Текст книги "Как много событий вмещает жизнь"

О пользе общения с оппозицией

Я считаю себя политиком и дипломатом. В этой среде не принято действовать по принципу «душа нараспашку». Десятилетия работы в системе, в течение которых пришлось заниматься международными делами, не могли не наложить на меня свой отпечаток. Но после того как я занял пост председателя Комитета Верховного Совета по международным делам, мне приходилось иногда нарушать установленные правила игры, совершать поступки, выходившие за рамки традиционного стиля поведения людей моего круга и ранга. И это в первую очередь касалось контактов с деятелями политической оппозиции.

Встреча с Клинтоном – из ряда таких случаев. Но были и другие, которые не вполне укладывались тогда в наши внешнеполитические традиции. Расскажу подробнее об одном из них.

В июне 1991 года мой помощник, профессор-востоковед В.Ф. Ли, изложил мне просьбу Ким Дэ Джуна, лидера демократической оппозиции из Республики Кореи, принять его для краткой рабочей беседы. Владимир Федорович бегло обрисовал яркую политическую биографию этого деятеля и, как бы подкрепляя свою аргументацию, заметил, что в Южной Корее наметился переход к демократии и сегодняшний лидер оппозиции вполне может завтра стать президентом страны.

Я пообещал подумать, а главное – поискать окно в моем предельно насыщенном рабочем графике. Проблемы Восточной Азии, включая Китай, Японию, обе Кореи, всегда интересовали меня как востоковеда-международника. Но в 1960—1980-х годах, когда началась советско-китайская конфронтация, наши связи с регионом, за исключением КНДР, оказались ограниченными.

И только с приходом к власти Горбачева на этом направлении стали происходить позитивные сдвиги, появились признаки нормализации отношений с Китаем. Москва официально признала не только КНДР, но и Южную Корею.

После некоторых размышлений и консультаций с МИДом я просил передать Ким Дэ Джуну о моей готовности встретиться с ним и начал знакомиться с документами по советско-корейским отношениям.

При беглом просмотре представленных мне документов я заметил, что позиция высшего советского партийно-государственного руководства в отношении политики на Корейском полуострове была достаточно противоречивой. Во второй половине октября 1988 года группа ведущих ученых инициировала в ЦК КПСС вопрос о ее радикальном обновлении. В аналитической записке по этому вопросу предлагалось без промедления установить официальные отношения с Южной Кореей, не нанося, разумеется, ущерба советско-северокорейским отношениям. Несмотря на возражения некоторых членов высшего руководства, 10 ноября того же года Политбюро ЦК КПСС поддержало рекомендации ученых и высказалось за развитие связей с Республикой Кореей, что привело к установлению официальных советско-южнокорейских отношений 30 сентября 1990 года.

Вскоре в нашей стране побывали президент Республики Кореи Ро Дэ У, первый гражданский кандидат на пост президента Ким Ен Сам и другие видные деятели. Однако у Ким Дэ Джуна была довольно сложная история отношений с правящими военно-диктаторскими режимами страны. Ему не раз приписывали «измену», причастность к северокорейской пропаганде, бросали в тюрьмы, приговаривали даже к смертной казни. Не случайно в мировой печати Ким Дэ Джуна сравнивают иногда с нашим правозащитником Андреем Дмитриевичем Сахаровым, а по демократическим устремлениям – с президентом США Рузвельтом.

Опальную южнокорейскую делегацию во главе с Ким Дэ Джуном я принял в своем рабочем кабинете в Кремле. Гость впервые в жизни оказался за кремлевскими стенами и с большим интересом и вниманием вглядывался в архитектуру и убранство Кремля. Мы затронули проблемы затянувшегося раскола на Корейском полуострове и перспектив советско-корейских отношений. Ким Дэ Джун говорил о том, что корейцы, имеющие древнейшие традиции национальной государственности, никогда не мирились и не будут мириться с расколом и пойдут на любые жертвы, чтобы снова жить в едином отечестве. Помню его горестные слова о том, что на корейской земле насчитываются миллионы разделенных семей, когда не только матери и дети, но нередко жены и мужья лишены возможности на протяжении многих лет видеть друг друга. Гость не упустил возможности сказать о том, что СССР – это луч надежды для всего корейского народа. Кстати, эти мысли Ким Дэ Джун продолжал развивать и во время ответного приема, который он устроил на другой день в гостинице «Октябрьская», переименованной позднее в «Президент-отель».

Разделяя взгляды Ким Дэ Джуна на воссоединение Кореи, я выразил надежду, что отныне связи между Москвой и Сеулом в экономике, дипломатии, торговле и культуре получат широкое развитие и будут играть ключевую роль в международных отношениях Азиатско-Тихоокеанского региона. На прощание Ким Дэ Джун подарил мне 12-томное издание своих произведений. Два из них: «Южная Корея: драмы и надежды демократии» и «Новое начало» – были изданы позднее издательством «Республика» на русском языке. На их основе Ким Дэ Джун блистательно защитил докторскую диссертацию в Дипломатической академии МИДа России. Научным руководителем знаменитого диссертанта была замечательный ученый-востоковед Наталья Евгеньевна Бажанова.

Читая труды Ким Дэ Джуна, я погружался в атмосферу древней восточной страны, которую мне довелось посетить на следующий год в связи с участием в международной конференции лидеров Азиатско-Тихоокеанского региона. Сеул, да и вся Республика Корея поразили меня не только своими небоскребами, но и многовековой культурой, высокой самодисциплиной и организованностью граждан. Думаю, без этих качеств ни одна нация не в состоянии выйти на передовой уровень цивилизации.

Позднее, в декабре 1997 года, я с радостью узнал об избрании Ким Дэ Джуна президентом Республики Кореи. За него тогда было отдано 40,3 процента голосов, что являлось очень серьезным политическим достижением. Благодаря политике «солнечного тепла» в отношении КНДР южнокорейский президент вписал, пожалуй, самую яркую страницу в свою неординарную биографию. Всеобщим признанием его жизненного подвига стало вручение ему 10 ноября 2000 года Нобелевской премии мира, которую он достойно разделил между своими соотечественниками на Севере и Юге Кореи. В моем теплом приветственном послании я тогда выразил надежду, что Ким Дэ Джун вновь посетит нашу страну, которую он открывал в свое время при моем дружеском соучастии.

Наши связи с президентом Южной Кореи сохранились на долгие годы. Я дал согласие на его просьбу войти в состав созданного им политического клуба (форума) «Лидеры АТР», который в годы президентства Ким Дэ Джуна ежегодно собирался в Сеуле, что имело большой резонанс в мировой политике. В 1990-х годах я дважды был участником этого форума.

Франсуа Миттеран: мудрый взгляд из Елисейского дворца

Мой самый любимый месяц в году – апрель. Люблю ощущать, как в это время года природа окончательно освобождается от зимней спячки, а освежающая весна вступает в свои права. В апреле я родился, и то, что связано с этим месяцем, для меня до сих пор чаще всего окрашивается в светлые тона.

Итак, апрельский Париж, величественный центр мировой культуры. Я бывал в этом городе много раз, но именно та поездка наиболее глубоко врезалась в память. Это было в 1990 году, когда я возглавлял делегацию Верховного Совета СССР, находившуюся во Франции с рабочим визитом. Тогда мне впервые довелось лично беседовать с президентом Французской Республики Франсуа Миттераном.

Наша делегация была весьма представительной: заместитель Председателя Правительства РСФСР Табеев, видный военачальник Лобов – начальник Генерального штаба Вооруженных Сил, известный писатель и журналист Генрих Боровик.

По правилам дипломатического протокола претендовать на аудиенцию у президента Франции мы не могли. Но глава государства с давними дипломатическими традициями изящно решил этот вопрос.

Наши встречи в Елисейском дворце начались с беседы с руководителем канцелярии президента Франции Юбером Ведрином. Очень скоро в кабинет Ведрина вошел Франсуа Миттеран. Вряд ли его появление было случайным. Старейшина французских социалистов, возглавлявший Социалистическую партию Франции в течение десятилетия, до того, как он впервые был избран президентом республики, интересовался всем происходившим в СССР, включая перспективы социал-демократической трансформации КПСС.

Миттеран начал беседу первым. Сказал о важной роли СССР и Франции в европейских делах, о перспективах создания Европейской хартии, о том, что Франция готова поддержать многие советские инициативы общеевропейского характера и сама рассчитывает сыграть здесь не последнюю роль. Разумеется, все это было сказано для последующей передачи Горбачеву.

Слова Миттерана отражали внешнеполитическую линию Французской Республики того времени, а точнее, курс на построение европейской оси Москва – Париж, возможно, в соперничестве с Германией, хотя и выравнивание отношений с новой, объединенной Германией также входило в число внешнеполитических приоритетов Франции. Было заметно, что, в отличие от многих других зарубежных деятелей, президент Франции верит в успех перестройки. У него были очень хорошие личные отношения с Горбачевым, и он не скрывал своей симпатии к Советскому Союзу.

У меня не создалось впечатления, что в Париже существует четкая концепция возможной политики в германском вопросе или план конкретных действий на этот счет. Миттеран говорил о том, что объединение Германии опережает общеевропейский процесс и это вызывает серьезное беспокойство. Разумеется, остановить процесс объединения страны было нереально. Миттеран считал, что это лишь подогреет в Германии националистические настроения. Кроме того, он сослался на статью 23 конституции ФРГ, которая предусматривала возможность объединения в том случае, если «правительство и население ГДР решат идти по этому пути». Но одновременно он подавал сигнал Москве: «Было бы хорошо, если бы вы вносили больший вклад в общеевропейский процесс». Французский президент считал нереальным одновременное вхождение объединенной Германии в НАТО и в Организацию Варшавского договора. Из его рассуждений можно было понять, что интегрирование объединенного Германского государства в состав НАТО он рассматривает как способ контроля и повышения предсказуемости новой Германии.

До этой встречи я неоднократно слышал выступления Миттерана на международных форумах. Его называли «сфинксом», он был одним из самых авторитетных и влиятельных политиков Европы. Свыше тридцати лет Миттеран принадлежал к европейской политической элите, начиная с 1965 года, когда он стал лидером Федерации демократических и социалистических левых сил Франции. В июне 1971 года Миттерана избрали генеральным секретарем Французской социалистической партии.

В первом туре президентских выборов во Франции в мае 1974 года он занял первое место, получив 43,3 процента голосов. Во втором туре его всего на 1,34 процента обошел Жискар д’Эстен. Затем последовали долгие семь лет ожидания, напряженной работы по развитию организационной структуры партии, созданию коалиций. Весной 1981 года Франсуа Миттеран победил на президентских выборах во Франции. Спустя семь лет, в 1988 году, избиратели повторно подтвердили его президентские полномочия.

Но тогда, в 1990-м, в кабинете господина Ведрина, я увидел перед собой физически ослабевшего человека. Его глаза показались мне бесконечно усталыми. Но в них читалась глубочайшая мудрость. Чувствовалось, что за плечами у этого человека колоссальный опыт.

Не могу не высказать преклонения перед железной волей Франсуа Миттерана. Уже после его кончины мир узнал, что все четырнадцать лет президентства он был неизлечимо болен. Онкологическое заболевание год за годом подтачивало и разрушало его организм. Но ни разу никто, на уровне глав государств, не мог подметить, что французский президент подавлен, немощен и едва ли не на крайнем пределе физических сил несет тяжелую государственную ношу.

8쀌8쀌8

Для внешнего мира Верховный Совет становился символом публичной политики. Работа на посту председателя Комитета Верховного Совета по международным делам, по мере того как я в нее углублялся, требовала все больше и больше времени. Но выполнение обязанностей члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС, учитывая резко осложнившуюся политическую ситуацию в стране, было не менее важным. Откровенно говоря, сосредоточиться сразу на двух направлениях было крайне трудно. Я работал с предельным напряжением сил. Постоянно недосыпал. Чувствовал нервные перегрузки. Времена были сложные. Сомневался – надо ли поднимать этот вопрос. Но в конце концов сказал об этом Горбачеву.

Ответ был приблизительно таким: «Потрудись как следует над проектом программы КПСС, а когда поможешь мне довести ее до ума, обещаю, что на ближайшем съезде твоя просьба о работе только в Верховном Совете или на другом направлении внешней политики будет рассмотрена».

Между тем проект новой программы предполагал значительное обновление функций центрального аппарата и руководящих органов партии. Им оставалась работа по связям с региональными организациями, по тактике реализации программных принципов. Но осуществление партийной политики должен был брать на себя уже не аппарат, а партийцы, работающие за его пределами. Прежде всего в парламенте, через публичную политическую и законодательную деятельность. Это был существенный момент, который мы наряду с другими, не менее важными целями связывали с новой стратегией. Очень жаль, что события августа 1991 года не позволили перевести ее в практическое русло.

Страну, великую державу, можно было сохранить. Дезинтеграция произошла главным образом из-за личных несовместимых качеств Горбачева и Ельцина. Была допущена ошибка принципиального характера – вместо опоры на массовые организации в обновлении страны ставка была сделана на президентские, часто искусственно, наспех созданные структуры. Ранний Ельцин вел себя не просто оппозиционно, но враждебно по отношению к союзному руководству. Были упущены возможности создания действительно федеративного государства с опорой на общие экономические, социальные и гуманитарные возможности. Об этом подробнее скажу ниже.

Глава 3
В политических верхах

Новое Политбюро

Секретарем Центрального Комитета КПСС по идеологии и членом Политбюро я был избран 14 июля 1990 года. Это произошло на Пленуме ЦК, сразу после XXVIII съезда партии.

Как сейчас помню просторный кремлевский Мраморный зал, где обычно проходили партийные пленумы. После избрания я, согласно регламенту, занял место за столом президиума, где уже находились Горбачев, Ивашко и другие члены нового секретариата ЦК. Отсюда увидел сидевших внизу, в первом ряду зала, главу правительства Николая Рыжкова, председателя КГБ Владимира Крючкова, министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе. Сохраняя свои государственные посты, они оставались членами Центрального Комитета, но уже не входили в Политбюро. Наши взгляды пересеклись, и я почувствовал необъяснимость происшедшей рокировки. Почему руководители столь высокого ранга сидят в зале?

Представить такое всего лишь пять-шесть лет назад, когда положение партии казалось незыблемым, было бы просто невозможно.

Теперь дело обстояло иначе.

Высокое положение в партийных структурах не сулило спокойной жизни. Предстояло постоянное участие в политической борьбе, не исключавшее жесткой конфронтации с оппонентами, интенсивная работа по их интеллектуальному опережению. КПСС нуждалась в новациях: в идеологии, стратегии, повседневной тактике. Без этого, как было совершенно ясно, отставание от стремительного потока событий стало бы катастрофическим. Я понимал, что меня бросили на самое трудное направление партийной работы. Успехи реформ напрямую зависели от морального состояния общества. Надо было серьезно обновлять традиционные методы партийной пропаганды, постоянно держать в поле зрения голос оппозиции. И при этом действовать сразу на двух фронтах: отбивать атаки левых популистов и одновременно защищать партию от нападок справа.

Перед съездом я и предположить не мог, что займу столь ответственный пост. Все началось с того, что партийная организация Северной Осетии избрала меня делегатом. Это соответствовало моему статусу члена Президиума Верховного Совета СССР. Но настроение было, я бы сказал, «вопросительным». Работа в Верховном Совете позволила увидеть несогласованность действий в политических верхах. Какие решения будут приняты на партийном форуме?

На съезде остро критиковали предыдущий состав Политбюро и секретариата ЦК. Делегаты, как бы разом позабывшие о нормах партийной этики, делали то, что многие годы было не принято: публично излагали собственные взгляды на происходящее в стране, не особенно считаясь с тем, как это соотносится с «генеральной линией». Впрочем, такой «линии» фактически уже не существовало.

Много и подробно говорили о срывах в идеологической и пропагандистской работе. Меня все это тоже очень волновало. Но мысль о том, чтобы стать секретарем по идеологии, ни разу не пришла мне в голову.

После того как члены Политбюро представили отчеты о своей работе, слово взяли рядовые делегаты. Несколько дней они выступали с разгромными оценками этих отчетов. Казалось, критическому потоку не будет конца. Однако через неделю острых дискуссий съезд перешел к более спокойным вопросам. Предстояло, в частности, избрать новый состав ЦК КПСС. Но и здесь не обошлось без напряженности. Поползли слухи, что кандидаты подбираются наспех, что это люди без необходимого опыта, особенно если дело касается идеологии, пропаганды, взаимодействия с другими партиями и движениями. Я понимал, что отчасти такой кадровый радикализм вызван стремлением показать, что КПСС серьезно обновляется и в ЦК приходят новые люди. Но что получится в результате? Этого никто не знал. И потому в тотальной замене членов ЦК чувствовалась некая спонтанность, которая, полагаю, была видна не только мне.

Три четверти членов нового Центрального Комитета, включенные в так называемый список номер один, вошли туда по рекомендациям местных партийных комитетов. Впервые за несколько десятилетий такое большое количество кандидатов в руководящий орган КПСС предлагали «снизу», без согласования с «верхами». Еще одна четверть выдвигалась непосредственно на съезде, по списку номер два. После обсуждений и дополнений в него было включено, а затем избрано 99 человек. Меня тоже избрали в состав ЦК по этому списку.

Во время обсуждения кандидатур в члены Центрального Комитета слово попросил Председатель Верховного Совета РСФСР Борис Николаевич Ельцин. Поднявшись на трибуну, он сделал сенсационное заявление о выходе из КПСС. Свое решение мотивировал тем, что в условиях многопартийности не сможет выполнять на занимаемом посту волю одной партии. Хотя его заявление произвело ошеломляющее впечатление на зал, оно не было вызывающе конфронтационным. Ельцин сказал, что «считает своим долгом службу всему народу и готов сотрудничать со всеми партиями и общественными организациями». После этих слов он сошел с трибуны и покинул партийный форум. Это было в четверг, за день до закрытия съезда.

Почти все телеканалы страны подали эту новость как главную сенсацию съезда. Но многие делегаты так и не дали поступку Ельцина однозначной оценки. Что это: движение к полной политической смерти или, напротив, шаг к созданию политического двоевластия в стране? Очевидно было одно: внутрипартийный раскол усугубляется и его последствия вряд ли можно достоверно прогнозировать.

Часть делегатов – в основном члены «Демократической платформы» в КПСС – хотела тут же последовать за Ельциным в знак протеста против, как утверждалось, «недостаточности и непоследовательности преобразований в стране и в партии». Но лидеры «Демплатформы» – ректор Высшей партийной школы Вячеслав Шостаковский и вузовский преподаватель Владимир Лысенко – не были настроены радикально: им удалось убедить своих сторонников остаться на съезде и пока не выходить из КПСС. Вместе с тем было объявлено, что уже осенью на базе «Демплатформы» будет создана независимая партия парламентского типа.

Тем временем делегаты продолжали формировать будущий состав ЦК. Некоторые выдвигали себя сами. Так, Егор Кузьмич Лигачев – пожалуй, самый известный в ту пору оппонент Ельцина – заявил, что хотел бы остаться работать в Центральном Комитете и в Политбюро, чтобы продолжать проводить политику перестройки. Однако его аргументы не были приняты. После этого он покинул съезд и в сердцах сказал журналистам, что уходит из политики и отправляется на родину в Сибирь писать мемуары.

Тайные альтернативные выборы подвели черту под обсуждениями: состав ЦК обновился, но оказался крайне разнородным.

Было много людей, практически неизвестных на уровне страны. Но были и именитые личности, причем не только выходцы из партийных и государственных структур – ученые, деятели культуры, журналисты. Членами ЦК тогда впервые стали драматург Александр Гельман, писатель Чингиз Айтматов, актеры Михаил Ульянов и Николай Губенко, группа крупных ученых.

Среди избранных оказались даже те, кто тогда был близок к структурам, оппозиционным КПСС, прежде всего к Межрегиональной депутатской группе в Верховном Совете СССР, как, например, известный тогда экономист профессор Павел Бунич. Похожих взглядов придерживались вошедшие в ЦК академик АН СССР Станислав Шаталин, доктор экономических наук Отто Лацис и другие.

Лично для меня события на завершающей фазе съезда сложились следующим образом. В одном из перерывов, общаясь с секретарями ЦК Медведевым и Разумовским, услышал, что мне якобы «надо готовиться к серьезным делам». Проявлять любопытство и уточнять, о чем конкретно идет речь, счел излишним. Тем более что надо было спешить на заседание.

Обсуждался вопрос о заместителе Генерального секретаря ЦК КПСС. До сих пор такой должности в партии не существовало. Ввести ее предложил Горбачев. После избрания Президентом Советского Союза на Съезде народных депутатов СССР в марте 1990 года он уделял делам партии все меньше внимания. На съезде Горбачев напирал на то, что ему как Генеральному секретарю необходим заместитель, чтобы тот в его отсутствие занимался решением текущих вопросов, вел заседания секретариата, курировал вопросы внутрипартийной жизни. Но президента СССР можно было понять и так, что он предлагает создать должность «второго» человека в партии, который при определенном стечении обстоятельств мог бы сыграть первую роль. Горбачев рекомендовал избрать на новый пост Владимира Антоновича Ивашко – председателя Верховного Совета Украины. Крупной дискуссии по этому вопросу не было. Хотя я, например, не понимал, зачем переводить на работу в Москву человека, который в очень сложное для страны время прекрасно справлялся с труднейшей политической работой в своей республике. Да еще какой – Украине!

В сентябре 1989 года Ивашко был избран первым секретарем ЦК Украинской компартии. А приблизительно за месяц до открытия съезда КПСС оставил партийную работу и возглавил Верховный Совет Украины. Найдется ли ему на Украине достойная замена? Впрочем, мои сомнения не повлияли на исход голосования. Ивашко был избран подавляющим большинством.

Съезд уже завершался, когда меня внезапно пригласили в рабочий кабинет Горбачева, рядом с залом заседаний. Когда я вошел, его там не было. Меня встретил Ивашко. Я поздравил его с избранием на новую высокую должность. Владимир Антонович поблагодарил и сообщил, что генсек сейчас подойдет и будет предлагать мне войти в состав Политбюро и Секретариата ЦК.

Столь неожиданных предложений я не получал никогда. Как передать, что происходит с человеком в такие минуты? Сначала не мог поверить услышанному. А когда понял, что Ивашко не шутит, стал анализировать ситуацию. Первое: хватит ли моих возможностей, чтобы справиться с новым делом? Второе: надо ли в очередной раз менять профессию? Третье: если действительно предстоит работать в Политбюро, то не лучше ли заниматься тем, в чем я являлся и чувствовал себя хорошим специалистом, а именно международной проблематикой, межнациональными отношениями? Но этого мне как раз не предлагали.

Пока я размышлял, на пороге появился хозяин кабинета. Он сразу взял быка за рога:

– Саша, надо соглашаться. Поработаем вместе. Возьмешь всю идеологию, вдобавок образование, науку и культуру.

Я ответил в том духе, что если вести речь о работе в руководящих органах партии, то стоило бы учесть мой международный опыт. Думаю, со стороны было заметно, что я не в восторге от предложения Генсека «взять всю идеологию».

– Не воспринимай все слишком строго, – сказал Горбачев. – Ты что, меньше знаешь, чем другие?

Генсек сел за рабочий стол, продолжая убеждать меня принять его предложение. Говорил о вопросах, над которыми будем работать вместе, о новом проекте программы КПСС – его, по решению съезда, надо было подготовить к концу 1991 года. Я слушал, не говоря ни да, ни нет.

Ивашко за все это время не произнес ни слова. Думаю, он хорошо понимал мое состояние, ведь и сам недавно пережил аналогичные чувства: его неожиданно «выдернули» с прежней работы и «поставили» на должность заместителя Генерального секретаря ЦК КПСС.

С Владимиром Антоновичем я к тому времени не был близко знаком. Но кое-что о нем знал. Он почти более десятка лет преподавал в украинских вузах, затем долго был на партийной работе – сначала в Харькове, потом возглавлял Днепропетровский обком КПСС, несколько лет трудился на посту секретаря Компартии Украины. Он казался неординарным человеком и, вероятно, не случайно был востребован в своей республике как крупный политический деятель. Думаю, если бы Ивашко остался в своей республике, то дальнейшие процессы в стране, учитывая важнейшую роль Украины в Союзе ССР, могли развиваться по другому сценарию. Однако Генеральный секретарь имел на этот счет свое особое мнение.

Когда Горбачев вышел, Ивашко сказал:

– Понимаю вас, Александр Сергеевич.

Это были честные слова. Кто-то другой, тем более только что избранный на новую должность, мог бы подыграть генсеку, повторить дежурную фразу: «Давайте поработаем вместе». Но Владимир Антонович не сделал этого. Думаю, он хорошо понимал людей.

Впоследствии я близко узнал Ивашко по совместной работе. Он так и не превратился в классического партийного чиновника – был очень демократичен, интересовался широчайшим кругом проблем, обладая незаурядным чувством юмора, метко высказывался по таким политическим вопросам, которые у других вызывали затруднения.

В тот день мы расстались и с Горбачевым, и с Ивашко как бы на полуслове. Заседание ЦК, открывшееся после съезда, закончилось около полуночи в пятницу. А уже в пять утра в субботу я заваривал у себя на кухне крепкий чай. В нашей двухкомнатной квартире все еще спали. Я встал пораньше, чтобы успеть написать короткое, на одну страницу, письмо Горбачеву. В нем просил не выдвигать мою кандидатуру на посты секретаря ЦК КПСС и члена Политбюро. Почему хотел отказаться? К тому времени я не был новичком в политике: за спиной была дипломатическая и партийная работа, объездил десятки стран, повидал немало партий, парламентов и президентов. Был лично знаком со многими политиками мирового уровня. Благодаря этому опыту понимал: КПСС входит в сложнейший критический период своего развития. Казалось, что впереди могут случиться непредсказуемые события.

Было важно, чтобы Горбачев прочитал мое обращение до начала работы пленума, потому что потом, как я чувствовал, все мои усилия окажутся бесполезны. В восемь утра я уже был в Кремле, где передал составленный рано утром текст заведующему Общим отделом ЦК КПСС Валерию Болдину. В определенные часы он передавал Горбачеву текущую документацию. Мое письмо попало в «утреннюю папку» Генсека. Но Болдин вскоре вернулся: ответ был отрицательным. «Передайте Александру Сергеевичу, чтобы не делал глупостей», – сказал Горбачев. Лично встретиться с ним в то утро не удалось. Я увидел его только в зале заседаний.

Когда Горбачев назвал мою кандидатуру, я попытался взять самоотвод, однако мне не было предоставлено слово. А когда дело дошло до обсуждения и я оказался на трибуне пленума, перед лицом более пятисот членов ЦК и приглашенных, то самоотвод брать не стал, хотя сомнения оставались. Я не отказывался от поставленных передо мною задач, но повторил залу свои вчерашние аргументы, изложенные в записке Генсеку.

Возможно, в другой ситуации мне удалось бы убедить членов ЦК. Но тогда все зависело от Генсека, который вел заседание. Мои слова не произвели на него впечатления. Он реагировал на них в том же духе, что и утром. Сначала начал меня хвалить:

– Товарищ Дзасохов прошел хорошую школу жизни. Человек образованный, подготовленный, работал с молодежью, работал успешно в местной партийной организации, занимался международными связями, в Верховном Совете СССР показал себя с самой хорошей стороны, человек политически очень подготовленный, мыслящий, современный, прогрессивный.

После этого Михаил Сергеевич пояснил, что такое, по его мнению, партийная идеология и почему ею должен заниматься именно я:

– Вообще надеяться, что кто-то способен осилить любую тему, любой вопрос, – это несерьезно. Идеология – это огромный фронт. Объединять людей вокруг себя, привлекать их, быть открытым для общения, для обмена мнениями – именно эти качества у товарища Дзасохова очень сильны. Товарищи секретари, кто успел с ним поработать, и те товарищи, кто общается с ним сейчас в Верховном Совете, надеюсь, согласятся с тем, что, говоря эти слова, я не прибавил, так сказать, ничего лишнего, а объективно представил вам ситуацию. Как, товарищи? Так, да?

Из зала послышались голоса, выражающие одобрение.

– Хорошо. Обсудили, – резюмировал Горбачев. Он был доволен тем, что находящийся у него в руках список одобряется пленумом без возражений. Вслед за моей кандидатурой в бюллетень для тайного голосования включили Юрия Прокофьева – первого секретаря Московского городского комитета КПСС. Затем по предложению Горбачева туда вошла Галина Семенова – кандидат философских наук, главный редактор журнала «Крестьянка». Она стала третьей женщиной в Политбюро за все время существования партии.

На том же заседании после недолгих дискуссий о важности аграрных дел и главной газеты партии членами Политбюро были избраны секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству Егор Строев, главный редактор «Правды» Иван Фролов, руководитель Красноярского крайкома партии Олег Шенин. Кандидатов в члены Политбюро решили не избирать, нарушив таким образом многолетнюю традицию. Вместо этого в Политбюро были избраны первые секретари республиканских компартий. Кого-то из них я знал раньше, но с большинством познакомился только во время совместной работы. Это были очень разные люди с разным политическим опытом и взглядами. Мой съездовский блокнот хранит имена всех: М.М. Бурокявичус (КП Литвы), Г.Г. Гумбаридзе (КП Грузии), С.И. Гуренко (КП Украины), И.А. Каримов (КП Узбекистана), П.К. Лучинский (КП Молдавии), A.M. Масалиев (КП Киргизии), К.М. Махкамов (КП Таджикистана), В.М. Мовсисян (КП Армении), А.Н. Муталибов (КП Азербайджана), Н.А. Назарбаев (КП Казахстана), С.А. Ниязов (КП Туркмении), И.К. Полозков (КП РСФСР), А.П. Рубикс (КП Латвии), Э.-А.А. Силлари (КП Эстонии), Е.Е. Соколов (КП Белоруссии).