вышел с диагнозом «параноидная шизофрения». «А это вам, ребята, не шутки – добавляет мессия. – Начал писать книгу, чтобы, значит, спасти человечество».

Он пишет одну книгу за другой, потом их сжигает.

«Три раза ездил в Москву. Очень много чего делал, стараясь все же спасти человечество и самого себя. Потом сломал себе пятку, неудачно выпрыгнув на ходу с поезда, и 5 февраля 2005 года в 14 часов 52 минуты осознал себя еще и воскресшим Адамом. Много работал в 2005 году, а в 2006-м все осознал и теперь знаю, что надо делать. Адам во мне полностью исцелился и знает, в чем причина всех бед и горестей человечества».

Сумасшедший мессия не требовал денег, он вообще ничего не требовал. Человек, заболев, ощутил себя страдающим богом, сравнивая собственные страдания с искупительным подвигом Самого Христа.

«О, каким же невероятным трудом дается мне каждое слово – кто бы знал. Говорить самые понятные и обыкновенные слова до чего же трудно. Просто раз уж я начал, то надо и заканчивать, и так каждый раз – и все впустую; и только потому, что я верю и надеюсь, я продолжаю работать. Но только это в последний раз, и если и в этот раз не будет ответа, то все, с меня хватит.

В 2006 году происходили совершенно невероятные, не поддающиеся никакому объяснению вещи, и Господь Бог, Отец мой Небесный, приказывал мне делать, и я делал, и всякий раз это было только юродством. Меня постоянно увозили в дурдом, хотя истинно у меня все нормально с головой, но порою мне приходится делать то, что люди не могут понять. И я своими действиями никогда не причинял вреда людям, а больно и мучительно было только мне – с 1997 года, когда я “сошел с ума” и уверился в Господа моего. С 1997 по 1998 год мне делали электросудорожную терапию. Десять раз мне делали эту мучительнейшую операцию – каждый раз в точности как перед расстрелом, и меня расстреливали».

* * *

В его тексте множество смешных оборотов, бранных слов, неприличных сравнений, но нет угроз. И только единственное желание: привести к покаянию всех. Его план прост, «мессия» уверен, что если собрать в один кружок всех сильных мира сего и просто попросить их: «Ребята, давайте покаемся», то «не дураки же они, ведь понимают на самом деле, как нужно жить». Они покаются и обратятся к простым людям, и те, в свою очередь, тоже покаются, и никто никогда не будет больше страдать.

«Так это все и будет со всем народонаселением Земли, но вначале нужно вылечить голову человечества, то есть вылечить, привести к покаянию вождей человечества, царей человечества, господ и дам человечества. С простого же народа нечего взять, а даже и не в чем обвинить простой народ, потому что простой народ идет туда, куда его ведут вожди народа, и простой народ не виновен, что вожди оказались безумны, порочны и слепы. Простой же народ – это подавляющее большинство человечества, которое необходимо спасать, всех вообще, всех без исключения, чтобы никто из людей не оказался в аду, мучимый там адской болью».

Со страниц этих, не поддающихся логике обычного здорового человека, кричит безумное нутро другого человека. Его безумные мысли и переживания, этот отчаянный крик немощного смертного начала, дерзнувшего поставить себя на место Бога и человеческими силами пытающегося преодолеть вселенский грех.

Понятно, такой подвиг человеку не под силу. Но «исцеленный» Адам знает, что он мессия и, значит, должен спасать. Это его долг, а сил нет. Такое впечатление, будто с него содрали кожу, но он еще жив, и всякое соприкосновение с грехом вызывает у него нечеловеческие муки. Мало того, что он не может противостоять греху, так еще и должен доказывать, что он не безумный мессия.

Он пишет, обращаясь к одному из своих безответных адресатов:

«Приезжай скорей ко мне, чтобы убедиться в том, что я не сумасшедший и не одержимый, чтобы убедиться, что разум мой совершенно исправен, а вера совершенно правильна и верна. Хотя мне пришлось возиться со всей этой гадостью, мерзостью и скверной вселенной: даже и на самом дне ада побывал я, чтобы услышать от Господа Бога моего слово “многогрешный”, и это единственное и главное чудо, которое явил мне Господь Бог».

Легко представить себе человека, спасающего весь мир, американские киношные герои делают это регулярно. Он здоров, хотя все вокруг считают его больным, просто такова его миссия, он должен спасти земной шарик со всем его народонаселением от ада и страданий, а все потому, что «Дорогие мои, вы же все сумасшедшие, потому что живете во грехе».

Мессия обречен на одиночество, от него отвернулись прежние друзья, но самое главное – от него ушла любимая. А это ужасно, ведь рядом с исцеленным Адамом должна быть исцеленная Ева, иначе общий замысел спасения не удастся. Но его Ева бежит от больного Адама и тем приносит ему еще большие муки. На каждой странице его плана и обида, и бранные слова в ее адрес, и надежда, что когда-нибудь она обязательно вернется, ведь он ее так любит.