Текст книги "Пси"

«Искушение собой», часть 3. Два года назад

– Нам надо развестись.

Светка сказала это просто, самым обычным тоном. Как будто предлагала помыть посуду или вынести мусор. Андрей поднял взгляд, от неожиданности не зная, что ответить. Она отодвинула от себя тарелку с недоеденной котлетой и в ожидании крутила в руках вилку. Выглядело угрожающе.

– Что?

– Не притворяйся, ты все слышал. Нам надо развестись.

– У тебя кто-то есть?

– Андрей, ты последние полгода, с той нашей ссоры, вообще ничего не видишь. Замкнулся, все время о своем думаешь, мы уже сто лет никуда не выбирались. Кто я для тебя? Предмет мебели? Домохозяйка? Ты даже сексом занимаешься, как одолжение делаешь. Это невыносимо.

Он грустно улыбнулся. Скривился, как от зубной боли. Светка поняла это по-своему. Положила вилку и, сложив руки на груди, откинулась на спинку стула.

– Ну да, у меня кое-кто есть. И что?

– Ничего.

Андрей пожал плечами. Ему вдруг сделалось противно. Над переносицей, посреди лба, как будто просверлили дыру, куда задувал холодный сквозняк.

– Тогда подай заявление сама.

– Это все, что ты скажешь?

– А надо? Что-то изменится?

– Нет.

Светка чуть обиженно поджала губы.

– На твою квартиру не претендую. А машину я заберу. На нее мои родители…

– Забирай.

Он отвернулся к окну. Закурил, нарушая уговор не дымить на кухне. Светка ушла в комнату и долго чем-то гремела и хлопала дверцами шкафа. Андрей молча пялился на листья за стеклом, стряхивал пепел в кофейную чашечку и ни о чем не думал. Было гадко, противно и очень себя жалко. Впрочем, последнее чувство он изо всех сил гнал от себя. Поздно. Надо собраться, дать пинка и начать все заново.

– Закрой за мной, – крикнула от входной Светка.

Два чемодана уже стояли в прихожей.

– Остальное потом заберу.

– Давай помогу.

Пока он тащил багаж и запихивал в машину, Светка молчала. И старалась не встречаться с Андреем взглядом. Но перед тем как сесть за руль, жалобно посмотрела на него.

– Прости. Я больше не могу с тобой. Ты изменился. Я не понимаю тебя. Прости.

Светка потянулась к нему, коснулась. Андрей дернул плечом, сбрасывая ее руку.

– Не за что извиняться.

Не желая продолжать разговор, он развернулся и, не прощаясь, пошел домой.

* * *

Развод что-то сдвинул в нем. Как под темной, напитанной влагой землей пришло в движение брошенное зерно. Незаметно внешне Андрей менялся, превращаясь в иное существо. Отношения на работе разваливались – он появившимся чутьем знал, когда человек лжет, таит злобу, гадит исподтишка. Ходить туда стало невыносимо. Он возвращался вечерами домой, и квартира впивалась в него стальными зубами: все напоминало Светку, а соседи бесили одним своим присутствием за стеной. Бывшую жену он видел несколько раз в городе с мужчиной старше нее лет на десять. Отчего настроение портилось еще больше.

Внезапной отдушиной и единственным человеком, с которым Андрей был откровенен до конца, стала Светкина мама. Марья Алексеевна, которую он ни разу не называл тещей. Она звонила, интересовалась делами, заходила на чай, принося с собой то котлеты в пластиковом лотке, то банку с борщом. Андрей рассказал ей все, а Марья Алексеевна поверила. Пройдет несколько лет, будет и радость «Времени Чудес», и кошмар бунтующей пси-массы, гнилые доски в камере и первые ожоги блокатора. И как вспышка молнии – мама Марья, приехавшая к Андрею в ЛИМБ. Как она выбила свидание? Маленькие, чуть зачерствевшие пирожки, разломанные пополам при досмотре, покажутся Андрею манной небесной. Четыре блина с творогом, свернутые трубочкой, как он любит, она заставит съесть прямо в комнате встречи. Она будет плакать и жалеть Андрея. А он будет врать, что все нормально и можно жить. Оба будут притворяться, что верят в эту ложь… Марья Алексеевна не доживет до возвращения Андрея, и ему в ЛИМБ придет единственное письмо от Светки с горькой новостью. Но это будет потом.

Гордиев узел он разрубил одним движением. Написал заявление «по собственному» и позвонил знакомой риэлторше. Она заглянула к Андрею на следующий день, шумная, многословная, улыбчивая, с близорукими глазами акулы. Бегло осмотрела квартиру и согласилась на жертвоприношение в виде чая с тортиком.

– Твою я сразу продам: рядом с центром, ремонт нормальный. Не проблема вообще. А что ты хочешь взять?

– Дом. Где-нибудь на окраине, в тихом районе. Чтобы поменьше соседей.

– Надо подумать. Кажется, что-то было…

Она вытащила из сумки толстую тетрадь и зарылась в записи. Андрей наблюдал за ней, пряча улыбку. К ней даже Светка его никогда не ревновала – чувствовала, что мужиков она рассматривает только через призму «можно ли ему втюхать недвигу». Страсть делать бизнес, возведенная в абсолют.

– Поехали. Есть один вариант, лучше ты сразу посмотришь.

Дом оказался старым, с отваливающимися обоями внутри, захламленной мансардой под крышей и заброшенным огородом на заднем дворе. Но Андрею он показался старым другом, которого не видел много лет. И смешная, почти дармовая цена.

– Только для тебя, – подмигнула риэлторша, – он уже год продается, никто не берет.

– Беру.

Андрей подмахнул договор не глядя. От продажи квартиры оставалась приличная сумма. Треть ушла на ремонт дома. Часть Андрей вложил в автосервис однокурсника. А на остаток купил велосипед, перевез барахло и закатил новоселье. На празднике была Хельга: она выпила больше, чем следовало, и намекала, что может остаться у него ночевать. Андрей сделал вид, что не понял экивоков.

Прошло дней пять или семь, когда Андрей проснулся со странным ощущением. В круглое окно било яркое солнце и щекотало горячим лучом правое ухо. Но что-то было не так. Не хватало какой-то части, которую заполнила сосущая пустота. Он долго лежал, глядя в потолок, мысленно устроив себе обыск. И наконец, рассмеялся, найдя пропажу. Это ушла затянувшаяся депрессия, преследовавшая с момента развода. Хотелось жить, смеяться и делать тысячу дел сразу.

Следующую пару недель он жил с крыльями за спиной. Приводил в порядок дом, приглашал в гости старых знакомых, флиртовал с незнакомками. Мир блистал тысячей красок. Казалось, началась новая жизнь, прекрасная и удивительная. Андрей ошибался, крышка ящика с чудесами еще даже не приподнялась.

* * *

В этот день у Андрея были гости. Жарили шашлык во дворе, о чем-то спорили, не заметив, опустошили несколько бутылок вина и разошлись далеко за полночь. Посадив последних гуляк на такси, Андрей вернулся в дом. Спать не хотелось. Он включил на кухне телевизор, налил себе чаю и сел в любимое кресло. Расслабился, прикрыл глаза и сам не заметил, как задремал.

На мягких кошачьих лапах вокруг дома ходит Звездноглазая Тишина. Заглядывает в окна, скребет когтями по стеклу. Распахивает дверь и заходит. Становится за спиной и кладет на виски холодные ментоловые пальцы. Андрей откидывает голову назад, вдыхает запах специй и дыма. И проваливается внутрь самого себя.

Они стоят на широком балконе одной из «башен духа». Колокола, тревожно звонившие в первый заворот, теперь глухо молчат, раскачиваясь под ударами ветра. Башни, с виду крепкие, беззвучно осыпаются песчаными замками. Звездноглазая спутница берет Андрея под руку и ведет вниз. Он оглядывается – лестница за спиной разлетается пылью.

Мимо летят анфилады залов, раньше наполненных стрекотанием и танцем цифр. Ныне огромные счетные машины молчат. Нечего больше исчислять. Все измерено и взвешено. Под каблуками хрустят стеклянные числа.

Лестница в подвал, наполненная жидкой тьмой. Там, невидимый и страшный, их встречает Зверь. «Оно», вышедшее проводить Андрея в далекий путь. Чудовище трется о ногу, как кошка. Шерсть его шелковая и холодит кожу. А ступени ведут все глубже и глубже. Туда где нет слов, образов и чувств. Только непоколебимые столпы Голода, Страха и Жизни держат тяжелый каменный свод.

Путешествие заканчивается. Они у подножия механизма, ощетинившегося блестящими шестернями. Короткие молнии пробегают по нему, наполняя воздух запахом грозы. Звездноглазая указывает на красный рычаг и грустно улыбается.

– Я предложу тебе выбор, Странник.

Голос Звездноглазой, как серебро, просыпавшееся на бархат.

– Ты можешь оставить все, как есть, и вернуться обратно. Ходить, не различая свет и тьму. Или выбрать иную дорогу. Там, где огонь и ветер. Но на ней с тебя спросится тысячекратно. Выбирай, Странник!

Андрей не раздумывает. Один шаг, одно движение, один сдвинутый рычаг.

Механизм трясется от спазма. Шестерни приходят в движение. С гулким скрипом вздыхает мироздание. В потолок пещеры бьют сияющие клинки света.

– Я не сомневалась в тебе.

Звездноглазая целует Андрея. Ее губы холодны, как осенняя ночь.

Она отступает на шаг и заносит руку. С размаху вонзает пальцы в грудь Андрея.

В ее глазах стоит смех.

Андрей кричит, когда она сжимает его сердце.

* * *

Х-р-р-р-р! Он испугался страшного звука. Х-р-р-р-р! Спокойно! Это всего лишь его собственное дыхание. А сам он лежит, свернувшись эмбрионом на полу. Холодно, как же холодно! Андрей попытался встать и не смог. Ноги отказывались держать. Он падал, снова вставал и снова падал. Как умирающий пес, ползущий домой, Андрей ковылял на мансарду. Червем забрался по лестнице. Вскарабкался на диван, замотался в шерстяное колючее одеяло и затих. Утренние сумерки разливались по комнате. Он заснул.

Кажется, он умер тогда. Через трое суток кто-то другой сделал хриплый вздох, там, на диване, под двускатной крышей. Разведенного молодого мужчины, знакомого со странной женщиной Хельгой, пережившего два заворота, больше не существовало. Кто-то незнакомый и странный поднимался из небытия.

Сознание возвращалось, медленно накатываясь волнами. Первым вернулось зрение. Над ним проступили из темноты деревянные балки. Мазок за мазком они обретали плоть. Вот рисунок почти готов, художник встряхнул холст, придавая картине глубину и резкость. Приходит слух, словно ручку громкости повернули от нуля до полной мощности. Шорохи, крики птиц за окном, тяжелое дыхание. Мир принимает Андрея обратно. Но кроме него, есть еще нечто. Спектры эфира.

Во рту было сухо, как в пустыне. Андрей пошарил рукой на полу. Мятая пластиковая бутылка тычется в руку. Всего несколько глотков, и становится легче. А вокруг океанским прибоем шумит эфир. Тысячи голосов, далекие и близкие, шепчут каждый о своем. Гудит лоб над переносицей – «третий глаз», настраиваясь, как приемник, перебирая весь спектр.

Низкий гул, наполненный бурлящими чувствами. Рычание зверей и самые простые образы. Еда, голод, страх, желание… Чистые, без примесей. Это нижний спектр эфира. Океан бессознательного всего живого. Безлико и чересчур страшно. «Болото» – так назовете вы его позже.

Шепот бесчисленного хора голосов. От басов к альтам и сопрано. Мысли; кусочки воспоминаний; тонкие струны связей через пустоту; сияющие костры разумов в бескрайней степи. И стоит лишь потянуться – и можно отправиться в бесконечное странствие по мирам человеческих сознаний. Средний спектр эфира. «Великий базар». Не перейти вовек.

Сияющая пропасть, наполненная ветром. Где парят странные сущности, коим вы не сможете дать названий. Свет, давящий на плечи, не дает вам, зрячим, но бескрылым, понять верхний спектр эфира. Только иногда самые бесстрашные будут нырять сюда. Горние выси. «Ирий».

Ошеломленный, Андрей бежал от «Болота», брел через «Великий базар», срывался, на мгновение заглянув в «Ирий». Робкий путешественник, только ставший на дорогу в неизвестность. Еще не зная, что «вышел в эфир». Больше не будет заворотов. Мучительный процесс обращения в психота закончен.

«Каждый стал больше, чем человек, – скажет Андрею в далеком будущем Захаров, сидя на краю грубых деревянных нар. Грустно усмехнется и добавит: – Но не богами, хотя решили, что ими. За что и поплатились».

А сейчас Андрей с трудом встал. Тело было холодно, как лед. Все кости ломило, в горле стояла сушь, распухший язык, тяжелый и неповоротливый, был неспособен сказать ни слова, глаза слезились даже от неяркого света. Одежда и простыни пропитались липким противным потом.

Сбросив одежду, Андрей спустился на первый этаж. Залез в душ и долго хлестал себя горячими струями воды. Кожа уже горела, но по костям еще бродил холод. Растеревшись полотенцем, Андрей завернулся в одеяло и, шлепая босыми ногами по доскам пола, пошел на кухню. Чайник долго шумел и, наконец, тоненько дзинькнул. Не чувствуя кипятка, он глотал жиденький чай, ощущая, как оплывает стылой водой айсберг, поселившийся внутри. От пяток вверх к темени побежали мурашки.

– Приснится же такое, – Андрей сказал вслух, не веря в слова.

«Да, да, я тебе снюсь. Правда, здорово?» – отвечал бушующий вокруг эфир.

Допив чай, Андрей вернулся на мансарду. Сдернул простыни, рухнул, как был, и заснул. Самым обычным сном. Без сновидений и путешествий в эфире.

Еще целые сутки он приходил в себя. Спал, ел и снова спал. И не прикасался к эфиру, инстинктивно отгородившись от него стеной «я не готов». Но силы возвращались, и голоса трех спектров звали все настойчивее.

Окончательно вернувшись в реальность, Андрей занялся домашними делами. Навел порядок, приготовил еды на несколько дней, закинул в стиральную машину все грязное. Он суетился по хозяйству, оттягивая момент, когда останется один на один с эфиром. Не от страха, но от сладостного предвкушения великой тайны.

Все было переделано, и Андрей поднялся на мансарду. Кинул на пол старый матрас, лег на спину и закрыл глаза. Вдохнул так глубоко, как смог, и отдернул занавесь, открываясь эфиру.

Долгие часы он странствует по новой реальности. Через «Великий базар», от одного человека к другому. Пробует на вкус их горечь и радость, пропуская чужие мысли, как монеты сквозь пальцы. Мужчины, женщины, дети. Иногда Андрей заглядывает в чужие сны, но там царствует «Болото» вышедшее из берегов. Он бежит дальше и дальше. Порой срывается, выпрыгивает в «Ирий» и повисает пылинкой в луче света. Падает и снова летит через пылающий красками эфир. Пока не приходит время оказаться дома в собственном теле.

Это похоже на запой. Андрей ел, спал несколько часов и снова нырял в омут спектров. Ничего больше его не интересует. Эфир становится домом, любовницей и воздухом, без которого не выжить.

Город виделся, как ночью с самолета: клякса желтого света, мерцающая елочной гирляндой. Если приглядеться, можно разглядеть каждый отдельный фонарь. Это было прекрасно и чарующе. До той ночи, когда он увидел вспышку.

На западной окраине полыхнуло радугой. От земли до неба. Смешалось водоворотом. Блеснуло сверхновой звездой. И осталось сиять ослепительным, самым чудесным светом.

Андрей, пораженный увиденным, застыл. Зачарованно следил за игрой огня. Мерцал вместе с неведомым в такт. А затем потянулся туда, как мотылек на огонь. Он не сразу понял, что видит. Но осознав, вспыхнул сам. Это новый психот вышел в эфир. Такой же, как Андрей.

– Здравствуй, – сказал он не словами.

И протянул открытые ладони к новорожденной звезде.

– Дай руку, и я покажу тебе этот новый мир.

Горячие, как снег, лучи доверчиво прильнули к нему. Краткое одиночество первого психота кончилось. С каждым днем людей эфира становилось все больше.

«Блудный пасынок», часть 4. Сейчас

Утром Андрей старался не вспоминать о коробке и ее секретах. Быстро позавтракал и отправился в город. На остатки денег купил телефон и подключился на самый дешевый тариф. А затем набрал номер, который помнил наизусть. Единственный родственник, с которым сохранился контакт после смерти родителей.

– Слушаю, – голос в телефоне, тяжелый и густой, был по-начальственному нетороплив.

– Павел Степанович, добрый день. Это Андрей. Андрей Вереск.

– Андрюшка? Серьезно? Ты?

– Это я, честно. Приехал.

В трубке замолчали. Секунд десять слышалось только дыхание.

– Помнишь сквер, где твой отец любил гулять? Там, через два часа.

Короткие гудки. Андрей улыбнулся: дядя был в своем репертуаре. Если сохранилось еще и доброе расположение к племяннику – будет замечательно.

На встречу он прогулялся пешком, чтобы убить время и не тратить последние гроши. Никаких сбережений у него нет, а устроиться на работу еще неизвестно когда получится.

Дядя опаздывал. Андрей уже минут двадцать сидел на лавочке, волнуясь, курил одну за другой и нервничал все больше. Старик передумал? Решил не светиться рядом с отверженным родственником? Просто задерживается? Андрей последовательно накручивал себя, не в силах остановиться. Все что ему нужно – немного поддержки, поговорить по-человечески, заткнуть дыру одиночества. Ни друзей, ни знакомых, ни родственников…

– Андрей!

Он вздрогнул от громкого возгласа. По аллейке к нему спешил высокий старик с выправкой гренадера. Андрей поднялся навстречу.

– Мальчик мой! Живой, слава богу.

Дядя крепко по-отечески обнял Андрея.

– Ты умница, вернулся. Садись.

Мимо их лавочки прошла гомонящая толпа девиц. Старик проводил их взглядом и повернулся к Андрею.

– Рассказывай, как ты?

– Нечего рассказывать, дядя Паш. – Андрей грустно усмехнулся. – Спекся ваш племянничек.

– Ерунда, мальчик, не ты первый, не ты последний. Главное, живой, остальное не важно. Трудности, они знаешь, только закаляют характер. Уж поверь старику. Мы с твоим отцом…

Дядя продолжал говорить, но Андрею вдруг показалось, что старик просто пытается заболтать его. Умело треплется, чтобы потянуть время. Он мотнул головой, отгоняя мысль.

– …Давай помянем, чтобы ему в раю не жарко было.

В руках старика появилась стальная фляжка. Андрей поднес ее ко рту и запрокинул голову. Но только смочил губы – дорогой коньяк отдавал запахом бараков ЛИМБа. Старик тоже отпил и похлопал Андрея по плечу.

– Я в тебе не сомневался. Наша порода, правильная. В каком дерьме не топи – выплывем и наваляем обидчикам.

– Поздно, дядя Паш. Нет смысла наваливать.

– Не раскисай. Давай еще по одной, за возвращение.

В этот раз Андрей все же сделал глоток. Но не почувствовал вкуса. А следом лицо дяди выцвело, потеряло цвет, стало черно-белым, как на старой фотографии, с черточками-царапинами на глазах.

Компенсация, говорил еще в ЛИМБе Захаров. Ощущается плохо, но может спасти жизнь. Потерпишь, говорил Захаров. Когда скованная пси-масса чувствует опасность, то пытается помочь. Не в силах достучаться до разума, она режет гамму ощущений, сигнализируя – берегись, сконцентрируйся! Такая вот загогулина, говорил Захаров.

Андрей судорожно огляделся. Они были одни в пустом сквере.

– Эх, был бы твой батя жив, может, и по-другому все получилось. Вдвоем бы тебя вытащили. А так… Развели вас, как щенков. Пару раз спровоцировали, наехали, вы и поплыли. Бери тепленькими.

Слова старика зацепили, дернули.

– Дядь Паш, погоди. Нас подставляли специально? Это…

– Забудь. Поздно что-то менять. Не надо копаться в грязном белье, там дерьма хватит всех закопать и сверху гору насыпать.

Не скажет – понял Андрей. Старый хитрец, окопавшийся в своем министерстве, знает очень много. Но делиться не будет, даже с племянником.

– Давай о тебе подумаем. Что делать собираешься?

– Не знаю. Хотел пока не высовываться, осмотреться.

– Правильно. Ты всегда умный был. Сиди тихо, ни во что не влазь. Обязательно устройся на работу, хоть грузчиком – чтобы тебе социализацию зачли. Никаких, даже случайных, контактов со своими. Понял? На километр обходи.

– Ага.

– Вот, на первое время. – Старик сунул ему в руки толстый конверт. – Считай, подъемные.

– Спасибо.

– Не за что. Я твоему отцу больше должен.

Дядя похлопал его по плечу и встал, тяжело опираясь о колени.

– Меня ждут, к тебе на обед только вырвался. Вот номер, – протянул он Андрею визитку, но в руки не дал, – запомнил? Это мой запасной. Будет тяжело – звони.

Андрей тоже поднялся с лавочки. Старик порывисто обнял племянника, крепко пожал руку и, не оборачиваясь, пошел к выходу из сквера.

Смотря вслед удаляющейся фигуре, Андрей чувствовал, как пси-масса отпускает кнопку тревоги. К зрению возвращался цвет, на языке появилось коньячное послевкусие. Оставалось только пожать плечами, сунуть конверт за пазуху и пойти в другую сторону.

* * *

Старика на выходе из сквера ждала машина. Водитель предусмотрительно распахнул дверь перед начальником.

– Куда, Павел Степанович?

– Обратно, Максим.

Развалившись на заднем сиденье, старик унял дрожь в пальцах и вытащил телефон.

– Алло! Петр Арсенич, не побеспокоил? Как ты, будешь на юбилее? Ждем, очень ждем. Как обычно, да.

Он выслушал собеседника, качая головой и хмыкая.

– Распоряжусь, не волнуйся. Да, вот еще. Хотел тебя попросить: дай своим команду, пусть приглядят за моим племяшом. Да, тем самым. Поставь на него комиссара пожестче. Если дернется – обратно его, на зону. Хорошо? Ну вот и ладушки. Тогда ждем, до встречи.

Старик отключил телефон и полез в карман пиджака за таблетками. Страх и отвращение преследовали его с первого дня, как он узнал о психотах. Особенно нервировало, что одним из них оказался племянник. И было очень жаль, что этот выродок слишком похож на покойного брата, а сроки в ЛИМБе недостаточно длинные.

* * *

Домой Андрей возвращался в приподнятом настроении. Да, осадок от встречи остался. Он ждал вовсе не короткого разговора на лавочке. Но карман грел пухлый конверт, и Андрей уже прикидывал, на что его потратит. Как же хорошо, когда не надо думать, где взять самое необходимое!

Погруженный в приятные мысли, Андрей зашел во двор своего дома. Оказалось, судьба любит сшибать влет тех, кто слишком радуется. На лавочке у крыльца сидел полицейский. Страж порядка напоминал колобка – пухлый, с широким лоснящимся лицом и животом через ремень. Фуражку он снял и положил рядом с собой, блестя на солнце гладкой лысиной. В одной руке полицейский держал бумажный кулек, а другой брал оттуда семечки и, как автомат, кидал в рот. Под ногами уже скопилась целая горка черной шелухи. Добродушный толстяк заметил Андрея и впился взглядом, как ржавыми пыточными крюками.

– А вот и хозяин!

Толстяк даже не подумал встать. По-хозяйски махнул рукой, подзывая ближе.

– Жду, жду, а тебя все нет. Гуляешь? Хорошее дело, полезно.

– Чем обязан?

– Добрый денек, м-м-м-м, – полицейский задумался, вытащил телефон и сверился с записями, – Андрей Викторович. Это ведь ты? Извини, я по-соседски зашел. Вижу, обживаешься, решил заглянуть, представиться, так сказать. Тралов я, участковый.

Колобок вытащил бордовые корочки, помахал ими в воздухе и спрятал обратно.

– Очень приятно, – Андрей изобразил приторную улыбку.

– Мусор, смотрю, у тебя, – ткнул толстяк пальцем в кучу из пакетов с хламом, оставшимся от уборки, – на помойку около школы относи. Не рядом, зато бесплатно. А к соседям не кидай, не любит народ, когда в их баки чужие бросают. Ты себе тоже закажи, для удобства.

Андрей нервно кивнул. При чем тут мусор? Или соседи успели нажаловаться?

– Вижу, ты человек опытный, так сказать, битый жизнью. – Тралов неприятно рассмеялся. – Надеюсь, проблем с тобой не будет. Прошлые жильцы плохо тут прижились. Шумели, водили непонятно кого. Соседи постоянно жаловались. А с тобой все тихо будет. Да?

Полицейский раздражал своей болтовней и едким взглядом. Не колобок, как показалось вначале, а надутая бородавчатая жаба.

– Я понимаю, только откинулся, душа праздника хочет и все такое. Понимаю. Но чтобы без бузы. Усек?

На секунду Андрею показалось, что вокруг снова ЛИМБ. Сердце трепыхнулось испуганной птицей.

– Давай, покажи документы, и пойду я. Тебя отмечу и сразу дальше. Вас много, а я один.

Андрей достал справку и протянул незваному гостю.

– Ага, все правильно. Чистый Комитет о тебе сразу предупредил. Всех вас под колпаком держат. И правильно, погуляли уже. А я за тобой прослежу, чтобы не шалил. А то не дай бог, конечно, не явишься на очередной укол, а мне беспокойство, нервы. Почему не проследил. Так что учти – если что выкинешь, сразу в Комитет докладную. Понял?

Глаза-крюки впились глубже.

– Да.

– Вот и молодец.

Не торопясь, Тралов прошелся взглядом по справке. Сфотографировал телефоном.

– Держи свою бумажку, Андрей Викторович. Насчет уколов своих не забывай. Если что, я напомню, записал твой график.

Участковый встал. На голову ниже Андрея, полицейский смотрел на него сверху вниз.

– Будут проблемы – заходи. Я через три дома от тебя живу. Разберемся. Я всем помогаю, должность такая. Ну, давай.

Тралов выкатился со двора, оставив после себя горку шелухи, кислый запах и совершенно испорченное настроение.

В сарае Андрей нашел ржавый совок и лысый веник. С чувством гадливости смел шелуху от семечек и выбросил в мусорное ведро. Протер скамейку, где сидел участковый. Пошел в дом и на всякий случай спрятал на мансарде под половицей конверт с деньгами. Сварил кофе, включил телевизор и долго пялился в экран пустым взглядом, пока не поймал себя на том, что мысленно придумывает остроумные ответы дураку-участковому.

– Нафиг!

Он шлепнул по столу рукой и через силу улыбнулся.

– Вот еще из-за всякой ерунды расстраиваться. Дел по горло, а я дурью маюсь.

Андрей запер дом и пошел к автобусной остановке.

* * *

Серое уродливое здание с вывеской «Автосервис» все также портило городской пейзаж на пересечении Ленина и Крупской. Этот географический анекдот не рассмешил Андрея. Сейчас ему надо было настроиться, проявить твердость и получить свое.

– Доброго, – кивнул Андрей мастеру в грязном синем комбинезоне. – Саша Вершинин тут?

– Саныч? Ага, в кабинете, наверху.

Металлическую лестницу на второй этаж не красили последнюю тысячу лет. Андрей только раз взялся за перила и потом долго отряхивал красную ржавчину с ладони.

– Тук-тук! – Андрей заглянул в приоткрытую дверь с табличкой «Директор». – Можно?

– Да, входите. – Голос был знакомый, тонкий, с чуть визгливыми нотками.

– Привет!

В захламленном кабинете на продавленном диване валялся директор собственной персоной. Александр Вершинин, он же «Хорек», бывший однокурсник Андрея.

– Что надо?

Сашка даже не соизволил встать.

– Привет, говорю. Не узнал?

– А… Ты что ли, Андрюха? Выпустили? Ну, здоров. Какими судьбами?

Андрей убрал со стула папку с бумагами и сел на него верхом.

– Шел мимо, решил зайти к старому другу, глянуть, как живет.

– А-а-а…

Хозяин кабинета поднялся, сел и уставился на гостя.

– Посмотрел? Ну и иди дальше.

– Кажется, тут была моя доля. А, Саш?

– Твоя? Была да сплыла. «Алексмонтаж» год назад ликвидирован за долги.

– Да ты что. Какая жалость. Только ты, Саш, директором остался, несмотря на смену вывески. И оборудование, как я видел, то, что на мой вклад брали. А доли моей нет. Как удивительно.

Сашка вскочил.

– Нет тут ничего твоего! Понял? Нет!

Лицо директора налилось кровью от крика.

– Вали на хрен, уродец!

– Спокойно, Хорек. Ты чего орешь? Я тебя по-хорошему спрашиваю.

– На хрен, я сказал! Пошел вон, грязный психот! Я ща ЧиКу вызову, понял? Скажу, ты мне угрожал, гаденыш. Хочешь еще на нары? Мигом тебе устроим. Встал и быстро свалил. Чтобы я тебя и близко здесь не видел.

Андрей встал, с ненавистью сверля бывшего друга взглядом.

– Ну ты и козел, Хорек.

– Ах ты!

Взбесившийся Сашка бросился на психота. Кулак мазнул Андрея по скуле, и он, почти не глядя, ударил в ответ.

– Сука!

Сашка упал спиной на диван, зажимая нос ладонью. Между пальцами сочилось красное. Он перевернулся, как жук, болтая лапками. Перескочил через подлокотник. Метнулся за тяжелый стол, отгораживаясь от Андрея.

– Все, тебе конец, гад. Теперь урою тебя.

– Деньги верни, урывец.

– Михалыч! – громко завопил битый директор. – Михалыч, бегом сюда!

– Прекрати орать. Верни деньги и мирно разойдемся.

– Хрен тебе, выродок! Михалыч!

– Уймись…

Договорить Андрей не смог. Сзади по голове ударили чем-то тяжелым. Он рухнул на пол.

– Получай, выродок, получай!

На него с двух сторон обрушились удары ногами. Били вдвоем: воспрянувший духом Сашка и ударивший сзади Михалыч.

– Прибью! Денег захотел он, урод. Хрена тебе, хрена!

– Хватит, – громыхнул басом голос Михалыча, – а то и правда убьешь. Успокойся, сам с ним разберусь.

Руки подхватили Андрея под мышки, поставили на ноги, потащили к выходу. Михалыч, низколобый, похожий на быка, выволок его через заднюю дверь, чтобы не видели клиенты. Прислонил к стенке, похлопал по щекам, приводя в чувство.

– Живой? Сам идти можешь? Не приходи сюда больше. Есть, кому за тебя сказать, – забей стрелку. Самого тебя грохнут и все. Понял? Давай, топай.

И он пошел. Чуть пошатываясь, утирая кровь с разбитых губ и молча. Сказать, даже самому себе, было нечего. Разве что «дурак», но это и так было ясно.

* * *

Андрей отсиделся на лавочке в сквере. Дождался, пока в голове окончательно прояснится. Выпил бутылку минералки, купленную в ларьке. Пересчитал все места, где болело после драки. Придумал десяток способов мести, признал, что ни один не подходит, и выкинул из головы. Разгорающийся пожар обиды Андрей грубо растоптал. Потому что смирение – единственный способ выживания психота.

Надо было ехать домой. Все еще раздраженный и расстроенный, Андрей решил прогуляться пешком. Куда торопиться? Его никто не ждет, занятий кроме телевизора нет, а пить было противно.

Город вокруг жил странной и непостижимой жизнью. Андрей чувствовал себя потерявшимся европейцем в джунглях Амазонии. За время, проведенное в ЛИМБе, он растерял чутье, которое позволяет понимать обыденную жизнь. В довесок сменилась мода, появились новые гаджеты, расползлись грибницей новые мемы. Или, может быть, он просто одичал? И надо повариться в обычной жизни, чтобы снова стать «человеком»…

Навстречу, цокая каблуками, шла молодая женщина. Высокая, красивая, до боли знакомая.

– Светка!

Андрей шагнул ей наперерез.

– Светка, привет!

– Простите? – Она остановилась, смерила его долгим взглядом. – Мы знакомы?

– Не узнаешь? Это я, Андрей.

Он действительно был рад ее видеть. Пусть они разошлись, она долго была ему самым близким человеком. Да и сейчас в душе остались родственные чувства.

– Извините, я не помню вас.

Светка попыталась обойти его.

– Ты чего? Серьезно? Не узнаешь бывшего мужа?

– Мужчина! – Ее голос опасно полез вверх, грозя стать криком. – Отойдите. Я сейчас полицию позову!

Он сделал еще попытку задержать Светку и встретился с ней взглядом. Она узнала его, без сомнения. Но в глазах стоял его величество страх. Почти ужас. Отвращение. С таким же выражением она смотрела на заползшего к ним на кухню таракана.

– Простите, – отступил Андрей, – кажется, обознался. Вы очень похожи на…

Светка не дослушала. Почти бегом она бросилась прочь. Через каждые десять шагов оборачивалась, проверяя, не идет ли он за ней. Андрей смотрел ей в спину и чувствовал, как с грохотом внутри рушатся последние иллюзии. Он вернулся в никуда. Ни один человек не ждал психота, лишенного силы.

Уже в сумерках он добрался до своей улицы. Зашел в крохотный магазинчик, где за прилавком скучала продавщица в застиранном белом фартуке.