Текст книги "Завораш"

В КАЖДОМ ЛАБИРИНТЕ ЕСТЬ СВОЙ МИНОТАВР

Да сколько можно?!

Спитамен почти выкрикнул это и наверняка выкрикнул бы – если бы в его лёгких осталось хоть немного воздуха.

Маячившая впереди тень внезапно обросла второй парой конечностей, неприятно напомнив Спитамену паука в подвале лавки. К счастью, перед ним был не очередной модификант, а всего-навсего солдат с оружием в руках.

Больше всего это оружие напоминало длинную рогатину: оба её зубца были острыми на концах и хорошо заточенными с обеих сторон. Таким оружием можно был снять голову, просто поместив её между зубцами и слегка повернув оружие.

Все говорило о том, что его везение кончилось: один раз ему удалось уйти от сумасшедшего с алебардой, другой – от типа с мечом. Похоже, на этот раз ему не удастся выкрутиться так легко.

И словно в подтверждение этого, сзади раздался торжествующий возглас. Не было нудны оборачиваться, чтобы понять: человек в одеждах клирика был совсем близко.

До этого Спитамен не сталкивался с разъярёнными священнослужителями, но понимал, что один человек в гневе мало чем отличается от другого. И, кажется, эти двое – клирик и подступающий всё ближе солдат, не собирался церемониться. Второй занял своей исполинской фигурой почти весь проход. Он пока ещё был снаружи, но в любой момент готов был вступить в темноту коридора.

Спитамен уже не бежал. Какой в этом смысл? Попытаться сбежать от сумасшедшего с мечом, чтобы потом быть насаженным на вертел словно поросёнок?

Похоже, ему действительно подошло время примириться с Всевоплощённым.

Спитамен закрыл глаза, вспоминая хоть одну из многочисленных молитв, которые пытались вдолбить ему ещё в детстве. Безуспешно. Ни одной из них он так и не запомнил целиком. Если бы молитвы действительно работали, нужна в них рано или поздно отпала бы.

Рассчитывать он мог лишь на чудо.

И как ни странно, чудо произошло. Только что фигура солдата занимала собой весь дверной проем, а в следующее мгновение что-то огромное рухнуло не неё сверху. Спитамен успел заметить развевающиеся одежды, и подумал вначале, что кто-то сбросил сверху куль с бельём…

«Куль» упал на камни с отвратительным звуком, почти полностью похоронив под собой солдата. Спитамена обдало чем-то липким и тёплым. На протяжении нескольких ударов сердца он моргал, не в силах избавиться от попавшей в глаза мерзости, а когда это ему наконец удалось, увидел лежавшего перед ним голого человека. Вернее то, что от него сталось…

При ударе тело сплющилось. Там, где плоть не лопнула от удара, она выглядела дряблой, бледной и болезненной. К счастью, Спитамен не видел лица. Зато мог лицезреть всё остальное. При падении накидка… Или это было что-то вроде тоги? Домашний халат? Полотенце? Что бы это ни было, оно слетело и теперь лежало неподалёку – именно его Спитамен видел развивающимся мгновение назад.

Ему не требовалось видеть лицо погибшего, как не требовалось смотреть на его одежду. Хватило колец с геммами, которыми были унизаны пальцы мертвеца.

Возможно, в Завораше было не так уж мало тех, которые могли себе позволить дорогие украшения, но лишь один носил их все одновременно, никогда не снимая (в основном потому, что для того, чтобы снять кольца с толстых пальцев, понадобилось бы приложить немалые усилия), многие горожане об этом знали.

В том числе и Спитамен.

Особенно Спитамен.

Перед ним был принципал. И, да, он слишком хорошо помнил эти пальцы и эти кольца. В тот единственный раз, когда отец взял его с собой во дворец, они стояли посреди зала и принципал то и дело бросал в сторону мальчика оценивающие взгляды.

Как духовное лицо, принципал не подчинялся номарху, но формально стоял выше его по статусу. Отец Спитамена это хорошо знал, и судя по всему, использовал в своих целях. Смысл их разговора постоянно ускользал от двенадцатилетнего мальчика.

Зачем отец взял его на эту встречу? Зачем ему вообще понадобилось присутствие ребёнка? Лишь спустя годы Спитамен наконец понял: принципал тогда уступил отцу, и неспроста. Спитамен был в этой игре козырем. Был ли он своеобразным обещанием?

Перешагнуть два распростёртых на земле тела было делом непростым, поэтому Спитамен просто протиснулся сбоку, вляпавшись во что-то напоминающее густое желе: лучше было не думать, что это могло быть на самом деле.

В конце, концов, подумал Спитамен, нужно проявить немного уважения: если бы принципал не рухнул этому солдату на голову, сам он давно был бы насажен на рогатину.

Обойдя тела (конечности разваленного исполинским телом солдата слабо подрагивали, словно он старался выбраться из-под раздавившего его тела и сбежать), Спитамен устремился прочь.

Вокруг было что-то вроде внутреннего двора. Сейчас здесь полным ходом шло строительство. Все новые каменные блоки подвозили сквозь широко распахнутые ворота, которые, похоже, никто не охранял…

Ворота!

Поняв, что перед ним дверь во внешний мир, Спитамен ускорил шаг.

Он пересёк двор за считанные мгновения. Никто не остановил его, никто не окликнул. Уже будучи в воротах, он оглянулся и увидел клирика выходящим из тоннеля. Очевидно, тот решил не преследовать его больше. Спитамен видел, как он остановился у распростёртых на земле тел, меч в его руке безвольно повис.

В этот момент бродяга вышел за ворота, и никем не остановленный, побежал.

ПУСТОЕ И НЕЗРИМОЕ

Ноктавидант чувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Мир кувыркнулся, и не один раз, прежде чем у него получилось преодолеть тоннель.

Оборванца, которого он преследовал несколько минут назад, нигде не было видно. Вместо него у самого выхода лежал человек в солдатском обмундировании, а поверх него… Ноктавидант не поверил своим глазам.

Принципал был мёртв. Клирик смотрел на тело перед собой и единственной мыслью, возникшей у него в голове, была следующая: как поступят с трупом? Принципал весил слишком много, чтобы даже несколько людей могли поднять его. Или, может быть, с телом обойдутся так же, как с телами морских гигантов, выброшенных на берег? Распилят на части – и обратно в воду…

Ноктавидант поднял голову. Окна принципальских покоев были прямо у него над головой.

А ведь ещё совсем недавно Ноктавидант сам пытался ступить на подоконник. Что было бы, если бы у него получилось? Или куратор всё так и задумывал? Выдать происходящее за невинную игру, простую шалость. Клирик внезапно вспомнил, как видя его смятение, принципал смеялся. Что ж, именно он, а не Ноктавидант лежал сейчас лицом в пыли. Интересно, куратор спланировал всё заранее или принимал решения на ходу?

Только сейчас Ноктавидант понял, что неким образом и сам был виновен в смерти оракула. Ведь если бы беспечность принципала не сбила его с толку, не убаюкала подозрительность – кто знает, может на камнях мостовой оказался бы злосчастный куратор?

Что в итоге?

Завладев кровью оракула, куратор получил все его знания, включая те, которых безуспешно добивались многие годы клирики (и один за другим проиграли эту битву).

А что же предсказания?

Уже известные Ноктавиданту, и те, которыми оракул не пожелал поделиться?

Клирик не сомневался, таких было большинство, и каждое из них – чистое, истинное знание, хранящееся глубоко в разуме оракула. Опять же – в отличие от тех скудных крох, которыми он делился с Ноктавидантом и его предшественниками, ведь никто не мог сказать, правду говорил прорицатель или нет. Клирик допускал, что многие (а может, и все) предсказания, «уходившие» вверх в виде сообщений в зашифрованных капсулах могли оказаться обычной выдумкой. В любом случае их стоило проверять… И вот теперь у противника появилось простое и надёжное средство. Подумав об этом, Ноктавидант не удержался от иронии: действительно, кто бы мог предположить, что для того, чтобы добраться до знаний оракула, придётся залезть тому в голову… Буквально.

Завладев кровью оракула, куратор получил все его знания. Теперь он и сам в какой-то мере сделался предсказателем. Знать будущее наперёд, пусть это будущее и увидено кем-то – разве это не способность предвидеть?

От этих мыслей кружилась голова. Вдобавок к увиденному в комнате над залом оракула и безуспешной погоне по коридорам дворца Ноктавидант испытал давно забытое чувство: собственного бессилия. Изменить что-то можно было лишь найдя и уничтожив куратора, однако что-то подсказывало клирику, что тот давно скрылся. Бежал, как тот бродяга минуту назад. Может быть, даже вышел сквозь те же самые ворота…

И все же, решил клирик, нелишним будет проверить покои принципала. Оставался ещё шанс, что в них обнаружиться нечто, что прольёт свет на решение церковного иерарха пригласить во дворец чужеземного шпиона… Неужели враг проник так высоко? Или и здесь не обошлось без принуждения, фантомов и наваждений?

Внезапно над головой Ноктавиданта прогремел взрыв.

Клирика швырнуло на камни двора. Сверху посыпался мусор: каменная крошка, бумага, щепки, некогда бывшие частью деревянного окна. Ударная волна была настолько сильной, что перевернула стоявшую неподалёку подводу с камнем…

Все вокруг заволокло дымом. Раздались крики. Кричали от страха и боли.

Лёжа на земле, Ноктавидант с трудом различал окружающее. Рядом двигались какие-то тени, а затем чьи-то сильные руки подхватили его и понесли. Он ощущал, как по лицу струится кровь, рот наполнился солёным и вязким – падая, он прикусил язык.

Но не это было самым страшным. Когда дым немного рассеялся, он увидел, что осталось от дворца.

Весь третий этаж был уничтожен. Взрыв, затронул почти всё крыло. Из пустых оконных проёмов вырывались языки пламени, из некоторых наружу продолжал сыпаться мусор, горящие обрывки бумаги и свитков, лоскуты штор. В воздухе разносился запах готовящегося на огне жаркого. Лишь спустя несколько ударов сердца Ноктавидант понял, что так пахнет сгоревшая плоть…

В ТИШИНЕ МЁРТВЫХ УЛОЧЕК

Дворец принципала остался далеко позади, но его расположение все ещё угадывалось по столбу черного дыма, поднимающемуся в небо. Что там произошло на самом деле, Спитамен не знал, да и не желал знать. Он лишь надеялся, что появление его персоны во дворце не свяжут со всем происходящим, иначе стража будет разыскивать его до последнего…

Оказаться вне стен было приятно и неприятно одновременно. Во-первых, он вновь был свободен. С другой стороны… Даже то скромное имущество, которое у него имелось, он потерял. Это касалось и кека, последние крохи которого смыло в канале.

О, Всевоплощённый, как же ему плохо!

Жажда накатывала постепенно, горячими волнами. В горле пересохло. Голова болела. Мышцы сводило судорогой. Пожалуй, сейчас он не отказался бы даже от купания в канале. Но гораздо нужнее ему было хоть крошка, хоть немного… белой смолы.

Но – нет.

Без денег смолы не раздобыть, а единственный торговец, который мог предложить хоть что-то за странный светящийся шар, оказался сумасшедшим модификантом.

Голова у Спитамена шла кругом, однако он все же попытался мыслить трезво. Интересно, что могло подтолкнуть галантерейщика напасть на него?

Теперь это было неважно. Учитывая, что с того момента его пытались убить ещё дважды – пара стражей, стрелявших ему в спину, и сумасшедший клирик во дворце принципала. Последний выглядел как одержимый.

И все же это никак не объясняло, что за предмет попал ему в руки.

К счастью, сфера всё ещё была при нем, и теперь уже Спитамен не собирался отдавать её так просто, решив для начала выяснить, что именно это за вещь.

Однако прежде стоило найти хотя бы немного кека. Жажда белой смолы не только лишала его сил, но полностью отнимала способность связно мыслить. Уже некоторое время он не просто шёл по улицам, а брёл, все чаще останавливаясь, чтобы прильнуть к какой-нибудь стене и пару минут стоять, переводя дух.

Переулки были узкими, а стены горячими шершавыми.

Только спустя какое-то время Спитамен понял, куда забрёл.

Перед ним был один из мёртвых кварталов.

«Мёртвыми» их называли потому, что некогда здесь свирепствовала болезнь. «Белый тлен».

Белый тлен не щадил никого. От него не было лекарства. Не существовало даже средства сдерживать болезнь. Начиналось все всегда одинаково: заражённый приплывал на каком-нибудь корабле, идущем с востока, или приходил с караваном.

В считанные дни зараза распространялась по кварталам бедняков, попадала в воду, на одежду, носилась в воздухе. И если другие известные болезни сопровождались лихорадкой, язвами на коже, поносом и внутренними кровотечениями, у белого тлена был один характерный симптом: лёгкий, похожий на белый пух, ворс, покрывавший тела несчастных.

Начиналось это как белые пятна, похожие на пятна старых ожогов. Затем прямо на коже начинали расти волоски, которые шевелись словно живые. Вывести их можно было спиртом или скипидаром, но спустя какое-то время волоски появлялись опять. Больной терял вес и постепенно слабел. Уже через несколько часов всё его тело было покрыто этим пухом. А кроме того, пухом оказывалось все, к чему он прикасался: люди, предметы, стены домов.

В итоге несчастный погибал, весь с ног до головы покрытый эти бледным, шевелящимся пухом, а его тело, лежащее где-нибудь посреди улицы, превращалось в заросшую белым волосом кочку.

Оставалось одно средство борьбы с белым тленом: огонь.

Обычно в таких случаях городские власти с помощью солдат блокировали один или несколько кварталов, а потом посылали вперёд людей, вооружённых трубами, по которым подавалось жидкое топливо. В то время как топливо без остановки качали двое других солдат, ещё один подносил к кончику трубы горящую спичку… И в следующее мгновение всё вокруг заливала струя жидкого пламени.

Температура была такой, что люди просто испарялись, и от многих не оставалось даже костей.

Те, кто спрятался в домах, оказывались в ловушке, поскольку от малейшего соприкосновения с пламенем дома начинали гореть, кирпич лопался и рассыпался в труху, а вода вспыхивала и взрывалась.

Обычно не требовалось много усилий, чтобы уничтожить небольшой городской квартал.

И сейчас Спитамен оказался на одной из таких улочек.

Давно всеми покинутая, заброшенная, полностью нежилая. Похоже, здесь не водились даже крысы, поскольку здесь им нечем было поживиться. То же самое казалось бедняков вроде Спитамена. Раз или два он забредал в подобные места, и ничем хорошим это не заканчивалось. Однажды он устроился на ночлег в небольшом доме, который посреди ночи рухнул ему на голову. Только спустя несколько часов Спитамен смог освободиться из-под завалов. В другой раз он провалился в яму прямо посреди узкой улочки. К тому же, кто мог знать, достаточно ли хорошо поработали выжигальщики, и не прятались ли споры белого тлена где-нибудь между камнями домов или мостовой? Поэтому куда безопаснее было ночевать в уже облюбованных подвалах горожан.

Подумав об этом, Спитамен содрогнулся: он все ещё помнил прикосновения рук человека в колодце и жуткие цокающие звуки, которые издавали ноги модификанта.

В отличие от всего этого, в этой части города никаких звуков не было.

Каким образом он зашёл так далеко?

Спитамен не знал.

Сфера у него кармане едва заметно пульсировала, словно живая. Однако в этот момент её таинственное поведение мало интересовало Спитамена. Все его мысли занимала лишь белая смола.

Здания вокруг представляли собой грустное зрелище… Многие рухнули, другие должны были вот-вот последовать за ними. В кучах кирпича и камня угадывались предметы быта, до которых чудом не добрался огонь. Спитамен усмехнулся: ничего полезного для него не нашлось. Тем не менее они служили напоминанием, что некогда здесь жили люди.

Следы огня встречались практически везде – на камне и кирпиче, внутри и снаружи зданий.

Спитамен прислонился лбом к стене и некоторое время стоял, пытаясь найти в себе силы идти дальше.

Но куда идти?

Попытаться пересечь квартал?

Куда он отправится? Всё, что ему было нужно – это найти немного кека.

Всего несколько крошек…

Чувствуя, как подступает новый приступ, Спитамен решил укрыться внутри одного из домов.

Как и везде в городе, расположение улиц здесь имело чёткую логику. Все дома здесь стояли в ряд. Большинство были невысокими – один, два этажа. Комнатушки внутри были узкими, тесными, разделённым стенами. В таких жилищах селились лишь бедняки. Наверняка в прошлом на улице жила сотня человек. На тесных улочках было шумно и людно, в проходах между домами были натянуты бельевые верёвки, на которых вечно сушилась одежда, а в дверях каждого дома, как и в окнах первых этажей, было по торговцу или ремесленнику, предложившему те или иные услуги. Про подобное говорили, что можно обойти один такой дом кругом и купить фрукты, масло, пряники, глиняную посуду, починить обувь, вставить деревянные коронки вместо давно выпавших зубов, жениться, обзавестись детьми и выйти совершенно новым человеком.

Сейчас все это пустовало.

В те дни, когда белый тлен в последний раз обрушивался на Завораш, Спитамен был ещё ребёнком. Уже тогда он слышал о болезни. Кто знал, что по прошествии почти четверти века ему предстоит попасть в один из тех кварталов, сожжение которых приветствовал весь город?

А кроме того… Кто приказал использовать огонь?

Номарх. Его отец.

В конце улочки он заприметил единственное хорошо сохранившееся здание. У него всё ещё оставалась крыша.

Спитамен обнаружил внутри несколько старых одеял. Похоже, кто-то всё же останавливался здесь на ночлег.

Быстро проверив одеяла на предмет насекомых и выбив из них пыль, он расстелил одно прямо на холодном земляном полу. Другое скатал и положил под голову. Одеяла пахли сыростью и чужим телом, но были почти целыми. В любом случае уже одно одеяло было подарком самого Всевоплощённого, что говорить о двух? У Спитамена, который потерял всё сегодня утром, не было и этого.

И всё же что-то было не так.

Одеяла указывали на то, что здесь кто-то недавно был. Кто-то, как и он сам, избрал этот дом для ночлега и отдыха. В то же время вокруг не было костей.

Если жителей здесь сожгли заживо, должны были сохраниться кости, хотя бы самые крупные из них. Однако костей не было. Кто-то позаботился о том, чтобы собрать их… И – что? Похоронить? От одной этой мысли Спитамену стало не по себе.

Усталость наконец взяла своё. Спитамен свернулся на одеяле, притянул колени к подбородку и провалился в сон.

***

Впервые за множество лет он видел во сне родной дом.

Тот единственный дом, который у него был. Место, где он родился и вырос.

Дом во сне был в точности таким же, каким он его запомнил: просторным, светлым, но от этого не менее мрачным. Странно дело: в его коридорах никогда не звучало эхо. Камень не отзывался гулким звоном даже если по нему наотмашь рубить мечом. Визг петель плохо смазанной двери или скрип половиц считался здесь вообще немыслимым делом. И если хозяин дома слышал что-то подобное, слуг нещадно пороли, а рабов наказывали и того сильнее. Спитамен ни разу не слышал, чтобы отец или мать повышали голос, а прочие обитатели дома, вроде тех же слуг, вообще никогда не открывали рта.

Сон был из тех, про которые заранее известно, что это всего лишь сновидение. Спитамен не рассчитывал увидеть здесь отца… Хотя кто знает?

В отличие от звуков, запахов было множество.

По коридорам плыл аромат свежей выпечки из кухни, в то время как в каждой комнате сохранялся свой, уникальный запах.

В кабинете отца, например, всегда пахло одинаково – старыми книгами, чернилами, ружейным маслом. Раз или два в неделю нормах открывал створки стеклянного шкафа, извлекал на свет пару пистолетов, набор для чистки оружия и принимался за дело.

В комнате самого Спитамена пахло деревом. Здесь Спитамен немного задержался. В его сне комната приобрела странно обжитой вид. Кажется, только недавно здесь ещё был ребёнок: игрушки лежат прямо на полу, на кровати – открытая книга. Отец был недоволен почти всегда, когда Спитамен без спроса брал книги в библиотеке. Что ж, будет недоволен и в этот раз…

В коридоре он заметил слой пыли на полу, паутину в углах и на перилах лестницы. Подобного отец не стал бы терпеть….

Ещё в одной комнате Спитамен задержался дольше. Запах здесь тоже отличался от других. Пахло сыростью, пылью. Было заметно, что комнатой давно не пользовались. Но вместе с этим запахом ощущался и другой – куда более приятный. Запах дорогого парфюма.

Спитамен не смог бы называть конкретный аромат. Скорее всего в невероятном букете сплелись десятки запахов, поднимавшихся от рядов миниатюрных флакончиков на ночном столике перед ним.

Комната матери.

Она всегда была такой – и в тот день, который стал для него последним в родительском доме, и – наверняка, – сейчас. Спитамен вдыхал аромат духов.

Что ж, порой сны бывают поразительно точными в деталях.

Разглядывая флакончики, Спитамен неосторожно потревожил один, отчего все остальные отозвались мелодичным звоном. Это был первый звук, услышанный им в этом необычном сне. Бросившись подбирать разлетевшийся во все стороны бутылочки, он неожиданно увидел висящий прямо перед собой…

Красный шнур.

Это был точно такой же шнур, как тот, каким были связаны руки утопленника.

Корбаш Талал, так его звали.

Имя всплыло из пучин памяти, как… Как утопленник.

Исходящий от парфюма приятный запах мгновенно сменился другим, более острым. Пахло тиной и разложением.

В то же время Спитамен не отрывал взгляда от шнура. Ошибки быть не могло. Именно таким шнуром неизвестные связали Талала, прежде чем бросить в канал.

Это был не совсем обычный шнур. Хотя он и висел недалеко от окна, это не был один из тех канатиков, которые предназначались для управления тяжёлыми портьерами.

Нет, на конце этого красного шнура имелось широкое золотое кольцо. Противоположный конец шнура исчезал в стене, наверняка продолжаясь в соседней комнате. Наверняка – потому что Спитамен вспомнил, для чего предназначался этот шнур.

А предназначался он для вызова прислуги. На другом его конце (и, действительно, в другой комнате), находился небольшой колокольчик. Дёргаешь один раз – слуге надлежит явиться самому, дважды – принести чай, трижды – готовить повозку и так далее.

Спитамен взялся конец шнура и потянул. В глубине дома раздался мелодичный перезвон.

Некоторое время он ждал и прислушивался. Никто не явился на зов. Затем он дёрнул ещё, сильнее. На этот раз два звонка. Спитамен продолжал раз за разом тянуть за шнур, слушая нарастающий перезвон. Сначала мелодичный, потом – гулкий, отдающий грохотом железа и сталкивающихся друг с другом огромных камней.

Никто к нему так и не вышел.

***

Странный сон закончился так же внезапно, как и начался.

Спитамен проснулся и сел, лихорадочно озираясь. Лишь спустя мгновение он понял, где находится.

Старый квартал. Белый тлен.

Вместе с этим вернулись воспоминания о пережитом сегодня: утопленник в канале, таинственная сфера, модификант, бегство… Спитамен поморщился от боли, расправляя одеяло.

Наступила ночь, а вместе с ней пришёл и холод. Оказалось, он провёл в этом заброшенном месте несколько часов.

Его по-прежнему знобило. Всё его тело покрылось лихорадочным потом, в горле стоял комок. Неожиданно некая сила сложила его пополам, и его вырвало. Жёлтая с черным слизь хлынула на покрытый каменной крошкой и остатками древнего пожарища пол. Хорошо, одеяло удалось спасти.

Укутавшись в него, Спитамен выбрался наружу.

До полуночи оставалось совсем недолго, луна была высоко. Её бледный свет делал окружающее ещё более мрачным. В лунном свете всё выглядело враждебным, безжизненным… Даже его тень, необычно втянутая и тёмная, казалась чужеродной.

Жажда кека пульсировала тягучей болью. Двигаться было тяжело, дышалось с трудом. Мысли путались. И все же Спитамен вспомнил ту часть сна, в которой ему явился красный шнур.

Это действительно был шнур от колокольчика для вызова прислуги. А это значило, что место, где похитили и связали Талала, наверняка было богатым домом.

Но что это давало именно ему?

Знание того, что одни богачи пытали и убили другого. В Завораше это точно не стало бы сенсацией.

Возможно, убийцы, кем бы они не были, хотели добраться до сферы, и при этом не знали, что она у Талала в потайном кошеле. Поэтому они пытали его, истязали. А затем, каким-то образом несчастному удалось бежать.

Скорее всего, подумал Спитамен, он воспользовался возможностью и выпрыгнул в окно. Внизу был канал, поэтому Талал не разбился сразу. Впрочем, повезло ему ненамного больше – его руки по-прежнему оставались связанными.

Грести он не смог, и поэтому почти сразу пошёл ко дну. А его мучители… Видимо, решили не вытаскивать жертву из воды. И вправду, зачем? Сам утонет…

По-прежнему обёрнутый одеялом, Спитамен выбрался из дома и сделал несколько шагов по улице. В этой части города и днём и ночью царила тишина, будто все здесь дало обет безмолвия… Или выдерживало долгую, слишком долгую минуту молчания по погибшим. Интересно, сколько человек из здесь живущих и в самом деле заразились белым тленом? А сколько погибло просто так? Просто потому, что кто-то пустил по этим улицам огненную смерть?

Не просто «кто-то». Приказ отдавал отец.

Было странным спустя столько лет думать об этом человеке как о собственном отце. К тому же ещё этот сон…

Спитамен уже давно не вспоминал о доме. Возможно, то, что он сегодня едва не умер – несколько раз! – сыграло с ним злую шутку… Нет, не это. Возможно, это была просто жажда белой смолы.

Сон помог ему восстановить силы, однако жгучий зуд поселившиеся у него внутри, никуда не делся. Спитамену казалось, что стоит ему закрыть глаза, и он раствориться в этой жажде без остатка.

Кек он впервые попробовал много лет назад. Тогда ещё он мог позволить себе лучшую смолу.

Поначалу наркотик доставал ему слуга, но после того, как об их делах стало известно отцу, слугу отдали красной страже – тем самым стражникам в алых мундирах, по воле которых Спитамен недавно оказался в канале. Наверняка дознанием занимался кто-то вроде того типа в чёрном.

Спитамен сделал ещё несколько шагов по безлюдной улице. Камень под ногами был теплым, словно все ещё хранил следы пожарища. Стены домов там, где по ним текло жидкое пламя, стали гладкими как стекло. Некоторые целую вечность «стекали» вниз подобно застывшему желе. Ничего кроме этих стен не сохранилось. То, что не пожрал белый тлен, уничтожил огонь.

Дома, пустые дома.

Впереди, сзади. По бокам. Везде. Слепое пятно на окраине города. Интересно, сколько всего таких пятен на больном и израненном теле Завораша?

Двигаясь по безлюдной улице, Спитамен подмечал новые детали. Кто-то явно бывал здесь после катастрофы, и не раз. Дома были пусты – но непривычно пусты. Ни мусора от пожарища, ни остатков мебели и прочего. Всё здесь напоминало игрушечные домики на игрушечной улице. В свете луны были хорошо различимы лестницы, приклеившиеся к бокам двухэтажных зданий.

Спитамен поднялся по одной из них на второй этаж, а оттуда – на крышу.

Крыша была абсолютно плоской. В её центре располагалось отверстие, через которое дым из очага выходил наружу. Если заглянуть вниз, можно было видеть под собой все два этажа.

С крыши открывался ещё более унылый и мрачный вид. Вдали виднелись огни города, ярко светился порт и наиболее оживлённые улицы в центре. Здесь на десятки и даже сотни саженей все оставалось мёртвым, безжизненным, и Спитамен подумал о поверхности Луны. Что-что, а он знал, что представляет собой спутник. Ведь будучи сыном номарха, он получил превосходное образование… Хоть и не узнал всего, чему его могли научить. Именно этим он и удивлял завсегдатаев заведения, где продавали белую смолу вкупе с местом на грязном полу, где можно было её употребить.

Большинство из них не могли написать даже собственное имя, не говоря уже о чем-то более сложном. Хотя обо всех Спитамен, конечно, судить не мог. Некоторые не приходили в сознание неделями, другие вели себя словно тени, живя какой-то своей, растительной жизнью. Обычно из заядлых любителей кека мало кто искал дружбы, однако его манеры, выдававшие происхождение, мгновенно привлекли внимание. Кто-то дал ему прозвище: Аристо – сокращение от «аристократ». Впрочем, нигде, кроме как в стенах того безымянного заведения, его так не называли.

Однако со временем и этот интерес пропал. Спитамен стал просто ещё одним завсегдатаем, поселившимся на тощем матрасе в тёмном и грязном углу.

Спитамен-Аристо подумал, сейчас его вряд ли пустили бы даже на порог того заведения. А ведь были времена, когда в нем ему был открыт кредит – разумеется до тех пор, пока он был способен его погашать. До тех пор, пока не покинул дом… Кого – номарха? Отца? Кто знает.

Говорят, всех уравнивает смерть. Что ж, кек уравнивает не хуже.

***

Поместье, где жил номарх, располагалось вдали от города, и это было не тем же самым, что его резиденция, где номоправитель раз в неделю принимал посетителей. Как раз оно располагалось в самом Завораше, на главной площади.

Несколько лет назад, увидев повозку с отцом, направляющуюся к резиденции, Спитамен поспешил следом, однако его остановили солдаты. В другой раз Спитамен проскользнул мимо бдительных стражей и устроился собирать милостыню прямо под окнами резиденции номарха. Неизвестно, видел его отец или нет, но совсем скоро появились вооружённые люди, составлявшие личную охрану номарха и, не говоря ни слова, принялись избивать его. В какой-то момент Спитамен потерял сознание, а очнувшись, понял, что неизвестные бросили его далеко за пределами площади, на узкой безлюдной улочке.

С этого момента он уверился в том, что отец не только видел, но и узнал его. Для родителя, каким бы ужасным он не был, собственный ребёнок будет узнаваем из десятков других людей. И в том, что его не бросили в тюрьму, а всего лишь отволокли, бесчувственного, за пределы площади, заключалось предупреждение: больше не попадаться отцу на глаза… Именно с того момента «отец» навсегда стал для него всего лишь «номархом».

Теперь, стоя на крыше давно покинутого здания, обитатели которого погибли по приказу номарха, Спитамен-Аристо неожиданно понял: в том, что отец приказал убрать его с площади, было больше стыда и раскаяния, чем сожаления. Таким образом номарх пытался перевернуть страницу собственной биографии.

Пытался ли он забыть? Наверняка.

Однако, к сожалению, роскошь забывать доступна не всем. Иногда требуется куда больше усилий, чтобы оставить прошлое позади, чем по-прежнему идти с ним рука об руку.