Текст книги "Рассказы без хэппи-энда"

Мировой заговор

Повернув ключ в замочной скважине, я закрыл дверь и подошел к лифту, возле которого стоял мой сосед.

«Блять!» – самопроизвольно пролетела мысль.

– О, привет, сосед!

Меня ожидало долгое путешествие на лифте с 43 этажа с этим одержимым человеком. Мировой заговор – его мания. Разоблачение – его цель.

Двери лифта открылись. Я сделал вид, что мне надо вернуться.

– Давай быстрее, я подержу лифт.

«Блять!» – снова пронеслось в моей голове.

Я медленно дошел до квартиры, медленно открыл дверь, постоял, медленно закрыл дверь и медленно пошел в сторону лифта. Я надеялся, что он уехал. Но нет. Ногой он припирал двери лифта, которые то и дело хотели закрыться.

Зашел. Двери лифта закрылись.

Он указал на камеру, прикрепленную под потолком.

– Большой брат наблюдает за всеми, – и закрыл ее пальцем.

Я смотрел в зеркало, читал ненужные объявления, а он говорил. Говорил без умолку. О том, как правительства одурачивают нас, что-то о мировом заговоре, что-то о Билле Гейтсе, что-то о чипировании через мощный магнитный импульс, посылаемый вышками 5G, и прочую белиберду. Хорошо, что он просто говорил и не требовал моего участия в беседе. Это последнее, чего бы я хотел.

Лифт доехал до места назначения.

– Ты сейчас куда? – спросил сосед.

– На паркинг.

– О, до метро довезешь?

– Нет.

– Ну тебе же по пути. Ну довези, ну пожалуйста.

«Блять!» – снова пронеслось в голове.

– А ты слышал, что, когда у тайного мирового правительства закончились деньги от налогоплательщиков, они стали поддерживать права женщин?

– Нет.

– А знаешь почему?

– Нет.

– О-о-о-о, я тебе сейчас расскажу.

– Мы приехали, вон метро.

– Ну погоди ты, история мегаинтересная.

– Я опаздываю.

– В общем, женщины раньше сидели дома, обеспечивая быт. Работали только мужчины. Тогда-то эти тайные правители и задумались, что если привлечь к работе женщин, то получится масса новых рабочих мест, а соответственно, и вдвое больше налогоплательщиков, которых можно также разувать. Понял, что ль? Вдвое больше налогоплательщиков – вдвое больше налогов. Тогда-то они и создали все эти движения. Так что все эти Клары Цеткин и прочие – это их агенты.

– Круто.

– А еще…

– Тебе пора! – уже жестко ответил я.

– Ладно, ладно, я побежал, зайду вечером.

– Мне будет некогда.

– Ну потом, значит, как-нибудь.

– Как-нибудь.

Его мания достала уже всех окружающих. От него ушла жена, отвернулись все друзья, а теперь он достает своих соседей, которые вынуждены жить с ним рядом.

Вечером я услышал какой-то шум в подъезде. Здоровые мужики в белых халатах пытались вытащить его из квартиры. Он вцепился в дверь и орал.

– Это они вас прислали. Я знаю. Они боятся правды. Я все про них знаю.

– Сеня, успокой его, – сказал один из санитаров.

Второй достал шприц и вколол ему. Тот сначала брыкался, но спустя мгновение обмяк.

– Куда его? – спросил я.

– В седьмую психиатрическую.

– Надеюсь, навсегда?

– Достал вас всех?

– Не то слово. «Заебал» – то слово!

Санитар басовито заржал:

– А представляешь, каково нам работать с царями, вождями мирового пролетариата и вот такими?

– Не завидую.

– Ладно, бывай.

Спустя месяц он вернулся. И снова приступил к своим расследованиям, ведь мировой заговор стоит уже на пороге.

Город, где заканчивается железная дорога

Марина давным-давно покинула родную деревню и обосновалась в городе. Она окончила институт и устроилась в банк. Жизнь шла своим чередом. Работа. Дом. Дом. Работа.

Решив навестить родных на выходных, она отправилась в деревню. Ее приезд был обычным и ничем не выделялся. Бы. Если.

На улице она случайно встретила свою первую любовь – Антона, мигрировавшего на север. Он тоже приехал погостить к своим и оказался в нужное время в нужном месте.

Между ними вновь проскочила искра, создав бурю, безумие. Выходные пролетели как миг. Антон уехал в город вместе с Мариной, и завертелось все вновь. Стабильная жизнь девушки была разрушена эмоциональным ураганом из прошлого. Приятным эмоциональным ураганом из прошлого.

– Марин?

– Да, милый.

– А поехали со мной.

– На север?

– Ага, – задорно подмигнул парень.

– Антош, у меня тут мама, друзья.

– Ты меня любишь?

– Люблю.

– Ну вот. Поехали. Не бойся.

– Там холодно, – не сдавалась Марина, но в голове ее зрело зерно с мыслью: бросить все и умчать на край света.

– Нас будет греть наша любовь.

– Мне надо подумать.

Антон уехал.

Что же делать? Поймет ли мама?

А мама не поняла и твердила: «Дочь, ты что, с ума сошла? Какой север? Да этот Антон твой – тот еще жук. Он тебя уже один раз бросил. Ты что, не помнишь, как все слезы выплакала? Не наступай на те же грабли».

Боль и тоска разъедали девушку изнутри. Она не хотела ехать, но и жить без него не могла. Марина решилась.

Собрав чемодан, она двинулась в путь. Двое суток на поезде. С пьющими и буянящими вахтовиками. В город, где заканчивалась железная дорога. Менялись соседи в ее купе. Менялась природа за окном и становилась все больше похожа на сказку. Зимнюю сказку.

Марина дважды хотела выйти и сесть на обратный поезд, но нет. Она уговаривала себя. Постояв с вещами на перроне, возвращалась обратно в вагон.

Как оказалось, переживала она не зря. Нежного и влюбленного Антона как будто подменили на бесчувственного сухаря. Идиллия осталась там. Дома.

Марина устроилась в местный банк, а Антон пропадал на вахтах. Жизнь превратилась в каторгу. Он почти не разговаривал с ней. Холод был не только на улице. Часто он пил. Иногда срывался и бил ее. Маме она рассказывала, что все хорошо. Марина не могла сказать ей, что та была права.

Однажды Антон пропал на неделю. Марина искать его не стала. Дома без него было как-то спокойно, хоть и тоскливо. Тоскливо по прошлой жизни. Скучной и стабильной жизни, где не было этой драмы, внутри которой она оказалась.

Спустя неделю Антон вернулся и объявил, что любит другую. Собрал вещи и ушел. Марина осталась одна. В городе, где заканчивается железная дорога и жутко холодно. Где серость и чужие люди. Одна. Совершенно одна.

Домой ехать она не могла, боясь, что ей долго будут помнить ее юный порыв и предрекаемый провал. Марина начала пить, чтобы заглушить свою боль и никчемность. Сначала это было винцо, затем коньяк. Порции увеличивались в объемах. Дыхание Марины было прожжено перегаром, а вид уже был далек от той привлекательной девчушки, что примчала за своей мечтой.

Начальница долго терпела ее, но в итоге уволила.

Марина снова напилась, да так, что запой ее продлился несколько дней. Мутных и затмевающих реальность дней.

Спасла ее соседка. Увидев ужас, который творится с девушкой, она не смогла остаться в стороне и выходила ее.

Марина смотрела на себя в зеркало и ненавидела то, как она себя запустила. Надо что-то менять. Но как?

– Мам, привет!

– О, привет, доча.

– Я еду домой.

– Конечно, приезжай. Мы тебя всегда ждем.

– Скоро буду.

Как хорошо, что она не задавала лишних вопросов. Ответов на них Марина не знала, да и не хотела даже думать об этом. Это же мама! Она все поймет, все простит и поддержит.

За окнами вагона трещал мороз. В вагоне всю дорогу пили и буянили вахтовики, но это уже не имело значения. Марина ехала домой. Одинокая, разбитая, но полная надежд на то, что все наладится.

Брошенные люди

Когда-то здесь была большая деревня. Молодежь приезжала из города поднимать лесное хозяйство и оставалась. Строили дома. Женились. Растили детей.

По соседству с лесхозом была военная часть. Большая. С кучей офицеров и солдат, а также вакансий для местного населения. Некоторые военные находили себе тут жен-красавиц и оставались жить после выхода на пенсию.

Все верили в счастливое будущее. Однако Советский Союз пал, затем пал и лесхоз, не выдержав конкуренции рыночной экономики. Множество людей осталось без работы.

Одни нашли себе место в части, другие не нашли занятия для заработка и уехали. В старых домах доживали свой век пенсионеры. Молодежь сразу после школы поступала в техникумы и институты и старалась больше не возвращаться в свою малую Родину. Лишь изредка. Набегами. Пополнить провиант овощей и закруток на зиму. Те, кто не смог обосноваться в городе, возвращались и сидели на шее у своих и так древних родителей, спиваясь и деградируя.

Военную часть перевели в другое место. Дома их опустели. Со временем начали выпадать стекла. Бетон осыпался. Ворота в часть были открыты настежь, а красная звезда на них с годами выцвела. Часть привлекала лишь мальчишек, ищущих приключения среди домов-призраков.

Деревня лишилась последних рабочих мест. Началась массовая миграция. Больницу закрыли, оставив лишь старого фельдшера. Все врачи тоже уехали. Уехали и учителя. Закрыли школу. Остались лишь пенсионеры, которые прикипели к этой деревне. Деревне, которая стала для них больше чем домом. Именно здесь они встретили свою любовь. Именно здесь родились их дети. Именно здесь прошел их жизненный путь. Все здесь такое знакомое и родное. Как уехать отсюда? Зачем? А что там? Чем всех тянет этот город?

По ночам свет горел лишь в редких домах. Еще недавно большая деревня стала призраком. Призраком воспоминаний о былых счастливых временах. Работал лесхоз, работала часть, работала больница и школа. Теперь же лишь одинокий фельдшер ходит в свой кабинет. И почтальон приезжает с пенсией раз в месяц.

Эти люди душой и сердцем прикипели к этой земле и будут с ней до самого конца. Конца их жизни. Брошенные и забытые.

А когда-то здесь была большая деревня.

Хабалка

Женщина, отдавшая всю жизнь профессии уборщицы в больнице, сейчас отрывается на пациентах, выплескивая на них весь негатив, основанный на понимании того, что она с блеском просрала всю свою жизнь, моя полы за нищенскую зарплату.

Эта боль разъедала ее изнутри. Разъедала постоянно. А пациенты-то были не виноваты во всех ее жизненных невзгодах и неудачах, однако это не мешало им подвергаться интеллектуальному насилию. Изо дня в день хабалка несла за собой цунами негатива, не щадя никого. Абсолютно никого.

В Ордене ругани и хабальства ее лидирующий статус даже не оспаривался. В этом деле ей не было равных. Нечасто ей встречались достойные противники, готовые зарубиться не на жизнь, а на смерть. Она кайфовала от битв. Она питалась энергией пораженных ей воинов и жертв агрессивного поведения. Лишь в битвах она чувствовала вкус жизни. Лишь победа приносила настоящее удовольствие.

Многие обходили ее стороной, зная дурную славу, но ее это никогда не останавливало. Она, словно ястреб, кружащий над степью, высматривала очередную мышку для своего завтрака.

– Уборка. Все на выход. Все вещи, что на полу, будете потом из помойки вытаскивать, так что убирайте сразу, – залетела она в очередную палату, сметая все на своем пути.

– А почему вы так с нами разговариваете? – заявил какой-то осмелевший малец.

Суровым взглядом исподлобья она оценила свою будущую жертву. Дерзкий юнец. Что он вообще о себе возомнил? Он еще не знает, куда он влез и с кем имеет дело. В ее списке поверженных врагов таких тысячи. Таких она съедает на завтрак. Пачками.

– Ты что, еще спорить со мной будешь? – завопила ведьма.

– Да… я буду с вами спорить, – совершенно спокойно ответил ее противник.

– Я как хочу, так с тобой и буду разговаривать. Понял, щенок?

– Что вы себе позволяете?

– Нажалуюсь на тебя заведующему. Вылетишь отсюда за нарушение режима, как пробка.

– Нет.

– Что нет?

– Не вылечу.

Его спокойствие раздражало ее еще больше. Она еле сдерживала себя, чтобы не огреть этого нахала шваброй по спине.

– Вылетишь-вылетишь. Ты думаешь, что ты тут самый умный?

– Да. И буду вынужден сходить к главному врачу, чтобы рассказать о вашем некорректном поведении. Мы с ним довольно-таки неплохо знакомы.

Это была более сильная карта, чем завотделением. Но есть ли она в его рукаве? Может, этот щегол блефует? А может, и не блефует? По спокойному лицу ее противника понять она не могла, юнец не велся на провокации и вежливо отбивался от нападок. Хабалка нарвалась на более крупную рыбу с серьезным покровителем за спиной. А если он и правда сдаст? Да нет же, юнец блефует, или нет? Но как вывести его на чистую воду? Развеять сомнения не хватало ума. Как утолить голод, не получив желаемого негатива, питающего ее черную душу. Что за день такой? Что за жизнь?

Хабалка дала слабину, ведь главврач и правда мог ее уволить. И что тогда? Кому она нужна? Нарвавшись на волка в овечьей шкуре, она была вынуждена принять позорное поражение и ретироваться.

Всю следующую неделю она была мила и вежлива, хоть ей это и давалось с трудом. А наш герой продолжал вести себя тошнотворно вежливо, чем вызывал в ее глазах животную ярость, еле сдерживаемую в границах. Она боялась его, но только его. Уже в соседней палате она возвращалась к привычному образу поведения.

– Уборка. Все на выход. Все вещи, что на полу, будете потом из помойки вытаскивать, так что убирайте сразу, – доносилось каждый раз через стенку. Каждый раз очень зло и воинственно.

Леон

Каждый летний вечер своей глубокой молодости я проводил во дворе. Песни под гитару. Карты на деньги. Самогон. Первая любовь. Драки раз на раз. Драки стенка на стенку. Старый двор, окруженный тополями. Забетонированный в землю стол с лавками. Вечно вопящие жильцы, желающие спать.

Мы были молоды и горячи. Душа пела и хотела жить на полную катушку.

Однажды на наш праздник жизни попал Витька Леонов. По прозвищу Леон. Рубаха-парень ворвался в нашу компанию, словно сборище пиратов, берущих корабль торговцев на абордаж. Все быстро сдались под его обаянием.

Активно кося под главного героя фильма «Леон», Витька носил круглые очки и травил цитатами. «Это мой лучший друг: всегда в хорошем настроении и не задает лишних вопросов» или «Не говори плохо о свиньях. Они намного лучше многих людей». Они часто служили ответами на вопросы или началом его длинных тостов, которые были полноценными историями, наполненными героями и злодеями, красавицами и чудовищами. Финалом служила итоговая мудрость, за которую стоило выпить.

Одним летним вечером Витька, стоя на лавочке со стаканом в руках, задвигал очередную байку. О великих приключениях гусаров, готовых на все ради прекрасных дам. В разгар истории мимо пропорхала Юлька из соседнего дома. Судя по всему, с очередного свидания.

Юлька была хороша собой. Легкий ветерок развевал ее длинные белокурые волосы, походка от бедра на длинных каблуках и максимально короткое белое платье. На ее счету не одно разбитое сердце. Юля – игрок в любовь, а наигравшись, она начинала новую партию. С другой жертвой.

Дворовая гопота – не уровень светской львицы. На нас ноль внимания. Такова была Юлька. Высокомерная. Недоступная. Знающая себе цену.

Сие явление отправило нашего дворового манифестанта в творческий нокдаун. Витька застыл, словно потерял дар речи, и мы не дослушали финал его истории о гусарах.

Я советовал Витьке не связываться с этой дамой, однако человек уже был потерян. Амур стрелял в него не стрелами, а из пулемета. «Я хочу любить или умереть. Это все», – ответил тот очередной цитатой из фильма, лихо перепрыгнув через оградку двора, и помчал покорять красотку.

Таран Леона был безжалостно разбит о стены этой бессердечной крепости. Однако уважающий себя рыцарь принял это как вызов и заявил, что все равно женится на ней.

А ведь этот чертяга оказался настолько настойчивым, что спустя год Юлькина крепость все-таки пала под натиском армии флюидов Леона. «Красавица и чудовище», «Леди и бродяга» – как только не называли эту парочку.

Горящие глаза. Страсть. Истерики. Ревность. Дуэли во имя любви. Эти отношения могли лечь в основу бразильского сериала. Многие думали, что Леон изменил Юльку, спустив с небес на землю, но нет – эта стерва просто играла в свое удовольствие. А он любил ее всем сердцем. Она играла роль, манипулируя чувствами своего импульсивного кавалера.

Когда Леона забрали в армию, Юлька написала ему, мол, прости, не дождалась, да и ждать слишком долго. Другую найдешь. Но другая парню нужна не была. Свет сошелся на этой. Любовь к ней стала страшной болезнью. Болезнью, что тяготила сердце и душу пацана.

Леон решил подписать контракт на три года и уехать куда-нибудь служить подальше. Так он оказался на границе, где спустя год начался вооруженный конфликт. Над его головой свистели пули, рядом взрывались снаряды. Гибли товарищи, но Леон был словно заговоренный. Он видел смерть, а смерть видела его. Но это свидание было не с ним. Старуха с косой забирала людей пачками, но его почему-то обходила стороной.

Его время еще не пришло. На нем не было ни царапинки. Но это внешне. Внутри Витька поменялся навсегда. Пропал его задор и дерзкая улыбка. Они сменились на мрачный взгляд и молчаливость.

Дослужив свой контракт, Леон понял, что хватит с него армейской жизни и здесь далеко не так романтично, как пелось в песнях под гитару в нашем дворе.

Прямо с поезда он отправился к Юльке. Однако девчонка уже забыла его и нашла себе богатенького паренька. Ее мелодрама закончилась, его же была в кульминации. Юлька даже не удосужилась выйти к нему, однако удосужился ее отец. Напряженная беседа. Драка. Милиция. 15 суток за «хулиганку».

Жизнь пацана пошла по четкой траектории вниз. Война. Разрыв со своей первой любовью. Пиздострадания. Все это оставило неисправимый след внутри. Он стал человеком без смысла жизни. Только тяжелые воспоминания на душе. Воспоминания, которые тревожили. Воспоминания, которые приносили лишь боль. Боль неглушимую и разрушающую.

Леон начал страшно пить. Каждый раз, когда он напивался, в голове звучали отголоски войны. Враги наступали по всем фронтам. Леон давал им отпор и дрался. Дрался как никогда. Дрался, как лев. Однако ж враги были лишь в его голове, а бил он своих вполне настоящих и живых друзей, которые сначала относились с пониманием к его драме, но у всего есть свой предел. Люди стали уходить из его жизни. Он остался один. Наедине со своими тараканами в голове.

Из молодого и полного жизни юнца он превратился в свою тень, от которой шарахались люди на улице.

Леон просто ходил по городу и о чем-то размышлял. Помощи он не принимал, да и желающих уже почти и не осталось. Все, кто хотел ему помочь, отвергнуты. Помешавшись на прошлом, парень отказывался жить настоящим. Он словно ждал, что старая с косой уже где-то рядом и желает свидания.

Добила его Юлькина свадьба. Счастливая, она вышла из загса со своим мажориком и укатила в закат.

Узнав об этом, Леон исчез. Больше его никто не видел. День. Два. А на третий по городу разлетелась новость о том, что Леон погиб. Убитый горем Леон был убит наркотиками, а затем и поездом. Машинист поздно заметил лежащего на путях человека и не успел затормозить. Так Витьки не стало… Смерть пришла теперь по его адресу.

«Я хочу любить или умереть. Это все», – говорил когда-то Леон.

А ведь так и произошло.

Юлька даже не пришла на его похороны, а затем вообще умотала в Москву, решив оставить все в прошлом. Свою первую любовь. Воспоминания о Леоне. И наш двор… Никто никогда ее больше не видел.

А Леон навсегда остался в наших сердцах и памяти. Добрым. Весельчаком. И душой компании.

Покойся с миром, друг мой!

Спортивная площадка

Раньше Девятово было обычной деревушкой, расположенной недалеко от столицы. Мигрантский бум преследователей хорошей жизни и грандиозная застройка сделали из нее мини-город. Дешевое жилье и виртуальная близость к столице тянула мечтателей и желающих больших денег, но почти все из них потерпели крах, застряв в этой трясине. Так родились новые девятовцы.

У девятовцев здесь рождались дети. В маленьких ипотечных и съемных однушках, где жила вся семья. Эти дети вынуждены были ходить в маленькую школу, ибо другой в Девятово попросту не было. Раньше она была рассчитана на две улицы жителей и их чад, но сейчас с наплывом масс, желающих получить знания, школа уже не справлялась. Сначала ее сделали до девятого класса, а затем вообще до седьмого. Так продолжалось более десяти лет.

Люди жаловались во все инстанции. А школьники, доучившись до седьмого, были вынуждены ездить в соседние районы. Но случилось чудо! Деньги выделили и построили новую школу. Большую и просторную. Готовую принять всех маленьких девятовцев. Старая же школа стала небольшим пристроем к новой.

Контраст между будущим и прошлым был налицо.

Учитывая, что в следующие 50 лет к ландшафтному изменению Девятово больше ничего не планировалось, директор школы приняла решение сохранить все это в былом виде. Вокруг школы построили забор. Высокий, с острыми прутьями наверху. Дети теперь ходили строго по пропускам, которые они показывали полуспящему охраннику, а для всех остальных вход был закрыт.

Спортивная площадка была гордостью школы. Новые турники. Тренажеры. Полоса препятствий. Беговой стадион, внутри которого располагались площадки для прыжков в длину, игр в волейбол и баскетбол.

Директор школы торжественно перерезала красную ленточку, сфотографировавшись на фоне площадки, задвинула плаксивую речь о детях, будущем и великих начинаниях, а затем всех выгнали оттуда. Это ж надо сохранить, это ж для детей. Но ни детей, ни взрослых туда больше не пускали. Разве что для очередного фотоотчета, который надо было отправить руководству и отчитаться о проделанной работе по развитию спорта в школе.

Полосу препятствий закрыли ленточками и повесили табличку «Опасно». Мало ли кто с нее навернется, а так, мол, предупреждали. Баскетбольную и волейбольную площадки тоже огородили забором и на калитку повесили огромный амбарный замок. Надо ж сохранить. Это ж для детей.

Новый спортзал ждала участь площадки. Фотоотчет, замок, фотоотчет, замок. Надо ж сохранить. Это ж для детей. Сами же дети вынуждены были добивать отживший свое, старый спортзал.

Имея через дорогу отличный беговой стадион и бунтарский дух, я просто не мог продолжать убивать свои суставы, бегая по асфальту. Сначала я нашел дырку в новом заборе, появившуюся сразу после сдачи объекта. Забор будто сопротивлялся своему назначению.

Так я попадал на запретную для спорта спортивную площадку, но длилось это недолго. Дырку быстренько перетянули колючей проволокой. Негоже ж бегать по прорезиненной дорожке. Надо ж сохранить. Это ж для детей.

Увидев закрытый лаз, я вероломно вторгся в запретный район прыжком через забор. Острые колья не стали помехой для бывалого покорителя вершин в своей бурной молодости. Вероломно вторгнувшись в запретный район, я с наглым видом портил дорожку нажатием кроссовок всей массой своего 70-килограммового тела, да еще и улыбался прямо в камеры, коих понавешали через каждые 10 метров. Охранники, которым за мое преступление против человечества грозил расстрел, частенько выбегали из своей каморки, чтобы выгнать меня. Вся энергия толстячков из охраны заканчивалась рывком из двери к бровке стадиона, а дальше сквозь тяжелое дыхание они что-то кричали. Я не слушал. В наушниках играла отличная музыка. Бывало, что меня даже пытались поймать на одном из виражей, но увы. Рожденный бегать пизды не получает.

Разговаривать с этими людьми не было смысла. От слова совсем. Ибо четкое выполнение инструкции и синдром вахтера – это то, за что ценят их работу. Работу, которую они нашли возле дома. Работу непыльную. Работу, с которой не хотелось бы увольняться. А что? Сиди и смотри себе в камеры. Кто тут полезет через забор? А если полезет, то будет иметь дело с представителем власти. Власти над территорией школы, вооруженной фонариком и пальцем, который при случае может вызвать группу быстрого реагирования.

Спустя месяц моей молчаливой борьбы за спорт поверх забора натянули колючую проволоку. Чтобы никто не лазил. А ведь больше никто и не лазил. Уверен, следующим шагом были бы вышки с охранниками, стреляющими на поражение в любого, кто посмел приблизиться к святая святых.

Так умер спорт в Девятово!

Площадка осталась в гордом одиночестве. Лишь изредка по ней ходили те самые охранники в сторону ларька с пирожками. Лето сменило осень, а ту – зима и весна. Солнце светило ярче, и жизнь рождалась вновь. Под растаявшим снегом показалась беговая площадка. Уже не такая новая. Делали-то через жопу. Быстрее-быстрее. Чтоб сдать объект, получить заветные денежки и отправиться осваивать новый бюджет.

Природа победила технологии и сделала из ровной поверхности ухабы и кочки. Бегать по ней уже было нельзя. Но замки, забор и колючая проволока продолжали хранить ее девственную чистоту. Надо ж сохранить. Это ж для детей.