Текст книги "10 гениев, изменивших мир"

В XIX веке это было совсем не очевидно: «случайные» открытия – вроде пенициллина, рентгена, радиоактивности, не говоря уже о периодической системе элементов Д. И. Менделеева, – были сделаны позднее и во многом благодаря тому, что ученый мир «настроился» на случайность и поверил в нее. Конечно, сама возможность непосредственного постижения жизни, развития до сих пор остается, по меньшей мере, спорной проблемой. Но попытка Ницше обратиться к анализу «бытия вне сознания» способствовала повороту к этой проблематике у других западных философов, естествоиспытателей и историков науки; и результат не замедлил сказаться. Более того, случайность и уникальность как таковые стали объектом научного интереса. А в итоге появилась квантовая физика, генетика, кибернетика, ряд концепций, описывающих социальные процессы…

В общем, можно приводить множество примеров прямого или опосредованного влияния ницшеанства на развитие цивилизации, поскольку на протяжении всего XX века философия Ницше, по-новому осмысливаясь, представала в ином свете. Все кому не лень перетолковывали его учение на свой лад; его философия, как сказал Михаил Мамардашвили, вспыхнув в виде истины, оказалась погребена под слоем глупостей. Ницше казался символистом, нацистом, христианином, анархистом и даже… большевиком. Многие пытались «оправдать» философа, выдавая его «имморализм» за ухищрения комедианта, ведь в обыденной жизни Ницше был весьма добропорядочным гражданином.

Эта «святость» жизни Ницше восставала против его философии и всегда была удобным предлогом для его моральной реабилитации. Но нуждался ли он в ней? Можно ли судить с точки зрения обыденной морали о философе, пытавшемся стать «по ту сторону добра и зла»? Ведь, как будет показано дальше, вся его жизнь была борьбой за независимость, за право человека идти собственным путем, отстаивать свои ценности – и не быть судимым моральным большинством за собственную неповторимость. И читателя он призывал не следовать советам Заратустры, а с его помощью обрести свою философию: «Вы еще не искали себя, когда нашли меня. Теперь я приказываю вам потерять меня и найти себя, и только когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам».

По сути, Ницше и думал, и писал только для себя, и только самого себя описывал, превращая свое внутреннее «я» в отвлеченные мысли. Стефан Цвейг утверждал: «Пора наконец раз и навсегда оставить школьные вопросы: чего хотел Ницше? что думал Ницше? к какой системе, к какому мировоззрению он стремился? Ницше ничего не хотел: в нем наслаждается собой непреодолимая страсть к правде. Он не знает никаких «для чего?». Ницше не думает ни о том, чтобы исправлять или поучать человечество, ни о том, чтобы успокоить его и себя; его экстатическое опьянение мышлением – самоцель, самоупоение, очень своеобразное, индивидуальное и стихийное наслаждение, как всякая демоническая страсть. Это неимоверное напряжение сил никогда не было направлено на создание «учения» – он давно преодолел «благородное ребячество начинающих – догматизирование» – или на создание религии: «Во мне нет ничего, напоминающего основателя религии. Религия – дело черни». Ницше занимается философией как искусством».

Понимание текстов Ницше не может опираться на ссылки на гениальность, демонические способности или, тем более, на болезнь философа, благодаря которым он будто бы умел видеть и слышать то, чего не видят и не слышат другие. Но если вообще возможно объяснить творчество мыслителя событиями его личной жизни и чертами характера, то это – о Ницше, поскольку ни у кого другого внешняя работа мысли и внутренний душевный мир не представляют такого полного единения. Но если пытаться понять внутренний мир Ницше лишь через призму его внешней жизни, то снова в руках останется только пустая оболочка. Ведь в сущности никаких внешних событий в его жизни не происходило, а все переживаемое было столь глубоко внутренним, что могло находить выражение лишь в беседах с глазу на глаз и в идеях его произведений.

* * *

«Жизнь Ницше начинается старостью», – говорил о философе Стефан Цвейг. Однако, как и у всякого человека, у Фридриха Вильгельма Ницше было и детство, и юность, хотя и не очень типичные для обычного мальчика.

15 октября 1844 года в семье лютеранского священника Карла Людвига Ницше и его жены Франциски на свет появился первенец. Счастливый отец нарек мальчика, родившегося в день именин прусского короля Фридриха Вильгельма IV, в его честь – Фридрих Вильгельм.

Родословная Ницше теряется в глубине XVI века. Достоверно известно, что предки Ницше уже с 1570 года жили в Верхнем Лаузице (на северо-западе прусской провинции Силезия), а затем перебрались в Бибр, небольшой городок близ старинного саксонского города Наумбурга.

Правда, сестра Ницше Элизабет упоминала семейную легенду, согласно которой некий польский шляхтич Ницкий был в рядах тех, кто в 1697 году возвел на польский престол саксонского курфюрста Августа Сильного и за это удостоился графского титула. После отказа Августа от польской короны Ницкий был вынужден бежать в немецкие земли из-за участия в заговоре против нового короля Станислава Лещиньского. После трехлетних скитаний он с семьей осел в Саксонии. Однако изданный в Лейпциге десятитомный справочник польских дворянских родов ни о каком графе Ницком не упоминает, так что это не более чем романтическая легенда.

Вполне можно понять желание семьи Ницше приписать себе аристократических предков, однако и по отцу, и по матери Фридрих происходил из семьи священников. Правда, священники были немного разные.

Дед Ницше по отцу получил степень доктора теологии и написал несколько богословских трудов. Бабка по отцу, Эрдмуге Доротея, в молодости вращалась в высшем свете – ее первым мужем был веймарский придворный адвокат, она видела Наполеона и Гете. Их сын, Карл Людвиг, окончил теологический факультет университета в Галле. Ему не было еще и тридцати, когда он стал духовником детей знатных особ, в частности принцесс Альтенбургских. Однако из-за плохого здоровья ему пришлось оставить двор, и в благодарность за хорошее воспитание венценосных особ он получил от короля Фридриха Вильгельма IV церковный приход в деревне Рекен близ Люцена. Оказавшись в глуши, Карл Людвиг стал нелюдимым, предпочитая покой, тишину и одиночество. В воспоминаниях Ницше отец предстает хрупким, болезненным, сентиментальным и обходительным. Философ считал, что именно от отца он унаследовал дар понимания вещей возвышенных и утонченных, а также способности музыканта и композитора.

Мать философа, Франциска Ницше, урожденная Элер, выросла в деревне. Ее отец, дед Фридриха по матери, был сыном ремесленника, простым сельским священником, держал пасеку на тридцать шесть ульев. У него было одиннадцать детей, из которых шестая – Франциска. В отличие от мужа, она обладала отменным здоровьем, практичностью и простотой нрава. Прекрасно умела считать, зато ни в грош не ставила абстрактные рассуждения, очень любила петь и редко поддавалась унынию. Ее жизненная стойкость впечатляла: она пережила безумие и смерть мужа, гибель младшего сына Йозефа, а в конце жизни – сумасшествие и смерть Фридриха.

Свадьба Карла Людвига и Франциски состоялась 10 октября 1843 года, как раз в день рождения жениха. Через год, 15 октября, родился Фридрих, в июле 1846 года – дочь Элизабет, а еще спустя два года – второй сын Йозеф. Больше всех пастор любил старшего, с которым много и охотно занимался. Маленький Фриц, который начал говорить только в два с половиной года, был его излюбленным молчаливым спутником в долгих прогулках по окрестностям. В сумерках отец часто запирался в церкви и импровизировал на органе, и эти часы Фридрих вспоминал как лучшее время своего детства.

В 1848 году Германия пережила революцию, которая глубоко напугала монархически настроенного пастора. Видимо, потрясение дало о себе знать, ибо в конце августа он тяжело заболел и через год, 30 июля 1849-го, скончался. В литературе есть различные версии о причинах болезни Людвига Ницше и ее связи с трагической судьбой старшего сына. Известно, что Карл Людвиг Ницше умер от размягчения (инфаркта) мозга, что вполне могло произойти из-за травмы головы, полученной при падении с каменной лестницы своего дома. Он сильно ударился и уже не выздоровел: многие месяцы провел в постели, а перед смертью совершенно ослеп. В своих мемуарах, написанных в возрасте четырнадцати лет, Фридрих рассказывал: «В сентябре 1848 г. мой любимый отец вдруг сделался душевнобольным… Несколько врачей силились распознать суть болезни, но напрасно… Тогда мы пригласили в Реккен известного врача Оппольцера… Этот выдающийся человек тотчас же понял, где следовало искать причину болезни. К нашему великому ужасу, он счел ею размягчение мозга, что, правда, было небезнадежным, но все же очень опасным. Мой любимый отец, должно быть, терпел чудовищные боли, но болезнь не желала идти на убыль, она прогрессировала день ото дня. В конце концов даже померк свет в его очах, и ему пришлось претерпеть остаток своих страданий в вечной тьме… Затем он тихо и благостно почил 27 июля 1849 года… О Боже! Я стал сиротой, лишившимся отца, а моя любимая мама – вдовой!»

Неизвестно, стала ли болезнь результатом падения или предшествовала ему, но Фридрих Ницше, который всю свою жизнь верил в силу наследственности, писал в «Ессе homo»: «Мой отец умер тридцати шести лет… существование пришло в упадок в том же году, что и мое». Фридрих был уверен, что повторит судьбу отца.

А пока что его мать в двадцать три года осталась вдовой с тремя детьми. Через пять месяцев после смерти мужа она потеряла младшего сына Йозефа, не прожившего и года. Позднее Фридрих в автобиографических заметках описал странный сон, который видел накануне: «Я слышал в церкви погребальные звуки органа. Пока я пытался понять, в чем дело, одна из могил внезапно вздыбилась, из нее поднялся мой отец в саване. Он поспешил в церковь и быстро вернулся с маленьким ребенком на руках. Вновь приоткрылся могильный холм, он влез внутрь, и крышка гроба захлопнулась. Тотчас смолкли мощные звуки органа, и я проснулся. На следующий день Йозефхену внезапно стало плохо, начались боли и судороги, и через несколько часов он умер. Мой сон сбылся полностью».

Но Франциска Ницше мужественно вынесла эти удары судьбы. Она делала все, что должна была делать для своих детей хорошая немецкая мать: она даже выучилась играть на пианино, чтобы музицировать с ними. Но по натуре она была домоседкой и ханжой. Фридрих Ницше страдал от ее своенравия, показной религиозности и страсти к болтовне. Он считал мать несчастьем своей жизни, хотя именно ей было суждено впоследствии в шестьдесят лет заботиться о безумном сыне и оберегать его произведения, в которых она ничего не понимала.

Весной 1850 года семья перебралась в старинный Наумбург, где мальчик воспитывался в благочестивом обществе своей матери, сестры, бабушки и двух тетушек. Ему еще не исполнилось и шести лет, когда он пошел учиться в мужскую школу. Молчаливый и замкнутый малыш с вьющимися белокурыми волосами и близорукими голубыми глазами чувствовал себя в классе неуютно. Отчужденность Фридриха росла, а одиночество стало его постоянным спутником. Его мягкие манеры, рассудительность, вежливый тон вызывали постоянные насмешки над «маленьким пастором», как его окрестили сверстники. Он страдал от малейшего замечания и очень старался соответствовать всем школьным требованиям. Однажды во время сильной грозы и ливня мать Ницше с удивлением увидела, что он идет домой ровным медленным шагом без пальто и зонтика. Она стала торопить его, опасаясь, что тот простудится. Войдя в комнату, Ницше заявил: «Нам внушают, что не следует бегать по улицам».

Фридрих сочинял мелодии, которые посвящал своим «польским предкам». Он писал стихи, и все – его мать, бабушка, тетки и сестра – получали к дню своего рождения его сочинения, им же переложенные на музыку. Даже игры давали Ницше темы для его произведений: он написал несколько дидактических трактатов, заключающих в себе ряд правил и советов, и вручил их своим товарищам по школе. Он преподавал им архитектуру, а в 1854 году, во время осады Севастополя, изучал баллистику и систему защиты крепостей. Одновременно с этим вместе с двумя своими товарищами он основал «Театр искусств», где выступал в роли и драматурга, и режиссера.

В 1854 году Фридрих покинул школу и поступил в Наумбургскую гимназию. Его превосходство над сверстниками было огромно, учеба давалась Фридриху легко, при том, что он засиживался над тетрадями и учебниками до полуночи, а в пять утра уже вставал и спешил в гимназию. Однако в 1856 году двенадцатилетнего гимназиста пришлось освободить от занятий из-за головных болей и болезни глаз. Впрочем, куда больше школьных предметов мальчика волновали поэзия и особенно музыка (позднее он называл людей, которых не волнует музыка, «бездуховными тварями, подобными животному»). Он полюбил классику, его очаровывали Моцарт, Гайдн, Шуберт, Бетховен, Бах.

Осенью 1858 года мать Фридриха получила от ректора земельной школы-интерната «Шульпфорте» письмо, где ее сыну как необычайно одаренному мальчику предлагалось место в школе и стипендия. Предложение было лестным, так как Пфорта (так называли в просторечии школу) считалась одним из самых престижных учебных заведений в Германии. Среди ее выпускников были такие блестящие умы, как знаменитые романтики братья Шлегели[9]9
  Шлегель Август Вильгельм (1767–1845, Бонн) – немецкий историк литературы, писатель. Шлегелъ Фридрих (1772–1829, Дрезден) – немецкий критик, филолог, философ, писатель, теоретик романтизма.


[Закрыть], Новалис[10]10
  Новалис (псевдоним Фридриха фон Гарденберга) (1772–1801) – немецкий писатель, один из самых крупных представителей немецкого романтизма.


[Закрыть], философ Фихте. Мать согласилась, и проведший детство в тепличных условиях домашнего уюта Фридрих попал в новый мир закрытого учебного заведения.

Воспитанники школы содержались вдали от своей семьи и никого не видели, кроме учителей. Им было запрещено говорить друг другу ты и вообще держать себя свободно. Каждый педагог был одновременно воспитателем двадцати подростков. Их обучали богословию, еврейскому языку, греческому и латыни.

Нет практически никаких сведений о том, как жилось Фридриху в интернате. Сохранилась лишь одна история. Нескольким ученикам показался неправдоподобным рассказ о Муции Сцеволе {14}14
  Сцевола Гай Муций – легендарный герой римлян. В 507 г. до н. э. при осаде Рима этрусками он отправился в неприятельский лагерь, чтобы убить их царя Порсену. Сцевола был схвачен, и, когда ему начали угрожать пытками и смертью, в знак неустрашимости он положил руку в огонь на жертвеннике и дал ей сгореть.


[Закрыть], и они отрицали возможность существования подобного факта. «Ни у одного человека не хватило бы мужества положить в огонь руку», – рассуждали молодые критики. Ницше, не удостаивая их ответом, вынул из печи раскаленный уголь и положил его на ладонь. След от этого ожога остался у него на всю жизнь, тем более что он искусственно поддерживал и растравлял рану, вливая в нее расплавленный воск.

Любимыми авторами Ницше были Шиллер, Байрон и, в особенности, немецкий поэт Фридрих Гельдерлин. Жизнь последнего казалась Ницше похожей на его собственную. Гельдерлин хотел стать пастором, как его отец, изучал богословие, однако потом вдруг утратил веру в Бога. Он был беден и для того, чтобы как-то выжить, стал воспитателем детей в богатых домах, хотя это положение его невыносимо тяготило. Тем не менее, Гельдерлину удалось напечатать несколько своих поэм на античную тематику, но читатели не оценили его творчество. Гельдерлин сошел с ума и медленно угасал, не приходя в сознание, в течение сорока лет. Он умер в 1843 году, за несколько месяцев до рождения Ницше. В 1861-м Фридрих написал сочинение о поэте, увидев в «эллинском монахе» родственную душу, сказавшую немцам «горькую истину» об их жалком и убогом положении. Но учитель литературы, в полном соответствии с общепринятыми негативными оценками Гельдерлина, «дружески посоветовал автору избрать какого-нибудь более здорового и ясного немецкого поэта». Разочарованный Ницше еще глубже замкнулся в себе и больше никогда не высказывал перед преподавателями Пфорты своих истинных чувств и мыслей.

В апреле 1862 года Ницше создал два философско-поэтических эссе: «Рок и история» и «Свобода воли и рок», где отразил чуть ли не все основные идеи своих будущих произведений. Вновь и вновь на протяжении всей жизни он будет возвращаться к этим темам, с каждым разом все более страстно и открыто. О чем пишет в эссе «Рок и история» молодой Ницше? «Свободная воля предстает как раскованность, самовольность. Она – бесконечная свобода, блуждание, дух. Но рок – это необходимость, если мы не согласны поверить, будто мировая история – это не ошибочные грезы, невысказанные муки человечества – фантазии, мы сами – игрушки наших фантазий. Рок – бесконечная сила сопротивления свободной воле; свободная воля без рока мыслима столь же мало, как дух без реалий, добро без зла… Свободная воля – лишь абстракция и означает способность действовать осознанно, а под роком мы понимаем принципы, которые руководят нами в неосознанных действиях… Абсолютная свобода воли без рока сделала бы человека Богом, фаталистический принцип – механизмом».

Во втором эссе «Свобода воли и рок» самыми примечательными кажутся эскапады Ницше против христианской идеи потустороннего мира: «То, что Бог становится человеком, указывает лишь: человек должен искать свое блаженство не в бесконечности, а создать свое небо на земле; иллюзия неземного мира исказила отношение человеческого духа к миру земному: она была созданием детства народов».

Планы Ницше на будущее были довольно расплывчаты. То он намеревался посвятить жизнь музыке и стать композитором, то в нем просыпалось желание заняться музыковедением: в 1863 году он написал работу «О демоническом в музыке» и набросок «О сущности музыки». Одновременно Ницше изучал историю литературы и эстетику, библейские тексты и античные трагедии. Его крайне тревожила разбросанность собственных интересов: «Меня волнует мое будущее. Все обстоятельства… говорят о том, что будущая моя жизнь будет полна тревоги и неизвестности. Я глубоко уверен в том, что достигну должной ступени в той профессии, которую выберу, но вместе с тем у меня не хватит силы отказаться ради профессии от многого другого, что для меня в равной степени интересно. Чем я буду заниматься? Я еще не решил этого вопроса, хотя вполне сознаю, что подобное решение зависит исключительно от меня самого; я знаю твердо только одно, что если примусь за изучение какого-либо дела, то изучу его до самого дна; от этого выбор делается, конечно, только еще затруднительнее, так как надо найти такое дело, которое захватило бы меня безраздельно. Положение мое действительно крайне затруднительно. У меня так много стремлений и желаний, что если бы я удовлетворил их все, то был бы очень образованным человеком, а никак не «профессиональным тупицей» (animal professionel). Ясно, что я должен был бы отказаться от некоторых своих наклонностей и, взамен них, развить в себе новые. Но что же именно я должен выбросить за борт моей жизни?»

В сентябре 1864 года Фридрих закончил обучение в Пфорте и после сдачи экзаменов возвратился в Наумбург. Решение продолжить дальнейшую учебу в Боннском университете он принял еще раньше. Идя навстречу желанию матери, Фридрих обещал записаться на теологическое отделение. Через месяц, 16 октября 1864 года, Ницше и Пауль Дейссен, с которым у него завязалась в Пфорте дружба на почве любви к древнегреческой литературе и появились общие намерения изучать теологию, приехали в Бонн.

После почти казарменных порядков Пфорты молодых людей захватила вольная студенческая жизнь, пирушки и обязательные поединки на рапирах. Впрочем, Ницше участвовал в дуэли довольно своеобразным образом. Однажды, решив, что должен стать «настоящим» студентом, он выбрал одного из безобиднейших своих товарищей. «Я – новичок, – сказал ему Ницше, – я хочу драться. Вы мне симпатичны, хотите драться со мной?» – «Охотно!» – ответил тот. Ницше получил удар рапирой, и бой был окончен.

Но очень быстро он остыл к развлечениям и все чаще стал задумываться о переходе на отделение филологии, что и сделал осенью 1865 года. Ницше решил заняться изучением филологии, поскольку думал, что она способна дать пищу не только для интеллекта, но и для чувств, что в ней гармонично сочетаются холодная логика, научный рационализм и художественная сторона. Он занимался на семинаре одного из лучших немецких филологов Фридриха Ричля и даже перевелся в Лейпцигский университет в связи с переездом туда своего наставника.

Третий семестр Ницше начал, как начинают совершенно новую жизнь. Он твердо решил стать филологом, хотя понимал, что для склада его ума и характера узкая специализация не подходит. Философское мышление еще не завладело разумом Ницше, но именно годы учебы в Лейпциге дали решающие духовные импульсы его последующей жизни и творчества. К Фридриху вернулось чувство уверенности в правильности избранного пути, утраченное было в Бонне, где он постоянно разрывался между теологией, музыкой и филологией, не решаясь остановиться на чем-нибудь одном.

Тогда же произошло знаковое для жизни и творчества Ницше событие. Однажды он перелистывал в книжной лавке одну из множества книг, и как будто демон прошептал ему: «Купи ее!». Возвратившись домой, Ницше открыл купленный томик (это был труд А. Шопенгауэра «Мир как воля и представление») и не смог оторваться. Впечатление от книги было настолько сильным, что Фридрих еще две недели мучился от бессонницы, а потом стал называть Шопенгауэра своим отцом. Только необходимость ходить на занятия, вспоминал Ницше, помогла ему преодолеть глубокий душевный кризис, во время которого он, по собственному признанию, был близок к помешательству.

Идеи Шопенгауэра, который к тому моменту уже пять лет как почил в бозе, оказались чрезвычайно близки собственным размышлениям тогдашнего Ницше: «Три вещи в мире способны успокоить меня, но это редкие утешения: мой Шопенгауэр, Шуман и одинокие прогулки». Фридриха поразило презрение философа к людям, с их мелочными заботами и своекорыстными интересами. Бессмысленность этого существования, так ярко обрисованная Шопенгауэром, привела Ницше к мысли о том, что искать смысл жизни человека в исполнении им своего долга – напрасная трата сил и времени. Человек исполняет свой долг под давлением внешних условий существования, и этим ничем не отличается от животного, также действующего исключительно по обстоятельствам.

Возросший интерес Ницше к философии и стремление расширить познания в этой области не побудили юношу посещать лекции по философии. Этому немало способствовали выпады Шопенгауэра против академических философов и личные впечатления от преподавателей Боннского университета. С тем большей жадностью студент набросился на оригинальную философскую литературу. Он изучает труды молодых немецких философов – Гартмана, Дюринга, Ланге, Банзена.

Особенно его заинтересовал вышедший в 1866 году труд Ланге «История материализма». Залпом прочитав его, молодой человек пришел в восторг от «самого значительного философского произведения последних лет». Из этой книги Ницше впервые получил представление о социальном дарвинизме, политических и экономических тенденциях современного развития, столкнулся с оригинальной интерпретацией взглядов греческого материалиста Демокрита и немецкого мыслителя Канта, подробно познакомился с работами представителей английского позитивизма и утилитаризма.

У Ланге Ницше нашел и подтверждение собственным, еще смутным философским взглядам. По Ланге, окружающий мир – это представление, обусловленное физической структурой человеческого организма. Однако человек не может удовлетвориться только информацией, которую приобретает путем взаимодействия с жизнью. Человек – духовное, нравственное существо, он нуждается и в идеальном, более совершенном мире, который сам же и создает, творя поэтические образы, религиозные представления. Этот мир возвышает человека над обыденностью, вооружает его этической идеей. Собственно, представление о реальном мире как алогичном, иррациональном явлении Ницше почерпнул у Шопенгауэра, а Ланге лишь укрепил в нем это убеждение.

Летом 1867 года Ницше познакомился с Эрвином Роде, ставшим его близким другом на всю жизнь. Он был немного моложе, родился в Гамбурге в семье врача. Юноша любил музыку и рано обнаружил задатки прирожденного филолога: владел французским, итальянским, испанским и английским языками, мастерски говорил на большинстве немецких диалектов. Летние каникулы молодые люди провели вместе, пешком путешествуя по Богемскому лесу.

Осенью того же года Ницше вынужден был временно прервать обучение и пройти год военной службы. Так он оказался во второй батарее полка полевой артиллерии, расквартированного в родном Наумбурге. Военную службу недавний студент, еще не забывший строгие распорядки Пфорты, перенес довольно легко, хотя нельзя сказать, что он получил большое удовольствие от армейских будней. «Солдатская жизнь не особенно удобна, – писал Ницше, – но она, пожалуй, даже полезна… В ней есть постоянный призыв к энергии, которая особенно хороша как противоядие против парализующего людей скептицизма, действие которого мы наблюдали вместе с тобой. В казарме узнаешь свой собственный характер, в ней научаешься приспособляться к чужим людям, в большинстве случаев очень грубым. До сих пор все относятся ко мне, по-видимому, доброжелательно, начиная от капитана до простого солдата, к тому же все свои обязанности я исполняю усердно и с интересом. Разве можно не гордиться, если среди 30 рекрутов получишь отличие как лучший кавалерист? По-моему, это лучше, чем получение диплома по филологии…» Впрочем, бодрое настроение Ницше продолжается недолго. Он не может не признать, что конный артиллерист глубоко несчастен, если у него есть наклонность к литературной деятельности; уединившись в своей комнатке, он размышляет о философии Демокрита.

Вскоре службе Фридриха в армии пришел конец. Однажды во время учений, садясь на лошадь, он сильно ударился грудью о переднюю луку седла. Несмотря на боль, Ницше остался в строю до конца учений, но вечером юноше стало настолько плохо, что он дважды терял сознание. Десять дней Фридрих почти неподвижно пролежал в постели: у него оказались разорванными две грудные мышцы и произошло внутреннее кровоизлияние. В поврежденных грудных костях началось нагноение, а затем осколки стали выходить через рану наружу. Мучительный процесс продолжался почти два месяца. Ницше прошел чрезвычайно болезненный курс лечения и после пятимесячных страданий в августе наконец возвратился в Наумбург.

Признанный негодным к службе в армии, молодой человек возобновил обучение в университете. Он твердо решил вступить на стезю преподавательской деятельности и начал обдумывать тему диссертации. Именно в это время произошло одно из наиболее значительных и судьбоносных событий в его жизни – знакомство со знаменитым композитором Рихардом Вагнером.

В ноябре 1868 года Вагнер инкогнито приехал в Лейпциг навестить свою сестру Оттилию, жену известного востоковеда Германа Брокгауза. Опекавшая Ницше фрау Ричль, близкая подруга Оттилии, вместе с ней принимала музыканта. Ко времени приезда в родной Лейпциг Вагнер уже приобрел мировую известность, а его творения – «Летучий голландец», «Тангейзер», «Лоэнгрин», «Тристан и Изольда» – вызывали восторженное поклонение одних и яростное неприятие других.

Приехав к сестре, Вагнер, конечно же, не мог отказать ей в удовольствии послушать его последние сочинения. Когда он исполнил отрывки из «Мейстерзингеров», фрау Ричль заявила, что эти мелодии она слышала ранее в прекрасном исполнении студента мужа – Фридриха Ницше. Заинтригованный Вагнер выразил желание познакомиться с юношей. Так вечером 8 ноября 1868 года в доме профессора Брокгауза произошла их встреча.

Однако радостное событие было несколько омрачено. Ницше хотел предстать перед Вагнером в наилучшем свете, и потому торопил портного, которому когда-то заказал костюм. Портной вошел в положение молодого человека и даже принес платье к нему домой. Ницше примерил платье – оно сидело хорошо; он поблагодарил мастера, но тот не ушел – за костюм нужно заплатить. Ницше относительно денег «всегда держался особого мнения», как пишет наиболее авторитетный специалист по Ницше, биограф философа Д. Галеви. В итоге все закончилось тем, что портной ушел, унеся с собой вожделенную обнову. Пристыженный Ницше с неудовольствием осмотрел свой черный сюртук, очень сомневаясь в том, что он достаточно хорош для Вагнера, но наконец все же надел его. «…Идет проливной дождь. Часы показывают четверть девятого. Я выхожу; на дворе черная, дождливая ночь, и я тоже, несчастнейший из смертных, одет в черное и даже не во фрак, но пребываю в самом романтическом настроении».

Однако сюртук не помешал Ницше познакомиться и подружиться с Вагнером. Кроме музыки, они сразу нашли еще одну глубоко волновавшую их тему – философию Шопенгауэра. Ницше был очарован дружелюбием и живостью Вагнера, первой поистине гениальной творческой личностью, встреченной им на жизненном пути. Его ослепил не ореол славы Вагнера, а действительно независимое мышление известного музыканта. Вагнер, как и Ницше, стремился к обновлению немецкой культуры.

После знакомства Ницше погрузился в чтение эстетических произведений Вагнера «Искусство и революция» и «Опера и драма». Вновь его начали одолевать сомнения в правильности того, что он избрал своей профессией филологию. Но именно в это время произошли события, задержавшие Ницше на десять лет в оковах филологической науки.

В декабре 1868 года в Базельском университете освободилось место на кафедре греческого языка и литературы, руководитель которой, профессор А. Кисслинг, принял приглашение перейти в университет Гамбурга. Он обратился к своему бывшему боннскому наставнику Ричлю с вопросом о том, нельзя ли пригласить в Базель Ницше, чьи работы по античной литературе были ему хорошо знакомы из журнала «Рейнский музей филологии». Фридрих был польщен выпавшей честью занять пост экстраординарного профессора университета без диссертации и даже без завершенного полностью курса обучения. В приглашении его привлекало еще одно – возможность ближе сойтись с Вагнером, проживавшим с 1866 года в Трибшене близ Люцерна.

Перед отъездом Ницше намеревался защитить в Лейпциге диссертацию на основе своих исследований о Диогене Лаэртском. Однако совет факультета единодушно решил, что опубликованные статьи Ницше вполне заменяют диссертацию, и 23 марта ему присудили степень доктора без обязательной публичной защиты. Осталось решить еще одну проблему. Ницше колебался, не зная, как поступить: следовало ли при переезде в Базель сохранить прусское гражданство или же принять швейцарское? После раздумий 17 апреля 1869 года он отказался от прусского подданства, но швейцарского гражданства не получил, став «гражданином мира».