Текст книги "Сын каторжника"
Автор книги: Александр Дюма
Жанр: Литература 19 века, Классика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
II. МИЛЕТГА
Пусть скажут поэты:
Тростник повержен, как и дуб:
Однажды, словно великан лесной,
Он оказался распростертым на земле…
И если молния его щадит,
То, схвачен ледяной рукой Зимы,
Он ею с корнем будет вырван вмиг
И наземь рухнет – пусть не с высоты:
Не важно то, коль все-таки падет.
И только ли о бедах королей
Народу стоит слезы проливать?
Кто ж с нищими печали разделит?
Человеку не скрыться в траве
И несчастья не избежать;
Будет сцена жизни в ладонь
Или сотня в ней будет локтей —
Пьесу играют все ту же,
Пьесу, в которой актеры,
Будь они велики иль малы,
Причитают и волосы рвут на себе:
Даже на жалких подмостках
Великие страсти бушуют.
Почему же г-н Кумб как будто избежал всеобщего закона?
Однажды в тихие, сонные воды, в которых он столь восхитительно влачил свое существование, неожиданно рухнула женщина (в чем и состоит их роль на этом свете), и широкие круги на воде, оставленные ее падением, чуть было не превратили эту спокойную заводь в клокочущее от бурь море.
Звали ее Милетта, родом она была из Арля – родины поистине прекрасных южанок; у нее были черные волосы, голубые глаза, такая белоснежно-атласная кожа, как будто солнце, заставляющее зреть гранаты, ни разу не коснулось ее своим лучом. Никогда еще белый чепчик, отделанный широкой бархатной тесьмой, не заключал в себе более красивых волос, чем те, что были у Милетты; никогда еще складчатый шейный платок не обрисовывал более очаровательную грудь; никогда еще платье не было укорочено более ловко, позволяя увидеть стройную ножку с изящно вогнутой маленькой ступней.
В годы своей молодости Милетта вполне могла считаться наиболее совершенным образцом артезианской красоты, и, имея столько оснований стать женщиной привлекательной для многих, она сдержала все надежды, какие сулил ее честный и нежный взгляд, и вышла замуж, как это принято, за человека своего круга, работавшего простым каменщиком.
Грустно, что Провидению не угодно вознаграждать женщин, подобных Милетте, которые прямо ведут свой корабль к гавани, несмотря на подводные камни, и тем самым подают пример подлинной добродетели.
Однако бескорыстие Милетты обернулось для нее несчастьем; в ее замужней жизни с трудом отыщется лишь несколько безоблачных весенних дней, и очень скоро тот, кого она приняла за мотылька, превратился в гусеницу. Несмотря на его бедность, она выбрала его себе в мужья, поскольку он показался ей трудолюбивым человеком. Но он доказал, что семейная комедия разыгрывается в лачугах так же, как и во дворцах с пышным убранством; он показал себя таким, каким и был в действительности: сварливым, грубым, ленивым и развратным, – вот почему из прекрасных глаз бедной Милетты часто лились обильные слезы.
Пьер Мана – так звали мужа Милетты – однажды заявил, что его труд должен лучше оплачиваться в Марселе, нежели в Арле, и предложил жене отправиться в тот город, чтобы поселиться там. Этот переезд дорого обошелся Милетте: она любила край, где родилась и где оставляла всех своих близких. Издалека большой город внушал ей страх и представлялся кровожадным чудовищем, намеренным ее пожрать; но, поскольку ее слезы огорчали старую мать, она подумала, что на расстоянии легче будет скрыть их, убедив ее в том, что она весьма счастлива в браке; и Милетта покорно приняла предложение мужа.
Как верно можно предположить, вовсе не надежда найти более доходное место влекла Пьера Мана в Марсель: он стремился найти там больше возможностей для своей разгульной жизни, ему хотелось также избежать упреков родителей по поводу его поведения.
Вот уже две недели Милетта и ее муж находились в Марселе, однако Пьер Мана так и не развязал свой холщовый мешок с содержащимися в нем инструментами, зато он ознакомился со всеми кабачками, которых было так много на улицах Старого порта, и вернулся оттуда с множеством синяков, доказывавших силу кулаков тех, кто нанес ему побои.
Мы не пересказываем мрачную историю, знакомую каждому, – историю о девушке из народа, связавшей судьбу с негодяем, не имеющей ни развлечений вне дома, ни возмещения этого в виде достатка, ни утешения со стороны своей семьи: подобные картины жизни настолько тягостны, что наше перо отказывается их изображать; скажем только, что Милетта до дна испила свою горькую чашу, что она страдала от голода рядом с этим пьяницей, что она сносила все невзгоды, сопутствующие одиночеству и беспомощности, что она пережила такое отчаяние, какое дает нам представление об аде.
Но чувство долга так глубоко укоренилось в этом прекрасном и благородном создании, что, несмотря на все мучения, ей никогда даже не приходила в голову мысль о возможности избавиться от них. Господь наделил ее сердце добродетелью, как одарил птиц возможностью петь сладкоголосые песни и наделил лифы девушек крылышками из лазурно-голубого газа. Однако настал день, когда даже молитва, единственное утешение Милетты, стала бессильна, чтобы освежить ее изнуренное горем сердце: она упрекала себя за то, что пожелала стать матерью; в поцелуях, которыми она осыпала своего ребенка, посланного ей Небом, одновременно запечатлевались и нежность, и отчаяние, и жалость к судьбе, уготованной маленькому бедному созданию его отцом.
В доме, где поселилось это несчастное семейство, этажом ниже проживал рабочий, являвший собою полную противоположность Пьеру Мана.
Как и муж Милетты, он не отличался ни высоким ростом, ни гордым и решительным выражением лица; он был худощавым, даже щуплым и скорее некрасивым; лицо его носило отпечаток покорности и печали, но все в нем обнаруживало человека трудолюбивого и аккуратного. Он вставал до восхода солнца, и Милетта, уже не спавшая в это время, слышала, как он наводил порядок в своем небольшом хозяйстве, причем столь же тщательно, как это могла бы делать только самая добросовестная горничная. Однажды из-за приоткрытой двери она позволила себе бросить взгляд в комнату соседа и была изумлена царившими в ней порядком и чистотой.
Все обитатели дома единодушно воздавали должное грузчику Полю Кумбу, и только один Пьер Мана упрекал его в глупости и скопидомстве. Он насмехался над его кротким нравом и над его деревенскими вкусами, которые ему самому были известны.
Однажды воскресным утром, когда сосед, с пакетом семян под мышкой, направлялся за город, Пьер стал оскорблять его за то, что он отказался идти вместе с ним в кабак. Милетте, прибежавшей на шум, стоило немалых усилий избавить молодого человека от ее навязчивого мужа, и тогда, при виде их обоих, спускавшихся по узкой винтовой лестнице: наглого зубоскала Пьера и спокойного, но решительного соседа – она со вздохом прошептала про себя: «Почему этот, а не тот?»
В течение трех долгих лет, пока длилось мученичество Милетты, то был единственный грех, совершенный ею, и все же она не раз упрекала себя за него, словно за преступление.
По прошествии трех лет это унылое существование едва не окончилось трагической развязкой Однажды ночью Пьер Мана вернулся домой в ужасном виде. Против обыкновения, он не был совершенно пьяным, а находился в том состоянии опьянения, которое предвещает полную бесчувственность и в котором выпитое вино еще действует на человека возбуждающе. Кроме всего прочего, его избили матросы, а поскольку он слишком кичился своей силой, то испытанное им унижение повергло его в бешенство; он был безмерно рад найти беззащитное существо, на ком мог бы выместить свое раздражение, и обрушил на свою жену удары как бы в ответ на те, что были получены им от матросов. Бедная Милетта настолько свыклась с этим и так часто плакала из-за низости своего супруга, что она уже не могла выдавить ни слезинки из-за своих собственных страданий.
Испытывая скуку от однообразия своих действий, Пьер Мана нашел другое развлечение. Шаря по всем углам, он, к несчастью, обнаружил несколько глотков водки на дне какой-то бутылки; он осушил ее, и вместе с допитой водкой улетучилось то немногое от здравого смысла, что у него еще оставалось.
И тогда в его мозгу родилась странная идея, одна из тех, что сближают опьянение с безумием.
За несколько минут до драки один из матросов, потом избивавших его, рассказал, как однажды в Лондоне он увидел повешенную женщину. Подробности, приведенные в рассказе, захватили слушателей.
У Пьера Мана появилось дикое желание увидеть в действительности такую картину, показавшуюся ему заманчивой.
От мысли до осуществления прошла всего одна минута.
Он отыскал молоток, гвоздь и веревку.
Найдя это, он ничего больше не искал: все необходимое было у него под рукой – и виселица, и вспомогательные инструменты. Его бедная жена ничего не понимала и, удивленно глядя на своего палача, задавалась вопросом, какое еще новое сумасбродство пришло ему в голову.
Пьер Мана, несмотря на свое опьянение, сохранил в памяти все обстоятельства услышанного рассказа и непременно хотел воссоздать все точно.
Он начал с того, что натянул свой собственный колпак на голову жены и надвинул его до самого подбородка; решив, что рассказ матроса не был приукрашен и что на самом деле все выглядит весьма комично, он принялся преувеличенно весело хохотать.
Вполне ободренная живостью своего мужа, Милетта позволила связать ей руки за спиной.
Она не догадывалась о намерениях Пьера Мана до той минуты, пока не почувствовала у себя на шее холод пеньковой веревки.
И тогда из груди ее вырвался страшный крик: она звала на помощь, но в доме все спали. К тому же Пьер Мана приучил соседей к отчаянным крикам своей несчастной жены.
В эту минуту молодой грузчик, проводивший в последнее время за городом не только воскресные дни, но и все вечера, возвращался к себе домой.
Крик Милетты был таким жутким, таким душераздирающим, что по всему телу молодого человека пробежала дрожь и волосы зашевелились на его голове. Он стремглав поднялся по двадцати пяти ступенькам, отделявшим его от убогого жилища каменщика, и одним ударом ноги вышиб дверь.
Пьер Мана только что повесил свою жену на вбитый гвоздь, и бедное создание уже билось в первых предсмертных судорогах.
Господин Кумб – ведь именно он, как, впрочем, мы уже говорили, был этим добропорядочным и работящим соседом – бросился спасать несчастную жертву и, прежде чем пьяница успел прийти в себя от изумления, вызванного его появлением, он перерезал веревку и Милетта упала на кровать.
Рассвирепев от осознания того, что он лишен наиболее интересной части устроенного им развлечения, Пьер Мана бросился на г-на Кумба, клянясь, что он повесит и его тоже. Молодой грузчик не был ни храбрым, ни сильным, но благодаря своему ремеслу приобрел изрядную ловкость. Встав у постели бедной молодой женщины, он сумел до прихода соседей противостоять негодяю.
Потом пришла стража, и Пьера Мана препроводили в тюрьму, после чего бедная женщина смогла, наконец, получить помощь.
Само собой разумеется, что именно г-н Кумб первым позаботился о ней. Та кротость и покорность, с какой Милетта переносила свое ужасающее положение, уже давно тронули его сердце, хотя оно было слишком занято самим собой, чтобы быть чувствительным. Отсюда и проистекала некоторая связь между обитательницей чердака и ее соседом с нижнего этажа, связь, впрочем, совершенно дружеская, ибо, когда Пьер Мана был отправлен в исправительную полицию и услужливый адвокат спросил Милетту, не ходатайствует ли она о раздельном жительстве, ей не пришла в голову мысль о грузчике, располагавшем суммой, которой ей, бедняжке, недоставало, чтобы она могла надеяться на спокойную жизнь.
Пьер Мана был приговорен к нескольким месяцам тюремного заключения; но Милетта оставалась его собственностью, его вещью, которую он мог вернуть себе по своей прихоти и опыт над которой, прерванный, когда ему стало так интересно, он мог завершить, рискуя при этом несколько продлить свое пребывание в тюрьмах Экса; и все потому, что несчастная женщина не имела и нескольких сотен франков.
Когда, возвратившись из суда к себе домой, Милетта осознала все, что произошло, первым движением ее души было отчаяние, ей даже хотелось немедленно отправиться в суд с просьбой, чтобы ее мужа помиловали. К счастью для общественного обвинения, она была еще слишком слаба, чтобы исполнить свой замысел.
В первые дни ей показались странными и непривычными покой вокруг нее и те знаки внимания, которыми ее щедро одаривал сосед; та жалкая жизнь, какую она вела, казалась ей нормальной, и она подумала, что все это происходит с ней во сне. Но мало-помалу она привыкла к новой жизни, и теперь уже прошлое, напротив, казалось ей каким-то страшным сновидением.
Наконец, при мысли о том, что это сновидение вновь может стать действительностью, она затрепетала всем своим существом.
Чтобы приободриться, она стала говорить себе, что полученный мужем суровый урок несомненно поможет ему исправиться. Но Пьер обманул все ее ожидания: когда по истечении срока его наказания Милетта пришла к воротам тюрьмы и стала покорно ждать его, он, не потрудившись даже бросить взгляд в ее сторону, быстро скрылся, ведя под руку распутную женщину, с которой, согласно обычаям воров, ставших его сотоварищами, поддерживал любовную переписку, чтобы отвлечься от скуки тюремного заключения.
Милетта была ошеломлена таким поступком мужа.
Вернувшись к себе, она подумала было о возвращении к своей матери, но в это же самое время ей пришло письмо с черной печатью, извещавшее, что ее матушка недавно скончалась.
Отныне у бедной женщины не осталось на земле никого из близких, и только г-н Кумб, ее единственный друг, насколько мог, утешал ее. Но, какой бы крепкой ни казалась его дружба, он и не подумал расспросить молодую женщину о всех ее печалях и избавить ее от признания в том, что становилось с каждым днем все мучительнее – признания в нищете. А нищета ее превратилась в ужасающую, но Милетта была мужественной женщиной и на протяжении долгого времени переносила все с таким терпением, с каким раньше выдерживала распущенность своего мужа. Наконец, когда ей оставалось только умереть, Милетта призналась своему доброму соседу, что она вынуждена пойти к кому-нибудь в услужение.
Господин Кумб долго размышлял, поглядывая при этом на свой секретер из орехового дерева (он никогда не оставлял в нем ключа), а затем с некоторым смущением объявил Милетте, что, поскольку он готовится сейчас договориться о месте подрядчика в своей корпорации, для чего ему понадобятся все его деньги, у него нет возможности, к его великому сожалению, прийти ей на помощь.
Милетта была глубоко огорчена тем, как плохо он ее понял, и пылко заверила его, что никогда и не думала воспользоваться той доброжелательностью, какую он выказал по отношению к ней.
Господин Кумб, упрекнув ее за то, что она его перебила, предложил свой способ все устроить: в его новом положении ему, очевидно, понадобится прислуга, и он отдает предпочтение Милетте.
Прежде всего она была крайне обрадована, убедившись, что сбываются предсказания ее соседей и молодой грузчик встает на путь, ведущий к достатку; она была также довольна его предложением, которое он только что сделал ей. Милетта была так чиста душой и наивна, что ей казалось совершенно естественным стать служанкой этого молодого человека – она верила, что зависимость от него не будет такой уж тягостной.
Господин Кумб был удовлетворен не меньше.
И не потому, что глаза прекрасной арлезианки возбуждали в его душе некоторые желания; не потому, что он питал по отношению к молодой женщине какие-нибудь бесчестные мысли – его невосприимчивое к любви сердце не воспламенялось так легко, – а потому, что ее несчастья тронули его, насколько он вообще был чувствителен к тому, что лично его не касалось, потому, что ему доставляло удовольствие оказать услугу людям, к которым он был привязан, ничего не потратив при этом из своего кошелька, и, наконец, потому – стоит ли говорить об этом? – что он не нашел бы в Марселе ни одной служанки, которая бы удовольствовалась содержанием, предложенным им Милетте. Всегда относитесь с осторожностью к отрицательным свойствам человеческой натуры.
III. ГЛАВА, ИЗ КОТОРОЙ СТАНЕТ ЯСНО, НАСКОЛЬКО ПОДЧАС ОПАСНО ПОМЕЩАТЬ В ОДНОЙ КЛЕТКЕ ВОРОНА И ГОРЛИЦУ
Лицо г-на Кумба, почти безбородое, хотя молодому человеку было двадцать семь лет, носило отпечаток его темперамента, холодного и меланхолического. Все восхищались красотой его служанки, а он меньше всего замечал это. Отправляясь вместе с Милеттой в Монредон, он не придавал значения тому, что взгляды всех прохожих с любопытством задерживались на пленительном личике молодой женщины; зато г-н Кумб весело улыбался, видя, как проворно бежали ее ножки по пыльной дороге, хотя он положил груз ей на плечо. Он не замечал и тех завистников, что в немалом числе кружили вечерами у его дома; но он был настолько убежден в преданности Милетты его интересам, что отныне мог позволить себе не проверять так строго, как прежде, кое-какие мелочи в своем хозяйстве. Глава религиозной конгрегации, членом которой, как и все грузчики, состоял г-н Кумб, выбранил его, полагая, что присутствие столь молодой особы в доме у человека его возраста может стать причиной скандала среди верующих; но хозяин Милетты, не отличавшийся большим умом, ответил своему собеседнику, что скорее надо возложить вину на Господа Бога за то, что он сотворил ее такой, чем на него, способного лишь честно извлекать пользу из этого совершенного творения Провидения.
Равнодушие г-на Кумба к Милетте длилось целых два года, вплоть до одного памятного вечера во второй половине осени.
В тот вечер Милетта пела: ненастные дни ее жизни были далеко позади! Голос ее был снежим и чистым; мы не хотим этим сказать, что какой-нибудь директор оперы, услышав его, воскликнул бы: «Вот тот самородок, которого я искал! Вот то „до“ верхней октаны или „до-диез“, какое я повсюду разыскиваю». Нет, этот голос не имел большой диапазон, ему не было дано проникнуть в тайны трелей и каденций, но он был пленительным, нежным и необычайно милым. Он поразил г-на Кумба в минуты его раздумий над усовершенствованием буйабеса и прервал его глубокие мысли на этот счет. Первым его порывом было призвать эту славку к молчанию, но он уже поддался очарованию ее голоса, и мысль более не подчинялась его воле – образно говоря, она ускользала от нее наподобие рыбки, которую рыбак пытается поймать в своем садке.
Сначала г-н Кумб испытал что-то вроде трепета, до того неведомого ему, и его охватило желание присоединить свой голос к серебристому голосу, услышанному им. К счастью, опьянение от пения Милетты не было столь сильным, чтобы он мог забыть, насколько безуспешны все попытки такого рода. Он откинулся в своем кресле-качалке и, закрыв глаза, покачивался в нем. О чем он думал? Ни о чем и обо всем. Воображаемое приоткрывало для него дверь в свой мир, полный приятных видений, и по черно-бархатному полю за его опушенными веками проходили и вновь появлялись тысячи золотых звезд и всполохов пламени; меняя формы, они принимали иногда облик Милетты и, мерцая несколько мгновений, угасали. С головокружительной быстротой его мысли перелетали от цветов к ангелам, а от ангелов – к небесным светилам, затем вновь возвращались к причудливым божествам, жившим в его мозгу – мозгу, работа которого до сих пор ограничивалась лишь архитектурными преобразованиями его домика, и все это совершалось с такой легкостью, что походило на чудо.
Господин Кумб подумал, что он сошел с ума. Но это безумие показалось ему настолько приятным, что он ничуть не возражал против него.
Но вот песня закончилась, Милетта смолкла, и г-н Кумб, открыв глаза, решился покинуть возвышенный мир и вновь спуститься на землю. Безотчетно он бросил первый взгляд на молодую женщину.
Милетта развешивала белье на веревках у берега моря, то есть занималась весьма прозаическим делом, однако г-ну Кумбу она показалась такой же очаровательной, как самая прекрасная из фей, через волшебные царства которых он только что мысленно пролетал.
Она полностью была одета как прачка, то есть в простую рубашку и юбку. Ее волосы, наполовину распущенные, свободно лежали на спине, и дуновение морского ветра, игравшего с ними, делало из них нечто вроде нимба. Ее белые округлые плечи выступали из коричневато-серого холста, как кусок белого мрамора, отполированный волнами, выступает из скалы; не менее белоснежной была и ее грудь, наполовину обнажавшаяся, когда Милетта поднимала руки; а когда она вставала на цыпочки, то еще резче выделялись тонкий изгиб ее талии и великолепная округлость бедер.
Увидев ее словно облитой золотом в красноватых отблесках заходящего солнца – оно выступало над иссиня-черным морем, служившим фоном всей картины, – г-н Кумб подумал, что он встретил, наконец, одного из огненных ангелов, только что представавших в его видениях столь прекрасными. Он захотел позвать Милетту, но голос замер в его пересохшем горле, и тогда он почувствовал, как на лбу его выступил пот, как он тяжело дышит, как сильно бьется его сердце, готовое выскочить из груди. В это самое мгновение Милетта подошла к г-ну Кумбу и, посмотрев на него, воскликнула:
– О Боже, сударь, какой же вы красный!
Господин Кумб не ответил, но то ли его взгляд, обычно невыразительный и тусклый, в этот вечер был почти что-сверкающим, то ли исходившие от него магнетические флюиды даже на расстоянии подействовали на Милетту, только она в свою очередь тоже покраснела и опустила глаза, а ее нервно сжатые пальцы стали крутить нитку на юбке; затем она отошла от своего хозяина и вернулась в домик.
Поколебавшись несколько минут, г-н Кумб последовал за нею. Осень – это весна флегматиков.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?