Текст книги "Сумерки Зверя"

Дождь лил и над речушкой и над березовой рощей и над холмом с пещерным лазом. Там, укрывшись от внезапной непогоды, сидел седобородый Мерлин. Грустно оглаживал иссиня-черную жесткость перьев огромного Мьюгин-Ворона. Тот нервно вертел головой, то так, то этак склонял набок, тревожно всматривался в серое небо, словно за свинцовостью туч видел стаи кровожадных стервятников.

Глава 3.
Скальд

Широкая общественность физиономии шефа Секретного департамента не знала – обложки журналов не украшались фотографиями генерала М. Р. Зиберовича. Он сторонился мирской славы, хватало уставного чинопочитания. На глянце вполне выгодно смотрятся топ– и VIP шалавы, еще не посаженные нувориши и покуда не забытые слуги народа.

Мойше Рувимовичу порой свербело во рту – так бы и харкнуть в светящуюся правдивостью ряху. Желательно не в типографскую копию, а в оригинал. А еще лучше кулаком заехать. И ногами, ногами.

Но ген. Зиберович имел иное мнение. На публичных деятелей с высока не смотрел. Наоборот, уважал их нелегкий труд и почитал необходимо полезным. Как говаривал один хитро прибабаханый француз: «язык нужен человеку, что скрывать мысли». Вот все президенты, сенаторы, конгрессмены, министры и прочая, прочая, прочая, вся политическая элита представлялась эдаким совокупным, коллективным языком, прячущим генеральские мысли. Элита со своими обязанностями справлялась. Запросы, прения, слушания, скандалы и скандальчики, меморандумы и эпатажные заявления создавали тот серый шум, ту мутную водичку, в которой так продуктивно рыбачилось клеркам от секьюрити. Дебаты, интервью, законопроекты и различные соглашения надежно, словно многослойная болотная ряска, скрывали суть чумазых дел Секретного департамента и от своих и от чужих.

Конечно, изредка, но не обходилось без инцидентов. Нет, нет, да объявлялся, напрочь одуревший, от невесть откуда свалившихся на него представительских полномочий, новоявленный искатель правды и белых политических перчаток.

Таких искателей приходилось утихомиривать. Борони боже, автокатастрофы или иные пошлости Зиберовичем вчистую отвергались. Наоборот, к фрондеру негласно приставлялась спецгруппа сопровождения, незаметно, но надежно оберегавшая объект от возможных физических неприятностей, начиная от маниакального снайпера и вплоть до воробьиного каканья. Вместо хамского наезда, то ушлые папарацы обнародуют порнографию семейного адюльтера оного буяна. То вниманию электората представятся коммерческие махинации героя дня. То его чада окажутся замешанными в противоправных действиях. То, словно «Протоколы Сионских мудрецов», выплывут стенограммы мало патриотических переговоров оппозиционера с каким-нибудь шейхом или мурзой. То… Да мало ли чего имеется в загашниках Департамента. Всего и не упомнишь. Обо всем не расскажешь. Производственная тайна.

Впрочем, и такие способы придерживались на крайний случай. Обычно хватало наградить мерзавца Бриллиантовой Звездой Героя АСД и пропихнуть первым заместителем председателя подкомитета с названием весомым и пухлым, словно мыльный пузырь.

А лучше всего – отправить особым и полномочным послом туда, куда Макар телят не гонял. Послать и забыть.

Но все это мелочи житейские. В целом же, на элиту грех жаловаться. Свой хлеб и аплодисменты она вполне отрабатывала. Чем больше отечественный обыватель пускал слюней, переваривая сексуальные изыски лидера нации; чем больше оваций раздавалось из головизорных матюгальников; чем больше анафем неслось из Южных Деспотий – тем спокойнее работалось зиберовической шайке-лейке. Пусть сатрапы и деспоты огулом причисляют иноверных северян к ишакообразным тварям. Пусть, нам не убудет. Зато меньше внимания скромной генеральской персоне.

Словом, о деятельности Департамента мало кто знал. Еще меньше людей знали о его шефе. В лицо ген. Зиберовича знали единицы.

Джинсовый господин, расположившийся в генеральском кабинете имел несчастье свести близкое знакомство с гостеприимным хозяином.

Сам Мойша Рувимович с аккуратной неспешностью налил вначале заварочку, из парующего самовара, разбавил кипяточком. Подцепил специальной миниатюрной, о двух зубьях, вилочкой дольку лимона. Опустил в стакан. Вежливо поинтересовался сколько сахару положить гостью.

Гостю? Посетителю, задержанному, арестованному? Не-а. Изъятому.

Ибо не было в природе сидящего перед ген. Зиберовичем джинсового господина, хакерской специальности. Не существовало. Так, одна фикция. И, самое главное, фикция эта обрела право на самостоятельное житие исключительно стараниями самого генерала.

– Простите, не расслышал. Так, сколько Вам сахару? Или угодно вприкуску?

– По хер. – По застарелой хиповско-хакерско-будистско-кришнаитско-ганджубасской, обобщая – нахально-наплевательской привычке, пробурчал изъятый гость.

Ген. Зиберович смотрел на господина хакера взглядом проникновеннейшим. Помешивал ложечкой в стакане. Говорил слащаво.

Так приторно, что даже этот, в корень отмороженный системный медвежатник и ломщик виртуальных секьюрит, просекал – не к добру. Такое обхождение старого пердуна никаких грядущих прелестей не сулило.

– Так-с, батенька. – Шеф секретного департамента растекался лужицей меда, хоть к ране прикладывай. – Так-с… Мы к Вам со всеми почтениями, с обхождением, прямо скажем, отцовским.

– Папашка сыскался. – Неприязненно подумывал хакер, но благоразумно рта не раскрывал.

– Так-с. Мы Вас Tuborg-ом потчевали. Голландской травкой, контрабандной, между прочим, покуривали. Только, разве, попочку не вытирали. А, Вы, как изволили нашим милостям ответку дать? А?! Падла!

Родительские сантименты сменила ряха заправского живодера. – Ты, чо, козел, давно на нарах задницу не парил? Давно баланду не хлебал? Ты меня, чо, за лоха держишь?! Ты чо в своей маляве накарябал?

И потрясая действительно коряво исполненной (давненько г-н хакер самопишущее перо в руках не держал, больше по «клаве» тарабанил) объяснительной, ревел генерал танковым двигателем.

– Я тебе на трех веселых кнопочках сыграю суселом по пондеру. Давно кондеру камерного не чавкал? Учти: если у тебя еще иногда хард, то будет софт. На всю оставшуюся жизнь. А жизнь твоя, это я гарантирую, будет долгая, но грустная. Колись, гнида!

Г-н хакер икнул. Икнувши покраснел, раскололся и маловразумительно замямлил.

– Ты что, глючишь? – Пуще взбеленился генерал. – Так мы в андеграунде тебе быстро драйвера сменим и контроллеры перепаяем. Каленым железом.

Хакера отнюдь не прельщала перспектива изменения природной архитектуры. А тут, словно из дурного блокбастера, за спиной материализовалось двое короткостриженных мужчин. При пиджаках, галстуках и даже в черных очках. Только ни белизна крахмальных воротничков, ни блеск надраенных туфель не могли затмить пышущую дознавательскую ауру заплечников, а дезодоранты и лосьоны не забивали застоявшийся дух упомянутого андеграунда.

Один из мужчин вяло сгибал-разгибал толстенный стальной прут. Второй вынимал из правого кармана монеты, мял пальцами и складывал в левый.

Оба молчали.

Генерал малость поостыл и заговорил почти по-человечески.

– В какие интерфейсы и плагины ты ее юзал, мне по шифту. Смени кодировку и давай подробно: где, когда, при каких обстоятельствах лицо женского пола получило несанкционированный доступ к материалам высшей категории секретности? Кто свел? Какие ставила задачи? Чем все, в конце концов закончилось?

Началось и закончилось все банально, как в «Матрице».

Как-то (дату удалось определить, в тот день обновлялась антивирусная база, хакер это помнил) подвалил один хмырь, чисто ламер, привел геймершу. ФИО, место жительства и род занятий хмыря хакер знал относительно, но зиберовическим сыскарям того хватило. Сводник был вычислен, выловлен и пристрастием допрошен. С горяча подлец хотел было признаться во всех смертных грехах – как-то: кровосмесительстве, чернокнижии, наведении порчи, лизоблюдстве, покушении на Папу Римского, шпионаже в пользу КЮД, связях с мафией, международным терроризмом и, что вообще глупо и неуместно, в симпатиях к жидо-массонам. Хотел, но не дали. Дали малый срок в недалеких лагерях но без права переписки. Дали не так за что, как для чего. Чтоб имелось время забыть и хакера и геймершу и нездоровый интерес Департамента к оной неприметной парочке.

Дать то дали, а взамен получили от бублика дырку. Допрашиваемый толком ничего сказать не мог. С телкой сам познакомился в известном интернет-баре за часик до уже известной встречи (служащие подтвердили – действительно, такого хмыря знают, он клиент постоянный, девица же из новичков, но в те дни захаживала регулярно, последний раз видели их вместе. А вот кто такая, откуда и чем дышит – того знать не знают, да и не появлялась она больше). Слово за слово, бутылкой по столу. Допили и попхались в гости.

– Чья идея?

– Да вроде ее. Хотела познакомиться с крутым виртуальщиком. А мне что, меня не парит. Взяли, да и попхались. На мою голову.

Вот и всей информации.

Со слов же г-на хакера события развивались следующим образом: законектились они с геймершей. Та классно шарила в квейках. Маленько пошпиляли. Зависли, как водится, на недельку, с полным джентльменским набором – пивко, травка, экстази… Кажись подруга и выставлялась.

Однажды залезли в сеть. Случайно (а то как же) наткнулись на официальный сайт ДНЦ. Скукотища. Само собой получилось (за такие получения кто ни будь головой ответит) ломануть сервак.

Из междометийного еканья г-на хакера удалось понять и следующее: добралась Перышко до архисекретных данных суперсекретной лаборатории К-7Б, до результатов, до списка сотрудников, до личных дел. Большего, ей, с таким то опытом, и не требовалось.

По следующему утру г-на хакер встретил крепчайший отходняк, давешняя геймерша, ни под одеялом, ни у компа не наблюдалась. Слиняла на хрен и хрен с ней.

Генералу Зиберовичу так не казалось.

– Эх, молодой человек. – Отечески взгрустнул Мойша Рувимович. – У вас виртуальное реальнее материального. Да эта «геймерша» в таких «квейках» покрутилась… Не приведи господь!

Повздыхал генерал, да как гаркнет: уберите его на хер!!!

Заплечные мужчины споро подхватили г-на хакера под мышки, тот только ножками подергивал. Уставились на начальство. Команда могла иметь неоднозначные трактовки. Первый, который прут гнул, вопрошающе провел ребром ладони по горлу. Второй пальцем пистолет изобразил.

Зиберович поморщился.

– Отставить. Доставить откуда взяли. Пинка под зад, а документы с ключами вернуть. Пусть сидит тихо, не рыпается и мою доброту вспоминает.

Доброта с генералом и рядом не валялась. Просто г-н хакер, сам того не ведая, часто-густо выполнял локальненькие заказы, которые шефу Департамента ломило проводить в рамках стандартных процедур.

Например секретные файлы ДНЦ. Данные экспериментов, которые хитроделанный научный руководитель и диссидентствующий завлаб, каждый по своим причинным соображениям, но тщились скрыть от шефа демократической секьюрити.

Хрен им в нос! От Зиберовича скрывались только сиськи благоверной, и то, по его, Зиберовича, личному нехотению сии прелести раскрывать.

Так что джинсовый господин хакер фактически являлся внештатным сотрудником Департамента. А своими сотрудниками ген. М.Р. Зиберович не разбрасывался и без крайней нужды под пулю не подставлял.

Оставшись в одиночестве всесильный шеф взгрустнул.

Воистину – новое поколение выбирает «Пепси», резиновую бабу и бананы в ушах. По издохшему электронному тамагочи рыдает, а ближнего и в хрен не ставит.

Прославилась ведь девица отнюдь не на поприще изящной словесности и кликуху «Алмазное Перышко» получила вовсе не за писательский талант.

Больно уж филигранно владела искусством поножовщины. Ни дать ни взять – виртуоз Москвы.

Как следовало из удручающе пухлого досье, моральные качества за фигуранткой не числились. Числилось многое другое. На военную службу зафрахтовалась в качестве мисс Даймонд Пэн, что в последствии оказалось чистой воды липой.

На самом деле звали ее сложно. Получилась такая петрушка.

Российско подданная мамаша умудрилась родить на американском корабле в береговых водах Бразилии. От того возник юридический казус. Три державы дружно от дитя открещивались, ссылаясь на нормы международного права, права и свободы граждан, равно на Божьи заповеди и прочую, прочую, прочую муть. Год вяло переругивались адвокаты, заседали комитеты, собирались комиссии. Наконец нашелся неожиданный компромисс и в торжественной обстановке малышке вручили одно свидетельство о рождении и два паспорта. Соответственно на имена Маши Ивановой, Мери Браун и Марии Родригес.

В деле имелась и надлежащая газетная вырезка с фотографией довольно лыбящихся державных мужей, на переднем плане и родителей, напрочь одуревшим от всей этой катавасии, на плане заднем. Имелась и домашнее фото виновницы переполоха, как полагается попой кверху.

– Ишь, ты. – Прокомментировал увиденное Зиберович. – А задница у нее всегда была о-го-го.

Вспомнил дражайшую супругу – загрустил еще пуще прежнего. Продолжил листать.

Следующие страницы ничего интересного не представляли. Дипломы, аттестаты, грамоты, значки ГТО, спортивные, парашютные…

Дальше интереснее. Похерила и спортивную и театральную (эге, интересно, интересно, ишь, актрисочка выискалась) карьеру, завербовалась в армию. Блестяще окончила курсы молодого бойца. Характеристики положительные. Направлена для прохождения дальнейшей службы в рейнджеры. Отличница боевой и политической подготовки. Постоянно совершенствовала мастерство. Особое внимание уделяла физподготовке, в частности рукопашному бою. Инструктор – сержант Стилл Иг. Мондуэл.

Еще интереснее!

С означенным сержантом принимала участие в боевых действиях (Нижнекакадусский конфликт). Во время очередного рейда получила ранение, вынесена с поля боя (ага!) все тем же сержант-инструктором Мондуэлом.

Награждена двумя медалями, повышена в звании, по окончанию конфликта подала рапорт об отставке. Прошение удовлетворено.

– Вот разгильдяи! Такими кадрами разбрасываться! Кто там у нас батальоном командовал? К ногтю!

Послушная вызову, в щелку дверей прошмыгнула Марья Ивановна. Засушенная в синем чулке, карга, вольнонаемно служившая личным секретарем шефа Секретного департамента, никакой Марьей Ивановной не была, но охотно откликалась. А называл ее так Зиберович по двум причинам. Во-первых ему было все недосуг поинтересоваться истинным именем, во-вторых так звали школьную учительницу, третировавшую маленького проказливого Мойшу и обожавшую пухленького прилежного Беничку.

Генерал чиркнул на листке, протянул секретарю.

– Этого му…, в смысле майора отчислить из рядов без выслуги и права ношения формы. За злостную халатность, проявленную в работе с личным составом. И Капелан-замполита туда же. И мне тотчас приказ на подпись.

Карга испарилась выполнять, а генерал продолжил неутешительное чтение.

На этапе демобилизации документальные сведения о фигурантке прервались. Дальше пошли одни полицейские фантазии. Не привлекалась, не задерживалась, не подозревалась. В розыске не числится. Даже проверенные стукачи, весело закладывающие всех и вся, ежились, кривились, но о Перышке предпочитали не заикаться. Только то тут, то там обнаруживались трупы с одной единственной, характерной особенностью – смерть наступила от проникающего ранения, нанесенного острым, узким предметом. Предмет всегда к трупу прилагался. Всегда под левой лопаткой. Не какое-нибудь вульгарное шило, не похабная заточка – только дорогущий (корпорация Мондуэлов) стилет – прекрасной работы лезвие и изысканная рукоять. По нее, рукоять и воткнутое. Быстро, надежно, без крови, без крика, без отпечатков пальцев.

Наблюдалась еще одна многозначительная закономерность. Одни трупы – нормальные. На улице, в парке, в подъезде, посреди многолюдного (наглая девка, но расчет верен) супермаркета. Все при жизни, опять таки по слухам да сплетням, чем-то дядю Беню не устраивали.

А, вот, другие… С другими история интереснее, прямо скажем скабрезнее выходила. Сыскари, хоть на висяк и сетовали, да тайно злорадствовали. Покойнички – все молодые мужики. Все не просто в квартире, а в районе разобранной, изрядно растрепанной постели. Все в чем мать родила. Все без этого самого. В смысле – с этим самым, только не на природном месте выросшем, а в виде отрезанном и в рот жмурику запихнутым.

Фотографии прилагались, чем Зиберович и воспользовался. План общий. План крупный. Впечатляло.

Мойша Рувимович очередной раз утвердился во мнении, что адюльтер дело рискованное. Вспомнилась медицинская агитка с крупным, выразительным предостережением: «Опасайтесь случайных половых связей». Подумалось, а не заказать ли эти плакаты, да развесить в каждом кабинете?

Нет, не годится. М.Р. Зиберович жены ближнего не желал, но остальные десять заповедей в грош не ставил и по надобности всякий раз нарушал. А надобностям несть числа, да и случались регулярно часто. Что поделать – служба такая. Потому от подчиненных не имел права требовать исполнения одиннадцатого пункта, пусть не отмененной, но категорически устаревшей инструкции. Прецедент вещь опасная. А вдруг двухнулевый спецагент, уверовав в «не возжелай», последует за «не убий»? Нет, уж лучше пускай возжелает себе на здоровье (трипачек не в счет).

Относительно себя, сиречь благоверной, генерал не переживал. Ее, благоверную, возжелать давно никто не сподабливался. Включая самого Зиберовича.

А, вот, на Алмазное Перышко у некоторых эрекция случалась За то и поплатились.

Значит так. Плакаты – отставить. А с фотографиями личный состав ознакомить. Во всех отношениях окажется полезным.

Читал генерал документ за документом и ощущал странность душевного состояния. Стерва эта Пэн-Иванова-Браун-Родригес. Стерва и преступница. Но, какая молодец! Замаскировалась в джунглях мегаполисов, словно снайпер в нижнекакадусской сельве. Пройдешь, наступишь и не заметишь. Хотя, бабе, оно легче. Иная и без уголовщины каждое утро такую маскировку наводит, что не разберешь какой она, холера, масти? Рыжей, карой или пегой, как киношный инопланетянин.

Но все же молодец, актрисуля. Побольше бы таких в Департаменте! Впрочем, в Департаменте подобных и мало не состояло. И все из-за этого засранца майора. Прошляпить такую кадру! Нет, мало ему отставки. Пусть еще послужит. На Шпицбергене. Как раз приходьковское место вакантно. Заполним.

А Алмазное Пэн-Перышко, судя по всему, в правоохранительном поле зрения присутствовала исключительно виртуальным макаром. Где обитает, с кем сожительствует, кто друзья-приятели, где тусуется – все покрыто мраком, как солдатский сапог гуталином. Только смутно, не в докладах, не в протоколах, не в анонимном звонке, а нюхом сыскарским улавливалась связь Перышка с известным деятелем по кличке Фартовый.

А вот напоследок крупно засветилась. Перла напропалую, следы не зачищала, даже пальчики везде не постеснялась оставить.

Значит шла ва-банк. Значит сильно надо было ей в эту самую ООП-9Х.

Генерал Зиберович со вздохом перевернул последний лист, закрыл папку, аккуратно зашнуровал. Отодвинул в сторону. Подумал и положил в ящик стола. Еще подумавши, запер в сейфе.

Нацедил чаю, отрезал лимона, насыпал сахару. Помешивал ложечкой, качал головой и языком цокал.

– Ну и расклад. Вот петрушка с сельдереем. Как они там, в этой ООП любовный (хе-хе – Зиберович знал локиевы предпочтения) треугольник рамсить будут? Ах, да. Там кажется, есть еще одна сучечка Гильдочка. Ну, квадрат фигура не жесткая, ее хоть ромбом, хоть раком.

Но забавно…

Мойша Рувимович причмокивая, искушивал чаек. Жмурился. Память рождала радужные картины далекого детства: папаша-скорняк распинает крольчачьи шкурки, тушки потрошит. Халат в крови, руки в дерьме. Воображение же, замещало грызунов ликами иными, до боли знакомыми. Землячок Бенька. Бандюган Фартовый. Продавшийся полковник Приходько. Беглый каторжник Стилл Иг. Мондуэл. Шмара и убийца Даймонд Пэн-Перышко. И еще некая туманная, но ладная фигурка ООП-ековской феодалки.

* * *

Изящная табуреточка с разными эбеновыми ножками и золототканой подушечкой не шла ни в какое сравнение с колченогой лавкой захудалого деревенского кабака.

Только сидящий на ней субтильный мужчинка с скукожеными патлами, из гильдии богомазов, желал примостить свое костлявое седалище хоть на наструганную доску, хоть на замшелый камень, хоть на трухлявый пень, только подальше отсюда.

Позади худосочного переминались с ноги на ногу два здоровенных мужика, исключительно в сапогах и кожаных передниках. Один изгибал железный прут, второй мял пальцами медную монету. От мужиков разило потом и чужой болью. На рожах выражение малоосмысленное, но глаз с хозяйки не сводили.

Сама хозяйка – леди Диамант возлегала напротив. Перед ней золотое чеканное блюдо На том блюде разложены ломтики сушеных дынь. Специально для нее из байских краев завезены, мурзой лично доставлены. Кланялся, подлец, постоянно. Льстиво тарабарил безостановочно. А сам, хитро так, на хозяйкины ляжки посматривал. Облизывался.

Ишак похотливый. Шаровары рассупонивал резво, боровом прихрюкивал. Только оголил нечто, трудно обнаруживаемое, да и исполнил работу, быстрее поросячьего визга.

Потом сам поросенком визжал. Долго, почти до рассвета.

Мелочь, но вспомнить приятно. Да и сухофрукты вполне пристойными оказались. Словно из супермаркета.

Улыбалась леди Диамант. Изредка двумя пальчиками брала полуденный деликатес. Всесторонне оглядывала, прикусывала, неторопливо. Пожевывала. Ни на кого не глядела.

Худосочный потел.

– Так, мерзавец. – Соизволила заговорить Скорениха. – Слыхала, побывал ты в Гильдгарде, сучку тамошнюю живописать сподобился. Ну-ка, изобрази ее для меня. Так сказать в триптихе, как в ментовке. В анфас и профили. В натуральный рост и голой.

Худосочный бороденкой тряс, все, мол, в лучшем виде исполню, не извольте тревожиться.

Диамантша и не тревожилась. Привыкла – приказы ее выполнялись неукоснительно. Качественно и в отведенные сроки.

– Ну, ступай. Кисточки тебе выдадут.

Худосочный бы ступал, только ноги подкашивались. Мужики привычно под мышки подхватили, да и прочь уволокли.

Богомаз постарался, как умел. Ясное дело, обнаженной леди Гильду лицезреть ему не доводилось, но воображение художника беспроблемно проникало сквозь наряды. Представляемое порождало греховные мыслишки. Мыслишки же эти, в ночной кельи разрешались непотребно.

Старался, а за спиной сопели фартучные мужики.

Порнушная живопись леди Диамант вполне устроила. Велела в шатре, напротив походного ложа установить. Сей же миг разложила в перинах первого попавшегося. Дескать, смотри, сучечка, как дела обстряпываются.

Отлегло немного. Потому изрядно богомаза наградила. Шкуру снимать не велела и в котле варить не приказала.

Просто, без изысков повесили.

* * *

В трапезном зале Кролико-Предтечинской обители народу собралось видимо-невидимо. Не яблоку – вишенке малой упасть негде. Давно так многолюдно в обители Ингельдотовой не народу не собиралось.

В красном углу, во главе стола величаво восседает иерарх, пророкам равночинный Ингельдот-Кроликоносец. Рядом вдовица с первозванными, курия да причт храмовый. В обширное, что твой трон, кресло взгромоздился Ангел Небесный, уже от хвори колдовской, от бесовского заговора оправившийся, да не вовсе еще. Нет-нет, пустит слюни и загугукает не к месту. На лавках плотно монахи с паломниками чинно сидят, а у стен, да на галерее топчется черный люд, шумит, галдит, онучный дух наводит, прислуге мешает. Да прочь его, вон выгнать, нету такого права. Даже пиво подносят, честь-честью угощают. Потому как собрались в этой зале по причине важной. Ведь пир сегодняшний, ради гостя редкого, гостя многодостойного, учрежден.

Вот он, одесную Ингельдота, скальд седобородый, гусли рядом с креслом покоятся. Для того гостя дорогого, ради песен его и собрались нынче.

Откушали. Утер ладонью вещие свои уста скальд, приподнялся. Поклонился на три стороны, Ингельдоту со вдовицею особо.

– Славен будь Ингельдот-Кроликоносец, славны будьте божьи люди, да обитель святочестная. Спасибо за хлеб-соль. Позволено ли мне, слабосильному, отблагодарить вас не златом, не серебром, но словом песенным, в меру сил моих слабых, недостойному сказку сказать?

Отставил Ингельдот кубок, приподнялся. Поклонился старцу. – Того и ждем, человече сладкоустый, того чаем в сердцах своих.

Старик поднял гусли, вещими перстами струны тронул. – О чем спеть вам, добрые люди? О славном принце Кейне, как приплыл он в землю Нодд, как строил города и замки, как сражался и пировал? А, может о Гарольде Недоумковатом и о шутейных его проделках?

Лукавил старый. Он то знал, он ведал, что собрался честной люд не ради не раз уже слышанного, не легенд минувших дней для. Другое души жаждали, к другому мысли стремились. Нынешняя война полонила умы, паче, доходили слухи о славной битве на южных кордонах. О Сигмондовой победе, о Гильдиной Песне.

И волшебно зазвенели струны и полилась мелодия Песни, зазвучали слова.

 
В знойных байских оковидах
Солнце красит кровью кручи,
Суховеев жар разносит
Скалы в малые песчинки.
Сонмы раскаленной пыли
Вдаль влачат порывы ветра
В землю Нодд песок заносят,
Что бы реки обмелели,
Что бы бурные потоки
Превратились в лужи грязи.
Что бы гордые кувшинки
Головы свои склонили
Перед жаждою Востока.
 

И вправду так было дело. По монаршей воле отправился лорд Сигмонд со своими кланщиками на выручку герцогу Зюйландскому.

– Бароны поморские, – напутствовал витязя Саган, – кость крепкая. С варяжскими разбойника не раз, не два схлестывались. Сейчас труднее выйдет, да, мыслю, сколько-то продержатся и без нашей подмоги. На севере ингельдотова обитель укреплена изрядно, монахов там тма-тьмущая, все парни да мужики крепкие. Дикарям не по зубам придется. А, вот, на юге дела плохо оборачиваются. Герцога я знаю, имел несчастие его не единожды лицезреть. Силен только в питие, а так слаб и труслив, с байской конницей не справится – кишка тонка. Тебе, пэр Сигмонд, предстоит Зюйландские кордоны боронить. В бою ты аки тур буйный, на тебя всецело полагаюсь А я да Сенешаль схлестнемся с тамплиерами, пропади они клятвопреступники, пропадом. А дальше… То Норны знают.

Ехал витязь с тяжестью на сердце – не по душе было распыление сил ноддовских, да прибыв на южную окраину, хоть частично, но признал правоту Сагана. Встретил его герцог не растерянный – перепуганный до беспамятства, до дурно выпяченных зенок, до слюней в нечесаной бороде.

Под стать хозяину, челядь бестолково носилась по замковому двору, спешно паковала на возы хозяйское добро. Небрежно и суетливо швыряла и нужное и совершенно непотребный хлам. После, скарб скидывался наземь, опять пихался обратно и так под ругань и крики не один сундук раскололся, не одна бочка разбилась. Черепки, тряпки, давленые серебряные кубки и вообще черте что замусоривало булыжник. Пух-перо распоротых перин вперемешку с солдатской бранью разносилась ветром.

Кони испуганно косили глазами, ржали и рвали постромки. Собаки метались возле повозок, исходя скулящим лаем. Бабы голосили и хватались за что ни попадя. Дурная курица, истошно кудкудахча, хлопая линялыми крыльями перла напропалую.

Намеревался их светлость спасаться бегством. Куда? Того и сам в чувственном расстройстве не ведал.

Дрожали холеные пальцы, тряслись усы, дробно стучали зубы. Так и выбежал ко входу простоволосый, рассупоненный, необутый. Во взоре, болотной жижей мутно плескалось безумие.

Кликушничал. – Баи поганые, шакалы смердящие со всеми своими ордами идут нас воевать. У них стрелы длинные, не затуплены, сабли кривые не щерблены, копья острые, да с крючьями. Будет нам пить чаша горькая! Полонят нас нечестивые, шакалы смердящие, очи вырвут, жизнь отымут, злой смертью конать нам, витязюшко. Ворочай вспять коня ретивого, скачи домой за стены камены, за запоры железные. Авось минует тебя лихо неизбывное!

– Ой ты гой еси, герцог Зюйландский, – отвечает ему витязь Сигмонд богатырь. Мне ли поганых бояться, мне ли робеть шакалов смердящих? А вели-ка ты, герцог, свет батюшка, громко задудеть в трубы медные, в волынки надутые, бить в барабаны воловии. Собирай по замкам да по селам, силу рать несметную, оставляй дома слепых да хромых, да малых ребят-недоростков их печаловать. А самим хороброю рать-силою, во чистом поле с байскими ордами окаянными в бою-драке переведаться. И будет нам на басурман безбожных, на шакалов смердящих победа!

Так ли говорили витязь с герцогом, или Гильда расстаралась или Александр Николаевич[8]8
  А.Н. Афанасьев – составитель сборника русских сказок.


[Закрыть] утрудился, только сумел Сигмонд панику подавить, войско собрать, двинуть на орды кочевые. Хоть на биваках, согласно традиций, герцогский штандарт и колыхался ладонью выше знамени с Крольчачьей Лапой и зубатой пастью волка, только никому не в секрет – кто ратью повелевает. Под гербом витязя исполчился Зюйландский край на супостата.

 
Звенели струны, пел скальд Песнь:
Под копытами на плаху
Степь-трава, ковыль ложится.
Засверкали край до краю
Копья Северной Волчицы.
 

Слова раздвинули стены, потолок истончился, гранитную серость кладки сменила небесная синева. Знойный ветер трепал иссушенные былинки.

Отпустив поводья, опершись о луку седла, щурясь от яркого полуденного солнца, озирал Сигмонд картину боя.

Галопом, во весь опор, конница лордов втягивалась в долину между грядами холмов. По пятам за ними, в облаках пыли, с визгом и криком, скакала байская орда. Опьяненные погоней, остроскулые всадники, не осознали подозрительного, невозможного, отсутствия ноддовской пехоты. Нахлестывали нагайками коней, истошно вопили, не замечая, как все уже становится долина. Вонзали шпоры в, покрытые пеной бока коней, а все выше холмы, все круче склоны, все теснее распадок.

Вот уже между отвесных стен катятся конные лавы. Мимо двух огромных монолитов протискиваются, давят друг друга ноддовцы, и уходят на степной простор.

И тотчас, проход заполняет Волчий клан. Перед навалом кочевников выстраиваются строгой фалангой, от края до края перегораживают проход. Прикрываются воины прямоугольными римскими щитами. Из дубовых досок те щиты сбиты, обтянуты буйволиной кожей, а еще стальными бляхами усилены. Тяжелы, зато и прочны. Надежно сберегают тела, топор не расколет, меч не разрубит, копье не пробьет. А что увесисты, не беда. Не убегать надлежит фалангистам – недвижно держать оборону. Рубеж, как говорит лорд Сигмонд.

Сдвинулись вплотную ратники. Пики пятками в землю уперли. Укрепились, набычились, наклонив головы в островерхих шлемах. А за их спинами лучники изготовились. Стрелы кленовые, острия каленые, перья соколиные, наложили на тетивы шелковые. Знают стрелки свое дело. Зря не расходовались, ждали своего часа. Подпустили басурман до смертной черты, разом могучие луки натянули, пустили жала летучие поживы искать. Поверх голов копейщиков засвистели, промелькнули, впились в тела басурманские. Пошла потеха.