Текст книги "На подступах к Сталинграду"

Эвакуация пушки

Так они двигались более трёх часов. Преодолели вёрст десять-двенадцать, но за всё это время не встретили ни одного человека. Везде оказалось так пусто, словно всё живое здесь давно вымерло. Не было видно никакого жилья, ни местных жителей, ни советских военных частей.

К огромному сожалению, в планшете их лейтенанта не нашлось карты местности, лежавшей вокруг. Никаких указателей здесь не имелось. Так что пришлось брести наугад и стараться держать лишь общее направление.

Грунтовка петляла по маленьким рощам и перелескам. Изредка выходила на некошеные луга и поля. Под сенью ветвей отряд шёл спокойным шагом. Останавливался на каждой опушке и брал оружие на изготовку.

Командир оглядывал пустошь в бинокль и, не заметив ничего подозрительного, посылал солдата на другой край поляны. Низко согнувшись, боец бегом пересекал луговину. Падал на землю перед густыми кустами. Медленно полз вперёд и, мелко трясясь от страха, смотрел, не прячутся ли фашисты за плотной листвой.

Если там было пусто, а на их счастье, каждый раз так всё и случалось, он вставал на ноги, дрожащие от испуга. Возвращался назад и давал знак, что всё в полном порядке. Возница хлестал лошадей. Оскорблённые сильным ударом, животные принимали в галоп и вскачь пролетали открытое место.

К полудню артиллеристы вышли из очередного лесочка и увидели перед собою широкое поле, вытянутое вдаль не менее чем на тысячу метров. Засеянное пространство пересекала пустая грунтовка. Следов гусениц и колёс в пыли видно не было, и это слегка успокоило пушкарей.

Но что находится на той стороне огромной поляны, никто, конечно, не знал. А там могло быть всё, что угодно. От группы фашистских разведчиков с автоматами до бронетранспортёра со взводом пехоты и ручным пулемётом. Попробуй с ними схлестнись, если в руках «трёхлинейка» с обычным затвором. Пока будешь его дёргать туда и сюда, положат всю честную компанию за понюх табаку.

Пришла очередь Павла топать в разведку. Парень взял винтовку как можно удобнее и, согнувшись в три погибели, рванулся вперёд. Он мчался меж стен высоких колосьев, начавших понемногу желтеть.

Тормозил время от времени. Замирал на месте, поднимал голову над созревшей пшеницей и смотрел во все стороны, нет ли где подозрительных шорохов. Отметив, что вокруг всё спокойно, двигался дальше.

Задохнувшись от быстрого бега, парень добрался до густой купы деревьев, куда нырял узкий просёлок. Упал возле кустов. Прополз немного вперёд и убедился, что там никого нет. Поднялся на ноги и подал условный сигнал, снял с макушки пилотку, мокрую от горячего пота, зажал её в кулаке и помахал над головой.

Повозка с пушкой выскочила из-под ветвей, под которыми её невозможно было увидеть. Рванулась вперёд и что есть мочи помчалась к другому укрытию. Резвые кони набрали приличную скорость. Добежали до середины поляны, и Павел подумал, что и в этот раз они успешно минуют опасный участок.

Над головой послышался гул, и в небе возник истребитель с крестами на крыльях. Он двигался на небольшой высоте. Стрелой проскочил над открытым пространством и мгновенно исчез за деревьями.

К несчастью бойцов, лётчик что-то почуял и бросил взгляд в боковое стекло. Заметил упряжку, летящую во всю прыть, и потянул рычаг управления на себя. Фашист поднялся на треть километра в зенит и сделал крутой вираж в левую сторону. По пологой дуге зашёл в хвост неуклюжей повозки. Нырнул прямо к земле и, быстро снижаясь, стал стремительно догонять лошадей.

Бегущие рядом с орудием люди услышали рёв самолёта, летевшего сзади. Не оглядываясь, бросились в разные стороны. Отскочили на несколько метров и упали в густые колосья пшеницы.

Сидевший на лошади боец бросил поводья. Перекинул ногу через шею животного и соскочил на полном ходу. Не устоял на ногах от удара о землю, потерял равновесие и кубарем покатился по полю.

Тем временем фашист вышел на боевой разворот. Оказался в сотне метров от цели и хорошо видел её в перекрестье прицела. Он весело улыбнулся. Откинул предохранительный колпачок, закрывший гашетку. Положил палец на красную кнопку и вдавил её до упора.

Пулемёты загрохотали в едином порыве. Рой пуль выскочил из двух длинных стволов, расположенных в передних кромках крыла, взвизгнул в набегающем воздухе и устремился к мишеням.

Свинцовые цилиндрики прошли расстояние, отделявшее жертвы от жерла оружия, и врезались в разгорячённую плоть. Раскалённый металл рвал кожу в мелкие клочья, пробивал упругие мышцы и дробил прочные кости, встреченные на коротком пути.

Искромсанные очередями кони сбились с быстрого шага, споткнулись на всём скаку и, ломая шеи и ноги, упали на пыльную землю. Крупы пяти лошадей сплелись в огромный клубок, а в них со всей скоростью въехал тяжёлый артиллерийский возок.

Мощный удар сорвал с сидений возниц и швырнул на животных, бьющихся в жестокой агонии. Следом мчался стальной лафет «дивизионки». Он врезался в жуткое месиво и придавил всех своим весом.

Фашистский пилот сделал новый вираж. Вернулся назад и с радостью убедился в том, что опять не промазал. Мысленно записал на свой личный счёт ещё один военный трофей.

Глумясь над увечными существами, лежащими в горячей пыли, сделал победный круг над несчастной упряжкой. Качнул крыльями на прощание и направился на восток. Он недавно пополнил боезапас и торопился напасть на советские части, отступавшие под натиском войск Гитлера.

Увидев, что самолёт улетел, Павел рванулся вперёд и заметил солдата, что вовремя спрыгнул с головного коня. Видно, он приземлился очень удачно и отделался небольшими ушибами, поэтому быстро поднялся на ноги и, сильно хромая, бежал к товарищам, упавшим с возка. Чуть отстав от него, к месту трагедии спешили остальные солдаты.

Когда парень оказался рядом с повозкой, то увидел, что пули попали в бойцов, сидевших на облучке передка. Впились в тела раненых и прошили их насквозь. Повреждения оказались такими серьёзными, что оба мгновенно погибли.

Дела с лошадьми обстояли не лучше. Три из пяти уже были мертвы. Две ещё бились в страшных конвульсиях и хрипло, с надрывом, дышали. Они не могли подняться на перебитые ноги и с испугом лишь косили большими зрачками на стоявших рядом людей.

Глаза пострадавших коней переполнились болью. Крупные слёзы лились тонкой струйкой, а пузыристая кровавая пена застыла на мягких губах. Кто-то из сердобольных солдат поднял винтовку. Передёрнул затвор и пристрелил несчастных животных.

Лёйтенант осмотрел многострадальную пушку и с удивлением понял, что она очень успешно пережила новый фашистский налёт. Только на зелёном защитном щитке и поверхности длинных станин появились слабые вмятины. Это были следы от множества пуль, пущенных «мессершмиттом».

Офицер на минуту задумался: «Стоять на открытом пространстве нам очень опасно. Может появиться чужой самолёт и уничтожить людей. Поэтому нужно срочно идти под защиту ветвей. Может, там нас не заметят пилоты фашистов? Но что делать с новенькой пушкой? Бросить её на дороге – значит оставить в подарок врагу. Упряжка погибла вся целиком. Наши наверняка уже близко. Значит, нужно тащить на руках! Хорошо хоть колёса не пострадали». Он принял решение и отдал команду:

– Отцепить орудие от передка и откатить к тем деревьям. – Лейтенант указал на восток.

Бойцы оторвали взгляд от погибших товарищей. Удивлённо переглянулись. Посмотрели на рощу, стоящую вдалеке, и прикинули расстояние до неё. На взгляд Павла, до ближайших кустов было не менее третьей части версты.

Пушкари топтались возле орудия, и каждый подумал приблизительно так: «Конечно, до рощи от нас далеко, но по законам военного времени стоит не выполнить этот приказ, и получишь пулю на месте. А лейтенант у нас шибко идейный. Мало того, молодой коммунист и недавно вступил в члены партии ВКПб. Так что запросто шлёпнет из своего пистолета. Кроме того, что мы скажем «синим фуражкам», когда дойдём до своих? Мол, тяжело было катить, вот и бросили пушку у всех на виду. Не затащили орудие в лес и не укрыли как следует. Там оно могло бы не стать трофеем фашистов, а дождаться прихода наших частей.

Здесь его подберут проклятые фрицы и повернут на советских людей. Да за такие дела «особисты» пришьют нам предательство Родины. Вынесут приговор полевого суда и поставят к ближайшей стене».

Пока они так размышляли, лейтенант заметил сомнение, возникшее в глазах пушкарей, и сильно занервничал. Положил руку на кобуру и расстегнул твёрдый кожаный клапан, закрывавший сверху «ТТ». Довершил неприятную сцену гул мощных моторов, донёсшийся сверху.

Павел испуганно поднял голову и увидел десятки бомбардировщиков с крестами на крыльях и фюзеляжах. Тёмные силуэты тяжёлых машин заняли большую часть неба и стройными рядами шли на восток. По краям воздушной эскадры летели юркие истребители. Их пилоты могли заметить бойцов, стоящих среди чистого поля, отойти в сторону от воздушной армады и спикировать вниз.

Почему этого ещё не случилось, никто так и не понял. Видно, у бога войны имелись другие планы на этих людей. Поэтому он решил отложить убийство солдат и вывел на сцену новых актёров. Самолёты с красными звёздами появились откуда-то сбоку и устремились в атаку.

– Наши! – крикнул кто-то из пушкарей.

– Устаревшие «ишачки» и древние «чайки», – тяжело вздохнул лейтенант. – И где только взяли такую негодную рухлядь? С Дальнего Востока, что ли, пригнали? На них ещё в Испании фрицев долбали…

– А вы здорово разбираетесь в самолётах, – льстиво сказал коневод Сидорчук.

– Хотел стать военлётом, но не прошёл по здоровью, и меня направили в артиллерию, – печально сообщил офицер.

Павел напряг глаза и увидел высоко над фашистами два самолёта с непропорционально коротким и упитанным телом. Сбоку они походили на обычный топор по прозванию колун, только с короткими крыльями и округлым хвостом. Причём почему-то двигались тупыми концами вперёд.

Следом летели три ещё более громоздких создания с двумя плоскостями, расположенными сверху и снизу. Большие колёса висели под брюхом, отчего машина казалась совсем неуклюжей. Пилот сидел в открытой кабине, и, как он мог что-то видеть над широкими крыльями, Павел не понял.

Наши лётчики построились в длинную цепь. Отжали рули высоты от себя и кинулись на врага, висевшего снизу. Они мчались вперёд, словно гончие псы, напавшие на стаю диких зверей.

Немецкие истребители заметили нападение противника. Нарушили строй и бросились защищать своих подопечных. Начался яростный бой, и им стало не до кучки солдат, стоявших внизу.

Круговерть самолётов вертелась так быстро, что машины мелькали в бешеном вихре, а уследить за их продвижением удавалось с огромным трудом. Устаревшие аппараты дрались против «мессершмиттов» и «фокке-вульфов», которые отличались хищными формами и походили на острое веретено.

Несмотря на качество техники фрицев, наши лётчики дрались так упорно, что было сложно понять, на чьей стороне перевес. Каждый стремился продать свою жизнь как можно дороже. Выполнял сложные виражи, проводил частые развороты и при первой возможности бил по врагу.

Кипевшая в небе борьба шла не на жизнь, а на смерть. То в одну, то в другую машину попадало множество пуль. Самолёт клевал носом, начинал сильно дымить и пытался выйти из свалки.

После этого наши и немцы вели себя очень по-разному. «Красных соколов» было меньше, чем проклятых фашистов. Они не могли отвлекаться на что-то другое и продолжали драться с врагом.

Фрицев оказалось значительно больше, и, чтобы не мешаться друг другу, часть из них держалась в сторонке. Кружила вокруг места схватки и ждала своей очереди, когда можно будет вступить в яростный бой. Едва немец получал повреждение, как он выходил из свалки, а свободное место занимал кто-то другой.

Когда подбивали наш «ястребок», то парящий рядом противник кидался вдогонку и не позволял ему скрыться. Преследовал аппарат по пятам и стрелял до тех пор, пока он не терял управление. Совершенно беспомощный самолёт ничего не мог сделать. Переходил в крутое пике и с протяжным жалобным воем мчался к земле.

Если пилот вылезал из кабины, то один из фашистов вился поблизости. Раз за разом заходил на шёлковый купол, открывшийся в воздухе. Нажимал на гашетку и вёл шквальный огонь. Сотни пуль рвали ткань парашюта в мелкие клочья. Авиатор падал с большой высоты и погибал от удара о твёрдую почву.

Смерть первого военлёта словно подстегнула солдат. Они перестали смотреть на кипящую яростью воздушную схватку. Кинулись к артиллерийскому передку и занялись своим делом.

Пока трое бойцов отцепляли орудие, четвертый достал из кармана простой складной нож. Раскрыл длинное лезвие и подошёл к мёртвой лошади. Вырезал из бедра животинки шмат мяса весом не менее пяти килограммов. Отдал Павлу и, указав на мешки погибших солдат, приказал сложить в них провиант.

Парень вспомнил, что у них нет еды, и понял, что не знает, сколько дней и ночей им придётся идти до своих. Он тяжко вздохнул и, несмотря на чувство протеста, возникшее в крестьянской душе, согласился с тем, что приказ чрезвычайно разумный.

Огляделся по сторонам и нашёл вещмешок, оставшийся без владельца. Развязал затянутые тесёмки. Вытряхнул на землю нехитрый скарб, а на его место положил ломоть, истекающий кровью. Взял сумку другого покойника, получил второй такой же кусок и сунул его внутрь опустевшего «сидора».

Упаковки с мясом повесили на пушечный ствол так, чтобы они хоть немного уравновесили тяжесть стального казённика. Рядом устроили скатки и поклажу всех остальных.

Тем временем два коневода отрезали от погибшей упряжи уже ненужные вожжи. Быстро сплели их них нечто похожее на бурлацкие лямки и прикрепили к петлям лафетных станин.

Двое солдат тотчас присели, взяли ремни из брезента и накинули их на плечи на манер портупеи. Поправили неудобную жёсткую сбрую. Выпрямились во весь рост и приготовились выполнить роль тягловой силы.

Стальные сошники поднялись над землёй и повисли в воздухе. Теперь они не цеплялись за почву, так что не мешали движению.

Солдаты подняли погибших товарищей и положили их на длинный лафет. Но когда попытались тронуть орудие с места, поняли, что вряд ли смогут тащить такой большой груз. Положили мёртвых на землю. Решили спрятать пушку в кустах, а потом вернуться назад за друзьями.

Лейтенант и раненный в руку боец встали со стороны ствола и упёрлись ладонями в щит, прикрывавший расчёт от стрельбы неприятеля. Павел и шестой человек устроились рядом. Чуть пригнулись и взялись за толстые шины высоких колёс.

Офицер крикнул:

– Пошёл!

Все дружно протяжно вздохнули, наклонились вперёд и навалились на пушку. Она нехотя тронулась с места и, медленно набирая ход, двинулась по пыльной дороге. Несмотря на то что орудие весило около полутора тонн, перемещалось оно достаточно ходко.

Да, толкать её по ровному полю было весьма тяжело, но это оказалось приемлемо, словно катишь большой возок сена под навес от дождя. Но самое главное, такая работа не шла ни в никакое сравнение с тем, что испытывал Павел, когда тащил на себе стальную плиту и ствол миномёта.

Минут через десять расчёт добрался до рощи и оказался под прикрытием толстых ветвей. Бойцы устало свалились на землю, а когда восстановили дыхание, пожилой Сидорчук набрался решимости. Обратился к своему командиру с мучившим всех вопросом:

– Товарищ лейтенант, может быть, нам её здесь пока закопать? Дойдём до своих и сообщим по инстанциям. А когда вернёмся назад, сразу отроем и вычистим так, что никто не заметит, что она ховалась когда-то в земле.

– В Военном уставе сказано, что мы должны всеми силами беречь и защищать вверенное нам боевое оружие, – хмуро сказал офицер. – Минимальный расчёт 76-миллиметровой пушки состоит из шести человек. Нас здесь столько, сколько нужно для перемещения орудия с места на место. Поэтому мы будет его катить до тех пор, пока не выйдем к своим! – Командир встал с пожухлой травы и закончил: – Сейчас похороним товарищей и двинемся в путь.

Контуженый офицер и раненный в руку боец остались сидеть у опушки и охранять дивизионную пушку. Четыре здоровых товарища выскочили из рощицы и, низко пригнувшись, бегом помчались к месту трагедии.

Не успев отдышаться, положили погибших на развёрнутые плащ-палатки и встали по двое в головах у покойников. Схватились за плотную ткань. В свободные руки взяли оружие и волоком потащили по полю.

Вес оказался большим, а идти пришлось далеко. Так что, пока возвращались назад, пришлось трижды вставать на кратковременный отдых. Минут через тридцать они добрались до опушки. Оставили погибших в кустах и взялись за лопатки.

Переплетение толстых корней не позволило вырыть глубокие ямы. Пришлось ограничиться только одной. Да и та оказалась всего лишь до пояса. Положив товарищей в братской могиле, их накрыли шинелями и сказали несколько слов, которые говорят в таких случаях.

Взяли солдатские книжки и отдали их офицеру. Забросав покойных землёй, воткнули в свежий маленький холмик кривой деревянный крест, связанный из двух веток дерева. Постояли минуту с непокрытыми головами. Вернулись к орудию и опустились в траву возле него.

Как и все остальные, кто участвовал в погребении, Павел сильно измучился. Вместе с ними он лёг на спину и расслабил усталое тело. Нужно было набраться сил перед дальней дорогой.

Лейтенант и боец с пробитой рукой продолжали стоять на посту, смотрели по сторонам и охраняли товарищей.

Минут через пять лейтенант тихо кашлянул. Поправил ремень и сказал:

– Кончай привал! Начинаем движение!

Бойцы тяжко вздохнули. Поднялись на гудящие ноги и разобрались по номерам. Павел и другой здоровый солдат, с которым они толкали орудие, махнулись местами с теми, кто шёл впереди. Впряглись в непривычную сбрую, и начались бесконечные километры пешего марша. Раненые артиллеристы толкали пушку в щиток, а здоровые сменяли друг друга после каждого небольшого привала.

Во время очередной передышки кто-то из бойцов вдруг рассмеялся и, желая ободрить уставших друзей, весело сообщил:

– Хорошо, что нам досталась усовершенствованная «дивизионка». Насколько я знаю, обычная «Ф-22» весит на тонну больше.

Все печально вздохнули и разом подумали, что тогда лейтенант поступил бы совсем по-другому: не заставил тащить такую тяжёлую ношу. Снял бы затвор и дорогие прицелы. Сунул «железки» в заплечный мешок. Спрятал пушку в ближайших кустах и рванул налегке вместе с ними.

Им ещё повезло, что вокруг расстилалась достаточно ровная местность. Идти по пустому просёлку было терпимо, но когда встречались подъёмы, то приходилось достаточно туго. Орудие не хотело подниматься на взгорки. Норовило скатиться назад и подмять под себя уставших людей.

Зато спускаться в низины оказалось значительно легче. Хотя тут тоже нужно держать ухо востро и не позволять разогнаться орудию. Не то влетит со всего маху в промоину и засядет там намертво. Мучайся потом с ним, вытаскивай.

Хорошо, что бороться с этой напастью помогали острые сошники, которые походили на лемехи конного плуга. Стоило их опустить на дорогу, как они вгрызались в твёрдую почву и тормозили движение. Правда, потом их приходилось выдёргивать из земли.

Тяжелее всех приходилось разведчику. Пока все отдыхали в кустах перед каждой поляной, он бегал вперёд и смотрел, нет ли фашистов в засаде. Потом возвращался назад и работал со всеми. Контуженый лейтенант и боец, раненный в левую руку, в дозор не ходили, поэтому эта обязанность падала на четырёх здоровых солдат.

Часа через два солдаты вкатили пушку в очередной перелесок и без сил повалились в траву. Внезапно Павел насторожился. Прислушался к шороху листьев, колеблемых слабеньким ветром, и тихо сказал:

– Товарищ лейтенант, по-моему, сюда кто-то едет!

Встревоженные бойцы вскочили на ноги. Завертели головами и поняли, что звук идёт с запада. Осторожно подкрались к опушке. Посмотрели сквозь густые кусты и увидели просёлок, пересекавший широкое поле.

По узкой грунтовке пылил угловатый автомобиль, установленный на высоком шасси. Когда экипаж подъехал чуть ближе, парень заметил, что он не больше привычной «эмки», но весь обшит железом, а на месте стеклянных окон тёмнели узкие щели.

Судя по форме, это был броневик защитного цвета, но не такой, какие видел Павел в фильмах о революции. У него не имелось башенки с торчащим наружу «максимом». Зато рядом ехала охрана из двух мотоциклов. Один мчался спереди, другой следом за странным устройством.

У каждого мотоцикла имелась коляска с ручным пулемётом, стоящим на округлом носу. Внутри низких люлек находились фашисты. Они держали пальцы на спусковых крючках и могли открыть огонь в любую секунду.

За спиной обоих водителей трёхколёсных машин сидели разведчики в серо-зелёной пятнистой форме. Все были в касках и с автоматами без прикладов. Небольшая колонна мчалась к укрытию артиллеристов и не собиралась куда-то сворачивать.

Лейтенант взглянул на фашистов и тихо скомандовал:

– Убрать пушку с дороги!

Солдаты помчались к орудию. Облепили его со всех сторон и в едином порыве вкатили в кусты густого орешника. Офицер шёл сзади и, стараясь изо всех сил, выпрямлял помятые ветки. Кое-как привёл кустарник в порядок. Нырнул в заросли и упал на землю рядом с бойцами. Выдернул из кобуры новый «ТТ» и вместе со всеми навёл оружие на дорогу. Едва он успел это сделать, как мимо с грохотом промчался немецкий дозор.

То ли фашисты вышли разведать ближайшую местность, то ли спешили куда с донесением – выяснять это офицер не решился. Фрицев больше, чем пушкарей. Шесть человек в мотоколясках да два, а то и четыре в машине. У них автоматы и два пулемёта. Да и раненых среди них не видать.

К тому же у него за спиной стоит новая «дивизионка». Её нужно доставить до советских позиций, а там разберёмся. Лейтенант дождался, когда шум окончательно стихнет. Приказал вывести пушку опять на просёлок и осторожно продвигаться к востоку.

Спустя три или четыре часа артиллеристы пересекли неизвестно который по счёту густой перелесок. Вышли вновь на опушку и оказались возле какой-то не очень широкой реки. Павел глянул на слабые струи течения, идущего к югу, и понял, что они оказались на правом берегу водной преграды.

Лейтенант немного подумал. Вспомнил карту, которую мельком видел в палатке у командира полка, и не очень уверенно сообщил:

– Похоже, что это Дон. Или какой-то его правый приток.

Павел скептически посмотрел на желтоватую воду и отметил, что ширина русла не превышает тридцати пяти, самое многое, сорока метров. Вспомнил книгу Шолохова «Тихий Дон», где эту реку называют «батюшкой» и описывают словами в превосходной степени.

«Да он не больше нашей Самары, после того как сойдёт бурный паводок», – удивился про себя парень и перевёл взгляд вниз по течению. Просёлок шёл вдоль обрыва ещё полверсты, круто нырял вниз и упирался в мост. Вернее сказать, в то, что от него теперь оставалось.

Основная часть пролёта куда-то исчезла, а к каждому из берегов примыкало по несколько метров далеко не нового настила из досок. Между ними торчало множество свай, чёрных от долголетнего пребывания в водной стихии.

Верхушки всех брёвен оказались расщеплены взрывами. То ли на переправу сбросили несколько увесистых бомб, то ли здесь недавно трудились сапёры. И ещё не известно чьи. Может, наши, а может, и немцы. Например, те, что ехали в броневике.

Возле спуска с обрыва лежала убогая деревушка, в которой имелось всего с десяток дворов. Ни фашистских солдат, ни странной машины, ни мотоциклов, стоящих среди ветхих домов, пушкари не заметили. Только пара древних старух копалась в своих огородах.

Одна из них с трудом разогнулась. Упёрла руку в тощую поясницу и повертела шеей, затёкшей от долгой работы. Её блуждающий взгляд наткнулся на группу бойцов, стоящих на косогоре, и перескочил на дивизионную пушку. Женщина уронила лопату, что-то крикнула беспечной товарке и бросилась в ближайшую хату. Соседка, ни секунды не медля, побежала за ней.

– Видать, за немцев нас приняли, – хмыкнул кто-то устало.

– Идём в деревню, – приказал командир.

Бойцы добрались до поворота дороги и подошли к высокому спуску, ведущему к кромке воды. В этом месте просёлок закончился, а накатанный путь превратился в широкую песчаную осыпь.

Тормозя упорами длинных станин и упираясь ногами в рыхлую почву, солдаты скатили пушку с обрыва.

Взяли винтовки на изготовку и быстро пробежались по хатам. Осмотрели дома, дворы и постройки и убедились, что деревня пуста. Здесь не было никого, кроме тех двух старух, что они уже видели.

Лейтенант приказал спрятать орудие. Его закатили за ближайший сарай и накрыли какими-то тряпками, висевшими на плетнях. Как ни странно, но подобная маскировка оказалась удачной, и пушку нельзя было увидеть ни с высокого берега, ни с реки, ни тем более с воздуха.

Бойцы достали воды из небольшого колодца. Напились и наполнили опустевшие фляжки живительной влагой. Затем лейтенант отправил раненого солдата на высокий обрыв и велел наблюдать за окружающей местностью. Не ровён час, появятся немцы и захватят врасплох.

Всем остальным офицер приказал быстро собрать все верёвки в деревне и вернуться назад.

Пока бойцы шарили по опустевшим дворам, он подошёл к двум старушонкам и попросил их сварить кусок мяса, который отрезали от погибших коней. Второй он решил оставить на завтра. «Хоть и будет не так чтобы свежим, зато пушкари не съедят всё одним махом, – грустно подумал он. – Ещё не известно, что удастся добыть из еды нам в ближайшие сутки».

Когда солдаты вернулись с добычей, командир не дал им отдохнуть. Отвёл к сооружению, стоявшему у самой дороги, и велел разобрать небольшую постройку. В ход пошли ломы и топоры, найденные в домах, и очень скоро убогий сарай превратился в кучу тонких коротеньких брёвен. Скорее даже шестов толщиной в мужское запястье.

Жерди взвалили на плечи и перетаскали к реке. Туда же отнесли все верёвки и связали добытую древесину в маленький плот. Столкнули его в мутную реку так, чтобы он оказался в ней почти целиком, и, не присев отдохнуть, вернулись в деревню. Взялись за орудие, покрытое разными тряпками. Не снимая с него маскировки, прикатили к воде. Разместили на хлипком плавсредстве и приторочили кусками верёвок, что остались от вязки.

К тому времени вернулись старушки и принесли котелки с кусками варёного конского мяса. Кроме него, они дали бойцам краюху чёрствого хлеба и полведра овощей, собранных со своих огородов. Глядя на скромное подношение, Павел понял, что это всё, что отыскалось в покинутой всеми деревне.

Лейтенант достал из планшета бумагу и химический карандаш. Написал расписку, в которой отметил, что реквизировал для нужд РККА бревенчатый сарай и сотню метров верёвок. Отдал листок стареньким женщинам и поблагодарил их за помощь. Седые селянки истово перекрестили усталых бойцов. Отошли в сторонку и, утирая глаза концами косынок, встали на маленьком взгорке.

Солдаты сняли с ближайших заборов несколько крепких оглобель. Подсунули их под плавсредство с закреплённым сверху орудием. Действуя, как рычагами, приподняли край конструкции над плотным песком и с огромным трудом переместили его немного вперёд.

Повторили процесс ещё несколько раз и наконец столкнули с пологого пляжа.

Спустя пять минут плот оказался в реке, но едва он попал на глубокий участок, как начались неприятности. Пушка оказалась настолько тяжёлой, что тонкие брёвна ушли в воду почти целиком. Так что, стоило на них наступить, как они начинали тонуть. Причём достаточно быстро.

Пришлось отказаться от заманчивой мысли, что можно плыть на них сверху, словно на лодке. Стой себе спокойно на сухой древесине, упирайся шестом в песчаное дно и толкай плот к противоположному берегу. Пусть хоть и медленно, но доберёшься до нужного места.

Красноармейцы разделись до самых трусов. Сложили вещи с оружием на лафет, а сами поплыли рядом с плотом. Хорошо, что стоял конец знойного августа и вода оказалась достаточно тёплой. Было даже приятно окунуться в прохладную влагу. Опуститься в неё с головой и смыть с себя липкий пот, который покрыл их тела за долгий и жаркий день.

Так же как и все остальные, Павел держался за брёвна ладонью, грёб свободной рукой и усиленно работал ногами. Несмотря на низкую скорость течения, вода подхватила плавсредство и понесла его так, что ствол орудия стал указывать то направление, откуда направлялась река.

Заметив такой поворот, лейтенант дал команду. Солдаты дружно переместились с места на место и вновь расположились лицом к левому берегу. Двое из них оказались сзади, а четверо устроились по обоим бокам. Так дело пошло намного живее.

Минут через сорок плот пересёк неширокий поток и ткнулся в ровное песчаное дно на другом берегу. Правда, за это время вода снесла их вниз не меньше чем на два километра, но с этим было бесполезно бороться.

Главное, что, пока они болтались в реке, в воздухе не появился проклятый «лаптёжник». Заметив столь лакомую, но тихоходную мишень, он обязательно напал бы на неё. Начал строчить из пулемётов и бросать свои бомбы.

Мощные взрывы наверняка бы опрокинули или разрушили плот, связанный на скорую руку. В любом случае ударные волны утопили бы орудие, да и солдаты вряд ли добрались до суши. Погибли от пуль, от контузии или осколков снарядов.

Левый берег оказался на редкость пологим. Поэтому «дивизионка» не доставила много хлопот. Её легко сняли с плавсредства. Увязая по щиколотку в песке, оттащили в сторонку от узкого пляжа. Увидели землю, заросшую увядшей травой, и выволокли на твёрдую почву.

Недалеко от реки стоял стог свежего сена, и лейтенант дал команду:

– Немедленно шагаем к скирде! Сначала укроем в ней пушку, потом всё остальное.

Измученные солдаты докатили орудие до душистого вороха. Посмотрели на небо и поняли, что день подходит к концу. Солнце нырнуло за горизонт. Небо стало быстро темнеть, а в вышине появились крупные звёзды.

Солдаты вырыли в сене небольшую пещерку. Закатили «дивизионку» в образовавшийся грот. Опустили ствол, насколько это было возможно, и забросали пушку сухою травой.

Пока бойцы возились в скирде, их мокрые тела покрылись пылью, колючей трухой и семенами растений. Солдаты сбегали к берегу. Снова помылись и лишь после того, как обсохли на ночном ветерке, влезли в грязную, пропылённую форму.

Затем наскоро перекусили варёной кониной с хлебом и овощами. Лейтенант назначил одного часового и обязал его разбудить кого-то из пушкарей через три часа. Все остальные зарылись в копну и впали в тяжкое забытьё.

Нести первую вахту выпало Павлу. Минут пять он крепился. Добросовестно пялил глаза в звёздное небо, на котором появилась большая луна. С завистью слушал дыхание спящих товарищей и пенье неумолчных цикад. Потом на секунду прикрыл тяжёлые веки. Хотел их сразу поднять, но незаметно уснул.