Текст книги "Сын каторжника"
Автор книги: Александр Дюма
Жанр: Литература 19 века, Классика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
IV. ДЕРЕВЕНСКИЙ ДОМИК
Господин Кумб крайне щепетильно относился к своему положению в обществе. Он был не из тех, кто представляет себе Любовь с нивелиром вместо скипетра и принимает оковы из рук своей собственной кухарки: нет уж, увольте! Он бы ни за что не пожелал этого, пусть даже эта рука принадлежала бы одной из граций. Он был даже не из тех, кто полагает, что, коль скоро дверь заперта, стол накрыт, а вино откупорено, лишь дьявола беспокоит, на каком месте сидит Бабетта.
По отношению к женскому полу г-н Кумб испытывал всеобъемлющее отвращение. При таких его взглядах Милетта стала для него единственным исключением. Он был безмерно удивлен, что не смог сохранить свое хладнокровие, не смог остаться в совершенно здравом рассудке в те самые минуты, когда его терял даже царь богов. Если пение Милетты и оказало на него такое животворное влияние, какое весеннее солнце оказывает на природу, это влияние не заставило его забыть о благопристойности, о форме жестов и выражений, приличествующих хозяину по отношению к его служанке; и не раз в те самые мгновения, когда охватывавшее его возбуждение должно уже было бы заставить его забыть о расстоянии, когда-то существовавшем меж ними, все достоинство г-на Кумба противилось этому и облекалось в форму важных речей и весьма обоснованных наставлений по ведению домашнего хозяйства, и это сразу должно было напомнить молодой женщине, что никогда ее хозяин не пойдет на то, чтобы увидеть в ней еще что-то, кроме прислуги.
В сближении двух противоположных полов страсть не всегда играет столь существенную роль, как это представляется. Тысячи самых разных чувств могут привести женщину к тому, чтобы она отдалась мужчине. Милетта уступила г-ну Кумбу, поскольку испытывала к нему непомерную благодарность за оказанную ей помощь; да и потом, честный, аккуратный и удачливый подрядчик грузовых работ, сумевший составить себе состояние с помощью незаурядной твердости взглядов, вызывал у нее самое искреннее восхищение. И ничем непримечательная голова владельца домика в Монредоне была в ее глазах окружена неким ореолом; он представлялся ей полубогом, она выслушивала его с почтением, разделяла его пристрастия и, слепо подчиняясь ему, стала находить в его домишке поистине олимпийские размеры. Хотя г-н Кумб и требовал от бедной женщины проявлений преданности, сам он никогда не упускал случая показать себя: его убежденность в более низком положении его служанки заставила любой ее отказ считать просто невозможным.
Милетта никогда в жизни не обольщалась несбыточны ми надеждами, и ей не было знакомо чувство разочарования, а стало быть, и чувство унижения; она принимала свое положение в том виде, как оно было установлено ее хозяином, с какой-то трогательной и признательной безропотностью.
Так проходили годы, и в сундуке подрядчика грузовых работ прибавлялись экю за экю, а в садике Монредона высыпались одна за другой корзины с перегноем и навозом.
Но участь тех и других была разной: в то время как мистраль разбрасывал и перегной и навоз, экю мирно лежали, накапливались и приносили хозяину доход.
Делали они это так успешно, что по прошествии пятнадцати лет г-н Кумб всякий раз по понедельникам испытывал крайнее недомогание, когда он должен был покинуть Монредон, свою смоковницу, свои овощи и свои удочки, чтобы добраться до тесной квартирки на улице Даре, и эти повторявшиеся еженедельно приступы с каждым новым разом становились все сильнее. Какое-то время в его сердце боролись два чувства: любовь к своему домику и любовь к богатству. Сам Господь не погнушался оказать содействие г-ну Кумбу в этой тяжбе. В год 1845-й от Рождества Христова личный враг г-на Кумба был удержан в пещеристых убежищах горы Ванту и было ниспослано теплое и влажное лето. Пески Монредона проявили себя превосходно впервые с тех пор как подрядчик стал владеть своей землей. Побеги салата не засохли на корню, бобы быстро поднялись, а хрупкие стебли томатов даже согнулись, отягощенные гроздьями ребристых плодов; и, войдя однажды субботним вечером в свой садик, г-н Кумб, изумление которого равнялось его счастью, насчитал двести семьдесят семь цветков на грядке гороха. Он столь мало был готов к такому непредвиденному успеху, что издалека принял их за бабочек. Это событие увенчало триумфом его упорное сопротивление неудачам. С того часа как раскрылся первый цветок в его саду, г-н Кумб стал испытывать недовольство, если он лично не наблюдал, как они распускаются. Он уступил свою должность, обратил в деньги и поместил свой небольшой капитал, сдал в субаренду свое городское жилище и окончательно поселился в Монредоне.
Милетта не слишком благосклонно отнеслась к изменению его постоянного места жительства.
Придавая чрезмерное значение делам и поступкам владельца домика, мы оставили без внимания другой персонаж, которому предстоит сыграть определенную роль в нашем повествовании.
Правда, на протяжении семнадцати лет, через которые мы сейчас перескочили, его существование не представляло для нашего читателя интерес.
Мы хотим рассказать о ребенке Милетты и Пьера Мана.
Знали его, как и многих марсельцев, Мариус. Таким образом жители старого Марселя увековечивали память героя, освободившего их страну от нашествия кимвров, что являет собой трогательный пример, способный еще вызвать чувство восхищения утех, кого они называют французами. Итак, его звали Мариус.
В тот период, какого мы в своем рассказе наконец достигли, он был в полном смысле слова красивым юношей, одним из тех, при встрече с кем женщины поднимают голову так же, как лошадь при звуке трубы.
Мы предоставляем нашим читательницам право по их желанию, по их собственным вкусам нарисовать портрет Мариуса и заранее просим у них прощения, если в ходе дальнейшего повествования истина вынудит нас досаждать их предпочтениям, каковым мы стараемся угодить в данную минуту.
Бедная Милетта обожала свое дитя, и для этого у нее была тысяча поводов, самым важным из которых было то, что, сколь ни естественным было это чувство, ей приходилось его сдерживать.
Господин Кумб не любил Мариуса, хотя и не испытывал к нему неприязни. Он был в высшей степени лишен способности оценить материнские радости, зато слишком хорошо считал, чтобы не взвешивать расходы.
Милетта во имя воспитания своего ребенка жертвовала тем скромным жалованьем, которое г-н Кумб выплачивал ей, делая это так исправно, как будто временами вдохновлялся ее пением; он жалел бедную женщину и оплакивал те жертвы, которые она вынуждена была взять на себя, чтобы дать возможность маленькому шалопаю выучить алфавит; он великодушно облегчал ее жертвоприношения, скупо проявляя свое сострадание, выражавшееся не столько в сочувствии к ней, сколько в грубых окриках в адрес мальчика.
Когда же ребенок подрос, дело приняло совсем другой оборот! В целях своего личного утешения г-н Кумб сочинил аксиому, которую мы рекомендуем всем тем, кого огорчает правдивость зеркала: он утверждал, что красивый мальчик непременно негодяй, а Мариус действительно становился красивым мальчиком.
Когда г-н Кумб смотрел на него, брови его все больше и больше хмурились. Он упрекал Милетту за проявляемую ею чрезмерную нежность к ребенку, утверждая, что ее пристрастие к нему отвлекает ее от домашних обязанностей. Он неоднократно выражал недовольство по поводу небрежности, с какой ею было приготовлено какое-нибудь блюдо, приписывая это ее рассеянности из-за того, кого он заранее называл бездельником, и в то же время, следуя своей логике, он ежеминутно присматривал за своим кошельком; он полагал, что нельзя, имея такие глаза, какие были у Мариуса, рано или поздно не выкрасть этот кошелек.
Следствием такого настроения г-на Кумба стало то, что Милетта вынуждена была тайком дарить своему ребенку ласки. А тот, казалось, совершенно не замечал этого. Мариус отличался врожденным благородством души и возвышенностью чувств, характерными для его матери.
Милетта оставила его в неведении о своем прошлом; она ничего не рассказывала ему из грустной истории своей жизни, зато беспрестанно повторяла о его долге любить и почитать того, кого сама она никогда не называла иначе как их благодетелем, и мальчик изо всех сил старался выражать признательность, которая переполняла его сердце и которую он испытывал бы, даже если бы у г-на Кумба не было на это иного права, кроме любви, какую он сумел внушить Милетте, столь нежно любимой сыном.
Становясь старше, Мариус по-прежнему оказывал г-ну Кумбу немало знаков внимания, был предупредителен по отношению к нему, но с годами к этому прибавилось безграничное терпение и глубочайшее уважение. Было очевидно, что благодаря своей проницательности молодой человек догадался об истинных узах, существовавших между ним и подрядчиком грузовых работ.
В этой догадке его укрепляло поведение г-на Кумба, привыкшего мало-помалу к тому, что его называли отцом, и не противившегося этому.
К тому времени, когда г-н Кумб окончательно переселился из Марселя в Монредон, сын Милетты уже в течение года был мелким служащим одной из торговых фирм в городе. Каждый вечер он прибегал поцеловать свою мать. Именно этот вечерний поцелуй, которого Милетта теперь лишалась, был причиной того, что она, видимо, сожалела об отъезде из города. Милетта стала такой печальной, что г-н Кумб обратил на это внимание. Он был так рад взять верх по всем пунктам, увидеть, что он заставил замолчать любителей глупых шуток, утверждавших, будто ему пришлось позаимствовать в городском театре декорации, дабы в саду у него были деревья, – что ему не хотелось, чтобы выражение лица Милетты портило ему счастье.
И поэтому он позволил ей регулярно, по воскресеньям, вызывать сына в Монредон.
V. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ВЫЯСНЯЕТСЯ, ЧТО ПОДЧАС НЕПРИЯТНО БЫТЬ ОБЛАДАТЕЛЕМ ЧУДЕСНОГО ГОРОХА В СВОЕМ САДУ
Как-то в середине лета 1845 года случилось событие, в высшей степени изменившее жизнь г-на Кумба.
Однажды вечером, расположившись в тени, которую отбрасывали вместе смоковница и дом, он развалился на стуле, положив голову на последнюю его перекладину, и следил глазами отнюдь не за золотистыми облаками, убегавшими на запад, а за поспевавшими фигами, округлявшимися под каждым листочком на дереве, и в своем воображении уже вкушал их янтарную мякоть. Сидя так, он услышал голоса двух людей, проходивших вдоль решетчатой изгороди из тростника, которая ограждала его садик со стороны улицы. Один из собеседников говорил другому:
– Вы сейчас составите свое мнение о качестве здешнего песка, черт побери, и нигде – ни в Бонвене, ни в Эгаладах, ни в Бланкарде, ни за серебро, ни за золото – вы не смогли бы найти то, что вы сейчас увидите. У короля Франции, сударь, у самого короля Франции в его саду нет ничего подобного!
И пока г-н Кумб с бьющимся сердцем перебирал в памяти, к чему могли относиться такие похвалы, двое прохожих остановились перед небольшой деревянной калиткой в ограде его владений. Один из них был хозяин соседнего участка земли; другой – незнакомый молодой человек: г-н Кумб видел его в Монредоне впервые.
Остановившись, первый указал на зеленый сад, тогда уже пышно разросшийся, – точнее сказать, на грядку с горохом, зеленые побеги которого колыхались от дуновений ветра.
– Взгляните! – воскликнул сосед, и жестом усилил торжественность повелительной интонации своего голоса.
Господин Кумб покраснел, словно юная девица, впервые услышавшая комплимент по поводу своей красоты, и был уже готов скромно потупить взор.
Молодой человек рассматривал сад с меньшим воодушевлением, чем его собеседник, но тем не менее очень внимательно; затем оба удалились, а г-н Кумб так и не смог заснуть. Всю ночь он представлял себе, с какими приветствиями ему следует обратиться к этому вежливому человеку, как только он встретится с ним.
На следующий день, когда г-н Кумб поливал дорогие его сердцу растения и Милетта помогала ему в этом, он вдруг вновь услышал голоса, доносившиеся уже не с улицы, а с той стороны, где длинная полоса дюн и холмов отделяла его владения от полудюжины домов, составлявших деревню Ла-Мадраг, и где вплоть до описываемых нами событий заброшенная полоса земли была предоставлена лишь шалфею, бессмертнику и дикой гвоздике, в зависимости от времени года покрывавшим ее то белым, то желтым, то розовым ковром.
– Кого это сюда черт несет? – проворчал г-н Кумб, предвкушая минуту наслаждения, уже испытанного им накануне.
Затем, не давая Милетте времени на ответ, он перенес стул вдоль тростниковой ограды своего сада и, осторожно раздвинув ее, постарался удовлетворить свое любопытство.
Доносившиеся голоса принадлежали всего-навсего трем или четырем рабочим; однако они принесли с собой веревки, колья и вехи и размечали углы на пустыре, граничившем с домиком г-на Кумба. А г-н Кумб был не из тех, кто не задался бы вопросом, что все это могло означать.
Выяснилось, что один из жителей Марселя, возможно пленившись блестящей перспективой, какую предоставляло взорам прохожих жилище г-на Кумба, купил соседний участок и собирался построить виллу по образцу его домика.
Господин Кумб довольно безразлично отнесся к этой новости. Он не был мизантропом по убеждениям. Он не искал одиночества, а скорее примирился с ним; хотя общество людей его ничем не привлекало, он, однако, вовсе не стремился избегать его.
И тем не менее неудобства от нового соседства не замедлили сказаться. Приступив к работе на следующий же день, рабочие выкопали ров вдоль всей ограды, отделявшей одно владение от другого.
Возобновив расспросы, г-н Кумб услышал в ответ, что его будущий сосед не считает имеющуюся тростниковую ограду достаточной и намеревается заменить ту ее часть, что обращена к нему, большой каменной стеной.
При этих словах безразличие г-на Кумба сменилось на прямо противоположное чувство. Он подумал о том, что эти ненужные оборонительные укрепления закроют ему вид на море и на мыс Круазет, и в тот же миг влюбился как безумный в их неповторимую красоту. Кроме того, это сооружение затмит его собственное: его тростниковая ограда будет выглядеть весьма жалко рядом с роскошной каменной стеной соседа. А его домик в сравнении с виллой значительно проиграет в общественном мнении. И это последнее соображение столь сильно повлияло на г-на Кумба, что он тотчас же привлек одного из каменщиков, орудовавших на соседнем участке, и задал ему работу у себя С целью сравниться со своим соседом.
Эти непредвиденные расходы сразу же вызнали глухой ропот в трезвом рассудке г-на Кумба, в ком склонность к порядку и бережливости руководила всеми его действиями, но самолюбие собственника сумело подавить эти укоры. Он сказал самому себе, что такая стена совершенно по-другому, нежели тростниковая ограда, предохранит его сад и, имея явно больше преимуществ, укроет его от похитителей фруктов и овощей, недостатка в которых отныне быть не могло. И когда наконец его новая стена, вчетверо выше прежней, была завершена, она выглядела так внушительно, она была так чисто оштукатурена и побелена, а бутылочные осколки, украшавшие ее верхний край, так красиво переливались на солнце, что г-н Кумб почувствовал глубокую признательность человеку, благодаря начинанию которого он решился на подобные расходы.
И г-н Кумб вернулся к рыбной ловле, работам в саду и прекраснейшему расположению духа; о своем будущем соседе он вспоминал, лишь думая о том, каким приятным занятиям они могли бы предаваться вместе с ним, если тот вдруг любит рыбалку.
Однако по прошествии некоторого времени г-н Кумб, бросив взгляд на быстро продвигавшиеся работы у его соседа, заметил, что они велись с таким масштабом, какого он до этого и не мог предположить, и впервые в жизни испытал укол в сердце от чувства зависти. Но он тут же поспешил его подавить, ведь если дом соседа обещал быть самым величественным в Монредоне, то его собственный несомненно останется самым привлекательным. Разве испытывал бы он зависть, управляя своей отличной легкой парусной шлюпкой, при виде великолепного королевского фрегата, паруса которого отбрасывают тень на морскую гладь?
Однако сердце г-на Кумба не было настолько свободным от дурных мыслей, чтобы не ощутить потаенного чувства радости, когда он обнаружил тяжеловесность и массивность остова крыши соседского дома и увидел, что она выступает на несколько футов за пределы поддерживающих ее щипцов, а такое нарушение пропорций портит, в конечном счете, все здание, которое она должна накрывать. Тем не менее кровельщики, столяры и маляры все прибывали: одни приносили черепицу какой-то особой формы; другие устанавливали на всех этажах такие искусно сделанные балконы, что они скорее походили на кружева; третьи расписывали стены под еловые доски, изобилующие прожилками, причем делали это настолько умело, что постепенно псе здание приобрело гармоничный вид – может быть, несколько, безыскусственный, но и высшей степени изящный.
Это было шале, а они в то время редко встречались и все ими восхищались.
Однако мы не поручимся, что то чувство, которое вызывало это шале у г-на Кумба, было восхищением. Он разглядывал его с досадой, нахмурив широкие брови и поджав губы, и еще раз его рассудку и здравому смыслу пришлось выдерживать настоящую борьбу с теми советами, которые внушала ему его собственная гордыня. И вновь он одержал над ней победу, но, как всегда, неокончательную, ибо, хотя его любопытство и было возбуждено настолько, что он страстно желал узнать имя счастливого владельца нового имения, он не мог решиться пойти и спросить об этом у рабочих. Ему казалось, что краска на его лице выдаст то опасение, какое вызывает у него будущее соперничество. Господин Кумб был смущен, взволнован и лишь украдкой бросал взгляды на красноватые стены своего домика, при виде которого еще совсем недавно он испытывал чувства счастья и гордости.
Несмотря на все старания отогнать на задний план любую мысль о новом шале и его владельце, г-на Кумба беспрерывно занимало одно – он хотел узнать имя этого человека. Неожиданно ему помог случай.
Строительство соседнего дома продвигалось так быстро, что некоторые из овощных культур еще являли свое великолепие, столь характерное для сада г-на Кумба прошлым летом. Пыль от извести и гипса, распространившаяся в воздухе из-за строительных работ на соседнем участке, заметным слоем покрыла эти растения, и г-н Кумб с щеткой в руках и ведром у ног принялся их отмывать. Вдруг он услышал звук подъехавшей коляски; она остановилась перед оградой, закрывавшей соседский сад.
Еще утром он заметил со стороны рабочих какое-то оживление, указывавшее на приготовление к приезду хозяина, и, не сомневаясь, что так и произойдет, г-н Кумб взобрался на скамейку и осторожно приподнял голову над их общей стеной. Он увидел рабочих, собравшихся во дворе; один из них держал в руках огромный букет цветов и, как только экипаж подъехал, вручил его одному из вышедших из него господ.
Это был молодой человек лет двадцати пяти, с лицом открытым и решительным, изысканно одетый; приехал он в сопровождении трех друзей. Взяв букет, он в ответ положил в руку рабочего чаевые; эти чаевые, должно быть, были вполне приемлемыми, поскольку до того спокойное выражение лица рабочего сразу сменилось на восторженное. Из груди его вырвался оглушительный крик: «Да здравствует господин Риуф!» – и его товарищи, уверенные, что он не кричал бы так, будь чаевые недостаточными, поддержали его криками ура с какой-то неистовой радостью.
Это имя ничего не говорило г-ну Кумбу.
Пока молодые люди осматривали дом изнутри, рабочие собрались как раз напротив того места, где устроил наблюдательный пункт г-н Кумб, и принялись считать и делить между собой деньги. Чаевые составляли пять луидоров.
«Черт возьми, – прошептал про себя г-н Кумб. – Сто франков! Этот господин, должно быть, очень богат. Впрочем, меня больше не удивляет, что он потратил столько денег на каменную кладку. Когда строительство моей стены было завершено, я дал, помнится, поденщикам десять франков чаевых, и найдется немало людей, которые наобещают и не дадут столько. Сто франков! Да этот господин владеет всеми судами в порту Марселя! Если так, то тем лучше! Это соседство сулит немного разнообразия в жизни. И потом, такому богатому человеку непременно будут покупать рыбу; по крайней мере, он не станет, в этом я уверен, ловить ее там, где я, и не будет опустошать прибрежные воды. Он производит впечатление доброго малого, веселого, открытого и без церемоний; он наверняка будет устраивать обеды и, возможно, пригласит на них меня. Еще бы! Он должен меня пригласить, разве я не его сосед? Что и говорить?! Я определенно рад, что ему пришла в голову мысль обосноваться в Монредоне!»
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?