Текст книги "Антарктида online"

Олег Баландин со свежезаправленным газовым баллоном в руках топал по Новоантарктической в сторону Магеллана. Боцман «Кассандры», случившийся на месте заправки, милостиво выделил Баландину полстакана «Tullamore Dew», отчего Баландин пребывал в слегка приподнятом расположении духа. Женька Большой и Нафаня в компании двоих калининградцев дружно чистили картошку, а Юрка с капитаном «Царицы» на пару в данный момент выгребали на резиновой лодке к «Анубису» за припрятанным салом. Сала требовала душа каждого обитателя улицы Магеллана, а едва николаевцы обмолвились о неприкосновенном запасе на борту «Анубиса», народ взвыл и потребовал.

Поскольку николаевцы отнюдь не были лишены души, также жаждавшей сала, долго раздумывать не пришлось. Снарядили капитанов, снарядили Баландина за газом и уселись чистить картофан. О наличии или отсутствии водки речь вообще не шла – у русских (или украинцев, что в сущности одно и то же) водка не переводилась даже на побережье Антарктиды. Антимагелланам иногда казалось, что трюмы «Кассандры», «Фестиваля», судейских катеров и каждой яхты, что смутно проступали из осточертевшего тумана, содержат даже не неисчерпаемые запасы водки, а непрерывно действующие ликероводочные заводики. Хозяйственные волгоградцы в который раз выкатили трехлитровую бутыль маринованных огурчиков. Как они все эти запасы не сожрали еще в Индийском – уму непостижимо. Впрочем, вскоре тайна раскрылась: на «Кассандре» имелся целый контейнер, ключами от которого заведовал один из бонз волгоградского яхт-клуба, в «гонке самоубийц» – судья.

Одним словом, на улице Магеллана готовились хорошо закусить, слегка выпить и в очередной раз потрепаться о невероятной ситуации, в которую волею случая вляпались все участники организованной Шимашевичем регаты.

– Заправил? – поинтересовался Женька, когда Баландин приблизился.

Тот утвердительно кивнул.

– А чего это у тебя глазки масленые, а? – прищурился Женька. – Чего, тяпнул уже?

– Так это… Боцман налил. Не отказываться же?

– Лучше бы меня за газом послали, – сокрушенно вздохнул калининградец Дима Дахно.

– А мы, блин, решили уж всех дождаться и только тогда, – негодующе сообщил Женька. – В то время, когда мы не покладая рук, некоторые несознательные личности…

– Зато я газ принес, – очень веско заявил Баландин. – Помочь?

Он тоже взялся за нож. Сидящие вокруг мусорного пакета потеснились.

Резинка с «Анубиса» уже гребла назад. Волгоградцы Витька Сивоконь и Володя Власевич, которым Баландин минуту назад вручил баллон, разожгли походную двухконфорочную плитку и колдовали над парой сковородок.

Нафаня метнул очередную очищенную картофелину в пластиковое ведро и непроизвольно принюхался.

– Эх! – мечтательно произнес он. – На сале оно бы лучше было!

В пайках выдавали дурацкий импортный маргарин «Рама» – запах от него разносился совсем не тот, чем если б кинуть на сковородочку несколько ломтиков сала…

– Хватит, поди? – повар-волгоградец Толик Хмелев заглянул в ведро с картошкой. – Точно, хватит.

Поваром Толик работал в родном Волгограде. Как ни странно, вид кастрюль и готовка как таковая совершенно ему не надоедали, поэтому обитатели улицы Магеллана даже не задумывались, кому сегодня священнодействовать на камбузе. А вот в помощь себе Толик всегда брал одного-двух человек, а то и более – как сегодня, – и попробуй не согласись!

Женька принялся мыть картошку, остальные немедленно закурили. Тем временем подоспели капитаны – с закатанным в банку салом. Над улицей Магеллана разнеслось дружное троекратное «ура».

– Ёксель-моксель, – сказал другой калининградец, тоже Дима, носящий странную фамилию Субица. – Думать не думал, что буду в Антарктиде сало жрать!

– Хе-хе! – хмыкнул Женька Большой. – Совок вспомни. Ты взрослый, должен помнить. Думал ли ты, что водка без очереди будет? Или вот в стриптиз по телевизору – верил, а?

– Нет, – признался Субица. – Не верил. Да что там верил – я и не думал, что такое возможно!

– А теперь уже и континенты прыгают, как кузнечики, – мрачно добавил Дахно.

– Да уж, – поддакнул Женька. – Начался век! И чем дальше, тем круче. Что ж лет через десять произойдет?

– На Луну полетим, – проворчал Баландин, собирая ножи. – Или на Марс.

Картошку тем временем порезали и вывалили на сковородки. Предложение пропустить по полста на этот раз отвергать никто не решился. Налили даже Баландину, хотя Дахно пробовал вяло, без всякой веры в успех, протестовать, ибо признал сей поступок педагогически неверным. Баландин только весело скалился.

Молчаливый капитан-волгоградец Леня Шпак, закусив соплеменным огурчиком, с тоской вперился в сивую завесь тумана над головами. Солнце проглядывало сквозь туман бледным, похожим на плафон дневного света, пятном. У мусорного пакета уже дрались две серые чайки. На них рявкнули.

– И все-таки, – задумчиво сказал Леня. – Не идет у меня из головы та передача.

– Какая? Про Суверенную Антарктиду?

– Она самая. И неспроста мы тут торчим.

Боря Баринов, капитан «Балтики», взглянул коллеге-волгоградцу в глаза и коротко попросил:

– Поясни.

– Сдается мне, – поделился сомнениями Леня, – что Шимашевич, папуля наш ненаглядный, заглотил наживку. А какой у него нюх – сами знаете.

– Да брось, – фыркнул Баландин. – Какая еще Суверенная Антарктида? Думаешь, Америка это позволит?

– Не знаю, – честно сознался Шпак. – Но что, если не это?

– Драка, – без тени сомнения заявил Баландин. – Страны-киты передерутся за новые территории. Ну, не в буквальном смысле, конечно, на уровне переговоров-претензий и все такое. Хотя, может, и в буквальном… Но смотрите – мы тут уже неделю, а ни одного военного корабля не видели.

– Увидишь их в этом киселе, как же! – фыркнул Нафаня. – Тут палатки на Новоантарктической не видно в упор. Да и станут ли вояки к берегу подходить?

– Шимашевич, братцы, зря ничего делать не будет. Тут у наших станция неподалеку – та самая Новорусская, с которой передача и транслировалась в эфир. Так вот, – Шпак сделал многозначительную паузу, – Шимашевич с ними по рации ежедневно по нескольку часов болтает.

– А ты откуда знаешь? – усомнился Дахно.

– Мне радист с «Кассандры» рассказывал вчера.

– А что? – вклинился в разговор Юра Крамаренко. – Если представить, что Антарктиде и впрямь предоставят независимость… Шимашевич тут развернется, будь-будь! Тут же земли немерено! Как на Диком Западе!

– Пока тут немерено льда, – проворчал Женька Большой. – И чаек этих дурацких! У, пшли!!! Ну вот, опять пакет расклевали!

Женька помчался пугать чаек и сгребать мусор. Верный своим экологам Шимашевич даже сейчас не позволял разбрасывать мусор где попало – ежедневно по табору, бренча цепями на колесах и все равно скользя, проезжал микрогрузовичок и собирал все отходы в оранжевое пузо с зелеными стрелками «Рециклед» на боках.

– Но когда-то же будет и земля! – резонно продолжил Крамаренко. – Прикинь сколько тут полезных ископаемых, а? Их же сроду никто не разрабатывал! Да эти антаркты, как арабы в Эмиратах, только по праву гражданства в баксах купаться будут!

– А ты, – прищурился Баландин. – Вот лично ты – готов принять антарктическое гражданство?

– Готов! – заявил в запале Юра. – Гнить на Украине, когда тут такие перспективы? Да на фиг! Предложит Шимашевич оставаться – даже думать не буду! Жену с дочкой заберу только, это да.

– Ну, предположим, – по обыкновению тихо и задумчиво сказал Леня Шпак. – Предположим, Шимашевич ухватится за эту, признаю, вполне перспективную идею застолбиться в Антарктиде. Но кто поручится, что она не сиганет опять к Южному полюсу?

– А вот это, голуба, – проникновенно пояснил Юра, – Шимашевич и пытается прояснить, болтая ежедневно с полярниками! Улавливаешь? На станциях ведь ученые – кому как не им знать тайны Антарктиды? Тем более наши ученые. Ну, российские, это ж почти наши.

– Для Шимашевича так совсем наши, – хмыкнул Дахно.

– А зачем Шимашевичу мы? – невзначай поинтересовался Женька.

– Да тут работы, сам видишь, непочатый край. Таким люди всегда нужны, – пожал плечами Юра. – В принципе, вербовать рабочую силу в России или Украине и доставлять ее сюда – это ж денег стоит. А мы уже тут. Целая орава…

– …уже практически сформировавшихся антарктов в душе, – съязвил Баринов.

– А я бы тоже остался, – неожиданно заявил Нафаня. – Уж что-что, а тут стократ интереснее, чем дома!

– Толик, картошку мешай! – прикрикнул Баринов на повара. – Развесил уши, понимаешь…

Повар и волгоградцы-помощники действительно подтянулись к дискуссии и внимали спорящим с неподдельным интересом.

Еще бы. В этом споре, вполне возможно, могло родиться их будущее. Будущее суверенных антарктов под началом тертого и хитрого жука Шимашевича. Или же будущее незадачливых и неудачливых участников «гонки самоубийц», гонки, так и не дошедшей до финиша из-за каприза ледяного континента, которому вздумалось сняться с миллионами лет насиженного места и сигануть в центр Тихого океана.

– Давайте-ка еще по одной, магелланы, – предложил Баландин. – И опрокинем ее знаете за что? Чтобы не ошибиться в выборе. Каким бы он ни был.

Опрокинули. Закусили. Помолчали.

– Это только мне кажется или?.. – насторожился вдруг Дахно.

– Что – или? – не понял его Нафаня.

– Гудит! – неуверенно сказал Дахно.

Все прислушались. Действительно, словно двигатель неподалеку тарахтел. Туман, зараза, сглатывал звуки и не позволял сколько-нибудь точно определить, далеко ли расположен их источник.

А потом из тумана вынырнул приземистый вездеход и, разбрызгивая гусеницами талую воду, пополз по улице Магеллана. В сторону центра табора, к палатке Шимашевича.

«Станция Новорусская» – было начертано на его бортах.

Глава восьмая
День независимости

Востроносый «Ан-3» развернулся против ветра, нескончаемо несущего в океан клочья тумана, свирепо взвыл, наддал и оторвался от ВПП. Одно мгновение казалось, что он обломает стойки шасси о громоздящуюся неподалеку от станции стену материкового льда, – но обошлось, как обходилось всегда. Ныряя и раскачиваясь, биплан набрал высоту и лег на курс к полярной станции Амундсен-Скотт. Точнее – к когда-то полярной, а теперь экваториальной станции Амундсен-Скотт.

Место проведения Конгресса по вопросам независимости Свободной Антарктиды напрашивалось само собой. Непрухин, правда, кричал, что делегатов надо собрать в Новорусской или Новолазаревской, от крайности расконсервировать Молодежную, без обиняков объявив ее столицей, но остался в меньшинстве.

На подготовку ушло пять дней. Наконец с двадцати одной антарктической станции сообщили о готовности вылететь на Амундсен-Скотт, как только позволит погода. Чилийцы и аргентинцы уже успели заявить, что никогда не признают никаких решений самозваного Конгресса. Украинцы и поляки пока отмалчивались.

В сплошной облачности прошли оазис Грирсона и трещиноватую зону, а над зоной застругов понемногу развиднелось. С высоты тысячи пятисот метров Ерепеев неласково оглядывал бесконечные гряды ледяных волн. Сверху они казались совсем нестрашными, даже красивыми. Но только тот, кто телепал по ним на вездеходе, ежеминутно то вздымаясь вверх, то рушась вниз, чиня на ходу сыплющуюся технику и яростно матеря любой объект, попавшийся на глаза, знает действительную цену этой красоты. Цена ей – угробленные вездеходы, вымотанные до предела нервы, сердечные приступы и желудочные язвы, иногда сотрясения мозга, пневмонии и почти всегда обморожения от починки гусениц и трансмиссии на открытом воздухе.

Починил – и снова вверх-вниз… Говорили, что у бельгийцев один механик, обрабатывая особо мощный заструг, напрочь откусил себе половину языка и умер от болевого шока раньше чем истек кровью. Одни только новички в Антарктиде, подозревая розыгрыш, сомневались, что это правда.

Прелестей зоны застругов Ерепеев вкусил предостаточно – кому же и вкушать их в первую очередь, как не начальнику транспортного отряда? И все же он, как и всякий нормальный человек, желающий еще пожить на этом свете, предпочитал заструги трещиноватой зоне близ края купола. Трещины близ Новорусской злы, но зона их сравнительно узка, куда эже, чем близ Мирного. Между прочим, это обстоятельство сыграло едва ли не главную роль в выборе места для новой станции. А что зона застругов здесь шире, чем у Мирного, то не беда. Заструги не трещины, их можно и потерпеть.

Мало-помалу ледяная зыбь под крылом сошла на нет, а прорехи в серой пелене над головой стали увеличиваться и сливаться, выедая облачный фронт, пока, наконец, прямо сверху не ударило солнце, заставив вспомнить о темных очках. Континент засверкал, как пересохшее соляное озеро. Казалось, он радуется прямым солнечным лучам, желая показать себя во всей красе.

– Сколько градусов за бортом? – перегнувшись вперед, крикнул Ерепеев пилоту в ухо.

– Минус двадцать два, – проорал тот в ответ. – Теплынь!

Да уж. На поверхности, надо думать, не ниже минус пятнадцати. На этих широтах феноменально много для рубежа февраля – марта…

Тьфу! На каких таких широтах? Для нынешней широты этих мест, лежащих почти на экваторе, не феноменально много, а феноменально мало!

А все купол. Холодильник. Когда еще он начнет всерьез таять…

– Когда все это растает, а? – крикнул Ерепеев сидевшему рядом с ним Ломаеву.

– Чего орешь? – недовольно прогудел тот, поковыряв мизинцем в ухе. – А? Что ты спросил – когда купол растает?

– Вот именно. Когда.

– Целиком?

– Нет, блин, наполовину! Целиком, конечно.

– А я знаю? Считать надо.

– Ну хоть примерно?

Аэролог пожал плечами:

– Ну если ОЧЕНЬ примерно… Смотри: по периферии материка сплошной туман, что и понятно. Влажно и довольно тепло. Там лед будет стаивать сравнительно быстро, оазисы пойдут в рост. А над большей частью купола – сам видишь, мощный устойчивый антициклон. Отражение от льда практически стопроцентное. Температуры минусовые. Не знаю, как выйдет в действительности, но думаю, что муссонам этот антициклон окажется не по зубам. Значит, таяния льда не будет, одно испарение. Процесс не быстрый даже при солнце в зените…

– Короче. Десятки лет? Сотни?

Ломаев пожевал губами, отчего борода его пришла в движение.

– Первые тысячи.

– Точно?

– От одной тысячи лет до трех, я думаю. Точнее – считать надо.

– Ну и посчитал бы.

– Ну и посчитаю, только не вдруг. Да и без меня посчитают, причем на хороших компьютерах и рафинированных моделях. Знаешь сколько факторов придется учесть? Тут так посчитают, что какую примут модель, таков и выйдет результат. Лично я никакому результату удивляться не намерен…

– Но все-таки не раньше тысячи лет?

– Четыре километра льда в момент не растают. Не боись, поездишь еще по куполу на вездеходе, попрыгаешь по застругам…

– Не напоминал бы уж, – буркнул Ерепеев.

– А что?

– А то! Где мне сейчас надо быть? В вездеходе! А я…

– Без тебя справятся, – сказал Ломаев. – Твои ребята – классные водилы. И Непрухин с ними. Знаю, что ты о нем скажешь, но от Востока к Мирному он уже однажды шел, тягач водить умеет… Подменит в крайнем случае.

– Не должно быть никаких крайних случаев! Трещиноватая зона…

– Они ее прошли.

– У Новорусской – да. И по застругам пройдут: вдоль – не поперек! А дальше снова трещиноватая зона, так? И не разведанная!

– Справятся, – успокоил Ломаев. – На вожжах пройдут. Не впервой.

– В трещины проваливаться нам не впервой, это точно! Мне надо было идти, мне! Да я вообще не понимаю: на кой ляд нам сдался этот Шимашевич с его яхтсменами!..

Ломаев помолчал, ухмыляясь в бороду.

– А зачем мы летим на Амундсен-Скотт – понимаешь?

– Это да. Это – необходимость. Консолидация. И потом, общество решило, что от нас лететь должны ты да я…

– И Шимашевич – необходимость. Ты знаешь, кто он такой?

– Фамилию только слышал. Шишкарь какой-то «новорусский». – Ерепеев поморщился. – Нувориш.

– Даже если бы он был просто нуворишем – все равно он был бы нам нужен.

– Ну и что он может нам предложить? Ссудит деньги на первое время?

– Оружие.

– Что-о?!!

– Только при сугубой необходимости. Вообще-то мы намерены поддерживать демилитаризованный статус Антарктики столько времени, сколько у нас получится. Наша сильная сторона – точное следование букве Вашингтонского договора.

– Ну ладно. Деньги взаймы, оружие – и только?

– Информация. Шимашевич на ней собаку съел.

– И только-то? – с разочарованием произнес Ерепеев.

Ломаев фыркнул.

– Ты питекантроп. Тебя еще учить надо, что в современном мире ценнее всего…

– От синантропа слышу. Значит, деньги, оружие в перспективе, информация… что еще?

– Флот.

Одну секунду «Е в кубе» сидел с раскрытым ртом. Затем затрясся от не очень-то веселого смеха. Картинно вытер якобы слезящиеся глаза.

– Яхты, да?

– Там еще судно обеспечения, – без тени улыбки пояснил Ломаев. – Даже два судна. Плюс катера – большие, океанские. Плюс танкер. Для начала хватит. Кнут есть, а лошадь будет. Объявим на весь мир: Свободная Антарктида располагает собственным флотом, как торговым, так и военным… Хотя что это я говорю? Только торговым, конечно! Ну, еще погранично-патрульным и рыболовным…

– Хочешь, чтобы над нами потешались?

– Обязательно. Между прочим, благодаря флоту возрастут наши котировки на Конгрессе… российские, я имею в виду.

– Ты же вроде уже антаркт, а не россиянин, – подколол Ерепеев.

– Я русский антаркт, – отрезал Ломаев. – Что тебе непонятно?

– А, – глубокомысленно молвил «Е в кубе». – Ну, русский так русский. Допустим. Ты мне лучше вот что скажи: этот твой Шимашевич вообще мужик серьезный или так, шутки шутит?

– Вот именно, серьезный. Для чего мы, по-твоему, с Игорьком столько времени убили на переговоры? А он сам? Для него время – деньги.

– Надеюсь, оно того стоит, – с сильным сомнением в голосе проговорил Ерепеев. – И что же Шимашевич потребует взамен? Я не жадный, мне просто любопытно. Пост президента страны или удовлетворится всего-навсего местом в правительстве?

Ломаев выдержал паузу – как видно, специально, чтобы до собеседника лучше дошло. Затем сказал, как отрезал:

– Не должно быть никакого правительства.

* * *

Не зря, ох, не зря наведывались к Шимашевичу зимовщики со станции Новорусская!! Объединенные общей улицей команды николаевцев, волгоградцев и калининградцев не успели даже водку допить, как в таборе началось шевеление. Во-первых, матросы с «Кассандры» стали спешно сворачивать мангал у резиденции Шимашевича, а буфетчики – вожделенную пивную палатку. «Фестиваль» поднял якоря и сгинул в прибрежном тумане. А главное – по табору прокатился полугромкий шепоток: после объявленного совета капитанов гонка снимается с насиженного места и перебазируется к Новорусской.

Капитаны, понятно, ушли на совет. Оставшиеся додавливали столь любимый на постсоветском пространстве напиток и строили догадки – одна фантастичнее другой.

Все оказалось еще неожиданнее.

Вернулись мрачные капитаны. Быстренько помогли свернуть улицу Магеллана и доложили на «Кассандру» о готовности стартовать.

– Трындец гонке, – сообщил Юра, когда команда «Анубиса» собралась в кокпите. – Россия объявила зимовщиков изменниками Родины и военными преступниками. А заодно предупредили Шимашевича, команды «Фестиваля» и «Кассандры» и экипажи всех российских яхт. Коллеги в панике.

Все невольно оглянулись на соседствующие «Балтику» и «Царицу».

– А… Украина-то что? – осторожно, словно боясь спугнуть пока еще ненарушенное гражданство, вопросил Баландин.

– А Украина, как всегда, хитрожопее всех. Ни вашим, ни нашим. Из правительственного заявления вообще невозможно понять, поддерживает она Свободную Антарктиду или же осуждает. Но по крайней мере измену нам пока не шьют.

– Не понял, – сказал Баландин, вздохнув с некоторым облегчением. – Что, Свободная Антарктида – свершившийся факт?

– Угу. Шимашевич уже и фирму где-то там у себя в Швейцарии совместную зарегистрировал. Швейцарско-Антарктическую. Кроме того, земляки с Новорусской организовали какой-то там Совет. Типа временное правительство. Шимашевич наверняка уже там, причем не удивлюсь, если председателем.

– Ха! – оживился Баландин. – Я же говорил – подождите малость, и наш папочка точно станет директором Антарктиды. А буржуи что?

– Смотря какие. Америка злобствует. Арабы всяческие поддерживают. Россия – только на своих вызверилась, Антарктиду как таковую считает ничьей и неприкосновенной. Кстати, австралийские зимовщики и американские присоединились к психам с Новорусской. Даже в Совет вошли.

– Не такие уж они и психи, как я погляжу, – буркнул Женька.

– Ты еще самого интересного не знаешь. Чего учинили прибалты.

– И чего учинили прибалты?

– Ну, ежу понятно, что они Антарктиду поддержали. А вот в отношении своих яхтсменов…

– Что, расстрел через повешение? – мрачно предположил Нафаня.

– Наоборот! Они, понимаешь ли, гордятся, что среди первых граждан новоопределяющегося на лике Земли государства имеются и их соотечественники! И заявляют, что готовы в любой момент поспособствовать доставке семей всех эстонцев, латышей и литовцев на территорию Свободной Антарктиды, а также оставить всех их и гражданами своих прежних стран тоже! Доставка семей, между прочим, бесплатная!

– Н-да, – Баландин задумчиво почесал в затылке. – Повезло прибалтам. А вот россиянам я не завидую.

– Шимашевич вообще-то сказал: ничего россиянам не будет. В смысле тем, кто останется тут, а не тем, кто сдуру вернется. Кто вернется – тех, наверное, таки повяжут. Но как Россия дотянется до оставшихся в Антарктиде? Войска введет? Да фиг, ООН этого не допустит.

Капитан пел явно со слов Шимашевича.

– Скорее уж Америка не позволит, – фыркнул Баландин. – Что ООН? Пузатые бездельники-функционеры, не более.

– А Америке, я в новостях слышал, уже лихорадится. Губернатор Техаса заявил, что сама Америка может служить идеальным примером новоопределившейся страны, просто у нее стаж солидный набежал. И что он от лица своих избирателей поддерживает Свободную Антарктиду. Сейчас в Америке жуткая ругня идет по всем этажам: остальные штаты определяются, с кем они – с президентом или с Техасом. И я бы на президента не ставил. Дайте закурить.

Неожиданная смена капитаном темы повергла всех в глубокую задумчивость. Закурить Юре, конечно же, дали и огоньку поднесли. Но вот мысли упорно продолжали вертеться вокруг раскручивающихся на ледяном континенте событий.

– Короче, – продолжил Юра спустя примерно минуту, – к послезавтрашнему утру каждая яхта должна сообщить свое решение. Кстати, если согласимся – мы все теперь, вместе с «Анубисом», станем державным антарктическим флотом.

Баландин смешно хрюкнул и с иронией уточнил:

– Военным? Или рыболовным?

– Каким скажут, таким и станем, – невозмутимо отозвался Юра, стряхивая пепел за борт. – Кстати, Шимашевич еще заверил, что устроит вопрос с семьями всех остающихся яхтсменов, судей и обслуги.

– Гляжу, ты для себя уже все решил, капитан, – спросил угрюмый Женька. – Так?

– Так, – подтвердил Юра, вышвыривая окурок. – Я за то, чтобы остаться.

– Я тоже, – встрял Нафаня.

– Итого, уже половина голосов «за», – подытожил Баландин. – Знаете, лично я в Шимашевича верю. И могу рассказать почему. Вот прикиньте, мы в гонке в чем-нибудь нуждались? В жратве, там, вещах, судейских релизах? Правильно, не нуждались. И знаете почему? Потому что Шимашевич реально заботится обо всех, на ком стрижет бабки. Зуб даю, он и антарктов в обиду не даст. И потому я тоже за то, чтобы остаться.

– А мой голос превратился, в сущности, в формальность, – грустно заключил Женька.

– Ну, почему же, – не согласился Юра. – Ты можешь уехать. Но «Анубис», ты уж извини, останется здесь, раз большинство порешило податься в антаркты.

– Да понимаю… – все так же грустно кивнул Женька. – Можно я до утра хотя бы подумаю? Как-то… не готов я вот так, сразу. Да и жене я бы позвонил сперва.

– Тьфу, – Юра досадливо стукнул себе по лбу. – Об этом-то я и забыл. Все желающие посоветоваться с семьями могут в течение завтрашнего дня позвонить домой с «Кассандры». Мы по графику в полдень.

Женька малость повеселел, по крайней мере лицо его перестало быть таким напряженным.

– Эй, хохлы! – донеслось с соседней «Царицы». – Вы там что себе решили?

– Решаем как раз, – зычно проорал Баландин. – А вы?

– А что нам остается? – невесело ответил кто-то из волгоградцев, кажется, капитан, Леня Шпак. – Не в тюрягу же… Попробуем стать антарктами, раз не получилось стать людьми.

– Мы тоже остаемся! – крикнул Баландин. – Только Женька еще колеблется, а мы трое решились.

– Н-да. Были с вами земляками полжизни, потом развели нас политики эти долбаные, и они же, гляди, снова сводят. Гримасничает жизнь…

С «Анубиса» ответить не успели. На берегу как раз, еле видная в тумане, взвилась ракета.

– Десять минут до старта, – буркнул капитан. – Грот вира, потом отдать кормовой… Тянем на север, вдоль побережья. Новый табор будет у Новорусской.

Баландин послушно полез с транца в резинку – отдавать кормовой и извлекать из подтаявшего льда вбитый кол.

«Сколько нам еще так швартоваться, на кол во льду? – подумалось ему. – Хотя надо привыкать. Мы ж теперь вроде как антаркты…»

Ко второй ракете Баландин был уже на борту. Резинку решили не сдувать – пусть себе болтается в кильватере, все равно гонке конец, обычный переход. Из тумана смутно доносились глухие голоса яхтсменов, треск шкотовых лебедок, хлопанье парусов.

– Блин, – пожаловался Женька. – Чего это они нас своим ходом решили гнать? Побьемся же в таком тумане! Нет чтобы за катера уцепить – и караванчиком…

– Льды, наверное, мешать будут, – предположил Нафаня. – Вклинится какой-нибудь айсберг между двух яхт, и чего? С катера ни бельмеса ж не видно.

– Ну, да, – хмуро сказал Женька. – Катер Антарктиде дороже, чем какое-то там парусное корыто и пяток невольных эмигрантов…

– Не боись, прорвемся! – Капитан унывать не собирался. – С купола дует ровно, нам вдоль берега, значит, пойдем себе спокойненько в полветра. От льдин отпихиваться уже пробовали. Кстати, Женька, давай-ка ты как самый могучий на бак. Отпорник там?

– Там.

– Если что – кричи…

Баландин как раз закрепил резинку, спрятал швартовы, кол и лодочные весла под кокпит и выбрался наружу. Встал у люка и зябко повел плечами. «Анубис» косо шел прочь от берега – капитан боялся в прибрежной толчее кого-нибудь протаранить. Или наоборот – что «Анубиса» кто-нибудь протаранит.

Старт не прозевали только благодаря секундомеру – ракету видно уже не было, а слабый хлопок выстрела легко спутать с чем угодно – тюлень какой-нибудь местный безмозглый ластой по воде ляпнет или на «Кассандре» боцман уронит на палубу какую-нибудь железку… Проклятый туман искажал звуки до полной неузнаваемости.

– Поехали, – сказал капитан.

Баландин с Нафаней тут же подобрали паруса. «Анубис» заметно накренился – с купола дуло все-таки не слабо. Потом уселись по наветренному борту. Из тумана то и дело проступали контуры льдин.

– Левее! – подсказал с бака Женька.

Капитан послушно переложился.

– Еще!

Переложился еще. Остальные привычно, уже на полном автомате подрабатывали парусами.

Проскользнули впритирку с большим айсбергом, по склону которого, весело журча, стекал неслабый ручеек.

Так и шли, почти на ощупь, лавируя среди льдин.

Часа через два экс-антимагелланов чуть кондратий не хватил – тех, что сидели в кокпите.

За кормой шевелилась неприятно черная вода, вздымались небольшие бурунчики. Мерно билась пузом о волны буксируемая резиновая лодка. Кокпит на «Анубисе» был самосливной, так что от воды его отделяло от силы полметра.

И вдруг, с плеском и брызгами, в кокпит влетело нечто черное, продолговатое, словно торпеда. Уперлось в пластик под брандер-щитом и тяжело забарахталось. Мгновением позже между основанием руля и левым бакштагом из воды высунулась оскаленная усатая морда, покрытая мокрой пятнистой шерстью. Клацнула зубами, шлепнула ластой по транцу и тяжело сползла в воду.

Никто из яхтсменов, впрочем, не заорал с перепугу, только Нафаня, бросив к чертям стаксель-шкот, с невероятной быстротой отстегнул с палубы спинакер-гик и вытянул его в направлении нежданного гостя. А остальные проворно подобрали из кокпита ноги. Брошенный стаксель немедленно заполоскал, отчего встрепенулся и Женька Большой, которому с бака ничего не было видно.

– Эй, чего там у вас? – рявкнул Женька.

– Твою мать! – наконец-то сумел выдавить из себя капитан. Почему-то шепотом.

Черное-продолговатое продолжало ворочаться в кокпите. Нафаня опасливо ткнул его концом спинакер-гика, а потом оно кое-как встало вертикально, привалившись спиной к наклонному борту, показало белое пузо, маленькую голову и клюв и стало понятно, что это всего лишь пингвин.

Баландин выдал длинную непечатную фразу, облегченно вздохнул, но ноги в кокпит так и не опустил.

– Да что там, бля, у вас? – вторично рявкнул Женька. – И стаксель подберите кто-нибудь!

Нафаня, не выпуская из рук гика, дотянулся до шкота, подобрал, и стаксель наконец-то перестал полоскаться. «Анубис» сразу пошел бойчее.

– Это, – прокомментировал капитан встревоженному Женьке. – К нам тут в кокпит пингвин запрыгнул.

Вышеупомянутый пингвин, растопырив крылья, пытался шагнуть, но лапы скользили по мокрому да вдобавок наклонному пластику.

– Пингвин? – зачем-то переспросил Женька.

– Угу. И хорошо, что не запрыгнул тот, кто за ним гнался… – подтвердил Баландин. – Морду эту кто-нибудь видел?

– Я – нет, – буркнул капитан.

Он и вправду не видел преследовавшую пингвина пятнистую зверюгу, поскольку до рези в глазах всматривался в туман впереди.

– Твое счастье, – заверил Баландин. – Зубы – больше карандашей.

Говоря начистоту, зубы у морского леопарда куда меньше карандашей, но в данную секунду Баландин совершенно искренне верил в то, что говорил.

– И башня, как у собаки Баскервилей! Во-от такая! – Баландин развел руки и показал нечто, напоминающее размерами крупный арбуз.

Капитан опасливо оглянулся и насколько мог продвинулся вперед от транца.

– Слышь, Нафаня! – обратился он к Мишке. – А вынь-ка на всякий случай ножичек. Самый большой, какой найдется…

Нафаня закрепил шкот в стопоре и с гиком наперевес шагнул к люку. Пингвин смешно вытянул шею, еще сильнее растопырил крылья и издал странный звук, напоминающий шипение и клокотание одновременно.

– Слушай, Олег! – обратился Нафаня к коллеге. – А они кусаются или как?

– Да фиг их знает! – буркнул Баландин. – Жрут они вроде рыбу, а людям их бояться, говорят, нечего.

– Ну так гоните его в воду! – сердито сказал капитан.

Нафаня намекнул незваному гостю гиком в подмышку – пора, мол, и честь знать, давай, вали в свою пучину и греби к ближайшей льдине. Пингвин оказался сообразительный: шлепнулся на пузо и заскользил к транцу. На стопоре бакштага он застрял, бестолково молотя крыльями и суча ногами. Но кое-как ему удалось проползти и съехать в неприветливую околоантарктическую воду.