Текст книги "Записки медбрата, или Как лечат в Америке"

На лекции сказали, что часто бывает несколько решений одной и той же проблемы и нужно всегда выбирать то решение, которое самое безопасное и менее всего инвазивное. Здравая мысль. А вот вопрос на проверку усвоения этого принципа: «Пациент получил инъекцию морфия и сказал медсестре, что хочет в туалет. Что должна сделать медсестра?» Она должна позаботиться о том, чтобы под влиянием наркотического препарата пациент не упал. Это понятно. А вот варианты ответов, из которых нужно было выбрать правильный:

1. Сказать пациенту: «Лежите, вам нельзя вставать». Вариант явно неправильный, отпадает.

2. Поставить пациенту мочевыводящий катетер. Слишком инвазивно, тоже отпадает, хотя не поверите, но в реальной жизни в американских больницах именно так слишком часто решается данная проблема.

А вот два варианта, над которыми следует подумать: «Помочь встать в туалет» и – последний вариант – «Подать в постель утку». Какой же идиотский вопрос. Жизнь в больнице не вращается исключительно вокруг инъекции морфия. В реальной жизни медсестра посмотрит на общее состояние больного, и ей будет ясно, что делать. Но какой вариант ответа выбрать на контрольной? Согласно лекции, нужен самый безопасный вариант. «Если вставать, всегда можно упасть, а если подать в постель утку, возможность упасть исключается», – логично рассудил я. И опять неправильно. Правильный вариант – помочь встать и провести в туалет. Я пошёл в кабинет к преподавателю, чтобы она объяснила мне мои ошибки.

– Почему вариант с уткой неправильный? – спросил я.

– Вы прочитайте внимательно вопрос. Там указана фамилия пациента, и перед фамилией стоит аббревиатура «миссис».

(В английском языке разница между «мистер» и «миссис» при аббревиатурном написании всего в одной букве.) На фамилию, которая как бы между прочим фигурировала в вопросе, я не обратил внимания, да и многие американцы тоже не обратили внимания. Какая разница? Это всего-навсего задача.

– Женщине будет очень неудобно пользоваться мужским гигиеническим приспособлением, – объяснила мне преподаватель с таким довольным видом, как будто выиграла у меня в покер, а затем с умным видом добавила: – Это вопрос на критическое мышление.

Я что-то подумал про себя и уже приподнялся со стула, чтобы уйти. Но вижу, что рот у преподавателя не закрывается. Я опять сел, а преподаватель всё ещё продолжала пространно объяснять, что женщинам пользоваться уткой, предназначенной для мужчин, неудобно. Когда я начинал учёбу, думал, что здесь, как в России, да и в Европе, лекции на медсестринском отделении читают врачи. Во втором семестре я уже начал догадываться, что не врачи меня учат, потому что доктора не могут быть настолько тупыми.

Что касается правильных ответов на контрольных, есть хорошая русская притча.

– Какую дозу лекарства вы дадите пациенту? – спросил преподаватель студента.

– Одну чайную ложку.

– Идите.

Студент выходит, через минуту заходит опять:

– Я дам две чайные ложки.

– Поздно. Пациент уже умер.

Действительно, если студент-медик не может правильно на экзамене ответить, какую нужно дать дозу, тогда есть большой риск, что и в реальной жизни его назначение будет неправильным. А теперь представьте себе такую ситуацию: медсестра зашла в палату, увидела перед собой женщину и дала ей предназначенную для мужчин утку, потому что в колледже она чего-то не выучила. Вы можете представить себе такой абсурд? Но американские преподаватели, очевидно, считают, что такой абсурд возможен. Что касается доз, так в медсестринских колледжах их не учат. По окончании учёбы я не знал ни одной дозы! Какое лекарство и в какой дозе нужно дать, это знают медсёстры со стажем из опыта работы. Молодые медсёстры со студенческой скамьи этого не знают, из-за чего происходят серьёзные медицинские ошибки. Прибежит в больницу врач и напишет назначение как курица лапой. Медсестра не может разобрать почерк, а врача не спросишь, потому что он уже убежал и его нет. Опытная медсестра в таком случае правильно прочитает назначение, потому что и сама уже знает, какая должна быть доза. А начинающая медсестра не знает доз, потому что её этому просто не учили. Поэтому, если она неправильно прочитает каракули врача, она не сообразит, что, согласно её интерпретации почерка, доза получилась слишком большой или слишком маленькой. Например, бывали случаи, когда врач назначал 5 единиц инсулина ультракороткого действия, записывал сокращённо – 5U. При этом сокращение U было написано так, что медсестра принимала эту букву за ноль, и доза получалась в 10 раз больше. И начинающая медсестра, во-первых, не понимала, что 50 единиц такого инсулина – это слишком много, а во-вторых, не знала, что от такой дозы инсулина больной может впасть в гипогликемическую кому, то есть уровень сахара в крови станет критически низким. И виновата в этом случае только медсестра, а не врач, несмотря на то что использование сокращения U запрещено и, по правилам, следует писать полностью – unit. Такие ошибки были довольно частыми, когда врачи писали назначения на бумаге. Сейчас все назначения вводятся в компьютер, поэтому медсёстрам больше не надо иметь дела с плохим почерком, но это всё равно не значит, что в назначениях нет ошибок.

Вот ещё один показательный вопрос: «Ученик плохо ведёт себя в школе. Его учительница спросила школьную медсестру, как оказать на ребёнка положительное влияние, чтобы он стал себя хорошо вести». Не помню варианты ответов, да это и неважно. Суть вопроса – промывка мозгов. Студентов систематически убеждают, что медсестра якобы занимает центральное место не только в больнице, но и в обществе. На самом деле никакая учительница не пойдёт за советом к медсестре, потому что у медсестры нет никаких особых знаний. Но студентов убеждают, что они якобы получают именно такие широкие и ценные знания. Медсестра – адвокат пациента. Помните это утверждение из первого семестра? Это из той же оперы. В реальной жизни абсолютно ни у кого не возникает ассоциаций между медсестрой и адвокатом. Это просто попытка на уровне теории урвать себе кое-что от престижа, которым обладают юристы. Зомбирование на веру в свою уникальность – оно было систематическим начиная с первого дня.

Практика в больнице во втором семестре проходила хорошо, даже слишком хорошо, как это ясно теперь. Руководитель практики Шерли сама была новой, это был её первый семестр на преподавательской должности. Она не придиралась к моим планам по уходу за больными, так что не нужно было тратить время на бесконечное переписывание, как раньше. Она высоко оценивала мою любознательность и наблюдательность. Расскажу только, как я учился давать таблетки через зонд. Есть люди, у которых нарушена глотательная функция, и их кормят через трубку, которая выходит на животе и идёт прямо в желудок. Чтобы дать таблетки через зонд, их нужно сперва раскрошить, затем растворить в воде и ввести в желудок шприцом. Вот я размешиваю раскрошенные таблетки в воде… Руководитель практики посмотрела и сказала: «Так они будут растворяться очень долго. Я покажу, как это можно сделать быстрее». Тут она берёт почти кипящую воду из кофейника – и таблетки мигом растворяются. Затем добавляет холодной воды, и готово. У меня аж челюсть отвисла. Дело было в одной из самых престижных больниц Америки, в которой лечатся состоятельные люди со всего мира, включая Россию. Шерли уже много лет работала медсестрой в этой больнице, а в колледже только подрабатывала. «А высокая температура не нарушит свойств лекарств?» – спросил я. Она пропустила мой вопрос мимо ушей. Сложилось впечатление, что она даже не поняла сути вопроса.

Второй семестр подходил к концу, в котором мы потеряли около 30% студентов. Я уже охотно верил американцам, что дальше будет только хуже, но в отличие от них я хорошо понимал, что хуже будет оттого, что подножки станут более изощрёнными; американцы же наивно полагали, что труднее будет потому, что материал станет сложнее. А тем временем все газеты по-прежнему пестрили объявлениями: «Требуются медсёстры. Оплата высокая». Журналы самого разного уровня пестрили статьями с душераздирающими заголовками, типа: «Из-за острой нехватки медсестёр умирают пациенты». Больницы по всему миру искали средний медицинский персонал, в то время как в колледжах издевались над студентами-американцами, не давая им возможности честно заработать диплом. Даже в российских и украинских газетах тогда печатали приглашения на работу в США с краткой инструкцией. Чтобы попасть на работу в американскую больницу с Украины или из России, во-первых, нужно было очень хорошо знать английский; во-вторых, за свой счёт нужно было съездить в Англию и сдать экзамен на лицензию, после чего можно было без проблем оформить рабочую визу. Воспользовался ли кто-то этим? Не думаю. Даже если и были тогда медсёстры с хорошим английским и деньгами на поездку в Англию, вряд ли они успешно сдали бы экзамен на лицензию, так как просто были бы шокированы тупостью вопросов, типичные примеры которых я уже привёл. Но сам факт, что такие объявления печатали в России без особой надежды на результат, говорит о том, какой острой была нехватка. А вот из Филиппин удалось привести большую группу медсестёр и трудоустроить их в самой большой и престижной больнице нашего города. По словам моей знакомой американки филиппинского происхождения, её землякам тогда платили 15 долларов в час. Американцам, которые успешно пережили издевательства в колледже, тогда платили в час 24 доллара в первый год работы. Что касается тех студентов, которые потерпели поражение и сошли с дистанции, многие из них продолжили учёбу на другом факультете, на котором готовят медсестёр с титулом LPN. Я уже писал, что медсёстры с этим титулом выполняют ту же работу, что и медсёстры с элитным титулом RN, но им платят значительно меньше на том основании, что образование у них на один семестр меньше. Кто-то, быть может, задался вопросом: «Кто такой непрактичный, что идёт учиться на факультет, после окончания которого всю жизнь недоплачивают?» Теперь вы понимаете, кто туда идёт. Кстати, на факультете LPN так не заваливают, потому что их выпускники не являются конкурентами элитным медсёстрам.

Интересно также заметить, что медсёстры с титулом LPN появились в годы Второй мировой войны. Медсёстры тогда были призваны в армию, и им на смену в гражданских больницах пришли подготовленные по ускоренной программе медсёстры с новым на то время титулом. Ничего не скажешь, хитро придумали, как обеспечить страну средним медперсоналом в военное время и в то же время сделать так, чтобы после войны новоиспечённые медсёстры не стали бы конкурентоспособными.

Мне стало ясно, что всю эту острую нехватку медсестёр искусственно организовали профессиональные медсестринские организации, которые имеют контроль над медсестринскими факультетами, с целью набить себе цену. И как только система здравоохранения позволяет каким-то медсёстрам держать в заложниках больницы страны?

И вот третий семестр. Местом практики я выбрал больницу недалеко от дома. Решающим фактором при выборе места практики был тот факт, что руководителем практики опять будет преподаватель Шерли, та самая, которая была у меня и во втором семестре. Как я уже писал, она не придиралась к моим планам по уходу за больными и высоко ценила мои способности. Казалось, что третий семестр должен пойти как по маслу. Но как же я ошибался. С самого начала что-то пошло не так. Шерли начала придираться к моим планам по уходу, хотя они были написаны точно так же, как и в предыдущем семестре, при этом сама не могла ясно объяснить, чего она хочет. Можно ли ожидать толкового объяснения от человека, который растворяет таблетки в кипящей воде и даже не понимает вопроса о влиянии температуры на химические свойства лекарств? К тому же на новом месте практики я оказался в очень невыгодном положении по сравнению с другими студентами. Все остальные проходили практику в предыдущем семестре в этой больнице, только я и преподаватель Шерли были здесь новыми. А в каждой больнице – своя система документации, свои правила ведения так называемой медсестринской истории. Это был 2005 год, компьютеризация системы здравоохранения только начиналась. И вот в этой больнице уже были компьютеры, а в тех местах, где я проходил практику в предыдущие два семестра, вся документация велась на бумаге. Преподаватель Шерли сама не знала компьютерной системы, поэтому не учила, как ею пользоваться. Да все остальные и не нуждались в её объяснениях, так как знали компьютерную программу с предыдущего семестра. Говорили, что преподаватель, которая была у них перед этим, всё толково объяснила и дала время на усвоение. Но у меня не было этих навыков, поэтому уходило много времени, чтобы разобраться, как документировать. А преподаватель Шерли, вместо того чтобы самой разобраться с системой и мне помочь, только придиралась, что я, дескать, медленно документирую. При этом даже сама не могла проверить документацию. Для этого она просила помощи у других студентов, чтобы они открыли ей компьютерную программу.

В конечном итоге меня отчислили с третьего семестра за медицинскую ошибку. Согласно назначению врача я дал пациентке антибиотик. Через некоторое время появилось новое назначение врача на тот же самый антибиотик с пометкой: «Когда позвонят». Я показал это назначение Шерли, и она сказала, что эту дозу нужно дать сейчас. Она лично позвонила в аптеку с просьбой прислать препарат как можно раньше. И вот я дал это лекарство, и оказалось, что его давать было не нужно, что это вторая доза подряд. Приметка в назначении «когда позвонят» значит, что пациенту предстоит операция и эту дозу нужно дать непосредственно перед операцией. А о конкретном времени должны позвонить из операционной. Всё очень просто, но как я мог тогда об этом знать? Знала ли об этом руководитель практики или специально подставила меня? После этой ошибки меня вызвали на разговор с некой миссис Каретти, которая, как оказалось, официально следила за профессиональным ростом Шерли. Она мне сообщила, что меня отчисляют из колледжа за медицинскую ошибку. Мне дали почитать бумаги, написанные Шерли, – несколько страниц пакостей. Например, она написала, что я нуждаюсь в «кормлении из ложки». Считается, что студент сам должен находить ответы на вопросы, а если слишком часто спрашивает о чём-то преподавателя, это называется «кормлением из ложки», и, по правилам, с такой формулировкой имеют право отчислить.

– Почему преподаватель сама не знала, когда нужно дать лекарство? – спросил я.

– Меня не интересует, знала это преподаватель или нет, но вы должны были это знать, потому что по закону отвечает только тот, кто лично дал неправильную дозу.

(Теперь я знаю, что это была наглая ложь.)

– Почему преподаватель не знала, как пользоваться компьютерной программой, и не научила меня?

В ответ на это Каретти сказала, что в моей документации была какая-то неточность, поэтому они вообще могут меня выгнать с формулировкой «неэтичное поведение за фальсификацию», а это значит – без права на восстановление. При этом намекнула, что если жаловаться не буду, тогда смогу восстановиться. Кому тут пожалуешься? Всех преподавателей и руководство факультета объединяет одно-единственное стремление – отчислить как можно больше студентов, и в этом они видят смысл жизни. За полтора месяца до окончания семестра и мне пришлось сойти с дистанции. Что касается преподавателя, которая меня завалила, после моего отчисления она начала ходить по пятам за другим студентом, ища, к чему придраться. Его спасло лишь то, что семестр близился к концу и у Шерли просто не хватило времени его завалить. Для неё это был лишь второй семестр на преподавательской должности. В первом семестре она никого не трогала, просто присматривалась к новой работе. А во втором семестре от неё, очевидно, потребовали «профессионального» роста и предложили поучиться ставить двойки.

Осенью 2005 года я восстановился в колледже, но уже на обычном потоке. Так как последовательность семестров на обычном и ускоренном потоке не совпадает, весь материал третьего семестра стал для меня новым. Условие восстановления в колледже – пройти один дополнительный предмет. На первый взгляд вполне логичное условие – потребовать подтянуться. Как вы думаете, как называется тот предмет, который нужно было дополнительно пройти? Химия, анатомия, микробиология, фармакология, внутренние болезни? Дополнительный семестр по любому из этих предметов был бы логичным. Но тот предмет, который требовалось пройти дополнительно, не имеет ничего общего с вышеперечисленными предметами, и название у него экзотическое: «Стратегия выживания в колледже». «Для того чтобы вам иметь успех в учёбе, нужно общаться с другими студентами, – говорил преподаватель по экзотическому предмету на вводной лекции. – А теперь выполним тренировочное упражнение. Повернитесь друг к другу и задайте своему соседу по парте три вопроса: „Как тебя зовут? Где ты живёшь? Что ты сегодня ел на завтрак?“ Затем каждый перед всем классом скажет, что узнал о своём соседе». Как я ненавидел этот предмет. Ставить студентам подножки на каждом шагу, валить их на контрольных работах вопросами, которые выеденного яйца не стоят, и после этого ещё загонять изучать «стратегию выживания…».

Так как вопросы на экзаменах – не на знание материала, а на способность мыслить «критически», были и упражнения на развитие этого самого «критического мышления». Студентам задавали вопрос, состоящий из букв, лишённых всякого смысла. И предлагалось выбрать вариант ответа, который состоял из такой же бессмыслицы. Вот как это выглядело. Вопрос: «Кули мули кишкибряки крили милу кукаряку?» Варианты ответов:

1. Кубэбэ семеле пере меле букалъ?

2. Курибяка закаляка сарикикои ириту.

И какой же «ответ» на поставленный «вопрос» является правильным? В конце первого варианта «ответа» стоит вопросительный знак, значит, это тоже вопрос, а вопросом на вопрос на экзаменах не отвечают. Значит, этот вариант неправильный. Во втором варианте ответа в первом наборе букв можно выделить вторую часть – бяка. Значит, речь идёт про «бяку». В третьем «слове» вопроса можно выделить первую его часть – «кишки». Критически поразмыслив, можно сделать вывод, что спрашивают про кишечник. Что находится в середине кишечника? Правильно, в нём находится «бяка». Вот так при помощи американского «критического мышления» мы нашли «правильный» ответ на поставленный «вопрос».

«Стратегию выживания» изучали параллельно с основным курсом, который был разбит на три сегмента: психиатрия, педиатрия и акушерство, – по пять недель на каждую дисциплину. Психиатрию вела гроза всех студентов миссис Буш. Каждый преподаватель каждый семестр заваливал много студентов, но все боялись миссис Буш, потому что она заваливала больше всех. Чего только стоил её вопрос про куриную лапку. На лекции она сказала, что у людей с биполярным расстройством бывают периоды депрессии, когда они лежат и им ничего не хочется делать, и бывают периоды эйфории. В эти периоды они постоянно чем-то заняты, у них даже нет времени на еду и сон. И вот вопрос на контрольной: «Пациент с биполярным расстройством находится в психбольнице. У него состояние эйфории. Что ему нужно дать на обед?» Такие варианты ответов, как макароны, суп, рис, являются неправильными. Правильный ответ – куриная лапка. Ожидается, что студент, критически поразмыслив, сообразит, что у вечно чем-то занятого пациента в состоянии эйфории нет времени сидеть за столом и есть вилкой какие-то макароны, а вот куриную лапку он может держать в руке и грызть её на ходу, бегая с этой лапкой по отделению. Многие преподаватели за годы нахождения в стерильной академической среде забывают, как в реальности выглядит то, чему они учат. Так вот, миссис Буш не из таких: она все эти годы успешно совмещает преподавательскую работу с работой в психбольнице, то есть она прекрасно знает, что в психиатрических отделениях от пациентов требуют неукоснительного соблюдения распорядка дня и дисциплины. А это значит, что во время обеда никто психу не позволяет бегать по отделению с куриной лапкой в руке. Пациенты таких учреждений, как правило, соблюдают установленный порядок, а кто настолько возбуждён, что никак не может усидеть на месте, таким колют успокоительное или запирают в специальной комнате, пока не успокоится. И зная всё это, миссис Буш всё равно с радостью заваливает студентов такими вопросами и гордится собой, что её боятся больше остальных преподавателей.

Как я уже говорил, вопросы на так называемое критическое мышление строятся по простенькому алгоритму «ЭйБиСи», а значит, в первую очередь мы должны обращать внимание на «Эй», что значит airway, или дыхательные пути. Во время беготни по отделению с куриной лапкой легко подавиться, и если кусок курятины застрянет в дыхательных путях, пациент может умереть. Виновата будет медсестра, которая позволила психу бегать с куриной лапкой. Так что тот ответ, который миссис Буш считает единственно правильным, на деле неверный во всех отношениях, но вот только студент никому ничего не докажет, если на контрольной не отметил вариант ответа с лапкой как правильный.

Вы, конечно, будете смеяться, но у неё тоже был на контрольной вопрос на проверку, как студенты освоили догму, согласно которой якобы нельзя задавать пациентам вопросы, которые начинаются со слова «почему». При этом никто и не думал повторять такие важные темы, как жидкостно-электролитный баланс в организме…

Пять недель практики в психиатрической больнице прошли спокойно. За такое короткое время трудно вникнуть в суть, но кое-что подметить удалось. Чтобы больным было веселее коротать больничные будни, в отделении были видеоигры. Меня буквально шокировала игра, в которой показывали отрывок из кинофильма и нужно было угадать автора, по произведению которого этот фильм был снят. Вот показывают узкий железнодорожный мост. По нему, выбиваясь из последних сил, кто-то бежит. Нельзя свернуть ни вправо, ни влево. А сзади неумолимо приближается поезд… Это отрывок из фильма, снятого по произведению Стивена Кинга, заслуженно получившего прозвище Король ужасов. Это, конечно, нужно было додуматься, чтобы пациентам психбольницы, многим из которых и без того по ночам снятся кошмары, показывать отрывки из фильмов ужасов. И ведь кто-то имеющий соответствующее образование и лицензию одобрил приобретение этой игры для пациентов с психическими расстройствами.

Один день был выделен на осмотр детского отделения. Ничего интересного из официальных источников, но вот комментарии однокурсницы запомнились. В Америке нет детских домов. Бездетные пары готовы ехать на край света, чтобы усыновить ребёнка. Что касается своих сирот, их почему-то не усыновляют, а воспитывают в фостерных семьях. Ребёнок находится в такой семье по договору. Семья имеет право в любой момент отказаться от ребёнка, равно как и ребёнок тоже может позвонить в социальную службу и сказать, что ему не нравится, и потребовать, чтобы его отдали в другую семью. И возникает вопрос: «Где находятся дети на переходном этапе, если нет детских домов?» А находятся они в психиатрических больницах. Но больница не может держать здорового ребёнка, поэтому всем сиротам лепят психиатрические диагнозы, а если есть такой диагноз, значит, есть и назначение врача на психотропные препараты. Моя однокурсница хорошо знает эту систему, так как сама принимала детей в свою семью на патронатное воспитание.

Кто-то, быть может, подумал, что сирот пичкают психотропными таблетками, потому что их некому пожалеть, некому за них заступиться. Это не так. Пятьдесят миллионов американцев сидят на антидепрессантах, у общества нет психологического барьера перед психотропными препаратами, поэтому они и своих родных детей со спокойной душой пичкают всякого рода успокоительными. По статистике, в 2011 году у 6,4 миллиона детей был диагноз СДВГ, то есть синдром дефицита внимания с гиперактивностью. 80% этих детей регулярно принимали препарат «Риталин» или подобные ему препараты, сделанные на основе амфетамина. Нетрудно посчитать, что 80% – это пять миллионов сто двадцать тысяч детей. Если полиция кого-то задержит с этим препаратом, посадят по статье за незаконное хранение наркотиков. Поэтому неслучайно на жаргоне наркоторговцев препарат «Риталин» называется «детский кокаин». Побочные эффекты лекарств этой группы – потеря аппетита и веса, бессонница, потеря интереса к социальной жизни, нервный тик, задержка в росте. Но американцы без проблем дают эти таблетки своим детям, так как, во-первых, безгранично доверяют врачам, которые выписывают рецепты, а во-вторых, не понимают, что вышеперечисленные побочные эффекты свидетельствуют о повреждении нервной системы. Если у ребёнка возникает бессонница, врач без проблем выпишет рецепт ещё и на снотворное.

День в детском психиатрическом отделении подходил к концу, когда привезли новую 16-летнюю пациентку. Она что-то натворила в школе, директор вызвал скорую, и школьницу привезли прямо в психбольницу. Работники больницы мне сказали, что эту девочку они хорошо знают, так как она сюда часто попадает. «Её удочерили в России, когда ей было шесть лет. В детдоме её били, и поэтому у неё сейчас проблемы с психикой», – сказали мне. Мне трудно судить, не зная всех фактов, но почему-то мне кажется, что нельзя все психические проблемы подростка списывать на то, что в детстве, более десяти лет назад, кто-то её бил. Но даже если это и так, вряд ли ей поможет то, что в больнице её напичкают успокоительными в дополнение к тому, что она и так ежедневно их принимает.

Самый лёгкий сегмент третьего семестра – это пятинедельный курс педиатрии, потому что преподаватель по этому предмету миссис Армстронг отличается от остальных тем, что действительно хорошо учила студентов, давала знания и не старалась никого завалить. Но она буквально одна такая, исключение из правил. А вот акушерство – это самый кошмарный пятинедельный сегмент. Ничего сложного там нет, но мне не повезло: я попал на практику в подгруппу к некой миссис Сигель, которая славится тем, что всей душой ненавидит студентов-мужчин. К мужчинам отношение вообще предвзятое. Дело в том, что исторически зарплата у медсестёр всегда была маленькой, и по этой причине мужчины не шли учиться на эту специальность. Но медсёстры под флагом феминизма боролись за свои права, и когда добились повышения зарплаты, мужчины валом хлынули в эту профессию, но их встретили в штыки, мол, пришли на всё готовое. Миссис Сигель, в отличие от остальных, даже не скрывала своего предвзятого отношения и издевалась как могла над теми мужчинами, которые попадали в её группу. Постоянно ходила по пятам, ища, к чему придраться. Но за два занятия в неделю много не накопаешь. Придраться было решительно не к чему, поэтому зачёт мне поставила, но с одним замечанием: написала, что я, мол, не улыбаюсь пациенткам, поэтому, с целью помочь мне исправиться, официально рекомендовала прикрепить меня в последнем семестре на практике не к преподавателю, который работает на полставке, а к преподавателю, который является членом кафедры, а значит, по идее, может лучше научить этикету общения с пациентами.

Нужно особо отметить, что этот семестр мы закончили без потерь, то есть никого не отчислили. Традиционно с предпоследнего семестра отчисляют многих. Были случаи, что с третьего семестра отчисляли всю группу. Но на этот раз прошли все. Это может показаться чудом, хотя на самом деле всё объяснимо: если в предыдущем полугодии было слишком много «неуспевающих», тогда в следующем семестре для компенсации никому двоек не ставят.

И вот наступил последний, четвёртый семестр. Первая тема – кардиология. Лекции на эту тему читала миссис Тамошевский, которая подлейшим образом на первой же контрольной завалила больше половины группы. «Тема трудная, но вы не переживайте, я вам помогу», – заверяла она. И действительно, «помогла»: перед контрольной продиктовала целый список вопросов, на которые нужно обратить особое внимание, чтобы получить хорошую оценку. Все сконцентрировали внимание на этих вопросах, но в результате получили двойки: ни одного из этих вопросов не было на контрольной! Я же получил четвёрку, так как это было для меня повторение. Тамошевский также была руководителем практики в моей подгруппе. В этой роли она славилась тем, что каждый семестр ставила за практику двойку одному студенту. Через несколько дней после начала семестра ко мне подошла одна студентка и сказала, что случайно услышала разговор Тамошевский и Сигель обо мне, и Тамошевский сказала: «Я его выполю, как сорняк». Что я мог сделать? Всё руководство кафедры на их стороне, а студентка, которая это слышала, сама перепугана и не знает, пройдёт она последний семестр или нет, поэтому ожидать, что она согласится официально рассказать об услышанном, не приходилось. Я просто решил быть предельно осторожным. Представьте себе нервную нагрузку, когда знаешь, что любой шаг может перечеркнуть двухлетнюю работу. Один раз нужно было дать таблетки какому-то деду. Таблеток было штук десять. Пациент глотать их целиком не хотел и только твердил: «Поломай, поломай». Но ведь в инструкции не написано, что их можно ломать, линии, по которой ломают таблетки, тоже не было, а это значит, преподаватель может придраться. Оглядываясь, я всё же разломил каждую таблетку на несколько кусочков, и только тогда пациент их проглотил. Пронесло. Но нельзя ожидать, что и дальше всё будет складываться идеально. И вот мне дали задание взять кровь из вены первый раз в жизни. Пациентка оказалась очень впечатлительной. Я ввёл иголку в вену – она вскрикнула. И хотя больная кричала каждый раз, даже тогда, когда её кололи флеботомисты с опытом работы, это не помешало моему преподавателю составить на меня бумагу, в которой написала, что пациентка вскрикнула оттого, что я якобы слишком резко ввёл иглу. Она направила меня на дополнительное занятие в лабораторию – практиковаться брать кровь. И вот я демонстрирую на манекене, как нужно вводить иголку. Начальница лаборатории миссис Сандаски наблюдает за каждым моим движением. Придраться не к чему.

– Вакутейнер (устройство для взятия крови) выбрасываем в специальный контейнер для острых отходов, – завершил я ответ.

– Нет, неправильно, – резко сказала миссис Сандаски. – От вакутейнера нужно отсоединить иголку и выбросить её в контейнер для острых отходов. А сам вакутейнер выбросить в обычный мусорник. Больницы и так платят большие деньги за утилизацию этих контейнеров, поэтому место в них нужно экономить.