Текст книги "Военная сила доллара. Как защитить Россию"

Дефолт с конфискацией

США: конфискация депозитов

В ноябре 2013 года председатель Комитета по финансам Сената США демократ Макс Бокус предложил ввести единовременный налог на капитал корпораций. Это новая тенденция. Ее ярким выражением стали события марта 2013 года на Кипре, где была произведена операция по конфискации банковских депозитов. Вскоре этот опыт был распространен на весь Евросоюз. Брюссель в июне принял директиву, согласно которой для спасения банков могут использоваться денежные средства клиентов, размещенные на депозитных счетах. Европейский капитализм стал рубить тот сук, на котором он сидел на протяжении нескольких веков.

Весной власти Америки закрыли глаза на события, связанные с банковскими конфискациями на Кипре. Впрочем, по отдельным высказываниям американских политиков и экономистов можно было понять, что Вашингтон присматривается к европейскому опыту. И конгрессмены, и хозяин Белого дома, и чиновники правительственных ведомств в один голос заявляют, что банкам в дальнейшем не стоит рассчитывать на помощь из государственной казны. Во время кризиса 2008–2009 годов, по самым скромным оценкам, за счет налогоплательщиков банки США получили не менее 1 триллиона долларов. Сегодня бюджетные проблемы Америки резко обострились. И в то же время никто не отменил действовавший до сих пор на Уолл-стрит принцип «Too Big to Die» («Слишком большие для того, чтобы умереть»). Вашингтон не может допустить, чтобы крупнейшие банки Уолл-стрит пошли на дно, ибо тогда они потянут за собой на дно всю банковскую систему США, а затем и всю американскую экономику. Можно предположить, что спасать крупнейшие банки будут их клиенты. Однако до поры до времени этот крамольный вывод в Вашингтоне публично не делают.

Существует мнение, что Америка более трепетно относится к институту частной собственности, чем Европа. Однако это не так. Если Европа еще только планирует заняться банковскими конфискациями, то Америка давно их уже практикует – под видом разного рода экономических санкций в отношении «неправильных», с точки зрения Вашингтона, политических режимов. И хотя экономические санкции Вашингтона преследуют, прежде всего, политические цели, во многом они уже превратились для дяди Сэма в бизнес. Речь идет о замораживании в американских банках средств физических и юридических лиц других стран. Из старых примеров можно привести экономические санкции США против Кубы. Из свежих примеров – против Ливии, Сирии, Ирана. Формально речь идет не о конфискации, а о замораживании или аресте средств на банковских счетах. Однако, во-первых, замороженные деньги – это, по сути, безотзывный депозит. Такой депозит – подарок для любого банка, он повышает устойчивость кредитной организации, позволяет наращивать активы. Во-вторых, даже после размораживания деньги с депозита вовсе не обязательно возвращаются их законным собственникам. Достаточно вспомнить историю с Ливией. Только золотовалютные резервы ЦБ и суверенного фонда Ливии, размещенные за пределами страны, оценивались по состоянию на 2011 год в 150 миллиардов долларов. Вашингтон добился замораживания валютных резервов Ливии в банках США и других стран Запада. При этом обещал, что после падения «преступного» режима Каддафи «деньги будут возвращены народу». Война закончилась, но деньги в Ливию так и не вернулись.

* * *

О «налоге на капитал» почти ничего не слышали даже те, кто всю жизнь занимаются экономикой. В условиях капитализма этот налог – полный нонсенс, он противоречит букве и духу капитализма. Однако, все-таки иногда, об этом налоге вспоминали даже самые последовательные защитники капиталистической экономики. Примеры можно найти в работе известного американского экономиста, профессора университета Беркли Барри Эйченгрина «Теория и практика налогообложения капитала», которая была написана в начале 1990-х годов. Она содержит анализ отдельных попыток введения в ХХ веке налогов на банковские вклады и капитал (capital levy). Оказывается, таких попыток, во-первых, было очень немного. Во-вторых, речь всегда шла о единовременном, а не постоянно действующем налоге. В-третьих, далеко не все попытки завершались практическим введением налога. В-четвертых, почти все попытки имели место в Европе.

Почти все случаи, отмечает американский экономист, относятся к периоду первых лет после окончания мировой войны 1914–1918 годов, когда экономики европейских стран находились в состоянии полной разрухи, а государственная казна была пуста. Каждый раз введение налога сопровождалось дискуссией: что хуже – тяжелейшие долговые проблемы и дыры в бюджете или конфискация части капитала граждан. Всегда возникал конфликт между экономической целесообразностью и долгосрочными разрушительными последствиями нарушения краеугольного догмата капитализма о неприкосновенности частной собственности. Затяжки в дискуссиях приводили к тому, что в условиях высокой инфляции реальная величина налога оказывалась крайне незначительной. Кроме того, владельцы ликвидного имущества успевали вывести его за пределы страны, увести в тень или спрятать. Наконец, возникали и чисто технические проблемы, связанные со сложностью оценки капитала. А чаще все кончалось дискуссиями, налог не вводился. Так было в Германии, Венгрии, Франции, Британии. Известный английский экономист Джон М. Кейнс сначала был активным сторонником введения налога на капитал, но потом, глубоко разобравшись в вопросе, перешел в стан противников налога. В какой-то мере налог удалось провести лишь в Италии, Чехословакии и Австрии, но его фискальный эффект был крайне невелик.

Почему-то профессор Барри Эйченгрин забыл сказать в своем исследовании о том, что «налог на капитал» применялся не только в Европе, но и в Америке. Я имею в виду ту операцию, которую провели правящие круги США в разгар экономического кризиса 1930-х годов. Только ее не называли «налогом на капитал». После прихода в Белый дом президента Франклина Рузвельта одним из первых его громких решений был указ № 6102 об обязательной сдаче золота в государственную казну. Указ вступил в силу 5 апреля 1933 года. Все находившиеся на территории США физические и юридические лица были обязаны до 1 мая 1933 года обменять золото (в виде монет и слитков) на бумажные деньги по цене 20,66 доллара за тройскую унцию. Обмен мог производиться в любом банке на территории США, имеющем право осуществлять операции с металлом. На выполнение указа отводилось немногим более трех недель. Нарушителям грозили 10-летнее тюремное заключение и штраф 10.тысяч долларов (по тогдашним меркам – целое состояние).

В следующем 1934 году Рузвельт подписал закон о золотом резерве государства: он предусматривал конфискацию золота у банков, которые в обмен получали золотые сертификаты. При этом обратный обмен сертификатов на металл был запрещен. В 1934 году цена золота была поднята до 35 долларов за унцию. Поэтому можно говорить не о покупке государством золота по «справедливой» цене, а именно о конфискации, на которой государство очень хорошо заработало. Кстати, на этом заработали также банки Уолл-стрит, которые имели доступ к инсайдерской информации и заблаговременно вывели свое золото за пределы США. Спустя 4 года все отобранное государством золото было торжественно свезено в специально построенное хранилище Форт-Нокс в штате Кентукки. Данный закон действовал более четырех десятилетий и был отменен лишь в 1974 году.

По нашему мнению, конфискация золота в 1933–1934 годах преследовала не только и не столько фискальные цели, сколько далеко идущие цели превращения доллара США в мировую валюту. Спустя 10 лет, в 1944 году, на территории США проходила международная конференция в Бреттон-Вудсе, на ней обсуждались вопросы послевоенного устройства мировой валютно-финансовой системы. Америке тогда удалось продавить решение о том, что доллар США будет выполнять функцию мировых денег, Вашингтон обещал свободный размен доллара США на желтый металл денежным властям других стран. Гарантией этого выступал тот самый запас золота в Форт-Ноксе, который возник в результате «золотой конфискации» Рузвельта.

* * *

Вернемся, однако, в сегодняшний день, к инициативе американского сенатора Макса Бокуса, которая касается как раз введения налога на капитал. Выдвижение такой инициативы на Капитолийском холме означает, что Америка переживает очень непростые времена. Предложение было сформулировано через несколько дней после того, как «грозовая туча» дефолта правительства США прошла мимо (17 октября в Конгрессе США удалось добиться соглашения между демократами и республиканцами о повышении потолка государственных заимствований – до февраля 2014 года).

Сообщу кое-какие подробности, касающиеся предложенного налога на капитал. Этот налог сенатор Бокус предлагает взыскать с крупных транснациональных корпораций США, которые на протяжении многих лет накапливали свои ликвидные активы за рубежом, уклоняясь от уплаты налогов. Причем речь идет не о штрафе, компенсации или уплате долгов по старым налогам, а именно о новом налоге, причем единовременном. Ставка налога предложена в 20 % денежных запасов американских корпораций за рубежом. Каковы эти денежные запасы? Оценки очень разные. По самому скромному счету – не менее 2 триллионов долларов. В этом случае налог даст американской казне 200 миллиардов долларов. Впрочем, это минимальные цифры. По другим данным, финансовые активы компаний США за пределами страны на конец 2012 года составили 20,5 триллиона долларов.

Конгресс уже согласился рассмотреть предложение сенатора Бокуса, а министр финансов США Джейкоб Лью заявил, что находит данный проект интересным. Еще несколько лет назад такой реакции от американского истеблишмента ожидать было невозможно. Это говорит о том, что и Америка вслед за Европой созрела для конфискаций и экспроприаций…

2013 год

Европа: управляемый дефолт

Единая Европа с 2010 года находится в состоянии кредитного кризиса. И что примечательно: ни одна страна, входящая в Европейский союз, за это время не объявила официально о своем дефолте, то есть о неспособности или нежелании выполнять свои обязательства по государственному долгу. Едва ли не каждый день СМИ сообщали о том, что не сегодня-завтра какая-то страна такой дефолт объявит, но сенсации не происходило. В чем же дело?

Некоторые считают, что секрет таится в изобретении, которое в Брюсселе окрестили «управляемым дефолтом» (УД). УД можно определить как сокращение долговых обязательств участников финансовых рынков, которое заранее согласовывается кредиторами и должниками или которое планируется финансовыми регуляторами, и затем доводится до сведения кредиторов и должников. УД рассматривается как средство предотвращения стихийных дефолтов, которые могут вызвать цепную реакцию и породить масштабный финансовый и экономический кризис. Особенно актуальным является использование инструмента УД в Евросоюзе, где в «одной лодке» находятся 28 государств. Дефолт в любом государстве ЕС может тут же спровоцировать дефолты в других странах Европы, привести к развалу Евросоюза, породить страшнейшие социально-экономические кризисы на всем европейском пространстве.

Управляемый дефолт похож на спуск с высокой и крутой горы. Альпинисты знают, что такой спуск состоит из большого количества последовательных операций. Сначала закрепили канаты и произвели первый спуск. Затем отдохнули, закрепили и опять пошли вниз. И так до тех пор, пока не выйдут на относительно пологий склон, где можно двигаться без специальных приспособлений. Здесь любая ошибка опасна тем, что альпинист может полететь в пропасть. А если несколько человек идут в одной связке? Тогда в пропасть полетят все. То же самое может произойти с командой под названием «Европейский союз». Все члены команды ЕС рискуют полететь в пропасть страшнейшего экономического кризиса, который может перерасти в социальную катастрофу.

До какой отметки долговой горы, учитывая ее высоту, могут потребоваться управляемые дефолты? Приведем простой пример.

Предположим, что государство берет займы на финансовом рынке под 5 % годовых. Предположим, что темпы прироста ВВП данной страны в среднем составляют 3 % в год. Нетрудно рассчитать, что для того, чтобы страна могла без затруднений обслуживать свой государственный долг, его уровень не должен превышать 60 % ВВП. Именно при таком уровне весь 3 %-й прирост экономики будет идти на погашение процентов по государственному долгу. Между прочим, именно такой предел государственного долга был определен в Маастрихтских соглашениях о создании Европейского союза. Однако нашу задачу следует несколько усложнить, поскольку, за счет прироста ВВП приходится обслуживать не только государственный долг, но и другие виды долга – банков, частных компаний, фондов и т. п. Так что 60 % ВВП по идее могли бы быть нормативом общей задолженности. А предельный уровень государственной задолженности должен быть существенно ниже. Общая задолженность некоторых государств, входящих в ЕС, в разы больше 60 % ВВП. Например, внешний долг Великобритании (государственный плюс частный) приближается к 500 % ВВП.

Однако наш расчет несколько оторван от реалий европейской жизни, поскольку, с конца прошлого десятилетия, страны ЕС находятся в состоянии экономической стагнации. Их экономики не обеспечивают прироста ВВП даже на скромную величину в 3 % в год. В условиях такой стагнации даже норматив в 20 % был бы достаточно сложным для европейских экономик. А у целого ряда стран уровень государственной задолженности уже перевалил за 100 % ВВП. Это страны, которые злые на язык журналисты окрестили группой PIIGS (в нее входят Португалия, Ирландия, Италия, Греция, Испания; название группы составлено из первых букв названий стран, что в переводе с английского звучит как «свиньи»). Да и во всем Евросоюзе, согласно последним данным, уровень государственного долга в 2012 году был равен без малого 90 % совокупного ВВП. Между прочим, совокупный ВВП Европейского союза в 2012 году составлял примерно 16 триллионов евро. Сокращение долга ЕС всего лишь на 1 %-й пункт эквивалентно 160 миллиардов евро. Это очень серьезная сумма. Например, в прошлом году государственный бюджет экономически самой мощной страны ЕС – Германии – был немногим больше 300 миллиардов евро. Предположим, что стандартным шагом в рамках управляемого дефолта является именно величина в 1 % ВВП ЕС. Чтобы опуститься с высоты 90 % до высоты 60 %, ВВП потребуется 30 шагов. Чтобы спуститься на более безопасную высоту, равную 20 % ВВП, потребуется 70 шагов. Можно себе представить, какой путь по схождению с долговой горы надо проделать Евросоюзу, учитывая, что в команде ЕС 28 членов, что они находятся в одной связке и должны действовать слаженно.

* * *

Управляемый дефолт в крупных масштабах был опробован в 2012 году на Греции. Ее государственный долг в начале 2012 года превышал 160 % ВВП, правительство страны объявило, что оно не сможет произвести очередной платеж по процентам держателям долговых бумаг. Держатели долговых бумаг греческого правительства – отечественные и зарубежные банки, страховые компании, хедж-фонды, государственные и частные пенсионные фонды, а также Европейский центральный банк (ЕЦБ). Фактически власти Греции предупредили о неизбежном дефолте. В СМИ фигурировали оценки совокупных потерь инвесторов (держателей долговых бумаг правительств разных стран ЕС) в размере около 1 триллиона евро. Такие оценки содержались в секретном докладе Института международных финансов – ИМФ (IIF – Institute of International Finance), членами которого были банки и другие финансовые компании, большинство из которых имели в своих портфелях облигации стран еврозоны. Было даже высказано мнение, что произошла «утечка» информации из этого доклада для того, чтобы запугать держателей греческих бумаг. А запугать надо было для того, чтобы навязать добровольно-принудительную реструктуризацию греческого долга. Высшие чиновники из состава пресловутой «тройки» (Еврокомиссия, ЕЦБ, Международный валютный фонд) заговорили о необходимости провести в плановом порядке «прощение» инвесторами части греческого долга и изменение условий погашения оставшейся части. Это и называется «реструктуризацией». Поначалу предлагали скостить около 20 % основной суммы греческого долга, потом стали появляться цифры в 30, 50 и даже 70 %. В конце концов, к началу 2012 года сложилась согласованная общая схема реструктуризация.

Обратим внимание на важные моменты этой схемы. Реструктуризации подлежали не все долги Греции, а лишь часть. Общий суверенный (государственный) долг страны в январе 2012 г. был равен 352 миллиардам евро, он состоял из долга по облигациям казначейства (260 миллиардов евро) и долга по кредитам (92 миллиарда евро). Долги Греции по кредитам (среди них кредит от МВФ на 20 миллиардов евро) реструктуризации не подлежали. «Обрезанию» предлагалось подвергнуть лишь требования по долговым бумагам. Однако и здесь было сделано исключение. Бумаги на сумму 55 миллиардов евро находились на балансе ЕЦБ, они выводились из-под ножа реструктуризации. Таким образом, МВФ, ЕЦБ и некоторые другие финансовые организации получали статус «привилегированных» инвесторов и кредиторов (всего на сумму 147 миллиардов евро). Под реструктуризацию попадали долговые бумаги на сумму 205 миллиардов евро. Их держатели – банки и страховые компании, хедж-фонды, пенсионные и иные социальные фонды Греции и некоторых других стран.

Реструктуризация предполагала обмен бумаг старого образца на бумаги нового образца. В результате обмена происходило «срезание» основной суммы долга на 53 %. Часть оставшегося долга конвертируется в бумаги с более длительными сроками погашения и более низкими процентными ставками. Небольшая часть оставшегося долга конвертируется в векселя Европейского фонда финансовой стабильности (ЕФФС), созданного в рамках еврозоны в 2010 году. Фактически с учетом более низких процентов за весь период погашения непривилегированные держатели греческих бумаг лишались более 70 % своих требований.

Мы отметили, что реструктуризация носила добровольно-принудительный характер. Ведь инвесторам предлагалось отказаться почти от 109 миллиардов евро основной суммы долга, а с учетом пониженных процентов – от 140 миллиардов евро. Несмотря на протесты части держателей бумаг, решение о реструктуризации было «продавлено» совместными усилиями властей ЕС и Греции. О деталях этой драматической страницы европейской истории мы говорить не будем. Отметим лишь, что «непротивление» многих греческих и европейских банков (прежде всего французских и немецких) было куплено. Чем? Обещаниями компенсировать их потери помощью из общеевропейских «кошельков» – ЕЦБ и ЕФФС. Добившись, всеми правдами и неправдами, согласия на добровольное списание долгов у непривилегированных инвесторов, Брюссель провел в марте 2012 года масштабную одноразовую реструктуризацию суверенного долга – крупнейшую не только в европейской, но и в мировой истории. Некоторые злые языки сравнивали проведенную операцию с масштабной конфискацией имущества. Другие говорили, что речь идет не о конфискации, а очень щедром жесте со стороны инвесторов. Воздержимся от окончательных суждений. Ведь победителей (в данном случае Брюссель и Афины) не судят.

А победителям, между прочим, удалось провернуть еще одно важное дельце. Многие участники финансовых рынков все-таки решили, что проведенную реструктуризацию греческого долга следует считать дефолтом. В первую очередь, этого хотели держатели финансовых инструментов под названием «кредитные дефолтные свопы» (КДС). Это что-то наподобие страховок на случай возникновения дефолтов по самым разным видам долгов. Продавались эти инструменты крупными банками США и Европы. Активная торговля товаром под названием КДС велась с начала прошлого десятилетия, что, между прочим, способствовало возникновению финансового кризиса 2007–2009 годов. Банкам-эмитентам КДС очень не хотелось, чтобы в Греции возник прецедент крупных выплат в пользу держателей КДС по дефолту в Греции. Власти ЕС объявили, что в Греции в марте 2012 года не было настоящего дефолта. Мол, в крайнем случае, его можно назвать «управляемым дефолтом». А в этом случае платить держателям КДС не надо. Потому-то идея «управляемого дефолта» обрела мощную поддержку со стороны ряда банков мирового калибра.

Отметим, что в масштабах всего Европейского союза реструктуризация греческого долга эквивалентна снижению общего суверенного долга не более чем на 1 %-й пункт совокупного ВВП ЕС. Для полного успеха Евросоюзу надо проделать несколько десятков подобных операций в отношении суверенных долгов всех 28 стран-членов ЕС.

* * *

Серьезным недостатком технологии управляемого дефолта является то, что его последствия трудно локализовать. Участники управляемого дефолта связаны тысячами и миллионами нитей договорных отношений с другими экономическими субъектами за пределами очерченного круга. Например, после реструктуризации греческого долга в 2012 году, возникли проблемы у банков разных стран, которые держали крупные пакеты греческих облигаций. Это банки самой Греции, а также Франции и Германии. Греческим банкам еще до проведения реструктуризации чиновники из Еврокомиссии и ЕЦБ обещали помощь на пополнение капитала.

Для крупных банков Франции и Германии потери не были смертельными. Во-первых, потому, что в их портфелях на греческие бонды приходилась небольшая доля (гораздо больше у них бондов Испании или Италии). Во-вторых, потому, что банковские надзоры этих стран настаивали на переоценке греческих бумаг в активах кредитных организаций в сторону снижения их стоимости с учетом рыночной ситуации (получается, что у Греции бумаги отражаются по номиналу, а в балансах большинства германских и французских банков – по более низкой, рыночной цене). Поэтому мартовская реструктуризация греческого долга не повлияла кардинально на балансы банков Франции и Германии.

А вот для такой небольшой страны, как Кипр, который тесно связан с Грецией, потери банковской системы оказались критическими. Банки Кипра иногда добровольно, иногда под принуждением скупали большие партии греческих бондов. После реструктуризации надо было срочно спасать банковскую систему Кипра. Все мы помним, как это было сделано. В марте 2013 года – ровно через год после реструктуризации греческого долга – была проведена конфискация депозитов в кипрских банках. Эту операцию также можно назвать управляемым дефолтом. Однако если в случае управляемого дефолта Греции его организаторы сохранили видимость предварительных консультаций и переговоров, то во втором случае (Кипр) условия реструктуризации были просто продиктованы властями ЕС. В первом случае спасали страну, во втором случае спасали банки. В первом случае конфискациям подвергались сотни (может быть, тысячи) экономических субъектов. Во втором случае – уже десятки тысяч.

Летом 2013 года Евросоюз принял решение о том, что в дальнейшем, при возникновении опасных для банков ситуаций, на спасение банков будут направляться не средства государственных бюджетов (как это было во время кризиса 2008–2009 годов), а средства держателей депозитных счетов. Таким образом, Брюссель легализовал «жесткий» кипрский вариант управляемого дефолта на всем пространстве Европейского союза.

В Брюсселе и некоторых европейских столицах стали активно обсуждать вопрос о возможности и целесообразности проведения аналогичных «обрезаний» долгов других стран, входящих в ЕС (особенно Испании и Португалии). Однако через несколько месяцев энтузиазма в Европе поубавилось. После мартовской реструктуризации греческого долга его основная сумма (без процентов) сократилась с 352 миллиардов до 243 миллиардов евро, что лишь немного превышало 120 % ВВП; такого относительного благополучия Греция не знала с конца прошлого десятилетия. Вместе с тем, уже в ноябре 2012 года величина суверенного долга Греции составила 301 миллиард евро, что превысило мартовский уровень на 58 миллиардов евро. Реструктуризация долга проводилась в обмен на второй пакет помощи Греции на сумму 130 миллиардов евро (первый пакет в размере примерно 110 миллиардов евро был выделен еще в 2010 году). Этот пакет был подготовлен все той же «тройкой» (Еврокомиссия, ЕЦБ, МВФ). Основная часть средств выделялась из такого источника, как ЕФФС – 109 миллиардов евро. Остальные 21 миллиард евро обещали выделить ЕЦБ и МВФ. Каковы цели обещанной помощи? Прежде всего – рекапитализация (пополнение капиталов) греческих банков, которые понесли существенные потери в результате мартовской «стрижки», затем покрытие текущих обязательств Греции по суверенному долгу (выплата процентов). На сегодняшний день суверенный долг Греции снова вырос до 350 миллиардов евро, а в относительном выражении достиг планки в 170 % ВВП. То есть, все вернулось на круги своя.

* * *

Непоследовательность и противоречивость европейской политики в отношении греческого долга кто-то назвал «финансовой шизофренией». Чем ее объяснить? Ряд экспертов обращает внимание на недостаточность проведенного «обрезания»; обслуживание оставшегося долга Греции по-прежнему осталось непосильным делом для бюджета этой страны. Греции потребовались новые вливания. Такие критики говорят, что хирургическая операция в отношении Греции была неудачной, потому что была вырезана лишь часть «долговых метастазов». Мол, надо было прощать не 53 % долга по греческим бондам, а 90 %, а заодно, подвергнуть операции тех кредиторов, которые попали в категорию «привилегированных» и были выведены из-под скальпеля хирурга.

Каков в целом был эффект реструктуризации? Несколько десятков миллиардов суверенного долга Греции было списано с греческих кредиторов – банков, страховых компаний, государственных и частных пенсионных фондов, иных социальных фондов. Банки Греции уже в мае 2012 года зафиксировали убытки в размере примерно 30 миллиардов евро и оказались на грани банкротства (дефолта). Социальная сфера страны также была парализована (в частности, некоторые пенсионные фонды прекратили выплаты пенсий). Второй пакет помощи Греции сразу же стал использоваться для затыкания образовавшихся дыр в разных сферах – бюджетной, банковской, социальной. Уже летом 2012 года суверенный долг Греции начал снова уверенно набирать высоту.

В связи с этим нельзя не обратить внимание на ограниченный характер программы оздоровления греческой экономики, которая была согласована Афинами с представителями «тройки» накануне мартовской реструктуризации. Программа предусматривала разные меры финансовой экономии, бюджетные «обрезания», увеличение налогов, приватизацию ряда государственных активов. Никаких серьезных шагов по запуску реального сектора экономики программа не содержала. А бюджетные «обрезания», как сегодня признают даже в МВФ, Еврокомиссии и ЕЦБ, еще сильнее загоняют экономику в кризис. Несмотря на сокращение абсолютного и относительного уровня долга, страна оказывается неспособной обслуживать даже «обрезанный» долг. Возникает «порочный круг». Страна, подобно наркоману, тянется за новой порцией героина.

Мало кто обратил внимание на кардинальное изменение структуры суверенного долга Греции после проведения управляемого дефолта. Главным держателем греческого долга стал Европейский фонд финансовой стабилизации – 75 миллиардов евро, или 25 % всего долга (по состоянию на ноябрь 2012 год). Другими крупными держателями греческого долга были ЕЦБ – 36 миллиардов евро (12 %) и МВФ – 21 (7 %). Доля банков и других частных финансовых компаний Греции была равна 10 %, столько же пришлось на банки и частные компании других стран. Среди других держателей греческого долга можно назвать центральные банки Греции и других стран, а также различные институты, которые предоставили Греции кредиты (т. е. не являются держателями долговых бумаг). Если рассматривать структуру лишь того суверенного долга, который возник в результате размещения бумаг греческого казначейства, то более половины такого долга находится у ЕФФС и ЕЦБ. О чем это говорит? О том, что долг Греции в результате проведенной реструктуризации был переведен от частных банков и иных финансовых компаний под контроль наднациональных структур – ЕФФС, ЕЦБ и МВФ. Кстати, с 2013 года все полномочия и обязательства Европейского фонда финансовой стабильности переходят к Европейскому стабилизационному механизму (ЕСМ). ЕСМ – некий аналог Международного валютного фонда, но в отличие от МВФ, который принято считать международной финансовой организацией, Европейский стабилизационный механизм имеет явные признаки наднациональной структуры. Принято решение, что штаб-квартира этого нового института ЕС будет находиться в Люксембурге. ЕСМ забирает часть финансового суверенитета стран, входящих в еврозону; он получает возможность использовать средства национальных государственных бюджетов для решения долговых проблем всего европейского сообщества.

Все большую роль в управлении суверенными долгами стран-членов ЕС начинает также играть ЕЦБ. Он и раньше приобретал некоторые количества казначейских бумаг европейских государств, но на вторичном рынке. Затем Франкфурт, где находится штаб-квартира ЕЦБ, объявил, что готов участвовать в покупке бумаг при их первичном размещении. Летом прошлого года Марио Драги, президент ЕЦБ, заявил, что банк начинает неограниченную скупку долговых казначейских бумаг стран, входящих в еврозону. Фактически это означает включение «печатного станка»: ЕЦБ будет проводить политику, похожую на «количественные смягчения», осуществляемые ФРС США. Такая политика Франкфурта будет фактически означать участие ЕЦБ в раздувании бюджетных дефицитов, стимулировать рост суверенных долгов, питать инфляцию в европейской экономике. Кроме того, ЕЦБ будет сам решать, каким странам помогать, а каким нет. Пока, правда, активной скупки бумаг ЕЦБ не начал, но и от своих слов Марио Драги не отказывался.

Остается только догадываться о причинах такой конверсии греческого долга. Можно, конечно, предположить, что частные банки были просто выведены из зоны риска, связанного с возможным финансовым коллапсом Греции. А можно трактовать происшедшую метаморфозу как политику закручивания гаек. Диктовать свои условия повязанной долгами Греции легче не сотням разрозненных держателей казначейских бондов, а нескольким наднациональным институтам. Еврокомиссия, ЕЦБ, ЕСМ обладают не только большими финансовыми возможностями, но и мощным административно-политическим ресурсом. Считается, что «контрольным пакетом» в наднациональных институтах ЕС обладает Германия, как локомотив европейской экономики и главный донор (например, в ЕСМ взносы Германии составляют 27 %).