Текст книги "Спасти Есенина"

Спасти Есенина
Фантастическая повесть
Александр Дзержинский

© Александр Дзержинский, 2015

© Александр Голякин, дизайн обложки, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Что нужно, чтобы остаться легендой? Яркая жизнь и загадочная смерть. Читатель найдет в книге достаточно точное описание Москвы и России в 1925 году, вплоть до обстановки в комнатах и погоды. И, конечно, все действующие лица повести – отнюдь не выдумка автора. Фотографии нам в помощь. Они взяты из сети Интернет. В связи с тем, что с тех пор прошло уже немало лет, авторские права на эти фотографии свободны, и даже имя автора, к сожалению, я указать не могу. А еще (хорошая новость) вы прочтете неизвестное до сих пор стихотворение Сергея Александровича. Впрочем, эксперты до сих пор не пришли к единому мнению, действительно ли оно принадлежит перу Есенина. Да, стиль и почерк похожи. Но…

Вместо предисловия

Он пришел ко мне лично. Человек очень невзрачный. Похожий… да… Похожий на застарелого студента. Он был в немодных очках, в поношенной джинсовой курточке, из которой давно вырос. Или, по крайней мере, создавалось такое ощущение. Потому что рукава были коротковаты, и в плечах куртка была узка. Поэтому, видимо, и не застегивалась. Он принес текст, напечатанный крупным шрифтом, и попросил прочитать. Прочитать тут же, при нем. На мои отговорки, что я не люблю вот так просто читать тексты, что люблю это делать в уютной, спокойной обстановке, он возразил, что сегодня ему торопиться некуда и, сняв очки, внимательно посмотрел мне в глаза. И я, поверьте, отвел взгляд, и стал читать. Собственно, вот он, этот текст.

Спасти Есенина

Глава первая
23 декабря 2012 года

Иногда случаются вещи, в которые трудно и даже почти невозможно поверить. Одна такая история случилась и со мной. Все началось в Москве, в декабре две тысячи десятого года. Началась она с того, мне, на страничку в Моем Мире пришло сообщение от некоего Антона. Что может заставить молодую женщину бросить все дела и с волнением ехать через весь город для того, чтобы встретиться с молодым человеком. «Любовь», скажете вы и будете правы. Только это была не простая любовь. Очень не простая. Я, поверьте, давно и безнадежно влюблена в одного человека, который не то что взаимностью не мог ответить на мои чувства, но даже встретиться с ним у меня не было ни малейшего шанса. Даже письма он никогда не напишет. И не вышлет СМС. И все же… И все же он был настолько мне дорог и близок, что я не представляла без него своей жизни. Нет, он не был ни заморским принцем, ни миллиардером. Я любила, да и сейчас люблю, и знаю, всегда буду любить Поэта. Лучшего в России поэта. Я знала все его стихи. Знала всех его друзей и врагов, всех его любимых женщин, которых у Поэта было немало.

Он умер, погиб много лет назад в гостинице Англетер. Его звали Сергей Есенин. И, несмотря на то, что он погиб, каждый вечер, поверьте, каждый вечер мы были с ним вместе.

Да, я не смогла ужиться ни с одним мужчиной. Все они дико ревновали к Есенину и, в конце концов, уходили. И так, я вела страничку в Моем Мире. Группа называлась, как вы уже догадались «Сергей Есенин». Через эту страничку меня и нашел Антон. Он написал, что может кое-что рассказать про поэта. Написал, что его бабушка и дедушка встречались с Сергеем Александровичем за несколько дней до его смерти. И бабушка, которая всегда была поклонницей Есенинского таланта, оставила записи о том вечере, когда случайно увидела Есенина в одном московском кафе, которое, по его уверениям, существует и сейчас. Эти записи, точнее их копию и хотел передать мне Антон. И предложил встретиться в том самом кафе. И, конечно, я пришла. Было ветрено. Шел снег. В преддверии Нового Года Москва шумела, толкалась, спешила. Нервно гудели зажатые в пробках автомашины. Нервно сверкали огни рекламы. Вся Москва привычно суетилась и нервничала. Я вошла в кафе и словно попала в другой мир. Здесь было совсем иначе. Никакой суеты. Тихо. И пусто. О чем-то шепталась в уголке пара немолодых женщин. Грустный парень тянул коктейль, слушая подружку, которая рассказывала ему что-то, по-видимому, ужасно скучное и неинтересное. Антон уже ждал. Он занял не самый удачный столик. Столик, который был виден отовсюду. Единственное его преимущество – он находился недалеко от стойки бара. Да еще, пожалуй, один плюс – сидящему за столиком Антону был виден вход в кафе. Поэтому он сразу заметил меня, встал и взмахнул рукой. Он был скорее худ, чем строен. И сутул. Длинный малиновый шарф был намотан вокруг его шеи. Джинсы и свитер грубой вязки. Типичный ботаник. Или сумасшедший поэт. Впрочем, разве поэты могут быть «не сумасшедшими».

Антон галантно поцеловал мне ручку, и показалось, что от этого парня (хотя какой он парень, явно за тридцать) веет нафталином.

– Я счастлив, что вы пришли, – сказал Антон, – Вы прекрасны.

«Только не надо этих дурацких комплиментов» – подумала я, но, конечно, не сказала об этом вслух.

– Вот, – протянул Антон текст, напечатанный на машинке. – Это воспоминания моей бабушки. Кстати, хотите – верьте, хотите – нет, но ее звали, так же как и вас – Елена. И мне кажется, да нет, точно, вы очень на нее похожи. Честное слово. Выпьете что-нибудь? Я угощаю.

Я кивнула головой и жадно посмотрела на записки.

– Заказать коктейль?

– Да. – Я кивнула. – И мне все-равно какой.

– Я вижу, вам не терпится прочесть. Читайте, не смущайтесь. Я никуда не спешу. И мне даже приятно будет просто посидеть и помолчать вместе с вами.

Чтение заняло не больше двадцати минут. Можно было бы прочесть и быстрее. Но было мало света (несмотря на то, что Антон зажег свечу на столе). Да и каждую, или почти каждую фразу я читала не по одному разу.

Не стану приводить текст в оригинале. Скажу только что бабушка Лена, довольно подробно описывала этот вечер, когда ее будущий супруг пригласил ее в это кафе и сделал предложение. Сделал его довольно оригинально – написал стихи своей возлюбленной и вместо слов протянул ей исписанный мелким неразборчивым почерком лист бумаги. В то мгновение когда она закончила чтение большие часы, что стояли возле барной стойки пробили шесть часов и вместе с последним ударом двери заведения открылись, и вошел Есенин. До этого Елена – бабушка Антона не видела его. И не читала его стихотворений, что нельзя сказать о ее женихе Андрее. Андрей был в восторге от Есенина, знал многие его стихи и (впрочем, мы об этом уже знаем) сам пытался кое-что писать. Есенин прошел через зал, бросил шапку на столик рядом и заказал «что-нибудь покушать». Потом тяжело сел на стул и ударил шапкой по колену, стряхивая с нее снег. Он был явно чем-то расстроен.

– Смотри, это Есенин! – сказал Андрей и на вопрос бабушки Антона «кто он?» рассказал, что Сергей Есенин, на его взгляд, самый лучший и самый русский из поэтов. Когда он говорил, в голосе его был такой восторг, что Лена (старшая) очень откровенно взглянула на Есенина. Он поймал ее взгляд, и какое-то время они смотрели друг на друга, почти не мигая. Потом знаменитый поэт отвел глаза и снова ударил шапкой о колено.

– Пойдем, познакомимся, – сказал Андрей, и они с Леной подошли к Есенину.

– Извините. Сергей Александрович, это вы? – сказал Андрей.

– Я, – ответил Есенин. – А мы знакомы?

– Нет. Вы меня не знаете, – ответил Андрей.

– Он тоже пишет стихи, – сказала Елена.

– В самом деле?

Есенин неодобрительно покачал головой.

– Не думаю, что нужно это делать. Я вот сам попался на эту удочку. И пропал.

– Да что вы! У вас отличная, совершеннейшая, гениальная поэзия! – говорил Андрей.

– Я знаю, – улыбнулся Есенин. – Но что с того? Никакая поэзия не может пробить стену непонимания. Никакая поэзия не может заставить человека стать человеком, научить его любить. Любить по-настоящему.

«Мы с Андреем не нашли что ответить ему», – писала бабушка Елена, – «а он, так и не дождавшись ужина, встал, словно вспомнил о чем то, надел шапку и наклонившись к нам прошептал: „Любить – трудно. Не любить – невозможно“. И ушел».

– Это прекрасно, – сказала я и поняла что плачу.

– Да, – согласно кивнул Антон. Кстати, Лена, все это случилось именно в этом кафе. Оно, конечно, чудом сохранилось. И мне кажется, несмотря на то, что прошло почти сто лет, что сменился век, даже тысячелетие… Мне кажется, даже обстановка осталась той же. Хотя такого, я знаю, не бывает.

Я посмотрела вокруг, и мурашки пробежали по спине. Да. Очень похоже, что время в этом чудном месте застыло. И большие часы у стойки. Им, вероятно лет двести. Наверное, это те самые часы, которые пробили в тот день, когда здесь был Сергей Александрович Есенин.

– А когда это было? То есть я хотела сказать…

– Да, Лена. Это случилось восемьдесят пять лет назад. День в день. Час в час.

– Час в час?

– Час в час. Потому что сейчас часы пробьют шесть.

И только он сказал это, как часы ожили. Первый удар, второй, третий…

– Фантастика – подумала я, – так и кажется, что сейчас войдет он.

И в тот миг, когда прозвучал последний, шестой удар старинных часов, двери кафе отворились, и вошел Есенин.

Сергей Александрович Есенин. Фото 1924 года. Автор неизвестен. Источник: vk.com/sergei.esenin

– Какая-то мистика, – сказал я и пожал плечами. – Это не вы писали?

Он отрицательно помотал головой. – Автор – моя знакомая. А меня зовут Антон. – Так вот, Антон. Знаете, я историк. Меня интересуют факты

– Я знаю, понимаю. – Ответил Антон. – Но у меня есть доказательства того, что все это случилось на самом деле.

– Надеюсь, доказательства весомые. И я опять посмотрел в глаза моего собеседника. Странные глаза.

– Очень. Вы читайте, читайте. А когда вы все прочтете, мы поговорим более обстоятельно и я предоставлю вам, эти самые доказательства, поверьте.

И я продолжал читать. И все больше убеждался в том, что в тех фантазиях, что были изложены в тексте, все было очень точно описано, включая интерьер комнат, в которых проходило действие и даже погоду на улице. Впрочем, об этом мог знать любой есениновед.

Глава вторая
23 декабря 1925 года

Непонятно почему. Быть может, так подействовал рассказ Антон, или атмосфера этого заведения, или что-то другое… А быть может… да, скорее всего все вместе взятое, но я сразу поняла, что вошел Сергей Александрович. Более того, я поняла, и безо всякого изумления осознала и приняла как факт, что из двадцать первого века мы каким-то невероятным образом перенеслись в двадцатые годы века прошлого.

Странным было то, что я не потеряла сознание, увидев своего кумира, не стала ни прыгать и визжать от восторга. Антон, похоже, испытывал те же чувства. На его лице не было ни удивления, ни восторга. Он просто как-то нелепо причмокнул губами и вполголоса произнес:

– А вот и Есенин.

Есенин выглядел уставшим. Он прошел через зал, снимая на ходу с головы шапку и стряхивая с нее снег. Потом бросил шапку на столик рядом со столиком, за которым сидели мы, и заказал что-то официанту. Поэт сидел за столом, совершенно не замечая ничего вокруг, и думал о чем-то не слишком веселом.

Я знала, что день назад, двадцать третьего декабря, Есенин покинул психиатрическую больницу, где он, по одной версии проходил курс лечения от депрессий или алкоголизма. Интересно за три недели пребывания в клинике Есенин написал шесть великолепных стихотворений, шесть шедевров. «Клен ты мой опавший…», «Не гляди на меня с упреком…», «Ты меня не любишь, не жалеешь…», «Какая ночь! Я не могу…», «Может, поздно, может, слишком рано…», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…».

Возможно, он и лечился в клинике от пристрастия к алкоголю и от депрессий. Но работалось ему там явно неплохо. А значит, с головой у него было все в порядке. Шизофреники, конечно известные мастера стихосложения. Но стихи их – полный бред. Они не пишут таких стихов. По другой версии поэт – скрывался там от ОГПУ… Или как там назывались в те времена спецслужбы. Есть мнение, что его предупредили о готовящемся аресте. И есть факты, что эти самые сотрудники его в клинике навещали. Говорят, поэта спрятал врач.

Дело в том, что Есенин оказался между двух огней. Две противоборствующие стороны, каждая из которых перетягивала одеяло на себя, после смерти Ленина имели виды на Есенина, как на своего сторонника. Троцкий не смог найти с ним общий язык. А в Ленинграде, Есенин должен был встретиться с Кировым – противником Троцкого. Теперь то мы знаем, что революция сожрала и того и другого. Так вот, двадцать третьего декабря Есенин окончательно расстался с Софьей Толстой, внучкой великого Льва Толстого. К вечеру, часов в пять он забрал чемоданы и поехал на вокзал. Сейчас было шесть. Вероятно он только что от Софьи. Как показалось мне, Сергей Александрович был трезв. И это при том, что многие его недоброжелатели и «друзья» в своих воспоминаниях писали, что Есенин как это говорят в народе «не просыхал» в то время.

– Я не прощу себе, если сейчас не подойду к Сергею Александровичу, – сказала я своему спутнику, – Но совершенно не знаю, как это сделать.

– У вас есть книга? – спросил Антон.

– Книга?

– Я вас наверняка есть томик его стихов.

Я достала из сумочки небольшую книжку с есенинскими стихами. Антон взял ее и решительно направился к столику, за которым сидел Сергей Александрович.

– Вы Есенин? – спросил Антон.

– Да.

Есенин совсем не был удивлен тем, что его узнали и к нему подошли незнакомые люди. Но и сказать, что обрадовался этой встрече, тоже нельзя было.

– Мы знакомы?

– Нет. Вы меня не знаете, – ответил Антон. Но мы – я и моя знакомая очень ценим и любим ваше творчество. Это Лена. Она ваша поклонница и знает, наверное, все ваши стихи.

– Этого не может быть. – Ответил Есенин, – Я сам, если говорить прямо, не помню всех своих стихов.

– Поверьте, может. – Антон протянул поэту книжку. – Сергей Александрович, пожалуйста, очень Вас прошу, оставьте свой автограф.

Есенин с удивлением повертел книжку в руках.

– Откуда у вас это издание? Отлично выполнено.

– Это по индивидуальному заказу. Кстати, взгляните на выходные данные. Москва 2009 год.

– Понял, улыбнулся Есенин. Это шутка.

– Конечно, – улыбнулся в ответ Антон, – здесь есть доля шутки. Но это скорее пророчество. Пророчество о том, что через сто лет вас будут помнить и любить.

А я тихо стояла рядом, ухватив Антона за рукав и пытаясь справиться с головокружением. И еще удивлялась тому, как этот «ботаник» ловко умеет говорить. Есенин еще раз перелистал книжку и как-то по особенному тепло провел рукой по своему портрету.

– Да, качество хорошее. И эта фотография. Она мне нравится.

Антон протянул шариковую ручку.

– Новая разработка американских ученых, – пояснил он, не дожидаясь вопроса. Подпишите Лене.

Есенин повертел ручку в руках, снова тихо улыбнулся, слегка покрутил головой из стороны в сторону, видимо удивляясь этим американцам, и написал под своим фото: «Прекрасной и неземной Елене от автора». И поставил свою подпись.

– И какое же стихотворение из тех, что написал я, вы цените больше других? – спросил Есенин, жестом предлагая собеседников присесть за его столик.

И я в полном смятении продекламировала свое любимое Есенинское стихотворение.

 
Устал я жить в родном краю
В тоске по гречневым просторам
Покину родину свою
Уйду бродягою и вором…
 

– Неожиданный выбор для девушки, – улыбнулся устало Есенин и вдруг глаза его озорно, по-мальчишески заблестели, – А что нравится… меньше всего?

– Что вы, Сергей Александрович, мне нравится все, буквально все! – я почувствовала, что вся горю от волнения.

– Девушкам это простительно. Потому что поэзия создана для них. Наверное, потому так и происходит, что поэты почти все, да считайте что все мужчины. А Вам? – Повернулся Есенин к Антону, вам что-то из моего не нравится? Или вы из тех «суровых русских пролетариев» что не любят стихов совершенно?

– Нет, я люблю стихи. Хотя немногие помню наизусть.

– И все же?

– Елена меня убьет. Но мне, Сергей Александрович не нравится ваша «Инония». Совсем не нравится.

– Инония? – Есенин слегка развел руками, потом постучал, побарабанил пальцами по столу, а почему Инония?

– Как вам сказать… – Антон был ужасно смущен, – Мне кажется,… Мне кажется, что вы,… что вы… слегка погорячились.

– Вот как? – Есенин широко улыбнулся, – Значит, погорячился? Может быть, может быть.

И огонек потускнел в его глазах. Словно тень от тучи набежала на лицо поэта.

– Но я просто без ума от «Черного Человека», – сказал Антон.

– В самом деле? – Есенин удивленно поднял брови. – Но как вы могли прочесть это?

«Вероятно, оно еще не опубликовано» – подумал Антон и решил, что не стоит заострять внимания на этом факте. Вместо объяснений он совершенно искренне сказал:

– Никогда до вас и еще, по крайней мере, сто лет после, не появится более восхитительной поэмы о человеческой сути, об одиночестве и муках совести, поверьте. И «Кобыльи корабли» еще дико люблю. В смысле – это гениально. Супергениально.

– Черт, я просто взволнован нашей встречей, честное слово, – и Есенин пожал Антону руку. – Вы прекрасная пара. Любите друг друга. Потому что нет ничего более ценного в этом мире, чем любовь. Потому что именно любви не хватает всем нам. Любви и понимания.

Есенин взволнованно встал, так и не дождавшись ужина, и вышел не попрощавшись. И мне показалось, что на щеке его блеснула слеза.

***

«Я сплю, или я сошла с ума» – думала я и долго еще смотрела невидящим взглядом на захлопнувшуюся дверь. Гораздо позже я почувствовала, что на моем плече лежит рука Антона. Если честно, я была настолько взволнована, что не сразу поняла, что за человек стоит рядом. Потом в моей голове, подобно тому, как, по слухам пролетает вся жизнь перед глазами умирающего, в ее сознании промелькнуло все, что произошло этим вечером.

– Я сплю, или я сошла с ума? – спросила я.

– Одно из двух это точно, – ответил Антон. – Радует, что мы сошли с ума на пару. Или снимся друг другу. Тоже на пару. Все не так скучно.

– Ваш друг ушел? – спросила подошедшая с подносом официантка.

– Друг? – Лена не поняла сначала, о чем шла речь.

– Ушел, – ответил за них обоих Антон и, успокаивая официантку, («Вот так всегда, закажет какой-нибудь и уйдет»), расплатился с ней и за себя и за Есенина. Деньги были советскими.

Пятирублевую купюру 1925 года украшало суровое лицо советского пролетария. Фото автора

– Откуда у вас деньги? – спросила Лена.

– Кто-бы знал, – ответил Антон. – Но есть и уже хорошо.

– Посмотрите, – Лена протянула Антону книгу стихотворений Есенина. – Это тоже хорошо. Даже очень. Я получила автограф у самого Александра Сергеевича. С ума сойти. Сама себе не верю.

– Не хотите ли вы сказать, что в качестве доказательств вы предоставите эту книгу с автографом Есенина? – спросил я, ехидно улыбаясь у своего собеседника.

– И это тоже. Вместе с заключением экспертов о подлинности подписи.

– Жулик и обманщик, – подумал я. Но вслух ничего не сказал, а продолжал читать. Чтение было увлекательным.

– Давайте не будем сходить с ума прямо сейчас. Решим верить во все это или нет, когда проснемся. Правильно?

Антон давно уже убрал руку с моего плеча и вдруг, оказалось, что без его руки на ее плече, стало как-то неуютно и зябко.

– Антон, что мы будем делать?

– Пока не знаю. Нужно как-то адаптироваться к этой новой жизни. Или поскорее просыпаться. Потому что, насколько я помню, времена сейчас наступают суровые.

Мы опять сели за столик и попросили принести чаю. Потом, молча пили его, думая каждый о своем. Антон думал, (он сам потом рассказывал) что было бы неплохо прогуляться по Москве, напиться где-нибудь вдрыбадан (кажется, так напивались в двадцатые годы прошлого века). Или… напиться потом, а сначала… А почему бы и нет… Сначала увидеть и понять московскую жизнь этого времени. Вряд ли представится еще когда-нибудь такая возможность.

– Нужно спешить. – Сказала я Антону.

– Спешить куда?

– Как вы не понимаете, Есенин должен умереть вскоре. И у нас. У меня и у вас, есть шанс. Шанс спасти поэта, понимаете?

– Понимаю. Да… – Антон встал, надел пальто (пальто, кстати, тоже было покроено в России, и совсем не в двадцать первом веке) и подал пальто мне.

– Вам идет, – сказал он.

– Вам тоже.

– Как мы будем действовать?

– Идем к Софье Толстой. Несмотря на то, что они расстались… В общем – жена она ему или не жена. И потом… Мне кажется, что она его любит.

– Вы знаете, где она живет?

– Это все знают… Извините, я хотела сказать, что это знают многие поклонники Есенина. Померанцевский переулок.

– Звучит красиво. Вопрос – где это?

Тем временем они уже вышли на улицу.

Москва, 1925 год. Станция снеготаяния. Автор неизвестен. Источник: pastvu.com

Москва была прекрасна. Не было ни бешено мчащихся плотными рядами автомобилей. Ни слепящих фонарей. Было темно, как в большом провинциальном городе двадцать первого века. Нет, было еще темнее. Лишь тускло светились в темноте окна. И падал с неба большими хлопьями мокрый снег. Снегом была засыпана вся Москва. У зданий, вдоль дорог были насыпаны горы снега, которые не убирались, не вывозились с московских улиц. Да и кто их будет вывозить? Не коммунальные же извозчики? Какое-то время мы просто шли по этим пустынным улочкам, встречая немногочисленных прохожих.

Странно, но нам довольно быстро удалось поймать извозчика… Или как там назывались таксисты на лошадях в начале двадцатого века? «Водитель кобылы»?

Мы сказали бородатому (именно таким и представляли мы извозчика!) мужику в тулупе адрес, и он только коснувшись кнутом крупа лошадки, пустил сани рысью.

Толстая, как уже было сказано, жила в Померанцевом переулке. Сами бы мы его никогда не нашли. Переулок находился между Пречистенкой и Остоженкой. Привыкшие к московским пробкам, мы доехали на место на удивление быстро. Впрочем, и Москва в то время была значительно меньше. Жаль из-за снега и слабого освещения не удалось рассмотреть город.

Большой, по меркам тогдашней Москвы, шестиэтажный серый дом выглядел мрачно. Большая тяжелая дверь.

– Хто тама? – голос за дверью

– Это Марфуша, – тихо засмеялась я, объясняя Антону. – Марфуша из бывших крепостных Толстых, она служит им уже сто лет, если не больше.

– Марфуша, здравствуйте, – громко сказал Антон, – Хозяйка дома?

Марфуша, видимо купившись на произнесенное ее имя приоткрыла дверь и выглянула из-за нее. Это была горбатенькая едва живая старушка в накинутом большом теплом платке.

– Мы друзья Сергея Александровича, – пояснил Антон.

– Софья Андевна отдыхают.

– Марфуша, простите ради Бога, Сергей Александрович попал в беду. Его нужно спасть, – Сказала я.

– Ходют тут полуношники, – поругалась в полголоса Марфуша, – погодьте, чутОчки.

Минут через десять дверь открылась и Марфуша впустила их в комнату, на ходу сметая с обуви пришедших снег, отчего и мы почувствовали себя крайне неловко. Антон забрал веничек у старушки, смел снег и оба они тщательно вытерли ноги. Большим коридором они прошли в комнату Софьи.

«Как в музее», – подумал Антон, рассматривая множество портретов в тяжелых, и, наверное, дорогих рамах. На одном из портретов он узнал и запомнившийся по репродукциям в кабинете литературы портрет Льва Толстого.

Комната была такой же мрачной, как и весь дом. Большая лампа с абажуром свисала над столом, освещая исключительно стол и все, что находилось рядом с ним. Остальная комната тонула в полумраке. Угадывались те же картины на стенах, шкафы с книгами, такая же тяжелая, старая, солидная, как и вся квартира мебель.

– Что случилось? – взволнованно, но слегка сонно спросила Толстая.

Из-за слабого освещения мы не смогли хорошо рассмотреть Толстую. Можно было только с уверенностью сказать, что она была довольно высокого роста, крепкого сложения и, как показалось Антону довольно приятной. По крайней мере, в общении.

– Софья… – Начал Антон, – Извините, я к своему стыду не знаю вашего отчества.

– Софья Андреевна, – подсказала ему я.

– Я очень прошу, вас, Софья Андреевна, чтобы вы нас выслушали, несмотря на то, что мы вам сейчас сообщим, очень необычно. Выслушали и поверили.

Сергей Есенин и Софья Толстая. Автор неизвестен. Источник: vk.com/sergei.esenin

Антон набрал воздуха и продолжал очень правдоподобно врать.

– Эта женщина, ее зовут Елена, медиум. Она видит вещие сны. Сегодня она видела сон, и мы оба уверены на все сто процентов, что все, к нашему сожалению и отчаянию сбудется, Так вот, сегодня был сон. Сергей Александрович Есенин, ваш муж, который сегодня уезжает в Петербург, двадцать восьмого числа будет найден в своем номере, в гостинице Англитер, повешенным.

Толстая тихо опустилась в тяжелое кресло.

– Что вы такое говорите, как это возможно? – чуть слышно прошептала она.

– Мы не знаем, как это произойдет. Сам он решится на такой шаг, или ему, так сказать помогут. – Антон сделал паузу, как настоящий драматический актер, я даже подумала, не играл ли он в каком-нибудь самодеятельном театре.

– Но вы же понимаете, что Сергей Александрович сейчас в очень трудном положении. Ему очень-очень нужна поддержка близких. Ваша поддержка.

– Моя?

– Ваша, Софья, – вступила в разговор и я.

– И где же он сейчас?

– Сегодня он едет в Питер, возможно уже уехал. – Лена не знала точно, в какое время шел поезд из Москвы в Петербург. То есть в Ленинград.

– Который час? Марфуша, который час?

– Да уж немало, барыня, – почитай, что восемь часиков вечОра. – Показалась в дверях старушка. – Хорошие то люди давно спят уж, поди, а по гостям не ходют, людёв не будют.

– Значит уехал. – Сказала Толстая, – поезд ушел.

Мы с Антоном как-то разом опустились на большие тяжелые стулья. Какое-то время молча сидели и смотрели друг на друга. А Толстая рассказывала про Есенина.

– Он ушел сегодня в девять. Он ушел… Потом вернулся и забрал свои вещи. Я смотрела в окно, как у парадного два извозчика укладывали его чемоданы. Мне хотелось плакать. Я словно чувствовала, что с ним случится беда. Да, я чувствовала это! И мне казалось, что я прощаюсь с ним навсегда. Я крикнула ему «Сергей, прощай!» А он… Он поднял голову и улыбнулся. И помахал рукой. Боже…

Софья плакала.

В это время в комнату вошла красивая немолодая брюнетка с черными (как показалось Антону) глазами, в тяжелом платье и накрытыми платком (как показалось почему-то Антону, платок тоже был тяжелый) плечами. Она тихо поздоровалась со всеми и, положив руку на плечо Софьи Андреевны произнесла, тоже очень тихо:

– Софьюшка, что ты плачешь?

Это была ее мать – Ольга Константиновна. Софья рассказала ей о том кто эти люди и зачем они пришли.

– Ах, Соня. – Я всегда говорила, что он тебе не пара. И Шкапская тоже, я помню, говорила, что Есенина как человека – нужно бежать, потому что это уже не человек, а нечто погибшее в человеческом смысле.

Потом она повернулась к нам, и мы оба как-то непроизвольно встали, потому что не могли сидеть, когда к ним обращается эта дама с тихим голосом но, по-видимому, очень сильная и властная. По крайней мере, так нам показалось.

– Я вам вот что скажу. – Произнесла Ольга Константиновна, – Даже если я вам и поверила бы… Даже если бы я поверила в ваши сны и в ваши способности, ваши предсказания… А я в них не верю, разве Софья Андреевна сможет чем-то помочь Сергею Александровичу? Что она может сделать? Ехать за ним в Петербург, упасть перед ним на колени? Уверяю вас, что это ничего не даст. Ведь он ее совсем не любит.

– Главное, чтобы вы любили его, – сказала я, обращаясь к Софье Андреевне.

– Я? Я хотела бы его любить. И любила его. Но нет. Уже нет. Уже все прошло. Потому что… Потому что это невозможно любить Есенина. Он сам делает все, чтобы это было невозможно.

– Я понимаю.

– Не думаю. – Сказала Ольга Константиновна.

Софья уже давно тоже стояла на ногах. В руках она нервно теребила угол теплой шали, и, казалось, сейчас расплачется.

– Не смею вас больше задерживать. – Ольга Константиновна теперь говорила чуть громче. – Прощайте.

И мы вышли из дома Толстой.

– Довел бабу твой Есенин, – мрачно сказал Антон.

– Или они его.

– Я тут подумал, Лена, что мы оказались в отчаянной ситуации.

– Вы хотите сказать, что мы не сможем ничем помочь Сергею Александровичу?

– Я хочу сказать, что мы, каким то невозможным способом оказались в чужом времени. Не просто в чужом, а в чуждом и очень опасном. У нас нет документов. Мы не адаптированы к этой жизни. И в любом случае, рано или поздно мы окажемся в ЧК. И навряд ли этот визит закончится хорошо.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что если мы хотим выполнить свою миссию, а я думаю, судьба предоставила нам такое право – спасти Есенина, нам стоит быть очень осторожными. Завтра мы сделаем попытку уехать в Питер.

– Завтра?

– Завтра. Я думаю… Я где-то читал, или слышал, что уехать в Ленинград можно только вечером. Так ходят поезда. Поэтому нужно где-то переночевать. У меня есть идея.

И они поймали извозчика и попросили отвезти их в номера, где мужчина и женщина смогут вместе провести ночь.