Текст книги "Мать всех грехов"

Выйдя из подъезда, Вадим быстро зашагал в сторону метро, настроение у него было скверное. Утренняя Москва, как всегда, была наполнена спешащими по своим делам не выспавшимися горожанами, застигнутыми врасплох резкой сменой погоды. Серое осеннее небо вот-вот готово было обрушить на городские улицы потоки ледяного дождя; Вадим вспомнил, что забыл дома зонтик и прибавил шаг, до подземки оставалось совсем немного. Он люто ненавидел этого гигантского московского Кракена, распластавшего свои многокилометровые щупальца во все концы города, ежесекундно всасывающего и отрыгивающего бесконечные толпы, беспорядочно копошащиеся в его душном чреве. Картина была всегда примерно одинаковой: на станции уже стояла толпа людей, больше похожих на спортсменов перед стартом в крупном соревновании, которое ни больше ни меньше должно было решить судьбу всей их дальнейшей жизни. Осознание того факта, что сейчас придется штурмовать переполненный вагон, продираясь сквозь ряды прытких старушек, праздных студентов, угрюмых работников офисов, туповатых молодчиков с пустым взглядом, беспрестанно шатающихся по столице в поисках дешевого жилья и легкого заработка, и прочей разношерстной толпы, каждый раз вызывало у Вадима непреодолимое чувство глубочайшего уныния.

ГЛАВА 3

– Вы должны найти этого подонка, – голос Дмитрия Рокотова звучал жестко и отрывисто. – Я знаю местных, которые ведут расследование, эти болваны коз должны пасти в деревне, а не работать в полиции! К тому же я просто уверен, что дело попытаются спустить на тормозах. Так что вы, можно сказать, моя единственная надежда на справедливый исход дела. Я хорошо знал Лешкиного отца, Михаила Самойлова, это был настоящий мужик, отличный друг, таких сейчас все меньше, да и парень у него золотой вырос. Однажды Алексей спас моего сына, если бы не он, Сергея не было бы сейчас в живых. Поймите, я боевой офицер, мне пришлось поучаствовать во многих войнах, видеть много смертей, побывать там, где многие не захотели бы оказаться даже во сне, но я привык знать врага в лицо, а тут… Этот удар исподтишка, я ведь Лешку с пеленок помню. Я уже о Даше, матери его, не говорю, как ей теперь жить? Она сейчас в больнице, понятия не имею как она перенесет все это, Алексей ее единственный сын, единственный мужчина в доме. Миша погиб в Чечне, у меня на руках, а Даша с тех пор замуж так и не вышла. Он ведь тогда просил меня позаботиться о сыне, а я вот его не уберег. Не уберег, понимаете! Хотя обещал, ведь обещал! – с этими словами Рокотов ударил своим увесистым кулаком по столу с такой силой, что несчастный предмет мебели, казалось, готов был разломиться надвое.

Окно в кабинете было открыто, с улицы тянуло сыростью, звук начавшегося недавно ливня смешивался с гулом проносящихся мимо машин и навязчивым тарахтением, издаваемым двигателем желтого грузовичка коммунальной службы, стоящего в соседнем дворе. Чернов внимательно слушал своего собеседника, высокого подтянутого седовласого мужчину с волевыми чертами лица, изредка записывая что-то в небольшой синий блокнот. Рядом с Рокотовым сидел его сын Сергей, неподалеку расположились Юрий и Вадим, который попал под дождь при подходе к офису и теперь старался держаться поближе к батарее, чтобы поскорее обсохнуть. Детективное агентство Чернова находилось в Мерзляковском переулке, недалеко от музыкальной школы. Это тихое неприметное место, пропитанное уютной стариной московских улочек, надежно укрылось от раздражающей толчеи и гвалта, вызываемых бесконечным броуновским движением Нового Арбата, а при подходе к офису можно было без труда расслышать непрерывную какофонию струнных, клавишных и духовых музыкальных инструментов, то и дело перебиваемую отрывками из разнообразных оперных партий, исполняемых учениками школы.

– Отец сказал чистую правду, – вмешался в разговор Сергей. – Если бы не Лешка, я действительно не сидел бы сейчас здесь. Наши семьи всегда очень близко дружили, мы с ним были почти как братья, он меня всегда защищал, сперва перед пацанами во дворе, потом в армии. Это случилось как раз во время нашей службы, в казарме был пожар, я надышался дыма и потерял сознание, а он вытащил меня, хотя сам получил сильные ожоги, у него на руке и спине до сих пор шрамы остались. Так что можно считать, что у меня с тех пор два дня рождения. Лешка спас мне жизнь, тогда он чуть не пожертвовал своей собственной, и теперь я обязан найти его убийцу. Отец сказал мне, что вы один из лучших в своем деле, мы очень надеемся на вашу помощь, в противном случае, боюсь, что нам придется действовать самостоятельно.

– Я почти уверен, что этот гаденыш причастен к его смерти, – продолжал Рокотов, его гнев нарастал с каждой минутой, – чертов папенькин сынок! А его ведь почти поймали за жабры, но он выкрутился. Нашел каких-то липовых свидетелей, наверняка им заплатил, да и без папочкиной помощи, я думаю, не обошлось.

– Кого вы имеете в виду? – спросил Чернов.

– Да Родиона этого. Его фамилия Мезенцев. Считает себя хозяином жизни, а по сути – редкая сволочь. Он злился, что Алексей отбил у него девушку, угрожал ему постоянно, обещал устроить большие проблемы, однажды даже подговорил своих шестерок подкараулить Алексея у подъезда. Леха не робкого десятка был, накостылял им будь здоров, но и самому досталось, конечно. Была бы моя воля, я бы всю эту сволочь к стенке поставил вместе с их ворами-папашами, которые воспитали такую мразь.

– Я понимаю ваше состояние, Дмитрий Валентинович, – спокойно проговорил Чернов, – но я все же попросил бы вас не горячиться. Безусловно, я не могу назвать ваши подозрения беспочвенными, особенно в свете того, что вы мне только что рассказали, но все же с выводами я бы не торопился. Так что если вы хотите, чтобы я вам помог, то мне бы в свою очередь хотелось обговорить несколько важных моментов. Больше всего на свете я ненавижу самодеятельность, так что если уж я возьмусь за это дело, то прошу вас не пытаться действовать параллельно со мной, такие дела не терпят дилетантства. Я также понимаю, что вами движет желание отомстить за смерть близкого вам человека. Поверьте, я могу вас понять, однако требую, чтобы вы не пытались самостоятельно вести расследование и уж тем более самостоятельно вершить правосудие, поскольку все это может привести к самым плачевным последствиям прежде всего для вас.

– Ну что ж, вы как детектив, конечно, должны рассматривать и отрабатывать все версии, а мне как никому другому важна истина, и я готов положиться на ваш профессионализм, к тому же ваш послужной список позволяет мне надеяться, что вы сможете довести дело до конца, – Рокотов немного успокоился, однак речь его была все такой же суровой и жесткой, – и все же я прошу, нет, я настаиваю, чтобы ваши люди установили слежку за Родионом Мезенцевым, у Лешки кроме него врагов не было, по крайней мере я таких не знаю.

– Безусловно, мы примем все необходимые меры, – ответил Чернов, – насчет этого можете не беспокоиться. Теперь я бы хотел знать, как был убит Алексей?

– Это произошло поздно вечером, в него выстрелили несколько раз, первые две пули попали в бедро и бок, две в грудь и еще одна в голову. За два квартала от места преступления нашли автомобиль, его угнали как потом выяснилось, причем именно в день убийства. В полиции мне сказали, что убийца приехал на этом автомобиле и, вероятно, ждал, когда Алексей выйдет из дома. Очевидцы говорят, что слышали несколько выстрелов. Больше мне ничего не известно. Вообще Лешка в последнее время скрытный был, нервный какой-то, он вроде даже с девушкой своей поссорился. Я, по правде сказать, в его дела не лез особо. Ему в последнее время трудно было, приходилось работать и учиться.

– А кто его девушка?

– Елена Розенберг.

– Вы имеете в виду…

– Да, это те самые Розенберги. Я вижу, вы тоже их знаете.

– Я видел несколько репортажей про них. Весьма интересное семейство.

– Да, действительно, – подтвердил Сергей, – в их семье четверо одаренных детей, и Елена одна из них. Она просто невероятная девушка, а какой шикарный голос! В интернете есть довольно много видеороликов, где она выступает вместе с двумя своими братьями. Вы, возможно, даже могли видеть одно из таких выступлений: Марк аккомпанирует ей на скрипке, Виктор – на рояле, а сама Елена поет. Вместе они творят что-то невообразимое. Кстати, недавно по телевизору был репортаж о них.

– Я, по правде сказать, был не в восторге от того, что происходит, да и его мать тоже, – раздраженно произнес Рокотов, – она, видимо, чувствовала, что все это общение с богемой не доведет до добра. Я, конечно, понимаю, молодой парень, а тут такая красавица, да еще и вроде как будущая звезда оперной сцены, но неужели попроще девчонку найти не мог, к тому же эти Розенберги те еще снобы, сейчас каждый богатей мнит себя аристократом. Эта Агата в каждом интервью похваляется родословной своего дражайшего муженька; он вроде как какой-то там потомок немецких баронов, которые несколько столетий назад перебрались в Россию. В общем, если бы Алешка не полез в это поганое болото, может и не пересекся с этим мерзавцем Мезенцевым, и был бы сейчас жив. Но сейчас уже поздно о чем-то рассуждать. Единственное, что мне осталось, это найти убийцу и позаботиться о том, чтобы он не ушел от наказания, и я искренне надеюсь, что с вашей помощью мне это удастся сделать как можно скорее.

После ухода Рокотовых Чернов откинулся на спинку кресла, задумчиво опустив глаза и пытаясь суммировать полученную только что информацию. Почти всегда подобные мыслительные процессы сопровождались тем, что Чернов неизменно вращал между пальцев какой-нибудь предмет, будь то монетка, карандаш или ластик. На сей раз это был колпачок от шариковой ручки, которой он недавно заносил записи в свой блокнот.

– А что, вполне правдоподобная версия, – нарушил тишину Вадим, – способ убийства вполне похож на действия киллера. Сперва Мезенцев попытался избить соперника, а потом, когда угрозы не подействовали, перешел к более решительным мерам.

– Я тоже так думаю, – согласился Юрий, – дерзко, нахально, к тому же не удивлюсь, если стреляли прямо из автомобиля, прицельно. Вполне похоже на действия наемного убийцы.

– Да, слишком дерзко, – Чернов встал с кресла и подошел к окну, устремив свой взгляд в сырую прохладную дымку. На его лице явно читалось определенное замешательство, было видно, что он пытается что-то понять, но не может. Дождь все усиливался, барабанная дробь тяжелых капель по железной крыше то и дело прерывалась гулкими раскатами грома. – И слишком шумно, по-гангстерски, без глушителя, да еще и на угнанной в этот же день машине. К тому же, как сказал сам Рокотов, первые пули попали Алексею в бедро и в бок, значит убийца не сразу смог точно прицелиться. Так что насчет профессионала я бы поспорил.

– А может быть это сам Родион? Он же ненавидел Алексея, вот и решил убрать его собственными руками, так сказать, испытать всю радость отмщения, вероятно был уверен в своей безнаказанности.

– Вот только как ему удалось угнать чужую машину? Она же наверняка была на сигнализации, к тому же замок надо вскрыть, причем сделать это по возможности быстро. Откуда у сына богатого бизнесмена такие специфические навыки? – неожиданно возразил Вадим – Нет, все-таки я думаю, что он нанял кого-то, причем этот кто-то скорее неплохой угонщик, а вот стрелок из него и правда неважный.

– Подумаешь, может у Мезенцева был дружок-подельник, который и угнал машину, а стрелял, как я уже сказал, сам Мезенцев.

– В любом случае это все пока предположения, домыслы и бессмысленное сотрясание воздуха, – подытожил Чернов, – у нас слишком мало информации, чтобы утверждать что-то наверняка, тем не менее нам нужно с чего-то начинать. Юра, я дам тебе пару ребят в помощь, организуете наблюдение за Родионом, выясните, где он бывает, с кем и о чем разговаривает и как себя ведет. Надо будет связаться с Логиновым и попросить проверить всю переписку Алексея в интернете, а заодно и переписку Мезенцева. Вадим, твоя задача – заняться телефонными звонками убитого, может удастся что-нибудь выудить оттуда. А я пока позвоню кое-кому, сдается мне, здесь все не так просто, как кажется.

ГЛАВА 4

Марк сидел в такси, держа в левой руке листы с нотами и ритмично постукивая правой по колену. Ряды черных значков то резво устремлялись вверх, то падали вниз, то бежали друг за другом, обрушивая на него каскады слышимой только ему одному музыки.

Эта симфония давалась ему особенно трудно, он понимал, что истощился, что ему нужен отдых, но не мог себя заставить расслабиться ни на минуту. Он должен был продолжать, даже когда под рукой не было инструмента. Таков был его характер – ничего не оставлять на потом, решать все здесь и сейчас, до конца, до полной потери сил. Марк знал, что даже если бы он попытался отдохнуть, то все равно ничего бы не вышло, он все равно думал бы об этой симфонии, желая довести ее до совершенства, она звучала бы в его голове, такая неприступная и жестокая, не желающая раскрыть ему свой секрет. В определенные моменты ему казалось, что он подобрался совсем близко и смог бы, наконец, исполнить ее так, как это, по его мнению, было нужно, так, как задумал ее автор, но вскоре разочаровывался, находя в звучании огрехи и неточности. Это приводило Марка в ярость, иногда у него возникало непреодолимое желание разбить ненавистную скрипку об стену, будто бы она одна являлась виновницей его очередной неудачи.

Единственное, что могло спасти его от гнетущих мыслей – это предстоящий музыкальный вечер в его училище, который должен был состояться уже скоро, и которого он ждал и боялся одновременно. Его педагог, Римма Алексеевна как-то сказала ему: «Это абсолютное счастье, Марик, когда ты выходишь на сцену и чувствуешь на себе сотни или даже тысячи взглядов. Это воистину потрясающее, ни с чем не сравнимое ощущение абсолютной власти над зрителем, который смотрит на тебя, завороженный твоей музыкой, и душа которого в эти волшебные минуты всецело принадлежит тебе.» Марк готов был подписаться под каждым ее словом, однако вечная неудовлетворенность собой и какая-то навязчивая неуверенность заставляли его усомниться в своих силах. Каждый раз, стоя за кулисами и ожидая своей очереди, он трясся как осиновый лист, вспоминая еще одну фразу, сказанную его педагогом: «Артисту, который не нервничает и не испытывает волнения перед выходом, следует подумать, правильно ли он выбрал себе профессию.» Но как только он оказывался на сцене и прислонял скрипку к плечу, все волнение уходило прочь, оставалась лишь музыка, которая подхватывала и накрывала его с головой словно огромная волна. Худощавый высокий юноша с густой гривой черных волос, узким бледным лицом и выразительными карими глазами с густыми ресницами – этот романтический байроновский образ придавал ему какую-то особую загадочность, он не знал полумер и всегда играл так, будто это было в последний раз, приводя слушателей в неописуемый восторг. И тем не менее Марк едва ли когда-либо был абсолютно доволен собой, поскольку ему все время казалось, что играть нужно было гораздо лучше. Сомнение, вечный спутник гениальности, постоянно одолевало его и не позволяло расслабиться ни на минуту.

Однако было еще кое-что, что мешало ему сосредоточиться – необычный сон, который преследовал его уже давно и от которого было невозможно избавиться. Марку снилась небольшая комната с бело-синими обоями и хрустальной люстрой, на небольшом журнальном столике стояла красная стеклянная ваза, окно всегда было открыто, а на подоконнике за прозрачной занавеской можно было разглядеть горшок с каким-то цветком. Марк прекрасно помнил, что никогда не видел подобной комнаты в реальности и не мог понять, откуда все это взялось в его голове. Странный сон, такой пугающий, и одновременно такой притягательный, не давал ему покоя. Марк никогда и никому не рассказывал о нем, это была его тайна, которую он скрывал от всех.

Подняв покрасневшие от усталости глаза, Марк заметил, что такси уже подъехало к дому. Он быстро расплатился, подхватил футляр со скрипкой и вышел из машины. Ему хотелось поскорее достать скрипку и снова попробовать сыграть, во что бы то ни стало сыграть, в данный момент ни о чем другом он просто не мог думать и был почти уверен, что именно сейчас у него есть пусть крохотный, но все-таки шанс на то, что на этот раз все получится. Азарт подогревал его уверенность, вбежав в свою комнату, он вынул из футляра подаренную отцом скрипку и спустя несколько секунд весь дом наполнился ее мелодичным, надрывным звучанием. Он был так увлечен, что даже не заметил настойчивый оклик матери. Суровое выражение ее лица говорило о том, что она явно недовольна происходящим.

– Марк! Ну сколько можно тебя звать. – ее речь, как всегда, была спокойной, но в то же время крайне требовательной. – Мы с отцом, конечно, ценим твое усердие и трудолюбие, но всему свое время. Тебе и самому должно быть понятно, что это уже переходит все границы. Ты почти не отрываешься от скрипки, даже ночью. Вот и сейчас ты влетел в дом и даже не удосужился переодеться и снять обувь.

– Мама, пожалуйста, не сейчас. Ты же видишь, что я занят, мне очень важно повторить этот кусок. Мне кажется, я нащупал правильную интонацию, я не могу ее потерять, у меня только начало получаться!

– Это может подождать. Скоро мы садимся ужинать. И ради Бога, приведи себя в порядок.

– Мама, я же сказал, что не могу! – не унимался Марк. – Ужинайте сегодня без меня, мне сейчас совсем…

– Ничего не хочу слышать! – металл в голосе матери, так хорошо знакомый всем детям этой семьи, не оставлял шансов на возражение. – Ты же знаешь, как отец относится к подобным выходкам. Я повторяю, приведи себя в порядок и спускайся вниз.

Многие отмечали, что Агата была невероятно красивой и умной женщиной, но в то же время очень строгой и чопорной. В ее крупных синих глазах, всегда присутствовала какая-то удивительная сила и решительность, но не было ни капли тепла. Даже собственные дети порой воспринимали ее, скорее, как строгого и требовательного преподавателя, нежели как мать.

Марк раздраженно бросил скрипку и смычок на кровать и быстро вышел из комнаты. Он ненавидел эту глупую традицию – ужинать в одно и тоже время и обязательно всей семьей, традицию, которую неукоснительно требовалось соблюдать. Агата и Эдгар с самого рождения приучали своих детей к строжайшей дисциплине, которая, по их мнению, являлась фундаментом построения идеальной семьи. Марк уже давно стал тяготиться всеми этими правилами и предписаниями. Тем не менее в последнее время было заметно, что железная хватка родителей стала хоть и незаметно, но все же ослабевать, это весьма неожиданное наблюдение, сделанное Марком, изрядно удивило его. Даже сейчас он услышал в уверенном голосе своей матери едва заметные нотки какой-то неестественной нервозности. Такое поведение было по меньшей мере странным, и объяснения всему происходящему он не находил.

ГЛАВА 5

В столовой уже давно собрались все члены семьи, не было только Елены и Максима. Домработница Светлана уже суетилась вокруг большого круглого стола из маренного дуба, покрытого белоснежной накрахмаленной скатертью, разливая наваристый грибной суп по тарелкам. Максим вбежал как раз в тот момент, когда массивные напольные часы, стоящие рядом с входной дверью, пробили девять часов, с грохотом отодвинул тяжелый стул с высокой резной спинкой и буквально плюхнулся на него, после чего с едва заметной ухмылкой бросил взгляд в сторону дальней стены, где находился большой деревянный камин. Над камином возвышался огромный, почти упиравшийся рамкой в высоченный потолок, портрет всего семейства Розенбергов: в центре были изображены Агата и Эдгар; Агата, на которой было длинное атласное бирюзовое платье, сидела на обитом бархатом кресле, держа на коленях маленьких Марка и Виктора, Эдгар стоял чуть позади, положив руку на плечо супруги, справа от отца стоял пятилетний Борис, рядом с Агатой на небольших пуфиках, покрытых темно-красной велюровой тканью, расположились близнецы Максим и Елена. Этот портрет был заказан у одного московского художника четыре года назад и являлся по сути перерисовкой со старой семейной фотографии. Как только работа была закончена, картину сразу же доставили в особняк и по распоряжению Агаты повесили в столовой. Сама столовая представляла собой огромную залу, стены которой были оклеены дорогими бордовыми тканевыми обоями с золотым теснением и обложены на треть матовыми деревянными панелями, а по углам стояли изысканные мраморные подставки с водруженными на них фарфоровыми вазами. Максим в очередной раз поймал себя на мысли, что его родители питают какую-то болезненную, граничащую с помешательством страсть ко всему громоздкому, старинному и помпезному, с маниакальной точностью и невероятным упорством воссоздавая в мельчайших деталях обитель своей мечты: мрачный, величественный родовой замок, в котором, и у Максима, кажется, уже не было в этом сомнений, они рано или поздно вознамерятся соорудить даже собственный фамильный склеп. Осознание и одновременное неприятие всей нелепости, нарочитости и патологической искусственности происходящего, не раз заставляло его поежиться от неприятного холодка, пробегавшего по спине.

– Ради Бога, научись, наконец, нормально садиться за стол! – Агата была вне себя от злости, предполагая, что от подобного поведения не стоит ждать ничего хорошего; этот несносный мальчишка словно специально дразнил ее своими дурацкими выходками. – Что за вид у тебя? Мог бы к ужину одеться поприличнее. Хотя кому я это говорю. Да, и где Елена? Я же просила тебя позвать ее.

– Мама, у нее парня убили, – раздраженно ответил Максим, – прояви хоть каплю сострадания, ну или на худой конец вид сделай, что тебе не все равно. Можно ей хотя бы сегодня пропустить ваши светские посиделки?

– Чепуха, они были не настолько близки, чтобы так горевать. Я, конечно, понимаю: первое серьезное увлечение, первые чувства, но это не повод запереться в своей комнате и бесконечно терзать себя. Не скрою, я по началу очень настороженно относилась к их отношениям, но, как ни странно, они даже пошли Елене на пользу, по крайней мере я так думала, но это чертово убийство! Боже, как же оно не кстати! Кому вообще понадобился этот ее Алексей? Теперь я вообще не уверена, а был ли он таким уж простым и приличным молодым человеком, каким мы его считали. Кто знает, может он вообще занимался чем-нибудь криминальным, может торговал наркотиками или еще что похуже. Одному Богу известно в какую грязь нас самих теперь втянут, начнутся неудобные вопросы журналистов, обсуждения в интернете, а имя моей дочери, чего доброго, станут трепать в желтой прессе.

– Мама, ради всего святого, не пори чушь, ты говоришь так, будто Лена уже звезда мировой величины, и всем только и дело есть до того, что происходит в нашей семье. И вообще, Алешка был отличным парнем, а не каким-то там бандитом с большой дороги, у него нормальная семья, отец был военным, героем России, между прочим.

– Можно подумать, что сын военного не может быть мошенником или связаться с бандитами.

– Браво, мама, ты, как обычно, в своем репертуаре.

– Прекрати, – сухо потребовал отец, – прекрати так разговаривать с матерью, и давай хотя бы сегодня обойдемся без твоего фиглярства. Если Елена не хочет быть сегодня с нами, пусть будет так, ей надо успокоиться. Со временем это пройдет.

– Вот именно, – раздраженно сказала Агата, – не хватало еще, чтобы ее нынешнее состояние повлияло на успеваемость в училище. С меня вполне хватило визита полицейских в наш дом и их идиотских вопросов, которые они задавали Елене. У нее скоро выступление, меня от одной мысли в дрожь бросает, что ей взбредет в голову все отменить.

– Не бойся, мама, Елена упорная девушка, она справится, если только ты со своей непомерной манией величия не доведешь ее до психушки постоянным давлением. – Снова встрял Максим. Вечное кичливое самодовольство матери порой приводило его в бешенство, для него была непостижима ее холодность и вечные менторские нотки в голосе. Он буквально кожей чувствовал, как плохо сейчас его сестре и ясно осознавал, что родители уж точно не бросятся ее утешать. Это было бы вполне естественно для других семей, но только не тогда, когда ты Розенберг.

– Отец же просил тебя! То же мне, изобличитель нашелся, вечно цепляешься ко всем, отпускаешь свои идиотские шуточки, лучше бы занялся чем-нибудь полезным, ты даже художником стал наперекор родителям, ведешь себя как грудной капризный ребенок. – Борис попытался утихомирить брата, однако попытка была явно неудачной и возымела обратный эффект.

– Чем полезным, братишка? Сидеть в офисе и горбатиться на папочкиного начальника? – с явным сарказмом в голосе ответил Максим. – Это скорее твоя задача и обязанность, раз уж у тебя в отличии от всех остальных детей в нашей семье нет других талантов. А нам, знаешь ли, некогда. Нет, серьезно, я же вижу, тебе самому до одури противно работать в этой компании, но ты ведь никогда об этом не заикнешься, верно? В этом доме принято беспрекословно подчиняться родительской воле, но ты просто чемпион, тебе в скором времени даже жениться придется по их приказу, не зря же ты окучиваешь эту богатую курочку. Я, конечно, понимаю, браки по расчёту самые крепкие, к тому же папа Лидии человек весьма небедный, но неужели это того стоит? Я хорошо знаю этого зверька, она привыкла, что ей достаточно попросить, чтобы у нее было все, что только может пожелать смертный. Скажи мне честно, братишка, тебе что, в серьез хочется стать ее игрушкой? И все ради того, чтобы мамуля и папуля погладили тебя по головке и потрепали за щечку как провинившегося щенка, который наконец-то сделал хоть что-то для них полезное. Бедный братик, все еще надеешься, что они оценят твои старания?

– А чем гордишься ты? Коллекцией своих девок? А, ну да, ты же у нас великий художник! – Лицо Ильи побагровело от злости, было видно, что он едва сдерживается, чтобы не встать и не зарядить своему обидчику между глаз. – Только больно ты кому нужен со своими паршивыми картинами!

Помимо прочих талантов у Максима был еще один – он мог кого угодно довести до белого каления.

– Довольно, – голос отца прозвучал спокойно, но в этом спокойствии было что-то такое, от чего даже Максиму на несколько секунд стало не по себе. Он, вдруг, отчетливо осознал, что Елена была права: отец стал невероятно нервным и раздражительным, хотя раньше ничего подобного за ним заметить было просто невозможно, – прекратите, вы оба, на вас противно смотреть! Максим, мне надоел этот балаган, еще одно слово и можешь убираться из-за стола.

Марк и Виктор молча наблюдали за происходящим и были явно не в восторге от возникшей перепалки.

– Да ладно вам, я ведь сказал правду и ничего кроме правды, стоит ли на это обижаться в самом-то деле? Хотя если вам так не нравится то, что я говорю, то я могу и удалиться. – Максим получал искреннее удовольствие, видя раздражение своих родителей и брата. Он быстро встал и, отвесив фиглярский поклон, вышел из столовой.

Елена сидела в своей комнате и безучастно смотрела в окно. О смерти Алексея ей сообщил Максим. Она помнила этот момент очень хорошо, ей казалось, что все это сон и она вот-вот должна проснуться, но по какой-то непонятной причине этого не происходит. Будучи домашней, спокойной девочкой, она всю жизнь пребывала в ощущении некоей оторванности от мира, словно беззащитное комнатное растение, нежный миловидный ангел не от мира сего, принцесса, заточенная в башню, возведенную ее же собственными родителями. Алексей появился жизни девушки как стремительный, неожиданный порыв ветра. Он был на два года старше ее. Сильный, решительный, полный энергии, он похитил ее из этой башни, наполнив жизнь Елены новыми, удивительными, не ведомыми ей эмоциями и ощущением пьянящего, непонятного, но такого притягательного чувства абсолютной свободы, открыв ей новый прекрасный мир. И вот теперь его нет рядом, и не будет больше никогда. Земля уходила у нее из-под ног, ей захотелось выбежать из дома и кричать что есть мочи, во весь голос, кричать пока хватит сил. Сырая осенняя погода за окном лишь усиливала ее гнетущее состояние, смириться с тем, что случилось было невозможно, стены этого угрюмого дома будто давили на нее с утроенной силой, а беспощадный стук в висках, казалось, вот-вот сведет ее с ума.

ГЛАВА 6

Чернов уже целый час внимательно изучал распечатку с билингами звонков, сделанных Алексеем за последние несколько недель, и уже собирался немного передохнуть, когда в кабинет ввалился запыхавшийся Вадим.

– Погода в Москве окончательно сошла с ума. Сперва дождь лил как из ведра, теперь вот опять, кажется, теплеет, – Вадим налил из кулера полный стакан ледяной воды и осушил его несколькими быстрыми глотками. Весь день он носился по городу, выполняя поручение Чернова, общался с друзьями и знакомыми убитого Алексея Самойлова, выяснял подробности его личной жизни и события последних дней, предшествовавших убийству. – Как же я забегался сегодня, да еще народец попался не разговорчивый, пока липовую полицейскую корочку в физиономию не тыкнешь, начисто отказываются общаться.

– Ты с этой корочкой поаккуратнее, могут и проверить, потом хлопот не оберемся. Я так понял тебе удалось что-то узнать? Причем, как я вижу, что-то весьма интересное, – Чернов оторвал глаза от распечатки и внимательно посмотрел на Вадима.

– Есть немного, – с улыбкой ответил Вадим, – ничего-то от вас не скроешь. Так вот, этот наш Алексей и вправду был довольно шустрый малый, я бы даже сказал отчаянный, любил адреналин, экстрим, не мудрено, что такая красотка как Елена Розенберг им увлеклась. Учился в институте и параллельно подрабатывал барменом. Правда, многие из его друзей отмечают, что уж больно он любопытный был, обожал всякие там тайны, загадки, приключенческие и детективные романы, не раз говорил друзьям, что и сам бы с удовольствием пережил что-то подобное.

– Вот оно что, – задумчиво протянул Чернов, – так, ладно, давай дальше.

– Как я понял последний, кто видел Алексея до исчезновения, это его коллега по работе, Арсен, так вот он утверждает, что Алексей был чем-то крайне взволнован и рассеян и куда-то очень торопился. А его однокурсники поведали мне, что за день до этого он не пришел на занятия, хотя у них был очень важный экзамен. Более того, на работе он тоже не появился, да и вообще в последние дни его поведение можно было назвать настораживающим. Одна тетка, завсегдатая в баре, где работал Алексей, пожаловалась, что он приготовил ей не тот коктейль, который она просила. Кстати, в своей альма-матер он тоже отличился: схватил пару неудов на семинарских занятиях, да и вообще на лекциях был весьма невнимателен.