Текст книги "День козла"

XII

С утра погода испортилась, поднявшийся с ночи ветер нагнал клочкастые, похожие на грязные комки ваты из рваных матрацев, тучи, зачастил дождь, замутнивший оптический прицел, но стрелок все равно различал каждый кирпичик в стене помпезного коттеджа Дарьи Душновой. Слегка поведя стволом винтовки, он вгляделся в унылую очередь, тянувшуюся вдоль улицы к заветной калитке. Не менее трех десятков человек, прикрывшись зонтами, застыли в ожидании приема целительницы.

Стрелок видел их лица – угрюмые то ли из-за ненастья, то ли по причине болезни, и понимал, что от хорошей жизни к таким, как Дарья, не ходят. В государственных больницах – нищета, хамство персонала, отсутствие лекарств, бесконечные поборы. В частных – дороговизна несусветная, а в итоге нередко тоже шарлатанство, что и у Душновой, только берет она с клиентов все-таки меньше, по-божески… Это бывший президент с жиру бесится, належавшись по заграничным клиникам, даже в Китай, говорят, за здоровьем ездил, а теперь бросился к доморощенным врачевателям, надеется, небось, что они народными средствами, дедовскими способами, молодость ему вернут. У них, знатных да богатых, всегда так-то – пока в силе, носы от родни воротят, а как сбросят с поднебесных высот – куда им? Да к своим, родным, в подол плакаться. Свои-то, мол, простят, поймут, помогут… Нет, шалишь! Раньше о народе думать надо было, когда великую страну разваливал, державу тысячелетнюю, да общественное добро кому ни попадя растаскивать дозволял, когда войну начинал – глупую, на предательстве всеобщем замешанную, на которой тысячи мальчишек положил…. А теперь, вишь ты, о своем здоровье озаботился, цепляется за жизнь изо всех сил… А ты спросил, сволочь, у тех пацанов, что в Чечне под пули боевиков, твоими же подручными вооруженных, подставил, хотят ли они жить? А у тех, кто вовсе не родился из-за реформ твоих долбанных? Может, доведись им жить, они бы, в отличии от тебя, пользу стране, а то и всему миру, принесли! Ну ладно, миру, это, может, и слишком, не те масштабы, но хотя бы родителям своим стали утехой на старость! Так нет, все перечеркнул для них нетрезвый правитель! А теперь пришло его время платить по счетам. Нельзя, чтоб наворотив такого, обездолив стольких, жизнь им искорежив, почивать мирно на лаврах, по больницам да курортам раскатывать, в бассейнах теплых плескаться, есть да пить всласть!

Есть поступки правителей, – думал, нянчая винтовку, стрелок, – которые народ не может прощать. Но народ – понятие расплывчатое, как бы абстрактное. И должен обязательно найтись тот единственный, кто воплотит в себе волю большинства. Народные песни знают и поют все, но слова к ним придумывает кто-то один. Таким выразителем чаяний миллионов, мстителем за обиды, нанесенные стране, станет он, стрелок. И пусть именно здесь, в заштатном городишке, исполнится вынесенный историей справедливый приговор Первому президенту…

Дождь усилился, усеял мелкими брызгами стекло. Снайпер шире приоткрыл чердачное окно, высунул конец винтовочного ствола с насаженной на него пластиковой бутылкой в образовавшуюся щель. Самодельный глушитель мешал точному прицелу, но стрелок был уверен в успехе. С шестисот метров он, бывалыча, в спичечный коробок попадал, а тут такая мишень… В армии ее «коровой» называли. За то, что самая большая, в рост человека. Так что не промахнется. А вот грохот от выстрела ему ни к чему. Потому что, несмотря на готовность к самопожертвованию, он все-таки надеялся уйти незамеченным после поражения цели, раствориться в кривых улочках городка. Для этого ему хватит пяти минут. Охрана у бывшего президента немногочисленная, он теперь точно знал это. После выстрела они, конечно, впадут в замешательство, бросятся оказывать помощь пострадавшему, и лишь убедившись, что врач отставному президенту уже не поможет, кинутся на поиски снайпера. Подтянут милицию, оцепят квартал… На все это уйдет не менее четверти часа. К тому времени он будет далеко от места происшествия. А может быть, и нет. Может быть, подойдет ленивой походкой к толпе, потусуется среди зевак, бросив ставшее ненужным оружие. Ведь винтовка – «левая», через нее стрелка никогда не вычислят… Да, надо поступить именно так. Стреляный заяц, повстречавший охотника, бежит прямо на него. Так в косого труднее попасть. Ну, а если все-таки схватят? Что ж, он знал, на что шел. И даже письмо-завещание приготовил. Его непременно найдут, когда все откроется. Там он подробно написал, почему решился на этот шаг. Да они и сами сразу поймут, едва порог его дома переступив. Ребята неглупые…

Но живым он не сдастся. На этот случай во внутреннем кармане пиджака у него «Макаров» припрятан. С патроном в стволе. Стоит только опустить флажок предохранителя, и – бах! Нет, в тех, кто попытается его остановить, стрелять он не будет. Он ведь не убийца, а мститель. Да, если хотите – палач. Это все-таки разные вещи… А потому, если засветится, то из пистолета – в себя. Вот сюда, чтоб наверняка…

Снайпер невольно потер тронутые сединой, влажные от пота волосы на виске. Потом взглянул на часы. Без четверти десять. Пора бы и президенту появиться!

А вот и он. В дальнем конце улицы вынырнул из-под мутного занавеса дождя приметный синий джип, закачался, как крейсер в штормовом море, на ухабах, тяжело плюхаясь в глубокие лужи.

Стрелок клацнул затвором, вгоняя в патронник тяжелый и маслянистый, будто золотой желудь, патрон. Прильнул к окуляру, поймал машину в перекрестье прицела.

Джип остановился у калитки, обдав брызгами обреченно-безразличную очередь. Снайпер затаил дыхание, ощущая кончиком указательного пальца холодную сталь спускового крючка. Вот сейчас откроется дверца машины. Первым выйдет, конечно, охранник. Осмотрится, определяя потенциальную опасность для бывшего президента, но притаившегося на чердаке стрелка, отдаленного от дома целительницы более, чем на пол-километра, конечно же, не увидит. Вероятнее всего, телохранитель будет смотреть на очередь – понурую и равнодушную. А потом, убедившись, что президенту ничто не угрожает, выпустит его из машины. На то, чтобы прицелиться, у снайпера уйдет две-три секунды. Затем чмокнет приглушенный расстоянием и усеянной мелкими дырочками пластиковой бутылкой выстрел…

Но ни охранник, ни президент из джипа не вышли. Машина застыла, сверкая чужеродно посреди убогой улочки. Зато из калитки выпорхнула Дарья Душнова. Прикрываясь от дождя большим черным зонтом, она сказала что-то, махнув рукой, в сторону очереди, затем подошла к джипу, открыла дверку, и, живо вскочив на подножку, скрылась внутри. Автомобиль взревел, стрельнул облачком белого выхлопа и тронулся с места.

Глядя вслед удаляющейся в дождливую хмарь машине, стрелок понял, что просчитался. Не президент пожаловал в это утро к целительнице, как о том судачили шепотком козловские обыватели, а она помчалась к нему на недоступную пули снайпера дачу!

Стрелок выругался сквозь зубы, опустил винтовку. Заговоренный этот старый хрен, что ли?!

Отсоединив пластиковую бутылку, он спрятал винтовку в длинный брезентовый чехол. Плотно прикрыл створки окна, задвинул для верности шпингалет. Потом поднял с пола лежащий у ног моток шпагата с привязанной на конце килограммовой гирькой, сгибаясь под пыльными балками, зашагал по скрипучему шлаку к выходу с чердака. Запер за собой дверь на простенький висячий замок, и пустынными в этот каникулярный период коридорами школы прошел в каморку, где обитал завхоз.

– Ну как? – озабоченно поинтересовался тот, вставая ему навстречу из-за обшарпанного стола.

– Все нормально. Дымоход в порядке. Вот ключ от чердака. А это квитанция о проведении профилактических работ. Распишитесь.

Завхоз глянул с сомнением на мятый клочок бумаги, исписанный неразборчивыми каракулями, потом на протянувшего его мужика – тоже потасканного изрядно, в брезентовой штормовке, с перепачканным жирной сажей лицом, и, обреченно вздохнув, подписал.

– Все? – поинтересовался он настороженно. – Счет потом пришлете?

– Потом, – хмуро подтвердил мужик. – Пока все.

– И даже на магарыч не попросишь?

– Так ведь все равно не дашь! – белозубо, как шахтер в кинохронике прежних лет, вдруг улыбнулся мужик.

– Не дам, – радостно кивнул завхоз. – Мы ж школа… Бюджетники… Сам понимаешь.

– Ну и хрен с вами, – беззлобно мотнул головой трубочист и вышел из кабинета, волоча за собой инструмент – моток веревки и какие-то палки в брезентовом чехле.

XIII

После полудня на дачу, где временно обитал бывший президент, пришел Гаврилов и вручил Коновалову распечатку данных о владельцах нарезного оружия.

– Ребята из разрешительной системы в компьютер слазили, и в пять минут всех нашли, – не без гордости пояснил подполковник. – Передовая технология! Не то, что прежде – листали бы свои гроссбухи три дня. А теперь – вишь как! Я-то стар уже обучаться, по интернетам скакать…

– Да ничего сложного в этом нет, – успокоил его Коновалов, усадив за столик в саду и просматривая распечатку. – Автомобилем управлять сложнее, чем компьютером. Тэ-экс, что тут у нас… Два карабина «Тигр», «Сайга… Ух ты, СКС!

– Гладкоствольные ружья мы отмели, – пояснил Гаврилов. – Пистолеты ведомственной охраны, само собой, тоже. Есть еще две берданки у сторожей РАЙПО, так мы их не указали. От ржавчины рыжие, патроны дробовые, тридцать второго калибра…

– У вас и райпотребкооперация сохранилась? – удивился полковник.

– А как же! Кто ж соль, керосин да спички по деревням развозить будет? Не частник же… Там одни бабки глухие остались, живут, как при каменном веке – без света, с керосиновыми лампами. Провода-то жулики давно посрезали…

– Ты сам список-то этот видел? – перебил его Коновалов. – Можешь ли указать, кого плотнее… изучить надо?

Гаврилов сдвинул форменную фуражку на лоб, поскреб затылок.

– Если по списку ориентироваться, то глухо. Владельцы карабинов – народ серьезный. Практически все – богатеи местного масштаба. У одного – придорожный ресторан, вы мимо его наверняка проезжали… манты, пельмени, другой скупку цветных металлов держит. Такой, между нами говоря, гад! В половине района электропровода со столбов посрезали – и все к нему. В разгар уборочной, жулики с пяти комбайнов крышки с бензобаков отвинтили – и в скупку. Они, оказывается, алюминиевые. А комбайны три дня простаивали.

– Ну не он же, скупщик-то этот, крышки отвинчивал? – усмехнулся полковник. – И горожанин в поле комбайн курочить не приедет… Ваши же крестьяне и воровали!

– Конечно, – вздохнул милиционер. – Народ, ити его в душу…

– Но в президента этот… гад-перекупщик стрелять не будет?

– Да что ты! Твой шеф ему вроде отца родного! Разве ж без помощи первого президента предприниматель этот, комсомоленок бывший, в инструкторах райкома штаны просиживавший, в богачи бы выбился? Да ни в жизнь!

– А СКС в чьих руках? Оружие боевое, серьезное. Как оно вообще к частнику попало? Гражданину Соловейкину… – прочел имя владельца Коновалов.

– Это депутат местный. Он карабин Симонова себе, когда в облсовете заседал, выхлопотал. Демократ первой волны. В случае коммунистического реванша обещал на баррикадах с оружием в руках общечеловеческие ценности защищать.

– Горя-я-ч, – цокнул языком полковник. – Ну, этот-то, если твой подход к потенциальным убийцам президента верен, только в Сталина мечтает стрельнуть. А как насчет его окружения? Мы ж из истории знаем, что у таких ультрарадикальных родителей и детишки тоже… с приветом. Вдруг его отпрыск с папой в политических взглядах расходится? Или у самого народного избранника крыша съехала? Я на таких-то в Госдуме насмотрелся…

Гаврилов усмехнулся победно.

– Вы, товарищ столичный полковник нас, провинциалов, не дооцениваете. Я же не только список владельцев нарезного оружия составил, но и проверку его хранения с утра пораньше организовал! Мои менты всех подучетных обошли, каждый ствол пощупали, понюхали на предмет запаха пороховой гари. Все чисто! Карабины либо вычищены, сияют, как зеркало, либо наоборот, в таком состоянии, что сразу видать – из них давно не стреляли. И у депутата этого… тоже. Политический режим его идеалам, видать, соответствует, вот он и запер свое оружие правозащитное в железном ящике. Оно там заржавело уже. Так что если кто и покусится на завоевания демократии – он из СКС на баррикаде стрелять не сможет. А вообще-то мои ребята-участковые работают, разнюхивают, что да как. Уже всех жильцов пятиэтажки, из которой по твоему уверению, в президента бабахнули, опросили.

– Что, прямо так и спрашивают – мол, граждане, не видали, тут убийца заезжего президента не проходил? – съязвил Коновалов.

– Ты за кого меня держишь? – разобиделся Гаврилов. – Я ж моих ментов… как это у вас, чекистов, принято выражаться… вслепую использую. Дал им наводку – дескать, президент приехал, хотя и бывший, но меры безопасности соблюдаться должны. И есть, говорю им, сведения у меня, что возле той пятиэтажки вчера мужик с ружьем болтался. Охотничий сезон закрыт, чего ему со стволом по улицам расхаживать? Как бы не вышло чего. В таком вот духе проинструктировал. Походите, мол, по квартирам, поспрашивайте жильцов, не видел ли кто чего? А ты…

– Дa ладно, ладно, – примирительно хлопнул его по плечу Коновалов. – А как, никто ничего?

Милиционер удрученно кивнул. А потом вдруг вскинулся, заволновался, ткнул пальцем, указывая на что-то за спиной полковника.

– Вон он, вон! Посмотри!

Коновалов крутанулся резко, сунул руку подмышку, будто пистолет собирался выхватить, а потом плюнул с досадой.

– Тьфу ты, черт, напугал! Я уж думал, сюда киллер с винтовкой пожаловал… Это ж всего-навсего президент! Что я, Деда не видел? – и рубанул себя ребром ладони по шее. – Он у меня уже вот где. А ты – «смотри, смотри!»

– Гуляет… – выдохнул заворожено Гаврилов.

По дорожке сада, присыпанной ради приезда почетного постояльца скрипучим речным песком, брел Первый президент. В руках он держал несколько яблок падалиц, крупных, зеленых до оскомины, простреленных по бокам червоточинами.

– Вот, Илья, угощайся, – улыбаясь, протянул яблоки начальнику охраны Дед. – Я сам собирал. И вы возьмите, товарищ милиционер, – вручил он одно Гаврилову.

Тот взял растерянно, не сводя глаз с Первого президента.

– Ешьте, ешьте, – добродушно потчевал тот. – Она мытые. Я их в бочке дождевой водой сполоснул. Хорошие яблоки, кисленькие. В них, понимаешь, сплошные витамины! Не стесняйтесь, кушайте, я себе еще наберу. Их в саду много растет. Все яблони усыпаны!

Загребая огромными ботинками песок, Дед заковылял дальше, а Гаврилов крутил в руках незрелое, с коричневой вмятиной от удара о землю яблоко, не зная, что с ним делать.

– Спрячь в карман, дома покажешь, – предложил Коновалов, и, оглянувшись, зашвырнул свое украдкой в кусты.

Подполковник сунул яблоко в боковой карман кителя, пообещал серьезно:

– Засушу… на долгую память, – а потом предложил. – Не желаешь на ту квартирку, из которой вчера стреляли, взглянуть? Там весь вечер вчера оперативно-следственная группа работала.

– Нашли что-нибудь?

– Да до черта, и даже больше! И следы обуви, и отпечатки пальцев, частички пороховой копоти на оконном стекле, а зацепиться не за что!

– Как это не за что? – весело изумился Коновалов. – Порох на стекле означает, что выстрел был! Так что теперь вы этот факт на мою мнительность не спишете!

– Выстрел-то был, – пожал плечами Гаврилов. – Дело за малым – найти того, кто стрелял…

– А следы? Отпечатки пальцев, обуви…

– Да там алкаш местный живет! У него каждый день гопкомпании собираются. Отпечатков пальцев – сотни. Вот со следами обуви интереснее. У самого окошка кирзачами наследили. Сорок третьего размера.

– Вот и ищи эти кирзачи! – посоветовал Коновалов.

– Знаешь, сколько мужиков козловских в таких щеголяют? Тысяч пять, не меньше. И сорок третий размер – самый ходовой. – Гаврилов скептически глянул на свои форменные ботинки, – У меня, между прочим, тоже.

– И у меня, – вздохнул полковник. – Но искать стрелка надо.

– Куда ж мы денемся? – согласился милиционер. – Поищем…

Сложенная из бетонных панелей пятиэтажка вблизи теряла свой городской, чужеродный для бревенчатого да саманного Козлова вид. Там, где обычно разбивают газоны и сажают приятные для глаз жителей мегаполиса деревца, раскинулись огороды. Они начинались прямо под окнами первого этажа, из которых свешивались блестящие жирно на солнце мокрые резиновые шланги, и, змеясь, скрывались в гуще сытой ботвы. Двери подъездов, не в пример бронированным и запертым наглухо в больших городах, здесь были распахнуты настежь, кое-где висели на одной петле. Вход в них охраняли вечные обитательницы лавочек – старушки да толстые, очумевшие у кухонной плиты домохозяйки.

– Нам сюда, четвертый этаж, – указал Гаврилов на второй с торца подъезд, и первым зашагал наверх по ступенькам.

Коновалов, чуть задержавшись на железобетонном крылечке, глянул по сторонам.

Двор довольно пустынный, посторонний человек заметен сразу. Обернувшись к одинокой старушке, глядевшей на него безучастно сквозь толстые линзы очков, полковник сказал вежливо.

– Здрас-с-сте…

– Ась?! – прижала к уху ладонь та, и, нацелившись очками куда-то мимо Коновалова, пожаловалась. – Глухая я, мил человек!

– И слепая, – буркнул вполголоса полковник и поспешил вслед за милиционером.

Дверь в одну из квартир на четвертом этаже была приоткрыта.

– Эта? – кивнул на нее Коновалов и мельком осмотрел вывернутый из паза простецкий замок. – Давно вышибли, – заключил он, коснувшись пальцем потемневшей от времени щепки. – Так она, квартира эта, совсем, что ли, не закрывалась?

– Выходит, совсем, – согласился Гаврилов. – Я ж говорю, блат-хата, проходной двор… Кто тут только не побывал! Так что ворам украсть нечего.

– А хозяин где?

– У меня в кутузке сидит. Но он явно ни при делах. Мы его еще накануне визита президента закрыли… Знаешь, ведь, готовились… всяк на свой лад. А милицию мэр озадачил антиобщественные элементы подальше с глаз долой спрятать, Чтоб, значит, не портили своим антисоциальным видом праздничный облик Козлова. Ну, мы и постарались. Закрыли откровенных -бомжей… до выяснения личностей. И таких вот… домовладельцев.

Гаврилов пнул дверь ногой, распахнул, пропуская вперед полковника. Тот шагнул за порог. В нос шибанула застоялая вонь табачного дыма, векового будто водочного перегара, потерявших первоначальную полосатость от грязи и плоских, как промасленный блин матрасов, прилипших к двум раздолбанным, деревянным кроватям с захватанной жирными пальцами, исцарапанной полировкой.

В детстве Коновалову доводилось жить в бараке, который, должно быть, и теперь сохранился в неизбалованном строительством новых микрорайонов Козлове, и то, что увидел он в этой «нехорошей квартире», напомнило ему тогдашние детские впечатления. Нищета, заставленные рухлядью коридоры, гулкие корыта, развешенные по заросшим паутиной, давно не беленым стенам, печной чад и запах канализации из-под сгнивших полов. Не хватало лишь пьяненьких мужичков с приклеенными к нижней губе замусоленными чинариками «Беломора», сидевших на корточках у дверей своих комнатушек, их визгливых, истерзанных неурядицами жен и худосочных, с заедами вокруг вечно голодных ртов, детей.

«Наверное, – думал грустно полковник, – вся жизнь моя была, по сути, бегством от того барака, ужаса перед ним.» И даже тогда, когда судьба вознесла высоко – немыслимо высоко, если учесть, что стартовать пришлось с приземистого, на дне котлована расположенного Козлова, – подспудно помнил всегда, откуда он родом, и служил еще лучше, добросовестнее, чтобы никогда сюда не вернуться.

Коновалов прогнал отвлекавшие от главного дела мысли, присел на корточки, осмотрел давно не мытый с ошметками засохшей грязи не иначе как с весенней распутицы, пол.

Полковник не сомневался, что следственно-оперативная группа из райотдела обшарила все здесь на совесть. Не тот случай, чтобы филонить. И то, что следов снайпера они не нашли, лишь подчеркивает, что в данной ситуации приходится иметь дело с профессионалом. Ни оружия, ни стреляной гильзы. Отпечатков пальцев, следов ног – сколько угодно. Пока прошерстят всех, кто побывал здесь, идентифицируют, пройдет несколько дней. А второй выстрел может раздаться в любое время.

Коновалов подошел к мутному от пыли окну с чистой полосой на стекле – с этого места, должно быть, брали смыв на наличие пороховых газов, – кончиком пальца зацепил створку, распахнул, глянул наружу. Бывшая обкомовская дача отсюда была не видна, лишь блистала на солнце как новое колодезное ведро ее покатая крыша из оцинкованного железа. Зато подъездная дорога и крашеные зеленой краской ворота – как на ладони. А если наблюдать в оптический прицел – то и нитевидные щелочки в плотном, доска к доске заборе, наверняка разглядеть можно.

Конечно, в прежние времена еще за неделю до визита президента подобную квартирку очистили бы от сомнительных обитателей, закрыли наглухо, под пломбу, но теперь, при скудной охране таких неприкрытых ничем гнезд для снайпера в Козлове могло оказаться сколько угодно. Стреляли из этого окна, а сколько еще таких в старой пятиэтажке!

– Я бы отсюда не промахнулся! – сказал неожиданно за спиной полковника Гаврилов.

– И ты туда же! – усмехнулся, отходя от окна, Коновалов. – То же мне. Ли Харви Освальд нашелся! Лучше в Шерлока Холмса поиграй. Или в Коломбо… Глянь по сторонам, и с помощью дедукции обрадуй меня. Дескать, стрелял гражданин Пупкин, живет в таком-то доме, по такой-то улице.

– Если б попал – легче было искать, – пожал плечами Гаврилов и, поймав взгляд полковника, пояснил смущенно. – Я в том смысле, что выстрел был бы классный. Таких стрелков – раз-два и обчелся. А мазил – несчитано…

– Этот снайпер не промахнулся, – буркнул хмуро Коновалов. – Если б я на блеск оптики не среагировал… Опоздал на долю секунды… – он махнул рукой обреченно. – Хоронили бы сейчас Первого президента со всеми подобающими по статусу почестями…

– А с тобой бы что было? – полюбопытствовал милиционер.

– Черт знает, – покачал головой Коновалов. – Писал бы, наверное, объяснительные… А потом выперли бы по служебному несоответствию.

Гаврилов причмокнул сочувственно, спросил простодушно.

– Интересно, если бы… Ну, покушение удалось… Его бы у Кремлевской стены схоронили?

– Это врядли. Он же всегда против выступал. И Мавзолей все порывался закрыть. Хотя… мне кажется, жалеет теперь. Место уж больно престижное. Туда абы кого не кладут. Только революционеров да реформаторов, – грустно заметил полковник, а потом предложил внезапно. – А давай-ка, Ваня, хозяина этой квартирешки навестим. Он ведь у вас в каталажке сидит? Пойдем, покалякаем, что да как. Авось, идейка-то какая-никакая и прорежется!