Текст книги "Пережить холодную войну. Опыт дипломатии"

Особой проблемой по-прежнему являлось то, что советская сторона стремилась сохранить максимальную секретность. Бжезинский как-то не без иронии заметил, что президент Картер, когда подробно знакомился с историей переговоров по ОСВ, с удивлением констатировал, что вся многолетняя дискуссия и все конечные результаты были основаны почти исключительно на американских данных, независимо от того, касались ли они американских или советских стратегических сил[113]113
  Анатолий Добрынин. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962–1986 гг.) М.: Автор, 1996. с. 379.


[Закрыть]. Американская сторона считала, и совершенно справедливо, что, для того чтобы переговоры имели смысл, чтобы ОСВ-2 мог пройти утверждение в американском Сенате, СССР обязан предоставить базу данных о состоянии своих стратегических ядерных сил. Советская делегация отвечала, прибегая к абсолютной казуистике. Договор, мол, обязывает находится в рамках лимитов, по которым достигнута договоренность. Но там ничего не написано про то, чтобы облегчать жизнь американской разведке (национальным средствам технического контроля – если пользоваться терминологией договора). Ведь мы же, говорили представители СССР, не требуем от США никакой базы данных. «Эта советская позиция была почти очаровательна в своей абсурдности», – резюмирует Тэлботт[114]114
  Talbott S. Endgame: The Inside Story of SALT II. Harpers & Row. New York, 1980. p. 23.


[Закрыть]. Более того, советская сторона пыталась обставить передачу таких данных как некую уступку. И на этом основании требовала что-то взамен.

Потребовались многомесячные переговоры, подкрепленные давлением со стороны членов Конгресса, которые к некоторому раздражению советской делегации время от времени присутствовали на заседаниях и периодически высказывали свое мнение. Делали это они порой невпопад. Так, сенатор Джон Гленн поставил всех в неловкое положение, предложив прямо написать в договоре, что подразумевается под «национальными техническими средствами». Однако американские законодатели смогли донести до Москвы простую мысль: без предоставления конкретных данных, точность которых США могли проверить этими самыми техническими средствами, ратификации Договора ОСВ-2 не будет. И однажды произошел прорыв. Возглавлявший советскую делегацию Владимир Семенов сообщил, что у СССР нет стратегических бомбардировщиков, оснащенных крылатыми ракетами. И не потребовал взамен никаких уступок. Позже исключительно для того, чтобы продвинуть дело, советские представители сообщили американцам количество ракетных шахт и общее число пусковых установок на подлодках. Обобщающие же данные были переданы Москвой под самый конец переговоров.

Этому предшествовали довольно напряженные дискуссии в рамках «Большой пятерки» в Москве. Высшие руководители государства всерьез обсуждали, какие наименования должны быть присвоены советским системам вооружения, перечисленным в Меморандуме к Договору ОСВ-2. Проблема была в самом деле непростой. Назвать реальные обозначения было немыслимо по причине секретности. Согласиться с западными наименованиями советских ракет – унизительно. Пришлось придумывать некие новые обозначения, что впоследствии внесло немалую путаницу[115]115
  Aleksandr G. Savel'yev and Nikolay N. Detinov. «THE BIG FIVE. Arms Control Decision-Making in the Soviet Union». Praeger, Westport, Connecticut, London, 1995. р. 51.


[Закрыть].

Замечу, что, несмотря на отдельные прорывы, этот театр абсурда продолжался и после подписания ОСВ-2. Совершенно секретные данные о количестве конкретных видов вооружений содержались в специальном Меморандуме. Эти данные были переданы американцам, пишет известный советский дипломат Юрий Назаркин, по специальному решению Политбюро[116]116
  Юрий Назаркин. О дипломатических буднях и другие истории. М.: МГИМО Университет, 2011. с. 239.


[Закрыть]. Затем Договор со всеми приложениями, включая Меморандум, был опубликован в США. В Советском Союзе Меморандум, само собой, оставался секретным. Потом было решено издать ОСВ-2 со всеми приложениями в качестве документа ООН. Секретариат ООН запросил согласия СССР и США. Если у США никаких возражений не возникло, то Москва разрешила опубликовать лишь текст Договора, без Меморандума. В результате на английском языке были опубликованы все документы, а на русском – только текст самого договора. По правилам ООН все английские тексты были переведены на все официальные языки ООН, включая русский. Таким образом, «секретный» Меморандум таки появился на русском языке, но как перевод с английского…

«Срочно звоните Бжезинскому»

Следует отметить, что годы совместной работы создали какую-то особую систему взаимоотношений между делегациями, которая к концу стала уже вполне доверительной, если не сказать товарищеской. Официально на так называемых постпленарных сессиях, когда члены делегаций беседовали, разбившись на группы «по интересам», употребление алкоголя было строго запрещено. Однако ничто не мешало перейти в какой-нибудь ресторанчик, где советские дипломаты потрясали американских коллег способностью крепко выпить и продолжать разговор на сложные темы. Устанавливались даже дружеские отношения. Владимира Семенова поначалу раздражало то, что по большей части вести переговоры ему приходилось с Ральфом Эрлом, который был всего лишь заместителем главы американской делегации (глава делегации Пол Уорнке одновременно возглавлял Агентство по контролю над вооружениями и разоружением и значительную часть времени проводил в Вашингтоне). Однако постепенно выявились общие интересы. У Семенова и Эрла были дочери-подростки (очевидно, со схожими проблемами). И оба дипломата обсуждали вопросы воспитания столь же серьезно, как вопросы контроля над вооружениями. Том Грэм, работавший в «редакционной комиссии», с нескрываемой симпатией пишет о послах Викторе Карпове и Викторе Смолине. И они, похоже, доверяли ему. Так, Грэм вспоминает, что Карпов, когда возникала необходимость, открывал перед ним советский вариант записи какой-то беседы, чтобы избежать неточностей и разночтений. Тот же Грэм с очевидной досадой пишет о том, как из-за вдруг изменившейся позиции начальства был вынужден нарушить слово, данное Смолину, и отказаться сделать ранее обещанную уступку.

Делегации периодически помогали друг другу. Русские, как водится, испытывали сложности с техническим обеспечением. Документы размножали, перепечатывая их до бесконечности через копирку. Американцы же располагали ксероксом. Периодически советская делегация просила разрешения воспользоваться тогдашним техническим новшеством. Однажды американский дипломат съязвил по поводу этой «технологической асимметрии». И тут же получил в ответ: «Ну, стало быть, вам давно пора перестать переживать по поводу нашего превосходства»[117]117
  Talbott S. Endgame: The Inside Story of SALT II. Harpers & Row. New York 1980. p. 93.


[Закрыть].

Оргтехническое превосходство было, конечно, у делегации США. Американцам, в частности, не было необходимости при внесении правки (что происходило постоянно) перепечатывать весь документ целиком, так как в их распоряжении был один из первых вариантов текстового процессора – можно было лишь вносить изменения. Чем, надо сказать, они и пользовались. Когда дело пошло к завершению переговоров и время поджимало, они составили список из 16 неразрешенных еще вопросов, зная, что русские коллеги уже через два дня должны представить начальству законченный текст. Времени для внесения правки практически не было. В итоге американцы для порядка приняли один советский вариант, а все остальное пошло в их редакции…

Иногда взаимопомощь осуществлялась при весьма деликатных ситуациях. Как-то в советскую делегацию прибыл новый представитель КГБ, некто генерал Финагин. Он, судя по всему, был излишне ретив даже для кагэбэшника (представители КГБ и ЦРУ в делегациях в какой-то момент выработали правила поведения, так, чтобы не слишком досаждать друг другу). Американцы к тому же знали, что этот офицер чрезвычайно жестко допрашивал в 1960 году пилотов самолета-разведчика RB-47, сбитого вблизи советского побережья над Баренцевым морем. И вот некий полковник Чарльз Фицджеральд, которого Грэм характеризует как блестящего лингвиста, отменно знавшего не только русский язык, но и все, что касалось советских членов делегации, и замечательно умевшего получать от них информацию (несложно догадаться, что за ведомство направило «лингвиста» для участия в переговорах), вдруг затеял разговор с высокопоставленным советским дипломатом. Во время этого разговора он заметил, что у членов советской делегации очень интересные биографии. Вот, к примеру, родители генерала Финагина были ирландскими революционерами, приехавшими в СССР. Разве это не интересно? Через три дня генерал исчез навсегда. То ли в Москве посчитали, что американцы слишком много о нем знают, то ли задумались, что у генерала в Женеве может вдруг проснуться тяга к родине предков. Советские делегаты нашли потом способ отблагодарить американских коллег…[118]118
  См.: Graham, Thomas, Jr… Disarmament Sketches: Three Decades of Arms Control and International Law, University of Washington Press, 2002. p.74.


[Закрыть]

Были и моменты, когда ситуация позволяла пошутить. Во время бесед Громыко и Вэнса делегациям приходилось подолгу ждать, гадая, до чего же начальники договорятся. Однажды ожидание проходило Москве, в мидовском особняке. Делегации сидели за длинным столом, мучаясь от безделья. Внимание одного из американцев привлекла малахитовая коробочка, украшавшая стол. И он до нее дотронулся. Раздалась оглушительная трель пожарной сигнализации. Замглавы МИДа Георгий Корниенко, не замеченный прежде в склонности к шуткам, вздохнул и сказал: «Вот и нет Вашингтона». Его тут же поддержал Добрынин, ставший трагически заламывать руки: «Срочно звоните Бжезинскому. Предупредите, что это был ошибочный пуск» (одна из американских инициатив заключалась в требовании заблаговременного оповещения о предполагаемых ракетных пусках)…

Шедевр «ядерного ренессанса»

Напряженные переговоры по договору продолжались едва ли не до самого саммита Брежнева и Картера, состоявшегося в Вене 15–18 июня 1979 года. С января по май Вэнс и Добрынин встречались двадцать пять раз. При этом обсуждались не только спорные моменты договора. Добрынину пришлось обговаривать такой график четырехдневной встречи, чтобы не слишком утомить одряхлевшего Брежнева. Делегации в Женеве перешли едва ли не на круглосуточный режим работы. Поиск консенсуса по, казалось бы, второстепенным вопросам шел довольно мучительно. «Когда что-то, подобное переговорам по ОСВ, подходит к концу, продвигаться вперед становится все сложнее и сложнее, – отмечал заместитель помощника по национальной безопасности Дэвид Аарон. – Каждой из сторон все сложнее сдвинуться с позиции, которую она еще недавно определяла как вопрос жизни и смерти. Никому не хотелось быть последним, кто сделает большую уступку»[119]119
  Цит. по: Talbott S. Endgame: The Inside Story of SALT II. Harpers & Row. New York, 1980. p. 226.


[Закрыть].

Только 7 мая Вэнс и Добрынин согласовали последний из принципиальных вопросов – о том, какое количество боеголовок разрешено для американской ракеты «Минитмен». Длившаяся 7 лет работа над ОСВ-2 подошла к концу. Нельзя не согласиться с теми российскими и американскими исследователями, которые называют этот договор дипломатическим шедевром. Как остроумно заметил академик Алексей Арбатов, если Договор ОСВ-1 можно отнести к «темным векам» контроля над ядерными вооружениями в силу его примитивности, то ОСВ-2 знаменовал «ренессанс» всего процесса ограничения и сокращения стратегических вооружений: «другой мир и другая степень открытости, транспарентности, обмена информацией, включая местоположения до мельчайших единиц географических координат каждой ракетной шахты и баз подводных лодок. Это был прорыв действительно колоссальный»[120]120
  Алексей Арбатов. Актуальные проблемы российско-американских отношений и сокращения наступательных вооружений (лекция в Московском физико-техническом институте, 21 февраля 2002 г.) https://armscontrol.ru/course/lectures/arbatov3.htm


[Закрыть].

В Вене были подписаны четыре документа: Договор между СССР и США об ограничении стратегических наступательных вооружений (Договор ОСВ-2), Протокол к Договору; Совместное заявление о принципах и основных направлениях последующих переговоров об ограничении стратегических вооружений; Согласованные заявления и общие понимания в связи с Договором ОСВ-2. Договор ОСВ-2 должен был стать действительно всеобъемлющим, так как предусматривал ограничения всех видов ядерных стратегических вооружений: МБР, БРПЛ, тяжелых бомбардировщиков и баллистических ракет «воздух-земля» (БРВЗ). Для них устанавливался равный для обеих сторон предельный суммарный уровень: первоначально – 2400 единиц, а с 1 января 1981 года – 2250 единиц. Устанавливалось также предельное количество пусковых установок МБР и БРПЛ с РГЧ ИН и тяжелых бомбардировщиков с крылатыми ракетами, имеющими дальность свыше 600 км – их стороны суммарно не могли иметь более 1320 единиц. В рамках этого предельного количества ни СССР, ни США не могли иметь суммарно более 1200 пусковых установок МБР и БРПЛ с РГЧ ИН, в том числе не более 820 пусковых установок МБР с РГЧ ИН.

В Договоре ОСВ-2 было ограничение количества ядерных боеголовок, которые устанавливались на конкретных типах МБР и БРПЛ, и количества крылатых ракет с дальностью свыше 600 км, которыми могли оснащаться тяжелые бомбардировщики. Договор запрещал строить дополнительные стационарные пусковые установки МБР. Соглашение запрещало переоборудовать пусковые установки легких МБР в пусковые установки тяжелых МБР, увеличивать число боеголовок на МБР, иметь на новом типе МБР более 10 боеголовок, испытывать БРПЛ более чем с 14 боеголовками, оснащать существовавшие типы тяжелых бомбардировщиков более чем 20 крылатыми ракетами большой дальности, оснащать новые бомбардировщики в среднем не более чем 28 крылатыми ракетами. А протокол к Договору со сроком действия до 31 декабря 1981 года зафиксировал обязательство не развертывать крылатые ракеты морского и наземного базирования с дальностью свыше 600 км, а также не проводить летные испытания крылатых ракет большой дальности, оснащенных головными частями с боеголовками индивидуального наведения. И это далеко не полный перечень взаимных обязательств по договору. Все документы, связанные с ОСВ-2, составили три объемистых тома. Картеру и Брежневу надо было поставить по шестнадцать подписей под разными документами. Так как ни той ни другой стороне не хотелось создавать дополнительные сложности для «дорогого Леонида Ильича», решили ограничиться четырьмя подписями. Остальные документы были доставлены в советское посольство, где они позже были оформлены должным образом.

Насколько можно понять, главной заботой советской делегации в Вене стало обеспечение пребывания Брежнева таким образом, чтобы скрыть его немощь. Все советские мемуаристы – и Добрынин, и Корниенко, и Стародубов – рассказывают о переговорах в Вене, о знаменитом поцелуе и прочем – с очевидным чувством неловкости за состояние лидера сверхдержавы, который должен был подвести итог их многолетнего труда. Добрынин пишет, что Генсек был не в состоянии вести переговоры самостоятельно. Те, кто обеспечивал визит, пытались просчитать все возможные темы, которые мог бы поднять Картер. Специально подготовленный сотрудник МИДа, который выполнял функции переводчика, должен был в подходящий момент подсунуть Генсеку нужную бумажку, которую тот с трудом зачитывал.

В этой ситуации Картер не мог придумать ничего лучше, как вручить Брежневу новые американские предложения по контролю над вооружениями. Причем сделал это «полуофициально», когда они вместе спускались в лифте. Предложения были написаны на желтой странице из блокнота с правкой самого американского президента. «Эти предложения Картера представляли определенный интерес и могли бы стать основой для дальнейшего ограничения гонки ядерных вооружений, – констатирует Анатолий Добрынин. – … В целом же они были в ряде пунктов довольно близки к важным инициативам поэтапного разоружения, выдвинутым впоследствии самим СССР во второй половине 80-х годов. Однако в 1979 году советское руководство не было готово к такому радикальному подходу. По существу, стремление зафиксировать баланс стратегических сил превалировало в Москве над поиском баланса интересов сторон»[121]121
  Анатолий Добрынин. Сугубо доверительно. Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962–1986 гг.) М.: Автор, 1996. с. 439.


[Закрыть].

Оторопевшие от этой эскапады члены Политбюро, а Брежнева сопровождали в Вену Громыко, Устинов и Черненко, решили оставить картеровские инициативы, которые всерьез опережали время и были объективно выгодны обеим сторонам, без реакции. Остается только гадать, зачем Картер все это проделал. Он прибыл в австрийскую столицу, находясь под жесточайшим политическим давлением. Сенатор Джексон проводил американского президента в Вену уничижительным комментарием, в котором сравнил его с Чемберленом, отправившимся в 1938 году в Мюнхен подписывать позорное соглашение с Гитлером. И под проливным дождем Картер наотрез отказался взять зонт, чтобы избежать ассоциаций со знаменитым фото Чемберлена.

Увы, этот незначительный и, в сущности, смешной эпизод отражал всю зависимость Картера, который вполне искренне хотел не только ограничить, но и сократить ядерное оружие, от тех политических сил, которые никакого соглашения с СССР не хотели вовсе. Эта зависимость и предопределила печальную судьбу действительно революционного соглашения. Его ратификацию в Сенате связывали с поведением СССР в Африке, прежде всего в Анголе и Эфиопии, а кроме того, в Йемене. В какой-то момент в проблему превратилась советская бригада, которая существовала на Кубе еще с момента Карибского кризиса. Более того, ратификацию этого соглашения ставили в зависимость от выполнения СССР требования прекратить преследование диссидентов. Действительно, руководство СССР стало проводить в этот момент откровенно авантюристическую политику в странах «третьего мира» и развернуло преследование инакомыслящих. Бесспорно, СССР был в тот момент отвратительным тоталитарным государством (как впрочем, и во все другие годы своей истории). А для Генри Киссинджера с его RealPolitik было важно решить задачу выживания человечества. У него и его босса Никсона хватало воли и напористости, чтобы на пути к договору не обращать внимания ни на сетования дипломатов, ни на возражения Пентагона, ни на попытки законодателей «увязать» договор с уступками СССР по каким-то другим вопросам.

К сожалению, ни сам Картер, ни его ведущие сотрудники такими качествами не обладали вовсе. Кроме того, в администрации Картера не было единства относительно того, насколько энергично надо бороться за ОСВ-2 в ситуации, когда на горизонте уже замаячили новые президентские выборы. Вот что напишет позже американский президент в свое оправдание: «Ни один здравомыслящий американец не захочет поменяться с русским политическими системами. Однако о Договоре ОСВ гораздо проще договориться в тоталитарном обществе. С его последовательной политикой. В обществе, где голоса СМИ и оппозиционных политических сил замолкают или слышны только в закрытом помещении. Политбюро, в котором военачальники играют важную роль, может принять любое решение, а пропагандистский аппарат может затем провозгласить „единогласно согласованную“ новую политику, необходимую для самообороны. С другой стороны, какофония, доносящаяся из Вашингтона, указывает на замешательство и споры среди американцев. Почти неизбежно, что наиболее громко звучат голоса оппозиции – и чем резче они нападают на Советы или на наших собственных переговорщиков, тем громче становятся заголовки газет»[122]122
  Carter, Jimmy. Keeping Faith: Memoirs of a President, University of Arkansas Press, 1995. р. 169.


[Закрыть].

Добрынин и Корниенко считают, что администрация США сделала ошибку в 1977 году, когда попыталась кардинально пересмотреть уже выработанные владивостокские договоренности. Ведь, если присмотреться к основным параметрам ОСВ-2, они принципиально не отличаются от уровней, о которых договорились во Владивостоке. Пока американское общественное мнение позитивно относилось к разрядке, нужно было, не без оснований считают советские дипломаты, быстро завершать работу над почти готовым договором. И уже заключив его, двигаться дальше. При этом они явно выводят за скобки нахрапистость советской внешней политики, которая, собственно говоря, и подорвала веру американцев в разрядку. Вторжение советских войск в Афганистан в декабре 1979 года забил последний гвоздь в гроб ОСВ-2. В начале 1980 года администрация Картера сняла ОСВ-2 с обсуждения в Сенате. Однако и без ратификации этот хорошо сделанный договор прослужил еще почти 7 лет. Стороны согласились соблюдать его параметры даже без ратификации. Рейган официально прекратил его соблюдение только в 1986 году, через несколько месяцев после того, как действие договора должно было истечь.

Значение ОСВ-2 не исчерпывается тем, что он представлял собой настоящий переворот в вопросах контроля над стратегическими вооружениями. Работа над соглашением сама по себе являлась важным фактором, влиявшим позитивно и на советско-американские отношения, и на обстановку в мире в целом. «Переговоры все шли. Если они были успешны, то появлялись соглашения. Но даже если они шли плохо, то и тогда они обеспечивали наличие некого форума, на котором советские и американские представители сидели напротив друг друга за длинными столами, потягивали минеральную воду и обсуждали военные вопросы, за информацию о которых шпионов обеспечивали деньгами или расстреливали. С этой точки зрения, даже разногласия были благотворны. Сам процесс уже представлял собой результат… Этот процесс создавал такую массу последствий, которую политические неофиты назовут мертвым грузом, но которая являлась на самом деле глубоководным якорем советско-американских отношений»[123]123
  Talbott S. Endgame: The Inside Story of SALT II. Harpers & Row. New York,1980. p. 19.


[Закрыть], – чрезвычайно точно подметил Строб Тэлботт.

Тэлботту принадлежит и другое чрезвычайно точное определение сущности этих переговоров. Отметив, что порой они напоминают покер, а порой шахматы, он пишет, что при некотором сходстве с любой игрой, смысл которой в том, чтобы так или иначе перехитрить соперника и победить, переговоры по стратегическим вооружениям имеют принципиальное отличие. «Играть на выигрыш означает попытку заполучить „одностороннее преимущество“ или „стратегическое превосходство“. Что означает нарушение паритета и стабильности. В переговорах по ОСВ-2 цель игры – ничья»[124]124
  Talbott S. Endgame: The Inside Story of SALT II. Harpers & Row. New York, 1980. p. 18.


[Закрыть].