Текст книги "Как много событий вмещает жизнь"

Советско-американский ринг: проблемы СНВ

Первой и, пожалуй, ключевой проблемой для Комитета по международным делам, как и для всех отечественных специалистов, связанных с вопросами внешней политики СССР, было ядерное разоружение.

Наш комитет во взаимодействии с МИДом и Министерством обороны готовил развернутое заключение о готовности к ратификации советско-американского договора по сокращению стратегических наступательных вооружений (СНВ). Это было очень важно для улучшения координации взаимодействия различных ветвей власти. Мне удалось добиться, чтобы наши парламентарии деятельно участвовали в переговорах по СНВ, которые с советской стороны непосредственно вели представители МИДа, Министерства обороны, Генерального штаба. Такой прецедент стал первым в истории СССР. Между тем подобное взаимодействие было обычной практикой для стран с устоявшейся парламентской системой.

Переговоры по СНВ проходили в Женеве. Члены комитета по международным делам четырежды вылетали в Швейцарию для встреч со своими коллегами – конгрессменами США. С американской стороны нашим главным оппонентом был сенатор Сэм Нанн, известный в Соединенных Штатах специалист в области ядерных вооружений. Обсуждались довольно специфические вопросы, такие, например, как проблема соотношения веса оружия. То и дело возникали разногласия в подходах сторон к различным формулировкам договора.

Многое удавалось постепенно согласовывать на компромиссной основе. Это делалось для того, чтобы облегчить сначала подписание документа, а затем и процедуру его ратификации в парламентах двух государств.

Однако я был настолько перегружен текущими делами в Кремле, в Верховном Совете и в ЦК КПСС, что не всегда мог присутствовать на каждом раунде переговоров в Швейцарии. Я находился в постоянных разъездах по стране. Иногда срочные телеграммы из Женевы находили меня вдали от Москвы. И тогда вопросы приходилось решать буквально на ходу. Чтобы усилить нашу делегацию, я рекомендовал ввести в ее состав бывшего главного редактора газеты «Правда» академика АН СССР Виктора Григорьевича Афанасьева. Он был не просто журналистом, долгое время возглавлявшим правление Союза журналистов СССР, но и видным ученым. Великую Отечественную войну Афанасьев прошел как летчик-штурмовик. Он не понаслышке знал проблемы военной авиации. Это помогало ему глубоко разбираться в тех вопросах, в которых нередко путались другие участники переговоров. Афанасьев поразил американцев своей эрудицией, доскональным знанием обсуждаемых тем. Надо принять во внимание, что членам переговорных групп, для того чтобы быть в курсе дела, приходилось прорабатывать огромное количество технической документации и пояснительных записок.

Здесь хотел бы заметить, что встречи наших депутатов с конгрессменами США стали серьезной школой выработки новой международной межпарламентской культуры общения. Впервые за всю историю XX века полномочные представители законодательной власти двух великих держав стали прислушиваться друг к другу, прагматически взвешивать все аргументы за и против, а главное – стремиться к выработке взаимоприемлемого консенсуса. Разоружение всегда было ахиллесовой пятой мировой политики. Вспомним печальные уроки Версальской мирной конференции, неудачи Лиги Наций… Теперь же достигалось то, что призвано было спасти цивилизацию от угрозы самоуничтожения.

Обсуждение проблем СНВ не ограничивалось заседаниями в Женеве. В один из дней 1991 года Горбачев пригласил меня срочно зайти в Овальный зал Кремля. Явившись, встретил там министра обороны Язова, начальника Генерального штаба Моисеева, министра иностранных дел Шеварднадзе и его первого заместителя Бессмертных. Вскоре подошел и сам Горбачев.

Получилось так, что обсуждение по ключевым вопросам сокращения стратегических наступательных вооружений проходило тогда в высшем эшелоне власти, что называется, «на ногах». Горбачев настаивал на необходимости сокращения советских ядерных боезарядов и стратегических носителей наземного базирования. Он говорил, что СССР располагает в ядерной сфере огромными излишками, от которых надо избавляться. У меня создалось впечатление, что Горбачев делал эти утверждения как бы с заранее подготовленной подачи Моисеева. Начальник Генштаба, в свою очередь, приводил аргументы в поддержку позиции Президента.

Зато министр обороны Язов возражал Верховному главнокомандующему. Он подчеркивал, что в СССР стратегические носители наземного базирования с ядерными боеголовками гораздо лучше адаптированы, нежели, скажем, американские системы надводного базирования. Его тревожили не всегда обоснованные, как ему казалось, уступки советской стороны на переговорах по разоружению. Беспокоило также коренное изменение не в нашу пользу военно-стратегической обстановки в Европе.

Наиболее примечательным в том споре мне показалось то, что это был не «плановый» разговор, а некая «походная» баталия. Горбачев организовал ее для того, чтобы попытаться в присутствии меня, Шеварднадзе и Бессмертных привести министра обороны и начальника Генштаба к «общему знаменателю». Этот памятный эпизод вспомнился вновь осенью 2000 года, когда между российскими министром обороны и начальником Генштаба вновь обозначились расхождения. Фактически целое десятилетие продолжался спор по вопросам разоружения, хотя и фигуранты, и декорации менялись. Отголоски его были слышны и позднее.

31 июля 1991 года президенты Горбачев и Буш в Кремле подписали известный договор по СНВ. Но незадолго до этого американская сторона пыталась оказать на нас довольно интенсивное давление.

Советскую делегацию в Женеве возглавлял кадровый мидовец Юрий Константинович Назаркин. Работа шла, но не так быстро, как того хотелось бы нашей стороне. Поторопить делегацию был послан заместитель министра иностранных дел Обухов. Сверху исходило указание «ставить точку», быстро завершать выработку окончательного текста договора.

Я рекомендовал депутатам Комитета по международным делам срочно вылететь в Женеву. Следовало проследить, чтобы ради ускорения подписания договора советская сторона не пошла на неоправданные уступки. Виктор Афанасьев и другие члены делегации отнеслись к этому предостережению очень ответственно.

В Швейцарии ситуация оказалась довольно сложной. Наши парламентарии, и прежде всего Афанасьев, возражали против неоправданного давления американцев, напоминая о принципиальных позициях СССР, на которых мы начинали переговорный процесс. В то же время, как выяснилось, МИД не возражал против того, чтобы пойти навстречу американцам, которые хотели сначала решить спорные вопросы, касающиеся Договора по обычным вооруженным силам в Европе (ДОВСЕ), и только потом подписывать соглашение по стратегическим системам. Обухов настаивал на том, что переговоры надо быстрее завершать, а для этого можно пойти навстречу США. В конце концов наши депутаты направили в Москву секретную телеграмму, в которой подчеркнули, что не согласны с американским предложением, и это было принято во внимание советским руководством.

В итоге возобладала принципиальная позиция, с которой мы с самого начала подходили к переговорам по СНВ. Думаю, в немалой степени благодаря тому, что наши парламентарии были непосредственно подключены к переговорному процессу. Это соответствовало мировой практике, а кроме того, повышало уровень доверия и согласия между различными «ветвями» власти в нашей стране.

Договор был подписан в относительно приемлемом для нас виде. Однако ратификация его Верховным Советом СССР стала невозможной из-за распада Советского Союза. Тем не менее достигнутое не пропало даром. Переговоры по СНВ были продолжены между Россией и США. Ростки, пробившиеся сквозь каменистую почву холодной войны, принесли свои позитивные плоды: президенты Борис Ельцин и Джордж Буш-старший подписали Договор СНВ-2, а парламенты двух стран в конце концов ратифицировали его. Возможно, это произошло бы раньше, если бы российские власти в большей степени учли позитивный опыт подготовки международных договоров – с обязательным участием парламентариев, – который был наработан в СССР.

Верховный Совет СССР воспринимался как парламент, имеющий открытую публичную трибуну, генератор новых, соответствующих мировой парламентской практике законодательных инициатив. Он также имел широкие связи с зарубежными парламентами. Тогда, может быть, впервые в парламентской практике в новейшей истории состоялся телевизионный мост между сенаторами США и депутатами Верховного Совета. В СССР его транслировали по Первому каналу. Ведущим этой новой формы парламентских дебатов был талантливый тележурналист и широко известный в мире общественный деятель Владимир Познер. Телевизионная дискуссия в прямом эфире продолжалась более часа; моим оппонентом бы сенатор Роберт Доул. Диалог приобретал особенно острый характер в связи с вопросами СНВ, особенно из-за разного подхода к определению количества и качества стратегических наступательных вооружений сторон. Американские коллеги соглашались учитывать при оценке СНВ только наземные виды вооружений, а мы настаивали на том, чтобы обязательно учитывались СНВ морского базирования, в чем в ту пору американцы имели преимущество.

Состоялась интересная и содержательная дискуссия. Признаюсь, что мне накануне серьезной дуэли необходимо было серьезно и содержательно вникнуть в суть вопроса, чтобы иметь достоверные сведения по американским видам СНВ. Прошло много времени, но я очень благодарен академику Сергею Рогову, директору Института США и Канады Академии наук, за его высокопрофессиональную экспертную помощь.

Позже, уже в мае 1990 года, в ходе визита советской делегации во главе с Горбачевым в Вашингтон, я имел возможность непосредственно познакомиться со своим оппонентом на теледебатах, одним из самых авторитетных американских сенаторов Робертом Доулом. Во время официального приема нашей делегации я оказался за столом, где рядом, справа от меня, сидел Роберт Доул с супругой Элизабет, а с другой стороны – знаменитый Арманд Хаммер, первопроходец американского бизнеса в молодой Советской республике. В 1921 году он встречался с Лениным в Москве. Арманд Хаммер имел репутацию не только всемирно известного бизнесмена, но и очень влиятельного человека в США, несмотря на почтенный возраст. В свободной обстановке Хаммер рассказывал нам о своих многочисленных поездках в Советский Союз, а потом очень впечатляюще завершил нашу интересную неформальную беседу. Он перстом позвал к себе сидящего на расстоянии Дж. Бейкера, госсекретаря США, и тот коленопреклоненно предстал перед совсем не молодым, но влиятельным Хаммером. И к месту оказался фотограф, который не преминул сделать нужную фотографию… Так «возрастной» патриарх американо-советских экономических связей дал всем понять, кто есть кто.

На Мальте штормовая погода

Джордж Буш-старший принял полномочия президента США 20 января 1989 года. Контакты между Москвой и Вашингтоном, особенно по вопросам разоружения и повестки дня ОБСЕ, продолжались в активной форме, однако полноценной встречи на высшем уровне до конца года все еще не было. Время шло, актуальность встречи Горбачева и Буша возрастала. Западные лидеры, особенно Маргарет Тэтчер и Франсуа Миттеран, подталкивали нового хозяина Белого дома к встрече с советским президентом.

Местом переговоров (они состоялись 2–3 декабря 1989 года) стала Мальтийская республика. Накануне советская делегация встречалась с премьер-министром и другими представителями властей Мальты. В этой небольшой средиземноморской островной стране гостям из Москвы уделяли восторженное внимание. Здесь знают и высоко ценят роль России, имя императора Павла I, который в конце XVIII века во время объявленной Англией войны против Мальты взял под свое покровительство народ этой страны. Мальтийцы помнят, что СССР выступал, в том числе и в ООН, в борьбе мальтийцев за независимость от британской короны. Хорошее в истории полезно вспомнить.

Между тем море близ Мальты в декабре 1989 года штормило. Семь баллов. Как предвестник, можно сказать, политического шторма. Советская делегация разместилась на теплоходе «Максим Горький». Большое четырехпалубное судно заблаговременно пришвартовалось и бросило якорь в гавани Ла-Валетта. На «Максиме Горьком» и было предусмотрено проведение переговоров. На расстоянии в несколько сотен метров на крейсере ВМС США находились президент США Джордж Буш, госсекретарь Джеймс Бейкер, другие члены американской делегации. Случилось так, что разбушевавшееся море не позволило американцам безопасно пришвартоваться на катерах к нашему теплоходу. Переговоры в назначенный день не начались.

Образовалась пауза. Необычайная обстановка. Члены нашей делегации, вынужденные ждать лучшей погоды, собрались в большой каюте. Кроме Михаила Сергеевича и Раисы Максимовны были Э. Шеварднадзе, член Политбюро ЦК А. Яковлев, советник президента маршал С. Ахромеев, советники президента А. Добрынин и А. Черняев и посол в США А. Бессмертных. Почему-то Горбачев попросил меня быть старшим на этом застолье. Как раз в это время в Италии, на Мальте и в ряде других европейских стран вышел в прокат документальный фильм о Михаиле Горбачеве. Было много воспоминаний, и все были окрашены в светлые тона. Говорили о подвиге советского народа в Великой Отечественной войне, Горбачев рассказывал о своем отце Сергее Андреевиче, который прошел всю войну сапером, о своей маме Марии Пантелеевне. Но меня не покидало беспокойство по составу делегации на переговорах, хотя я в состав переговорной части делегации не входил. Уже спустя годы я говорил об этом с Бессмертных. Было непонятно, почему Яковлев в составе делегации рядом с Горбачевым, хотя он не был ответственным за международные дела. Многим было известно, что Яковлев и Ахромеев имеют несовместимые взгляды на текущие международные и военно-политические вопросы. Одновременно чувствовалась напряженность между Горбачевым и Шеварднадзе.

На следующий день, 3 декабря, море несколько успокоилось. Президент Дж. Буш и сопровождающие его лица перебрались на военных катерах на борт теплохода «Максим Горький».

Вокруг встречи Горбачева и Буша в мемуарной литературе много суждений и домыслов. Советником по внешнеполитическим вопросам Горбачева в то время был яркий и опытный дипломат А.Ф. Добрынин. Понятно, что он был полностью погружен в подготовку повестки дня, о чем Анатолий Федорович рассказывает в своих воспоминаниях (Сугубо доверительно. М.: Автор, 1996), где речь идет о советско-американских отношениях в контексте прихода в Белый дом новой администрации, о проблемах разоружения. Отмечу, что мальтийские переговоры состоялись через месяц после падения Берлинской стены. Это событие вышло тогда на первый план в череде сложных международных вопросов. Изменения происходили с космической скоростью. Министр иностранных дел ФРГ Ганс Дитрих Геншер срочно посетил Бухарест, Прагу, другие столицы восточноевропейских государств, выступал перед многотысячными митингами граждан ГДР, уже покинувших Восточный Берлин и требующих въезда в ФРГ. Он тут же давал директивы давать визы всем, кто этого требует. Из Бонна (тогдашней столицы ФРГ) пошли указания в зарубежные посольства страны «открыть двери» для граждан ГДР. Все это, вместе с глубокими политическими изменениями, произошедшими в Восточной Европе, создавало крайне неблагополучный фон для переговоров на Мальте.

Нет спора, что каждая договоренность между Москвой и Вашингтоном имела бы силу в случае юридически обязывающих двустороннего и многостороннего документов. Однако в международных отношениях существует «Запись бесед на официальном уровне» – форма документирования достигнутых согласованных позиций сторон. Обещания, данные руководством США Советскому Союзу на переговорах, публичные заявления о гарантиях нераспространения на Восток НАТО были вероломно и цинично нарушены. Об этом свидетельствуют рассекреченные архивные документы, опубликованные 12 декабря 2017 года (Секретные архивы государственной безопасности при университете Джорджа Вашингтона). Из них следует, что позиция российского руководства относительно того, что Запад солгал (отказался следовать своим обещаниям и заявлениям о нераспространении НАТО на Восток), является обоснованной. Этот факт может и должен использоваться и впредь в переговорах с Западом.

На саммите, проходившем на Мальте, Дж. Буш заверял Горбачева, что «США никогда не воспользуются революцией в Восточной Европе во вред советским интересам». В свою очередь, глава госдепа США Дж. Бейкер на встрече с Горбачевым 9 февраля 1990 года заверил, что НАТО «ни на дюйм не двинется на восток». Более того, из материалов упомянутых архивов явствует, что США и их союзники обещали «не приближаться к границам Советского Союза».

Что же произошло на деле? Билл Клинтон уже в 1994 году принимает решение о продвижении НАТО на восток. СССР к тому времени распался. Президент США вероломно обходит обещания, данные Москве его предшественниками, а также тот факт, что Российская Федерация является официальным преемником СССР с юридически закрепленными правами государства-предшественника.

Если бы руководство России в начале 1990-х годов заняло бы такую твердую и последовательную позицию в защите национальных интересов, как в нынешнее время – время президентства В.В. Путина, а не такую пораженческую, как в эпоху Ельцина – Козырева, возможно, в Восточной Европе была бы другая геополитическая реальность и блок НАТО не подошел бы так близко к России.

Европейский процесс – парижская хартия

Еще одна проблема, которой занимался Комитет по международным делам, касалась вопросов сокращения обычных видов вооружений в Европе. Заключительный акт Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе был подписан руководителями европейских стран, Канады и США в Хельсинки летом 1975 года. В нем провозглашались нерушимость границ в Европе, отказ от применения силы, невмешательство во внутренние дела друг друга, развитие экономического, культурного, гуманитарного сотрудничества между государствами-участниками. Этот документ учредил Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), которое имело большие шансы стать основной опорой и гарантом поддержания мира на континенте.

Приблизительно за шесть лет до этого, в 1969 году, СССР и государства Центральной и Восточной Европы приняли так называемую Карлово-Варскую декларацию, которая послужила прологом для хельсинкских соглашений. И если быть точным, то хельсинкский процесс берет, по существу, свое начало с 1969 года, с события, произошедшего в Карловых Варах. Идеи этого документа нашли позднее отражение в ряде основополагающих международных соглашений.

На общеевропейской встрече в верхах 21 ноября 1990 года была подписана Парижская хартия, нацеленная на упрочение мира и взаимопонимания в Европе. В этом документе было торжественно объявлено об окончании эпохи холодной войны: «Эра конфронтации и раскола Европы закончилась. Мы заявляем, что отныне наши отношения будут основываться на взаимном уважении и сотрудничестве. Европа освобождается от наследия прошлого». Красной нитью через текст хартии проходила идея общечеловеческих ценностей, которые ставились выше идеологических расхождений, социальных и национальных различий. Это был новый этап на пути построения безопасной, стабильной Европы без разделительных линий.

После подписания Парижской хартии переговоры по обычным вооруженным силам в Европе (ОВСЕ) проходили в Вене. Главным советским представителем на них был Юрий Борисович Кашлев. Незаурядный специалист-международник, прошедший большую дипломатическую школу, удостоенный ряда правительственных наград, он был послом по особым поручениям, затем возглавлял советское посольство в Польше, впоследствии стал ректором Дипломатической академии МИДа.

Специфика переговоров по ОВСЕ заключалась в том, что они проходили в условиях динамично меняющегося не в нашу пользу расклада сил в мире. Сначала переговоры шли между двумя мощными военно-политическими союзами: НАТО и Организацией Варшавского договора (ОВД). Стремительное саморазрушение ОВД поставило СССР в положение слабейшей стороны. При этом свою роль сыграла позиция группы восточноевропейских стран – бывших союзников Советского Союза. Часть из них в конце 1980-х годов колебалась, а некоторые по большому счету уже заняли пронатовские позиции. Все это повлияло на дальнейшее развитие событий в Европе, включая трагедию в Югославии, сказалось на нынешнем состоянии системы поддержания безопасности на континенте. Эти процессы поставили советскую дипломатию в исключительно сложное и тяжелое положение.

Самороспуск Организации Варшавского договора имел для такого развития событий ключевое значение.

Хочу отметить один из наиболее существенных просчетов советской внешней политики того времени. Наше руководство поспешно одобрило позиции Чехословакии, Польши и Венгрии по вопросу ускоренной ликвидации ОВД. Со стороны этих государств исходила тогда мотивация следующего характера: международная социалистическая система распалась, восточноевропейские страны переходят к новому социально-экономическому укладу, а следовательно, нет необходимости в существовании ОВД как единой военно-политической организации. Принимая эти аргументы, советское руководство без каких-либо более или менее адекватных обязательств со стороны НАТО согласилось с планами форсированного вывода своих войск из стран Центральной и Восточной Европы. Это означало фактический конец ОВД, односторонний демонтаж нашей оборонительной системы.

Нельзя не признать, что наряду с исполнительной властью Верховный Совет СССР нес также немалую долю ответственности за происшедшее. Последствия проводимой политики до конца не просчитывались. Бытовала иллюзия, будто примеру самораспустившейся ОВД немедленно последует блок НАТО. Отчасти подобные настроения целенаправленно подпитывались сигналами, исходившими из Парижа и особенно – из Бонна. Руководство ФРГ, страны – члена НАТО, давало понять, что объединенная Германия станет внеблоковой, чуть ли не нейтральной страной. Беда высшего советского руководства состояла в том, что оно оказалось слишком доверчивым. Пронатовские настроения Германии, а также стремление некоторых бывших союзников Советского Союза по ОВД пойти на максимальное сближение с НАТО были выявлены слишком поздно, когда, как говорится, поезд уже ушел.

Спохватившись, советское руководство уже не могло сделать попятные шаги, то есть хотя бы притормозить вывод своих войск из Восточной Европы. Горбачев, конечно, понимал опасность дезинтеграционных процессов. Но свой выбор к тому времени он, вероятно, уже сделал.

Последнее заседание, подводившее черту под существованием Организации Варшавского договора, должно было состояться в середине 1991 года в Будапеште. Все, кто был близок к выработке советской внешней политики, в том числе и я, считали, что на встречу должен отправиться Горбачев. Ожидалось, что Президент СССР сделает программные, стратегические заявления о том, что происходит глубокий демонтаж рудиментов холодной войны, мир становится на путь принципиального изменения, быстрыми темпами избавляется от наследия милитаризма. Было бы логично, если бы Горбачев решительно призвал НАТО последовать примеру ОВД.

Подготовка его визита в Будапешт шла до самого последнего момента. Однако когда до начала встречи оставалось несколько дней, стало ясно, что Президент СССР в Будапешт не поедет. По поведению Горбачева было видно, что лично для себя он принял именно такое решение.

Другие официальные лица, которые также готовились к тому визиту, реагировали на эту новость крайне болезненно, хотя не теряли надежды переубедить Президента. Я написал Горбачеву срочную докладную записку, в которой объяснял, почему именно ему надо обязательно быть на мероприятии ОВД. Записка была переадресована вице-президенту Янаеву, который и поехал на встречу. Он, разумеется, никаких весомых, имеющих стратегическое значение для мира и Европы заявлений не сделал и не мог сделать. 1 июля 1991 года политический консультативный комитет ОВД тихо, без изматывающих дискуссий принял решение о самороспуске организации. ОВД скончалась, оставив нашему государству колоссальный объем нерешенных проблем.