Текст книги "Понятийность"

Понятийность
Александр Фролов

© Александр Фролов, 2023

ISBN 978-5-0056-6691-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Понимание – наверное, одно из наиболее часто употребляемых в обыденной и профессиональной жизни слов. Но при ближайшем рассмотрении мы сталкиваемся с практически сплошным «непониманием понимания». Мы произносим пустые слова, наивно предполагая, что их понимают и сами пытаемся понять столь же пустые слова, предназначенные нам. Если вдуматься, все сегодняшние беды – от семейных до глобальных – корнями уходят именно в отсутствие понимания, в том числе – взаимопонимания взаимодействующих людей. Эта книга, как и другие книги научно-популярной серии, призвана в какой-то мере содействовать смягчению жёстких реалий нашей жизни и внесению в эту жизнь элементов содружества и потому комфортности.

Для возможности обмена людей продуктами мышления на сегодняшнем уровне сделано всё возможное. Надо только научиться понимать и принять это умение к исполнению.

Александр Фролов

Понимание и непонимание

– Ты меня понимаешь?

– Да, понимаю!

– А я не понимаю!

О чём это? Что это означает? Ведь мы постоянно пользуемся этим словом. И в ходе беседы, обмениваясь словами, а то и жестами. И просто после молчаливого смотрения друг другу в глаза. Но главное – это то, что в соответствии с заключением о понимании или непонимании мы принимаем решения. Порой весьма серьёзные. Более того, действуем в соответствии с этими решениями. А потом вовне или внутри себя оправдываем свои действия пониманием или непониманием – своим или чужим. Чаще всего как-то поверхностно и безответственно пользуемся этим словом. Давайте разберёмся.

В русском языке был такой глагол – «нять». Сейчас без приставки он не употребляется. А означал он – «имать, брать, ловить». В конечном счёте – присваивать, обладать. Так что если человек говорит «понимаю, понял», то это должно значить, что он поймал отправленный ему сигнал. Мало того – он его присвоил, впустил внутрь себя, сделал элементом своего внутреннего мира. Если же этот сигнал лишь скользнул по поверхности сознания, отметился значками символов любого характера, но не зафиксировался во внутренних связях сознания, не присвоился им, то понимания не произошло.

Конечно, второй вариант – непонимание – гораздо более распространён. Почему? Для того, чтобы завести в сознание то или иное явление, которое воздействует на наши органы чувств, необходимо совершить серьёзную работу. Прежде всего, надо это явление перевести из внешнего по отношению к нам мира в наш внутренний мир. В этом внутреннем мире живут только сигналы от внешнего мира. Из сопоставления сигналов складываются величины, которыми мозг измеряет явление. Из величин складываются модели явлений – сами-то явления не могут «влезть к нам в голову»! Так что в конечном счёте сигналы в голове живут в виде моделей действительности. Вот мы и живём в нашем внутреннем мире, общаясь с окружающим миром общением моделей себя с его моделями в наших головах. Модели всё время сравниваются с оригиналами, уточняются, и мы начинаем относиться к ним как к самой действительности. Девушка Дуся имеет дело не с парнем Васей, а с её моделью парня Васи. Процесс или результат преобразования явлений действительности в явления виртуального мира нашего сознания называется информацией. Модельная картина мира в нашем сознании складывается в результате обработки информации. Если в результате сопоставления модели с оригиналом наши действия оказываются соответствующими действительности, то есть, модель «ведёт себя» ожидаемо, говорят, что эта модель адекватна действительности. Вот Дуся и удивляется Васиному поведению. Нечего удивляться, Дуся! Просто у тебя в голове неадекватная Васе его модель. Мозгу приходится здорово поработать над созданием адекватной модели явления, с которым в той или иной форме мы имеем дело. А мозг о-о-о-чень энергозатратен! У него много дел по обеспечению нашего выживания, и он не ищет лишней работы. Так что для того, чтобы явление попало в число адекватных моделей, надо, во-первых, иметь веские причины для трудозатрат, во-вторых осуществить эти трудозатраты. Только тогда модель явления будет впущена в сознание, взята, поймана, поимета. То есть, понята.

Фу, сколько для мозга возни! И он целенаправленно может работать над пониманием только некоторых, особо важных «с его точки зрения», явлений действительности. Надо ему это? Нет. И поэтому скользят явления по поверхности сознания без всякого понимания. Когда герои сериала сидят, молча выпучив друг на друга глазки, они имеют дело с явно неадекватными моделями друг друга. Ведь они же ничего не выясняют, не обмениваются информацией! И если потом один из них спрашивает: «Ты меня понимаешь?», можно с уверенностью сказать, что ничего-то стороны не понимают. Каждый мусолит свою модель другого, не заботясь о её адекватности, не трудясь над этим. А это не есть понимание. Понять – означает присвоить информацию, пропустить ее через сознание, сформировать суждение, получить возможность сопоставления данной информации с другой информацией. «Большой психологический словарь» определяет понимание как «способность личности осмыслять, постигать содержание, смысл, значение чего-нибудь». Вот чаще всего и пучим глазки, не осмысляя, то есть, не впуская в себя содержание явления для детальной обработки мозгом информации, связанной с явлением, и принятия осознанного решения на основании этой обработки.

По-латыни «я понимаю» – «интеллего». Отсюда во многих языках возникло слово «интеллект», что точно можно передать русским словом «понимучесть». В русском языке суффикс «есть» в существительном указывает на описание этим существительным свойства обсуждаемого объекта. А понимает или не понимает человек не как биологическая система, а как личность – совокупность его свойств, приобретённых в процессе жизни в обществе, в том числе – в общении с людьми. Как мы уже выяснили, понимание – это процесс или результат построения адекватных моделей действительности. На основании только таких моделей можно адекватно, то есть, предсказуемо, изменять действительность, в чём и состоит человеческая деятельность. Из всего этого следует, что интеллектом называется свойство личности адекватно отражать (представлять) действительность и обеспечивать действия, адекватные этой действительности и способам её изменения. Всё. Как бы ни складывался интеллект, в итоге он либо есть, либо его нет. Интеллектом может обладать прабабушка, окончившая два класса церковно-приходской школы, и может не обладать академик. Адекватное представление возможно только при участии сознания с присущей ему по определению возможностью внятного отчёта о переживании взаимодействия с действительностью.

Люди в толпе хотят признания за ними и их поступками адекватности вне зависимости от того, есть она или нет. Но, согласно известной поговорке, «если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе». В данном случае это означает, что назвать неадекватность адекватностью легче, чем эту адекватность реально строить. Поэтому появились представления о «множественных интеллектах» – эмоциональном, кинестетическом и прочих. То есть, «переживательном», «бегательном», «сексуальном» … Не хватает только жевательного и связанного с другими физиологическими отправлениями. Согласно таким представлениям, великий олигофрен Форрест Гамп, герой одноимённого фильма, обладал «бегательным интеллектом». Нет! Он, выбираясь из дебрей дебильности, учился рассуждать, в результате чего – совершать осмысленные адекватные поступки с осознаваемым учётом своих интеллектуальных затруднений.

Откуда возникла эта паранойя по поводу эмоционального интеллекта? Согласно представлениям современной психофизиологии, сформированным, в частности Николаем Александровичем Бернштейном, такие «интеллекты» – просто недоразвившиеся начатки так и не состоявшегося интеллекта, определённого выше. Для большинства людей «множественные интеллекты» – это способ успокоения и самоутверждения: «у нас тоже есть интеллект». Для добросовестно заблуждающихся – это деятельность в лженауке. Для жуликов и проходимцев – возможность заработать на подорожавшую икру к бутербродам «обучением эмоциональному интеллекту». Разумеется, «с московским удостоверением». А не с удостоверением нижнедрюпинского колледжа актуального менеджмента. Предложений полон интернет. Вот так и формируется массовое принципиальное непонимание под вывеской с модным словом, не наполненным смыслом.

Мы пойдём другим путём. Мы вернёмся к нашей личности и реальной жизни, в которой личность складывается. Если мы выжили до сих пор – и как индивиды, и как вид, значит, понимание как-то складывалось. Мы развивались в процессе филетической эволюции вида, и понимание развивалось в этом же процессе. Это отмечено в книге Юрия Ивановича Новоженова «Филетическая эволюция человека». Из чего оно развивалось? Прежде всего, из классификации. Если бы наши предки не научились методом проб и ошибок классифицировать грибы на съедобные и несъедобные, нас бы сейчас не было. А мы есть, и сами порой питаемся съедобными грибами. Дальше: одни грибы варим, другие можно и не варить. Одни вкуснее жареные, другие – солёные, третьи – маринованные. Это и есть классификация. Всё по полкам, по классам. Значит, инструмент формирования понимания зарыт где-то в классификации. Чем дальше мы продвигаемся в развитии, тем детальнее классификация, тем тоньше понимание.

Мы живём среди людей и выживаем лишь в том случае, если у нас есть общее понимание. Лучше – общее понимание всего, в крайнем случае – общее понимание важнейших, ключевых проблем и задач. Поэтому способ классификации должен быть: а) способом классификации ВСЕГО, с чем мы сталкиваемся; б) общим для ВСЕХ способом классификации. Это значит, что для понимания должна существовать единая и единственная система классификации. В строгом, хотя и примитивном, виде эту систему начал создавать Аристотель более двух тысяч лет назад. В восемнадцатом веке её существенно уточнил Карл Линней. К нашему времени она стала ещё точнее, включив в свою структуру меры явлений и свойств.

Можем ли мы вне классификационной системы понять, что такое любовь или красота? Что такое угол или степень? Что такое географическая карта? Нет, не можем. Понимание – это нахождение необходимого на известной полке в складском помещении сознания. Если не названы ангар, секция, помещение, стеллаж, полка и номер на полке – не найдём, ЧТО ЭТО ТАКОЕ. То есть, не поймём.

Понятие как инструментальная основа понимания

Что происходит, когда мы понимаем? Происходит понимание, или, как допускает русский язык, «понятие». А нам нужен инструмент, посредством которого происходит это «понятие», то есть, описательная основа понимания. Для начала давайте назовём этот инструмент. Проще всего так его и назвать – понятие. Итак, понятие – описательная основа понимания.

Понятие представляет собой словесно выраженное обобщение явлений, принадлежащих к определённой сущностной группе. Примеры понятий – трава, мера, человек, окно. Явления внутри этих групп различны в деталях, порой значительно, но едины в своей сущности. Это означает многогранность понятия, проявляющуюся при постановке различных задач, связанных с ним.

Такую многогранность можно проиллюстрировать следующей метафорой. Всем хорошо известен дискотечный шар, оклеенный осколками зеркал. Когда он вращается, освещаемый лучом света, различные зеркала попадают в отражающее положение и возникает множество движущихся отражений на потолке и стенах помещения. Так вот, весь шар является метафорическим представлением понятия в целом. А грани отражают свет в определённых положениях, определённых пределах.

Итак, грань понятия соответствует конкретной задаче. Поэтому, рассматривая понятие в конкретной задаче, необходимо задать пределы, в которых эта грань достаточно однозначно описывает рассматриваемое явление. Иначе говоря, опредѐлить её, а по-русски – определѝть. Если шар соответствует понятию, то конкретная его грань – определению понятия. Люди могут понимать, о чём идёт речь, только в определениях понятий. Во всех других вариантах понимание, как мы его определили выше, принципиально исключено. И любые заявления о понимании в таких случаях являются обманом, или, того хуже, самообманом.

При формировании мозгом моделей действительности всегда возникают обыденные, то есть, не подвергшиеся научной обработке и научному пониманию модели. Именно их мы воспринимаем как действительность. Эти модели многофакторны – приближая их к реальной действительности, мозг учитывает сигналы от мельчайших деталей явления. И внимание настолько размазывается по этим столь реальным деталям, что принять адекватное решение практически невозможно: трудно на фоне этого шума отличить важные связи от незначительных.

Невозможно рассматривать «всё сразу». Мы всегда, в любой жизненной сфере имеем дело с конкретной задачей. Поэтому для решения такой конкретной задачи нам надо от рассмотрения разбрасывающего множество бликов шара перейти к рассмотрению той единственной его грани, которая соответствует именно данной задаче. Вот тут-то мы и приступаем к определиванию, определению понятия применительно к данной задаче. А поскольку человек осознанно может решать только свои задачи (поскольку задача возникает потребностно), определение понятия осуществляется не только для конкретной задачи, но и конкретным человеком в соответствии с его интересами. Так, например, вряд ли возможно определить понятие «очки». Очень уж велико разнообразие этих очков с их совершенно различными функциями. Но как только заходит речь о коррекции зрения, можно чрезвычайно чётко определить, что такое очки в данном случае. Однако и здесь остаётся место для свободы выбора нужного определения: корректирующие зрение очки для потребителя – это одно, для изготовителя – другое, а для торговца очками – третье. Ниже мы рассмотрим этот пример конкретно и детально, а здесь лишь отметим необходимость сочетания жёсткости определения понятия, чтобы явление можно было однозначно узнать, и гибкости такого определения, чтобы им мог пользоваться на практике конкретный заинтересованный человек.

Для определения понятия удачной представляется метафора «как поймать льва в саванне». Где тут определяемая грань задачи? Люди бросаются придумывать методы ловли – от хитроумных до дурацких, от вполне реальных до фантастических. И в большинстве своём забывают определить, ГДЕ ловить льва. Саванна велика, и надо в первую очередь задать пространственные пределы нахождения льва, рамку, в пределы которой надо бросаться со своими ловчими снастями. То есть, рамочно определить местоположение льва, а потом уже и ловить его разнообразно в меру сил и способностей участников ловли.

Вот этот переход от неопределимого шара в целом к однозначно определённой в конкретном случае для конкретного человека одной конкретной грани шара есть переход от обыденной модели явления к его научной модели. Мозг формирует у нас обыденные модели действительности, в которых мы живём, а работает, принимая решения, позволяющие нам жить – исключительно в научных моделях. Потому что только в таких моделях можно понять связи следствий с причинами, необходимые для понимания и принятия адекватного решения.

Так что вполне ясно просматривается следующая цепочка:

– формируем информацию о явлении;

– классифицируем эту информацию и укладываем;

– обрабатываем, формируя понятия;

– определяем важные для нас понятия.

Итак, определение понятия основывается на классификации, поэтому рассмотрим, как оно вырастает из этой основы. Точная и однозначная передача информации возможна только в знаковых системах. Язык есть средство общения людей в знаковой форме. Речь – само такое общение. Слово – это единица речи для выражения отдельного понятия. Ни на миг нельзя забывать сказанное выдающимся психологом Львом Семёновичем Выготским: «Слово, лишённое значения, не есть слово, оно есть звук пустой». А значение у слова есть только в том случае, если за ним стоит определение соответствующего ему понятия.

Даже феня – «язык, который ненавидит» (так называется книга Сергея Александровича Снегова) – основана на понятиях. Более того, это вошло в наш повседневный быт, и люди «живут по понятиям», вне зависимости от того, законопослушны эти люди или нет. Всё зависит от определений понятий. Что ж, будем учиться вводить эти определения.

Введение определений понятий

Выше уже упоминалось, что классификация всё время эволюционирует. Это и немудрено, поскольку мы всё глубже погружаемся в тонкости мира и нуждаемся во всё большей точности описания его оттенков. Эволюция решает задачу: как можно полнее использовать окружающий мир, да и наш собственный внутренний мир для удовлетворения наших растущих потребностей – на уровнях как индивидов, так и вида в целом. Вот и уточняется классификация.

Аристотель различал «род» и «вид» при определении понятий. Эти «род» и «вид» сами по себе были определены достаточно размыто – Аристотель тоже ещё только учился обращению с понятиями. И они не имели ничего общего с родом и видом современной классификации, несущей на себе следы деятельности Линнея и изучаемой в современной школе на уроках биологии. А в высших учебных заведениях, особенно – педагогического толка, до сих пор учат «введению определений понятий на основе родовидовых отношений» (дословно). Итак, род и вид – не те, которым учили в школе, родовидовые отношения – непонятно что такое, особенно в современном языке. Ну, родоплеменные – ещё куда ни шло, хотя причём они здесь? А родовидовые отношения – это какое-то уж вовсе чудовищное извращение. Извращение как сущностное, так и языковое. Но учат! И можете себе представить, что творится в головах обучаемых? Да что угодно, только не введение определений понятий.

Давайте отвлечёмся от этого безумия, искажающего как сделанное великим Аристотелем, так и достигнутое на сегодня состояние системы классификации. И внимательнее рассмотрим это сегодняшнее состояние. Наверное, всем, даже отъявленным двоечникам, знакома эта система по урокам биологии. То есть, она ассоциируется у нас с классификацией живого, хотя на самом деле структура является общей для классификации чего угодно – хоть транспорта горнорудной промышленности. Где-то там, в «верхней» части этой системы – какие-то империи, царства, типы, эукариоты, прокариоты… Да кто их помнит, и кому он нужны, кроме специалистов? Далеки они от нашей повседневной жизни, ох, как далеки. В слишком далёких глубинах живого копаются. А вот при упоминании «класса» – все оживляются. Так знакомо по жизни! Птицы, рыбы, насекомые и такие родные нам млекопитающие. Да и отряды в этих классах многим запомнились – хищные, воробьинообразные, парнокопытные. Семейства – кошачьи, вьюрковые, свиные. Род (в современном понимании) – рыси, щеглы, свиньи. Вид (тоже в сегодняшнем смысле) – рысь берберийская, щегол сибирский, кабан центрально-европейский. Как на плацу: полк, батальон, рота, взвод, отделение, солдат. Стоят стройными рядами, как на параде – «коробками»: все на виду, никого ни с кем не спутаешь. Все чётко определены.

Вот всё это – от класса до вида и обратно – жизнь вокруг нас, наша жизнь. И для каждого такого привычного в жизни явления – это единица классификации, таксон. Видим: сидит на ветке птичка – яркая, щеголеватая. Этакий щёголь, щегол. Наш, сибирский. Видим, значит, вид. Вот и назвали: вид – щегол сибирский. Что это? Кто это такой? Класс – птицы, отряд – воробьинообразные, семейство вьюрки, род – щеглы. Вот кто такой щегол сибирский. Можно с кем-то или чем-то спутать? Нет!

Да мы же определили понятие «щегол сибирский», соответствующее тому, что мы увидели на ветке. Всё уже отработано. Именно для этого, а не для чего другого преподаётся это в школе. Учитесь, дети! Это вам не родоплеменные, тьфу, извините, родовидовые отношения. Давайте будем учиться разумному современному.

Перенесём таксон в определение понятий. И шаги этого определения зафиксируем буквально по пунктам.

1. Прежде всего – надо увидеть то, что хотим определить. И назвать денотат (от греческого – «называемое»). Называем, то есть, даём имя. Вот и первый шаг – наименование явления, того, что нам явилось в наблюдении – щегол, пандемия, движение.

2. Человечество потом и кровью завоевало существующее знание и понимание. У него колоссальный опыт стихийной классификации. И этот опыт отражён, в первую очередь, в наименованиях явлений. Есть такой раздел отрасли науки по имени «филология» – этимология. Она занимается изучением происхождения слов. Так что надо провести этимологический анализ наименования, чтобы учесть классификационный опыт предков. Есть этимологические словари – разумеется, внутри конкретных языков. Но ещё для этого с самого начала школы обучают разбору слова по составу, чтобы понять происхождение и смысл наименования. Топор – звукоподражательное от «тёпать», стена – от греческого «стенос» – твёрдый, дождь, скорее всего, от «даждь» – дай, Господи, воды посевам, окно – от старославянского «око» – глаз. Так что проводить такой анализ надо всеми возможными средствами – его результаты чрезвычайно информативны и полезны в затеянном нами деле.

3. Теперь надо выяснить, что такое денотат в первую очередь, в каком ангаре его искать. В соответствии со структурой таксона, это отнесение явления к классу явлений – самая грубая для таксона ступень классификации. Топор – инструмент, стена – строительная конструкция, дождь – атмосферное явление.

4. Из (волшебное служебное слово!) всех явлений класса в этом шаге выделим те, у которых есть общие с денотатом характерные признаки. Этому условию удовлетворяют и отряд, и семейство привычного нам таксона, так что их можно объединить, «свернуть» в один шаг. В большинстве определений понятий это допустимо в связи с упомянутой некоторой «гибкостью» понятий. Но если нужна строгая однозначность, едино понимаемая всеми во всех случаях – как, например, при введении величин, исполнять надо все шаги, соответствующие уровням таксона. Это подробно рассмотрено в книге А. А. Фролова, М. Л. Фроловой и Е. М. Династии «Предметный понятийный словарь общеобразовательной школы». А пока сольём для определения понятия отряд и семейство таксона в единый шаг – «Определение общих характерных признаков явления». Топор – родственник ножа, бритвы и пилы – режущий инструмент. Стена – строительная конструкция, родственная полу и потолку – ограничивающая помещение. Дождь «выпадает» из атмосферы и оседает на земле – так же, как снег, град, сажа; следовательно, это атмосферное явление выпадения осадков.

5. Но наша задача – однозначно определить явление, так, чтобы его нельзя было спутать ни с каким другим. Отличить его по особенным, отличительным признакам, выделяющим явление из (волшебное слово!) числа явлений, имеющих общие характерные признаки. В современной классификации, в отличие от аристотелевской, род и вид настолько близки, что для животных и растений, например, гибридизация в пределах семейства для различных не только видов, но и родов чрезвычайно распространённа. Поэтому при введении определения понятия свернём «род» и «вид» в единый шаг «Определение отличительных признаков явления».

Итак, мы получили точное описание последовательности элементарных, то есть, предельно простых операций. Эта последовательность обеспечивает неотвратимое введение однозначного определения понятия на уровне современного знания и классификации как виде содержательной деятельности мозга. В математике такая последовательность называется алгоритмом. Мозг на уровне мыслительной деятельности работает в алгоритмическом режиме. Запишем последовательность действий при введении определений понятий ещё раз, уже без всякой лирики и в предельно общем виде.

1. Наименование явления.

2. Этимологический анализ наименования явления.

3. Отнесение явления к классу явлений.

4. Определение общих характерных признаков явления.

5. Определение отличительных признаков явления.

Когда мы слышим слово «алгоритм», то обычно представляем его себе в так называемой фреймовой записи. Фреймы – это «ящички», для которых очень важна и непререкаема последовательность, но имеет место определённая свобода творчества в пределах «ящичка».

В процессе разработки этой современной технологии введения определений понятий в её апробации принимали участие носители и преподаватели ряда языков кроме русского – в частности, английского, китайского, татарского, португальского. И оказалось, что эти шаги с лёгкостью выполняются в любом языке. Но вот незадача: работаем мы не для шагов, а для того, чтобы получить единое, целостное однозначное для нас определение заданного понятия. Поэтому результаты шагов надо ещё собрать воедино, осуществить сборку определения понятия. А вот оно-то, при единстве для всех последовательности шагов, «собирается» в соответствии с нормами конкретного языка, в том числе и русского.

Поясним это на примере всё того же топора.

1. Топор.

2. Звукоподражательное от «тёпать». Этот пункт отслужил своё, подтолкнул нас к традиционной народной классификации и в последующей «сборке» не нужен, а потому в ней и не участвует.

3. Инструмент.

4. Режущий.

5. Для грубой обработки дерева.

Собирать подряд по пунктам – получается как-то коряво. Поэтому соберём в норме языка, руководствуясь приемлемым озвучиванием текста и, если надо, что-то переставляя без существенных изменений содержания самих шагов. Вводя определение понятия, мы называем явление, обеспечивая однозначность этого называния на смысловом уровне и присваивая это называние. Поэтому в сборке лучше использовать слово «называется» (или «мы называем»).

СБОРКА: Топором называется режущий инструмент для грубой обработки дерева.

Каждому топористу для работы нужен свой, индивидуальный, конкретный топор. Ну, значит, таким и нужно работать. Но в полученной рамке определения топора. Иначе это что угодно, но не топор, и при обмене информацией о работе топором мы можем без злого умысла обмануть того, кому передаём эту информацию.

Вот мы ввели определение понятия «топор». И теперь поняли, что он предназначен исключительно для грубой обработки дерева. Скажем, для получения мебельных заготовок, которые надо будет ещё тонко строгать рубанком, потом шлифовать, потом полировать… И всё это уже без помощи топора. Нечего и пытаться.