Текст книги "Клетка"

– Профессор Крымский и его ассистент доктор Изотова полномочны в случае деловой, коммерческой либо научной необходимости заключить от имени Петербургского университета дополнительный договор в целях полноценного завершения предыдущего контракта.

– Блажь какая-то. Вторых совпадений, хоть на пол-процента, не бывает. Вы всё уже сделали – нам осталось отчёты писать, – Захар Алексеевич знал, что такое удача: она приходит всегда, но только один раз, и всё дело в её масштабе.

– Вовсе нет, – торжественно заявил Лавэс. – Неожиданные, гм, находки ещё совсем не исключены. Кроме того, наш учёный совет предлагает, нет, настаивает на продолжении проекта. О его деталях я вам поведаю завтра и только завтра, потому что для вас это будет шок. Сегодня выпейте за удачу и как следует отоспитесь. Я обещаю, что завтра вам потребуется всё ваше мужество.

Часть 6. Неожиданное продолжение

На сей раз Захару Алексеевичу и Елизавете Петровне предоставили небольшой коттедж неподалёку от университетского городка. Подобрали шикарный американский электромобиль с водителем и намекнули, что дома их ждёт сюрприз. Помня пожелание коллег, профессор настоял на визите в супермаркет по пути, купил огромную бутылку русской водки и солёную сельдь. Хотя понимал, конечно, что холодильник в неведомом пока доме будет полон закусок, а в баре найдётся практически любой алкоголь.

Сюрпризом оказался огромный добродушный лабрадор. Он сразу разобрался, что профессор в доме главный, сам не навязывался в компанию, но всегда был готов к общению, ловил каждое слово и действительно понимал английский язык, впрочем, как и русский.

К полуночи Захар Алексеевич совсем опьянел, положил голову собаки себе на колени и, поправляя сползающие очки, запинаясь, попытался разъяснить то ли себе, то ли примолкшей и потерянной Елизавете положение дел.

– Стало быть, о подлоге и фальсификации речь не идёт. Правда, я должен ещё удостовериться, – мямлил раздобревший профессор. Поначалу он будто в ледяную прорубь ушёл, когда услышал, что работу по генотипам продолжили без них, что не сработала его личная невероятная гипотеза. Конечно, Захар Алексеевич не мог не знать, что давно отслежена родословная ветвь Сары, дочери Магдалины, почившей в тамплиерском монастыре где-то в юго-западной Англии. Последней из её знаменитых потомков оказалась шестая жена Генриха VIII, прах которой находится в часовне Вестминстерского аббатства и вполне доступен исследователям. Но всё рухнуло, разочаровал самый запутанный, а потому самый верный анализ по 15 000 самых важных генов, который подтвердил, что есть 1% совпадений кодов ДНК крови в чашке и органики наследницы Магдалины в часовне, что говорит всего лишь об их дальнем родстве.

– К дьяволу всякое родство. В Гроб войти могла только она. Мне не хватает всего нескольких процентов, чтобы схватить бога за бороду и послать всех к чёрту. После прогона по всем базам я буду категорически настаивать на повторном анализе структуры ДНК, а если понадобится, привлеку третью сторону, французов, к примеру. У них, правда, тоже случаются промашки. Помню презабавный случай. Лет двадцать назад им нужно было всего-то пересадить печень одному моряку. Ха-ха-ха! Лаборанты напутали и принесли склянку с печенью акулы, и они имплантировали её! Пациент выжил! Более того, включились процессы омоложения и роста. Я видел его в анатомичке: он умер младенцем, но этот младенец был истинный Гаргантюа. Спрятать свой косяк они не захотели – это ж было величайшее открытие – пошли в тюрьму, зная, что ошибка прославит их в веках. А чего ради славы не сделаешь?

И только сейчас во время монолога до него стало доходить, что требуют от него невозможного – утаить от публики проделанную работу. Крымский было подумал, а не жульничают ли коллеги? Скрытничают, первые сравнения провели вообще без них. Да ещё этот Лавэс лезет со своей кафедрой – очень похоже на взятку. "Эх, и почему я такой растяпа? Всё ждал, когда Троянский спросит, начнёт выпытывать детали. Как там складываются дела в Экзестерском эксперименте, дорогуша? А сам всё знал – и от кого? От того же Лавэса. А мне ничего не сказал. И Лавэс не говорил ничего об их связях. Да, теперь ясно, я глупый старый негодяй, и за спиной моей можно всякому проворачивать свои делишки".

– И разобраться ещё надо, имели право… эк…зестерцы продолжать работу без моего участия? Означало ли само это, предположим, полуоткрытие санкционированное использование научной собственности моего родного заведения, моей кафедры, всех этих людей, с которыми я праздновал Новый год, ездил к чёрту на рога, чтобы с кисточкой в руках мокнуть весь день под дождём – всё равно спрятаться негде, а машина придёт через пять часов?..

Более того, Крымскому показалось, что огласке это, по сути, небольшое совпадение собираются предать только после событий, которые, которые… дальше было темно. Темно думать, темно решать. А всего-то промолчать теперь нужно. Хотелось надеяться, до поры, пока жив.

– Он сказал мне, всё зависит только от нас. Они просто не могут прямо сейчас заявить, что готовы выкупить артефакт, и тут же выложить всё как есть, всё, что теперь подтвердили и не подтвердили они и знаем мы. Для этого у них слишком много неизвестных. Нужно работать. Вот вам, дорогой Джозеф, сказал он, и решать. За что вы хотите отдать своё далеко не пустое обретение. Елизавета, это будет уже четвёртое объяснение четвёртой чашки на моей памяти. Знаешь, почему версии остаются версиями? Да потому что они безумны, в них не верят. Но никто не смеет отбрасывать их. Пусть это будет ещё одна попытка увязать необъяснимые вещи. Они говорят, может быть, дальняя родственница. Магдалина не была язычницей, не могло ей прийти в голову навеки лечь рядом, но остаться с ним на какое-то время могла. Только для того, чтобы оставить часть своей плоти с его плотью – так она обретала покой. Чего проще, как не попросить помощи у Петра, который хранил кровь Иисуса, но что делать с ней не знал… А тут… соединиться навеки, благое дело. Кстати, если ты помнишь, она была наследницей первых царей израилевых!

Елизавета сидела напротив, тихо рассматривала потерянного любимого профессора. Конечно, она досадовала, но не злилась – ей почему-то стало жаль их обоих.

– Промолчи и соглашайся, милый мой Иосиф. В конце концов, процесс продолжается, а мы получим богатый опыт.

– Они всё время от нас что-то скрывают, – тихо пожаловался Захар Алексеевич. – Хитрецы.

– Все результаты программа выводит в отчёт. Что тут можно скрыть?

– Да то! – повысил голос профессор. – Я точно знаю, профессор не работает с хромосомами людей, не имевших в той или иной степени влияние на ход истории. Не сочти меня полным параноиком, но что помешало бы им… представить нашу находку незаурядной, но самой обычной женщиной. Человеком, не обременённым цивилизационной значимостью, а потому делай с ним, что хочешь… Да-да, подобрал программу, которая выдала нужный результат – и всего делов.

– Это уже чересчур. В тебе играет азарт вдрызг проигравшегося картёжника.

– Да, именно азарт. Именно поэтому я дам согласие идти дальше. Если быть до конца откровенным, Лизанька, я всё ещё верю… а Мэттью неспроста-а…

Профессор пустил слюну, из его сжатых в щёлочку глаз поползла слеза.

*

– Итак, профессор, учитывая высокое качество биоматериала, наш учёный совет предлагает перейти на следующий уровень, на более активную стадию работы, – сэр Марек вальяжно откинулся в большое ободранное кресло, медленно раскурил сигару. – Дальнейшее общее руководство экспериментом по праву остаётся за вами. А вот техническую сторону вопроса, несомненно, возглавит уважаемый профессор Мэттью. Его команда уже выполняла подобного рода задачи. Что скажете?

«Ишь ты, если что пойдет не так, драть меня будут, но изюминку себе оставляют», – рассудил Захар Алексеевич. Вслух сказал только:

– Наслышан. Возражений нет.

Само по себе реликтовое клонирование уже лет сорок успешно продвигали ведущие центры репродукции, но человека разумного такого возраста воспроизвести ещё никто не пытался. Заманчиво и вполне достижимо – вставала только одна преграда – существовал очень строгий запрет на клонирование исторически значимых и харизматических особ. Всё остальное допускалось при наличии соответствующих лицензий. Некоторое время назад учёные сильно опередили законников, и до сих пор в болотах Уэлльса водятся двухголовые мужеженщины, а по ночам в деревнях бродят существа со светящимися ладошками вместо фонариков. Но дело быстро наладилось, когда навели порядок и в этой области. Вспомнились великолепные ящеры доктора Уолла – без его рептилий уже не обходился ни один зоопарк мира. Да что там, в студенческих кружках разводят кистеперых рыб. Сам профессор Мэттью известен тем, что вывел целое племя очень удачных троглодитов, но вмешались зоозащитники – первым клонам и их потомству разрешалось свободно передвигаться по городам, что рассматривалось защитниками как жестокое обращение с животными. С ними долго судились, пытаясь доказать, что данные существа по сути уже разумные люди, но профессору показалось легче закрыть тему и переключиться на воспроизводство питекантропов, неандертальцев и прочих гуманоидов, обитавших на Земле чуть позже, в четвертичный период. Двуногие существа наших дней его по какой-то причине не интересовали (наверное, он считал, что среди современников гений только один, да и клонировать соперника в своём лице как-то неправильно). Эта его склонность смущала более всего, ибо основные юридические препятствия были сняты еще в 2040 году, а задача с научной точки зрения представлялась наиболее сложной. Только генерация 300 миллиардов клеток мозга и синапсов современного человека чего стоила. А ведь ещё совсем недавно считалось, что в отличие от других клеток, нейроны никогда не делятся и не отмирают, чтобы их заменили новые. По той же причине они, считалось, не могут быть восстановлены после потери.

«Здесь что-то не так, – размышлял профессор Крымский. – Они даже рады, что минимальное совпадение не позволяет официально отождествить мою находку с исторической личностью. Баба и есть баба – клонируй хоть десять раз».

– Вот и хорошо. Профессор Мэттью? – Лавэс повернулся к генетику.

– Команда старая остаётся. Сегодня же распоряжусь о подготовке к операции. Оборудование и аппаратура будут готовы уже завтра. Стало быть, 27 сентября в 8.00 я начинаю подбор клетки ствола.

– Простите, Мэттью, – Крымский поднялся, собираясь покинуть старинный кабинет вице-канцлера. – Мне для посольства: как долго будет восстанавливаться объект по вашему методу ускоренной креации?

– Это по-разному. Думаю, мадам захочет побыть девственницей чуть дольше, чем обычный гуманоид. Три месяца я даю.

*

То, что происходило за дверью лаборатории №4, нельзя было назвать рутиной. Но генетики хорошо знали своё дело и скрупулёзно поддерживали процесс генерации в круглосуточном режиме. Захар Алексеевич снимал показания, Елизавета вела рабочий журнал. Объект стабильно обретал формы и рос, но однажды произошло непредвиденное: метаболизм дал сбой, биохимические показатели резко изменились, что, естественно, вызвало немалую тревогу. Все собрались в курилке.

– Я знаю, в чём дело, – сразу заявил Мэттью. – Я это понял, ещё когда температура тела начала повышаться.

– Что это, по-вашему? – нервно спросила Алиса, маленькая женщина на каблуках, которую ещё в первый день знакомства отметил Захар Алексеевич, но сразу же забыл её имя, причём, сколько не бился впоследствии, запомнить его так и не смог.

– Объект сформировал мочеполовую систему. Последнюю в общей картине. Эпикриз ясен и понятен. Организм закодирован на беременность.

– Боже мой, – охнула Елизавета и чуть не добавила «бедная девочка».

– Но выход есть, – как всегда невозмутимо и уж слишком высокомерно продолжил Мэттью, прочищая ёршиком трубку. – Ей нужно подсадить эмбрион, в крайнем случае ЭКО-клетку.

– Ну, это уже слишком, – рявкнул из угла Лавэс. Он тоже пришел в лабораторию, услыхав о проблеме.

– А выхода нет, – немолодой человек в джинсах выпустил кольцо дыма. – Сейчас температура, потом давление, потом кровоизлияние. На фоне ухудшающегося общего состояния. Но решать не вам, сэр. Своё мнение должен высказать руководитель проекта.

Все посмотрели на Крымского.

Неужели всё зря? Все его амбиции? Легендарная везучесть?

– Я должна поговорить с профессором, – решительно вмешалась Елизавета Петровна. – Джозеф, давай-ка на минуту выйдем.

*

– Да-да, срочно в центр репродукции, в отдел профессора Мэттью! – закричала в телефон мисс Кроу и повернулась к Елизавете. – Боже, как нам повезло. Они зайдут за вами через пару минут. Профессор, как самочувствие? Не желаете препарат? Это величайшая жертва ради науки.

«Это нам повезло», – повторила про себя Елизавета и ехидно посмотрела на Захара. Тот последнее время выглядел немного растерянным.

*

Оплодотворённую яйцеклетку даже не пришлось замораживать. Мэттью, мастер мастеров, подсадил её на место ещё тёплой. Уже через час показатели объекта эксперимента вернулись в норму.

– Профессор, – сконфуженно произнес Захар Алексеевич. – Но у них циклы разных скоростей.

– Моя забота, – подмигнул англичанин. – Подкорректируем.

– А отторжения не произойдёт?

– Может, – Мэттью обнял Крымского за плечи. – У нас же под рукой ещё тысячи замороженных яйцеклеток, оплодотворённых по всем правилам – только перейти дорогу, чтобы очутиться в раю вечной мерзлоты и криогенных установок. Коллегам это не понравится, но Лавэс решит эту проблему. Я вам скажу больше, он сделает всё, чтобы ваша находка обрела жизнь.

– Э-э, профессор, я хочу признаться вам. Нам надо бы подстрелить двух зайцев.

– Первый – понятно. Что второй? – улыбаясь, Мэттью насторожённо заглянул профессору в глаза.

– Мы с Елизаветой Петровной бездетны.

– Какой ужас, – облегчённо вздохнул генетик. – Постараемся и помолимся.

– Ребёнок будет нормальным?

– Ну, конечно. Это же два разных организма. И второму от первого необходимо только питание. Вы никогда в детстве не прививали к старой яблоне молодую веточку?

– Совсем разные вещи по уровню сложности организации.

– Природа у нас на Земле одна для всех. Честно сказать, мы идём как первооткрыватели, но большого риска я не предвижу.

*

Прошли месяцы. Когда пульс объекта вплотную приблизился к 40, в лабораторию каким-то таинственным образом стали проникать непричастные к делу люди. И каждый день их нескрываемое любопытство выражалось всё явственнее. Они тихо переговаривались, посматривая на мониторы, – динамика процесса креации явно возросла. Грудь небольшой человеческой фигуры под пластиковым колпаком медленно поднималась и опускалась. Серебряные шины, больше походившие на самый простой бандаж, просыхали всё быстрей после каждой обработки. Когда учёные в очередной раз гуськом вышли в курилку, Елизавета прижалась к профессору.

– Слава богу, Захар. И наш мальчик чувствует себя неплохо. Но что объясняет необыкновенно устойчивое развитие двух слившихся и настолько разных организмов? Качественная, поистине царская кровь носителя? Или мастерство местной школы генетиков? – Елизавета Петровна передернула плечами.

– Не думаю. Но тебе разве не известно, что очень непростая женщина, проще говоря, сама Магдалина, связанная, как они полагают, с нашей подопечной дальним родством, была похоронена в одном из монастырей старой Англии. Потом знаковое место, освящённое на многие мили вокруг, могли выкупить тамплиеры и там занимались своими делами, пока к ним не подобрались первые специалисты по магии возрождений. А вдруг этот кампус, где мы сейчас находимся, и есть тот самый монастырь?

– И что?

– Да то! Возникла магическая синэргия, спайк, не знаю. Встреча, обретение себя. К тому же, ты верно подметила, с кем мы имеем дело, – профессор медленно снял очки. – Это именно так, если следовать их версии. А если верить в мои предположения, то происходящее – это больше, чем именно так.

– Точно, это эзотерика, ещё точней магия. Жаль, мы не работаем в этой области. В продолжение темы, Иосиф, любой религиовед усомнился бы в существовании Христа, зачинающего ребёнка, – Елизавета горько улыбнулась уголком губ, мечтательно уставилась на серебристый кокон под пластиковым колпаком. – И ты по-прежнему упрямишься. Это что, игра такая? Я – последний из человеков, кто не поверит тебе. Хотя, кажется, я понимаю. Сублимация. Ты подгоняешь сам себя, возбуждаешь активность и интерес. Это понятно, на подмену либидо очень похоже. Профессор Фрейд объяснил этой способностью людей очень многие девиации в логике их поведения.

– Всё это верно. Давай-ка не будем забегать вперёд, а тем более останавливаться на мне. Верю – и верю, моё дело. Нам бы только дождаться удачного завершения креации, тогда и разберём все твои догадки, – более суетливо, чем обычно, подвёл итоги профессор и, отчего-то сконфузившись, опустил взгляд.

– А как же теперь твоя гипотеза, – не без сарказма спросила Елизавета Петровна. – Откуда взялись все эти надписи и знаки?

– Ну-у, – профессор потупил взор. Потом перевёл глаза на потолок и совершенно убеждённо сказал: – Тот, кто спрятал сосуд, не был горшечником. Купил на рынке культовых изделий. Таких тогда было много.

Часть 7. Имущественные споры

Женщина оказалась немолодой, невысокой, какой-то округлой. Большой живот, обычно украшающий беременных, её уродовал окончательно. Её освободили от шин, помогли сесть на кровать, более всего походившую на прозекторский стол с откинутым колпаком, шлангами и проводами. Каждый пытался тронуть вялое уродливое тело, отливающее голубизной. Она была слаба, все это понимали, а потому никто не пытался заговорить с ней. Хотя любой из присутствующих был готов съесть свою белую шапочку, чтобы немедленно удостовериться в ментальной полноценности объекта. Функциональное состояние женщины, судя по приборам, было в норме; удивительно, но даже энцефалограмма не показывала никаких отклонений, учитывая, откуда явилась новообретённая.

Голубые глаза были широко распахнуты, в них сквозил настоящий ужас. Женщина сильно дрожала и пыталась что-то сказать, едва разжимая чёрные губы. Ей поставили пару уколов морфина, после чего она успокоилась и закрыла глаза. Её обмыли, и тут же профессор Мэттью попросил всех выйти вон: на какое-то время женщине нужен был абсолютный покой.

Через пару дней попытались заговорить с ней. Естественно, сначала задали вопрос «как твое имя?», потому что это была не просто проверка восприятия, – никто понятия не имел, кто на самом деле предстал перед ними, настоящий библейский персонаж, жена скотовода, понтийская блудница?

Вскоре она смогла выговорить своё имя, вспомнила имя мужа и отца ребёнка, что мгновенно отразилось на отношении к ней. Для профессора Мэттью она тут же превратилась в одну из многих, в обычного клона, которые тысячами ходят по улицам, работают в кампусе, путешествуют по миру. К несчастью, неспособность её на подробные ответы свидетельствовала о частичной амнезии, в таких случаях непреложной. Лавэс изъявил намерение перевести её в обычную палату, но тут же позволил психологам соседнего факультета отговорить себя от этой затеи с условием, что они очень постараются помочь ей полностью обрести себя.

– Она не имеет никакого информативно-исторического значения, поэтому делайте, что хотите, но оставьте её живой и здоровой. Отвечаете головой. За каждый волос на её голове.

Коллеги удивлённо переглянулись, но потом решили, что это шутки у вице-канцлера такие.

В терапии участвовали всегда не более двух человек, знакомых с арамейским. День проходил за днём: Мария рассказала многое, но никак не могла вспомнить своё историческое время. Каждый раз статус психологов понижался, люди теряли терпение. Несколько раз допускали Захара Алексеевича. Даже не будучи психотерапевтом, он сразу понял, что это был форменный допрос. Когда её в сотый раз спросили, как звали вождя, императора, короля, она в сотый раз ответила, что не знает, расплакалась и взмолилась, чтобы её отпустили к людям. «Я должна говорить им», – сказала она на древнеславянском. Присутствовавший Захар Алексеевич подскочил чуть не до потолка, схватил её за руку и, чтобы успокоить и себя, и её, прочёл первую молитву первых христиан. Не важно, что была она на одном из семито-хамитских наречий, Мария подхватила, улыбнулась, глаза её засияли. Потом они перешли на древнегреческий и вспомнили Византий, Палестину, Антиохию. Они вспомнили и перечислили всех апостолов, сценку из Библии и, наконец, она смогла поведать, когда, где и как жила, чем занималась, вспомнила, что родом она с восточных берегов Понта.

Профессора было не узнать. Он вновь по-мальчишески загорелся: какая она, к чёрту, свидетель Иеговы, нет, они никогда не узнают альтернативную историю римской церкви, не получат доказательств, ломающих все привычные и строго выверенные догматы католической веры. Они получили свидетеля первых русских поселений в Крыму, из первых уст узнают, кто возглавил самое «дремучее» славянское племя, откуда пришло оно, какой веры придерживалось… Но свидание с вице-канцлером Лавэсом остудило его горячую голову.

– Университет Экзерсет, внимательно изучив перевод вашей беседы, пришёл к выводу, что эксперимент дал определённые результаты и может быть завершён в самое ближайшее время. Мы с вами до последнего верили в чудо, но оно не случилось.

*

На следующий день Захар Алексеевич получил строгое предписание не продолжать расспросы, а приготовить на рассмотрение комиссии полные результаты исследований, как он их видит, и ему выделили три свободных дня для составления отчёта «самому высокому руководству». Крымский пожал плечами.

– Хорошо. Но я не могу уехать, пока она не родит. Где вы собираетесь поселить её? – спросил Захар Алексеевич на очередном заседании кафедры. Ему не ответили. Он вышел, терзаясь вопросом, чем они с Елизаветой обязаны матери их ребёнка?

– Они пока не знают, куда поместят её, – профессор развёл руками. Елизавета, ни на минуту не отходившая от Марии, и теперь стояла в коридоре, мягко обнимая её. Она резко развернулась к мужу:

– Что значит куда? Почему ты спрашиваешь? Она же наша. И как археологическая находка, и как русский человек. Ребёнок наш – подтвердит любой участник эксперимента. Иосиф. Всё в нашу пользу, мы забираем её. Подумаешь, кафедра. Теперь все отечественные историки и этнографы обожествят тебя – ты, вообще, понимаешь, к чему это приведёт? Ты понимаешь, что можно услышать от непосредственного участника событий одного из самых запутанных и печальных периодов нашей истории?

Захар Алексеевич вытаращился на Елизавету, потом медленно взял её за руку. Она с испугом спросила:

– Тебе плохо, Захар?

– Нет, – задумчиво протянул профессор. – Ты – гений. Ну-ка, пошли.

– Куда пошли? Зачем пошли? – женщина испуганно упиралась, а профессор всё быстрей и быстрей тащил её по коридору обратно к двери, обитой толстой коричневой кожей.

– Сэр, у меня нет претензий по нашим устным договорённостям. У меня вопрос по не пройденной до конца проблематике, оговоренной в письменном виде, – Крымский так сильно надавил на два последних слова, что привёл Лавэса в некоторое смущение.

– Да, я внимательно слушаю, – Лавэс удивлённо приподнял правую бровь.

– По какому принципу были отобраны полтора миллиона сравнительных образцов ДНК?

– Ну, как же, профессор, – задумчивый голос вице-канцлера выдал настороженность. – Вы сами подбирали…

– Нет, это вы договаривались с университетскими банками Европы. Я предоставил только питерскую коллекцию. Остальную выборку делали вы, причём упуская один наиважнейший аспект.

– Какой аспект? – уже со злостью проговорил Лавэс.

– Локация.

– При чём тут локация? У нас была вполне конкретная задача – определить ближайшее окружение известной личности. Нас вообще могли остановить, но я подал заявку на выявление фактов, связанных с мифологией. Понимаете, мифологией? Не было задачи отыскать того человека, о котором рассказывают сказки. Вполне прагматично, как для поддержки кредо Экзестерского университета, так и для вас лично. Скажите, пожалуйста, кто ещё на этом свете мог откликнуться на вашу заявку? Ваша гипотеза просто антинаучна. Исходя из собственных соображений, мы прежде всего извлекали связанные библейские цепочки… и не связанные, но подходящие по вторичным признакам. Чего вы хотите?

Случалось, иногда Захар Алексеевич обретал, не сказать зверский или злой… но убедительный образ, когда никто не решался противоречить ему. Сейчас произошло что-то похожее.

– Доктор Елизавета Петровна родилась в трёх километрах от места, где был обнаружен артефакт. К тому же фенотип доктора Изотовой очень хорошо определён – её предки жили на понтийских берегах и тысячу и две тысячи лет назад. Именно вторичные признаки, их не учли полностью. Только огульной небрежностью с моей и вашей стороны я могу объяснить этот факт.

– Профессор, – осторожно перебил его Лавэс. – Проблем я не вижу. Сдавайте биоматериал доктора на расшифровку. Очень скоро мои сотрудники доложат вам результат.

Результат ошеломил всех. Генотип женщин совпадал на 15%.

Крымский расхаживал по коридорам, почёсывал щеку и молчал, за ним неотступно следовал Лавэс:

– Так не бывает. Ошибка идентификации никогда не исключается. Это всё равно, что в здравом уме и твёрдой памяти утверждать, что они двоюродные сёстры. Хотя, – он приостановился, с сомнением покрутил головой. – Когда-то очень давно мой дедушка выиграл «Колесо Фортуны» в Лас-Вегасе… Но даже у него было больше шансов. Это всего лишь ошибка, либо фальсификация.

– Вот что, сэр, – Крымский остановился и по слогам произнёс: – Есть племена, в которых весь род столетиями размещается в двух-трёх шатрах. Эксперимент, как вы сами сказали, окончен. Марию мы забираем к себе на вполне законных основаниях. К тому же она и её сын наши родственники, не так ли?

– Очень интересно, – вице-канцлер злобно сверкнул глазами. Он уже не попытался настаивать на перепроверке результата. – Вы сможете выправить документы для неё? Вы разбираетесь в британской юрисдикции?

– Вы мне поможете. Пока я буду расписывать для вас отчёты, а главное, сметы, – профессор посмотрел на коллегу такими глазами, что у того явно пропало всякое желание и дальше мутить воду, оттягивая момент озарения, как спасти ситуацию. В данную конкретную минуту он, вице-канцлер университета, который у всего научного мира ассоциировался с магией и открытиями в области хиромантии, мистики, не знал, как дальше быть. Не знал, что ответить профессоришке провинциального научного заведения.

А ведь казалось, все давно поняли, что Мария из племени скотоводов никому больше не интересна, что любопытен только ребёнок, и Крымский вцепится в него двумя руками. Он потребовал всё. Поторговавшись, ему можно было отдать сына, полученного от двух женщин, античной и современной. Но почему и Мария?

– Необходимо соблюсти все формальности, – бросил на прощание Лавэс, вскочив с места и обратившись в бегство.

*

Вечером все трое сидели за столом на кухне. Есть не могли, но говорить было не о чем – их предупреждали, их пугали, пока профессор Крымский не выругался по-настоящему и не пригрозил судом по иску о нарушении контрактных обязательств, насильственном удержании и разлучении родственников. Их всех отпустили домой и до поры оставили в покое.

Но буквально на следующий день их пригласили на переговоры по имущественному спору. Согласно британским законам клоны не являлись членами общества, а, значит, приравнивались к животным, хотя иногда приносили больше пользы, чем, казалось бы, естественным образом зачатые люди. Именно научная информация, польза, извлечённая в результате исследования доселе небывалых продуктов от науки, явились причиной и предметом горячего обсуждения. Торговались за то, кто получает право на изучение гипотетических патологий, отслеживание развития двух необычных организмов и комплексную их социализацию.

Представители Иерусалимского и Гонгконгского университетов тоже прослышали о спорах и не преминули заявиться прямо в кабинет ректора, где, собственно переговоры и проходили. В суд, а, следовательно, в общество решили проблему не выносить.

– Но, мисс Веньюмин, – уже закипал Крымский. – Артефакт был передан вам на ответственное хранение. Хорошо, для начала просто верните артефакт.

– Профессор, вы хотите получить кровяную клетку Марии? Алиса, сколько времени вам нужно, чтобы сделать забор крови? – с улыбкой спросила мисс Кроу и посмотрела на женщину-генетика, имя которой Захар Алексеевич напрочь забыл в ту же минуту, когда она представилась.

– Это будет уже другая клетка, – упрямо заявила протест Елизавета. Теперь, когда контракт был выполнен, а формальности оставались (отчёт ещё не был представлен её шефом), доктора Изотову было не узнать. Кроме того, она оказалась вовсе не той женщиной без материнских инстинктов, которой всегда представлялась Крымскому. Теперь это была яростная львица. – К тому же вы не смеете называть моего ребёнка клоном. Я не пойду в суд, но ещё раз… повыдираю остатки ваших волос!

– Его статус – отдельная небывалая история. Давайте пока не будем разбираться в терминах. Ребёнок и точка, – вытирая пот со лба носовым платком, сказал Мэттью. – Возможно единственное справедливое решение: результат опыта остаётся у нас временно. Положим, на два года. Ребёнок? Нет, на один год.

– Чепуха! – отрезал Крымский. – К тому времени другие университеты начнут и закончат подобные программы. К тому же, вам уже сказано, это наши одна дальняя и один ближайший родственники. На каком основании вы разлучаете семью?

– Положим, доктор Изотова не клон, чтобы утверждать, будто другой клон имеет с ней какие-то тождества, кроме матричных, сугубо математических, – съязвила канцлер Экзестера. – Вы прекрасно осведомлены о том, что ни в одной стране мира не вставал вопрос с гибридным, ещё не родившимся ребёнком. Кто там? Мальчик? Прекрасно. Он первый. Так что юридический аспект, как и договорились, трогать не станем. Остаётся моральный и научный.

– И материальный, вы хотели сказать, – перебила Елизавета Петровна, поднявшись с места и грозно приближаясь к Фэлле Веньюмин. – Конечно, все хотят быть первыми. И вы опять намекаете, что мой ребёнок вне законов общества?

– Та-ак, – уныло протянула рыцарь Британского Ордена. – Я предлагаю вот что: вы остаётесь работать в Экзестере на любой кафедре, по вашему выбору. И в то же время принимаете участие во всех исследовательских работах по результатам этого эксперимента. Кстати, отчёт по проекту, мистер Крымский?